Казалось, что начальник Генерального штаба говорит безрадостные вести для Рокоссовского, но, к удивлению Василевского, это никак не повлияло на бодрый настрой собеседника.
Мы хорошо знаем положение дел в 57-й и 64-й армиях, товарищ Михайлов, заверил собеседника генерал, и, честно говоря, не рассчитывали на них в своих планах по прорыву обороны врага.
Тогда как вы собираетесь прорвать оборону противника? За счет перегруппировки своих сил путем ослабления 66-й армии левого фланга, но это откровенно рискованное мероприятие, предупредил Василевский, но снова не угадал.
Главным нашим тараном будет 2-я гвардейская армия генерала Малиновского. Вопрос с отправкой её на наш фронт согласован с товарищем Васильевым, и её прибытие ожидается к середине декабря.
Задумка неплохая, согласился Василевский, но, насколько я знаю, у этой армии нет боевого опыта, и есть риск, что она завязнет в обороне противника, не выполнив своей боевой задачи.
У штаба фронта иное мнение, товарищ Михайлов, без обиняков заявил собеседнику Рокоссовский, чем вызвал неудовольствие у Василевского. Представитель Ставки и начальник Генштаба не привык к проявлению столь откровенной самостоятельности со стороны командующего фронта. Фронтов и командующих было много, а начальник Генерального штаба, определяющий и направляющий их действия, был один.
Я рад этому, товарищ Костин, и очень надеюсь, что вы справитесь с поставленной перед вами задачей без привлечения дополнительных сил.
Мы тоже на это надеемся, откликнулся Рокоссовский, твердо уверенный, что сможет расколоть окруженную вражескую группировку силами 2-й гвардейской армии.
Тогда жду от вас победной реляции, произнес Василевский и повесил трубку.
Зря вы, Константин Константинович, гусей дразните. Припомнит вам Василевский ваши слова, с укоризной покачал головой начальник штаба Рокоссовского Малинин. Чует мое сердце.
Не знаю, что у вас где чует, Михаил Сергеевич, но я всегда привык отвечать за свои слова. И если я говорю, что 2-я гвардейская не застрянет при прорыве обороны врага и освободит Сталинград, то готов отстаивать свое мнение перед кем угодно. Насколько мне помнится, ещё с утра это мнение было и вашим. Не так ли? генерал с хитрецой взглянул на собеседника.
Оно по-прежнему мое, и я так же, как и вы, готов его отстаивать, где угодно и перед кем угодно. Я говорю лишь о том, что не стоило задирать генерала Василевского. Никакой начальник Генштаба не потерпит рядом с собой самостоятельного комфронта.
Я вообще считаю его нахождение на фронте, пусть даже в качестве представителя Ставки, большой ошибкой. Начальник Генштаба должен сидеть в Москве и руководить фронтами оттуда, имея весь объем информации на руках. Здесь же он волей-неволей давит всех нас своим положением и навязывает принятие «правильных» на его взгляд решений.
Не являясь поклонником генерала Василевского, должен сказать, что в основном все внесенные им предложения были правильными.
И передача на начало наступления 21-й армии генералу Ватутину? тотчас напомнил Малинину Рокоссовский момент, когда ослабленная предыдущими боями 65-я армия была вынуждена взламывать немецкую оборону, тогда как 21-й армии противостояли румыны. Разве вы не были против этого?
Да, был и остаюсь при своем мнении, но потом 21-ю армию нам все же вернули.
Вернули, но в каком виде! Когда дивизии по своей численности стали полками, а полки батальонами? Кстати, ещё один минус пребывания Василевского на передовойэто то, что он притягивает поступающие резервы к тому месту, где он находится, вместо того чтобы распределять их равномерно между фронтами. Я намеренно не акцентирую на этом внимание, поскольку Ставка обещала нам 2-ю гвардейскую армию, но согласитесь, что это непорядок.
Полностью с вами согласен. Без 2-й гвардейской армии мы находимся в положении охотника, поймавшего медведя, но не имеющего возможности сдвинуться с места, вздохнул Малинин.
Надеюсь, что не очень долго, откликнулся комфронта, но судьба сулила его планам и надеждам горькое разочарование.
12 декабря 1942 года соединения генерала Гота перешли в наступление в районе Котельниковского и прорвали фронт 51-й армии. Точнее сказать, это были заслоны, которые генерал Еременко расположил в этом месте, полагая, что ему противостоят румынские войска. Румыны, точнее сказать, румынская пехота действительно там присутствовала, а вот двинувшиеся в прорыв танки были немецкими.
Пробив ослабленную оборону соединений 51-й армии, они устремились к реке Мышкова, единственному естественному препятствию по направлению к окруженной армии Паулюса.
Занятый подготовкой наступления через реку Чир в обход румынских войск, расположившихся у станции Тормосин, Еременко просмотрел приготовления противника, и прорыв обороны у Котельниковского вызвал у него страх. Сколько раз он уже испытал на себе последствия внезапных ударов со стороны немцев, после которых вырвавшийся на оперативные просторы противник начинал громить тылы советских войск.
Естественно, первой мыслью генерала было остановить танковый кулак противника ударом в его основание, но наносить подобный удар было нечем, и оставалось встречать немцев на берегах Мышковы. Для чего там были все условия. Переправы через реку находились под контролем тыловых соединений Сталинградского фронта, а зима затрудняла снабжение оторвавшихся от своих тылов танковых соединений. Равно как и переброску пехоты, хоть на машинах, хоть в пешем строю.
Для подготовки обороны требовалось вернуть часть ранее переданных Рокоссовскому соединений 57-й армии, но тут в дело вмешался Никита Хрущев. С природной кулацкой сметкой он предложил Еременко решение, которое гарантировало разгром прорвавшегося противника.
Зачем требовать от Рокоссовского возвращения 57-й армии? Вы прекрасно знаете её состояние; удержать противника в кольце окружения они могут, а вот противостоять сразу двум противникам им будет очень сложно. Особенно если немцы ударят друг другу навстречу.
Что вы предлагаете, Никита Сергеевич? навострил уши Еременко.
Я предлагаю выйти на товарища Василевского с тем, чтобы нам передали 2-ю гвардейскую армию генерала Малиновского. Его свежие дивизии наверняка смогут остановить прорыв немцев и не допустят прорыв Паулюса.
У вас светлая голова, Никита Сергеевич! Надеюсь, что вы, как член Военного совета фронта, поддержите мою просьбу относительно 2-й гвардейской армии?
Можете не сомневаться. Сейчас же отправлюсь к Василевскому. Не будем откладывать это важное дело ни на минуту.
Предложение Еременко не вызвало особого энтузиазма у Василевского, два дня назад утвердившего план операции по разгрому Сталинградского котла. Генерал прекрасно понимал, что ликвидация окруженного противника позволит ему в кратчайший срок провести операцию «Сатурн», не испытывая привычную в таком деле нехватку сил. Семь армий, пусть даже в ослабленном состоянии, большая сила, способная сокрушить оборону врага.
Однако напор Хрущева, поймавшего кураж и возможность реабилитироваться в глазах Сталина за майскую катастрофу под Харьковом, был настойчив и яростен. Желая добиться предложенного им решения во что бы то ни стало, он через голову Василевского вышел на Ставку.
Что говорил незабвенный Никита Сергеевич, было неизвестно, но вечером следующего дня Сталин позвонил Василевскому и спросил, что он думает по поводу передачи армии Малиновского Сталинградскому фронту в сложившейся обстановке.
Сможет ли товарищ Еременко имеющимися в его распоряжении силами остановить наступление немцев на Сталинград и не допустить прорыв окружения армии Паулюса? Может быть, есть смысл передать ему 2-ю гвардейскую армию Малиновского? задал вопрос Верховный, и Василевский быстро поменял свое прежнее мнение.
Причин, подтолкнувших начальника Генерального штаба к этому, было несколько, и личное недовольство комфронта Рокоссовским было на последнем месте. Имея возможность наблюдать генерала Еременко в конкретном деле, он видел в нем перспективного военачальника и командующего фронтом. Однако при всех его плюсах Василевский не был полностью уверен, что тот сможет за короткий срок создать прочную оборону на Мышкове и остановит врага на подступах к Сталинграду.
Одновременно с этим Александр Михайлович не был уверен в том, что и Рокоссовский за короткий срок сумеет разгромить окруженного Паулюса. Уж слишком сложной и трудной казалась ему эта задача. И тут Василевский проявил себя не как представитель Ставки, действующий на определенном направлении советско-германского фронта, а как начальник Генерального штаба, посчитавший, что можно пожертвовать частью узора замысла ради сохранения целого.
Я полностью с вами согласен, товарищ Васильев. Получив свежую армию, Еремин наверняка сумеет остановить противника и не допустит снятия окружения Паулюса.
Но тогда под большим вопросом возможность проведения операции «Сатурн», тотчас напомнил генералу Сталин. Потеряв время с уничтожением немецкой группировки под Сталинградом, мы позволим противнику отвести свои войска с Кавказа.
Да, это наверняка обернется срывом сроков начала «Сатурна», но мы с самого начала не исключали такого поворота дела. Слишком огромен масштаб этой операции, и, как вариант, была разработана операция «Малый Сатурн».
Значит, решено, после небольшого раздумья произнес Сталин. Сообщите Костину о принятом нами решении.
Будет лучше, если это сделаете вы, товарищ Васильев.
Почему? Думаете, он откажется подчиниться представителю Ставки?
Нет. Но он уже начал подготовку операции «Кольцо» и наверняка попытается оспорить это решение, посчитав, что оно исходит лично от меня. Прошу понять меня правильно.
Хорошо, товарищ Михайлов, я позвоню Костину, холодно прогудела трубка телефона, прежде чем замолчать.
Сталин никогда не откладывал неприятные дела в долгий ящик, и вскоре в ставке Рокоссовского раздался звонок по ВЧ. После обмена обычными приветствиями Верховный задал генералу неожиданный вопрос:
Скажите, как у вас обстоят дела с товарищем Михайловым? Нет ли проблем с взаимопониманием, учитывая его пост?
Нет, товарищ Васильев. С товарищем Михайловым мы работаем дружно. Он полностью одобрил предложенный нами план операции «Кольцо», к осуществлению которой собираемся приступить в ближайшие сутки, сразу после подхода армии Родионова.
Вынужден сообщить вам неприятное известие. В связи с резким ухудшением обстановки у товарища Еремина решено передать ему армию Родионова и временно отказаться от проведения операции «Кольцо». Ведь имеющимися у вас силами провести её вы не сможете.
Я категорически не согласен с передачей армии Родионова Еремину. Немцы незначительно потеснили его войска, и он может остановить их, если не на Аксае, то на Мышкове точно. Переброска мотопехоты в нынешних условиях затруднительна, и длинного броска танков противника не будет. У Еремина будет время для создания обороны.
Товарищ Михайлов не совсем уверен в том, что Еремин успеет создать оборону на Мышкове и остановит там немцев, доверительно сообщил Верховный Рокоссовскому. Ведь против него действует ваш старый знакомый фельдмаршал Манштейн. Один из лучших полководцев Гитлера, мастер преподносить неожиданные действия и неприятные сюрпризы. Мы с товарищем Михайловом считаем, что, опираясь на армию Родионова, Еремин сумеет не допустить прорыв немцев на помощь окруженному Паулюсу и деблокировать его армию.
Товарищ Васильев, взмолился Рокоссовский, оставьте нам армию Родионова, и мы успеем уничтожить противника до подхода немцев к реке Мышкова. Мы разгромим Паулюса, и немцам некого будет спасать.
Это слишком ответственное и вместе с тем рискованное заявление, товарищ Костин. Слишком много зависит от того, сумеем ли мы разгромить окруженные немецкие войска или нет.
Я и мой штаб ручаемся за благополучный исход операции, товарищ Васильев. Мои прежние действия на посту командующего фронтом и представителя Ставки позволяют мне так говорить. Мы разобьем Паулюса в короткий срок, если нам будет оставлена армия генерала Родионова, отчеканил Рокоссовский, и в воздухе повисла тишина.
Кто-либо другой на месте генерала, желая добиться нужного результата, продолжил бы добавлять и добавлять аргументов и фактов в разговоре с Верховным, но Рокоссовский не стал этого делать. Хорошо изучив манеру его разговора, он честно выложил перед Сталиным свой главный козырь и теперь терпеливо ждал, какое решение он примет.
Прежде всего, я хочу сказать, что полностью верю вам как боевому генералу, товарищ Костин, и все ваши успехи на посту командующего фронтом полностью подтверждают мое мнение о вас. Вы говорите, что приложите все силы, чтобы разгромить в кротчайший срок Паулюса, и я охотно верю, что вы сделаете все, чтобы выполнить данные обещания. Однако согласитесь, что в жизни бывает так, что внезапно возникшие обстоятельства не позволяют нам сдержать данное слово. Верно?
Да, товарищ Васильев, такое бывает, но в нашем случае все по-другому! начал комфронта, но вождь прервал его:
Повторяю, что я охотно верю вам, но в этом случае нам с товарищем Михайловы нужна стопроцентная гарантия того, что немцы не смогут деблокировать Паулюса. Ведь вы не можете дать такой гарантии.
Нет, не могу, честно признался Рокоссовский, на войне бывает всякое, что не укладывается в намеченные планы.
Вот видите, подхватил довольный Сталин. Кроме этого, разгром Паулюса носит не только военный, но и в большей мере политический характер. Уничтожение его армии под Сталинградом незамедлительно остудит горячие головы союзников и сторонников Гитлера, как на Дальнем Востоке, так и в Закавказье. Мы не можем упустить такой шанс, такой козырь из своих рук. Надеюсь, что вы меня понимаете.
Я вас понимаю, товарищ Васильев, с большой неохотой произнес Рокоссовский.
Я очень рад этому.
Однако я остаюсь при своем мнении, что мы сможем разгромить Паулюса за короткое время с помощью армии Родионова.
До свидания, больше с усмешкой, чем с неудовольствием произнес Сталин, и разговор закончился.
Подошедший к концу разговора командующего фронтом со Ставкой генерал Малинин сразу понял по обрывкам разговора и лицу Рокоссовского, что случилось что-то неприятное.
Что-то случилось, Константин Константинович? осторожно уточнил Малинин.
Случилось, хмуро ответил Рокоссовский. Накаркал ты, Михаил Сергеевич. В связи с прорывом немцами обороны 51-й армии у нас забирают 2-ю гвардейскую, отдают Еременко, и наше «Кольцо» накрывается медным тазом.
Глава IIIВозрождение надежды
Мнение о том, что Верховный Главнокомандующий относился к своим полководцам как к простым «винтикам», мало соответствовало действительности. Зная их сильные и слабые человеческие стороны, он пытался всячески влиять на них для пользы общего дела.
«Обрадовав» Рокоссовского изъятием у него 2-й гвардейской армии, Сталин поспешил хоть как-то уравновесить нанесенную обиду. На следующий день он позвонил командующему фронтом и поздравил его с высокой наградой, одним из вновь введенных Советским Союзом военных орденоворденом Суворова за номером один.
Награда, правда, давно была отписана Рокоссовскому и не вручалась по чисто технической причине, первоначальный вид ордена в металле не понравился вождю, и пришлось переделывать. Теперь, решив, что лучше поздно, чем никогда, Сталин решил порадовать молодого полководца, честно заслужившего эту награду прорывом блокады Ленинграда.
Рад сообщить вам радостную весть, товарищ Костин. По ходатайству Ставки Верховного Главнокомандования Президиум Верховного Совета СССР, за успешные действия в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, наградил вас недавно учрежденным орденом Суворова первой степени. От всей души поздравляю вас с этой заслуженной наградой, товарищ Костин. Вы первый среди всех наших военных, кто удостоен этой высокой награды.
Голос Сталина был полон доброты и радости, и Рокоссовский моментально позабыл все вчерашние огорчения.
Огромное спасибо, товарищ Васильев, за столь высокую награду, однако хочу напомнить, что всеми своими успехами я обязан своему штабу, не преминул сказать комфронта, на что Верховный, усмехнувшись, ответил:
Не беспокойтесь. И товарищ Малинин, и товарищи Казаков и Орел не остались без наград. Соответствующий указ уже вам отправлен, но я посчитал нужным лично известить вас о высокой награде. Оценивая ваши действия, можно смело сказать, что вы если не современный Суворов, то Багратион наших дней точно.