«Папа, здравствуй! Мне выпала возможность передать тебе письмо с надежным человеком. Мое здоровье хорошо. Может быть, к тебе доходили слухи о моем аресте. Сообщаю: я на свободе. У меня все хорошо. У девочек тоже все в порядке. У нас в стране серьезные перемены. Проходит реабилитация многих ученых, в том числе твоих учеников. Анна говорила, что писала тебе в Нью Йорк. Папа, прислушайся к том, что тебе скажет человек, вручивший письмо».
Ипатьев присел в кресло у окна, жестом пригласив молодого человека занять место в кресле напротив. Он внимательно дочитал письмо, потом перечитал его снова. Спутать почерк сына он не мог, это несомненно был почерк Николеньки. Посмотрел на посетителя и произнес:
Следовательно, вы из дома на
Извините, Владимир Николаевич. Это еще не все.
На журнальный столик перед профессором легло несколько фотографий. Володенька выглядел похудевшим и немного осунувшимся, но настроение имел хорошее. На одном снимке он был с нынешней женой, а на руках держал девочку, которой не было и года. На втором они были вдвоемих дети, Аннечка и Володенька. Двое, оставшиеся в живых из четырех.
Итак
Тон профессора был сух и более чем настороженный. Он ожидал от посетителя всего: шантажа, требований передать СССР результаты разработок, но предложение молодого человека ошарашило его.
Владимир Николаевич, вам предлагают вернуться на Родину. Эти два документа пока что не будут опубликованы в целях безопасности вас и вашей семьи. Прочитайте их внимательно.
На стол легли два листка. В одном из них указ о восстановлении гражданства СССР, во второмвосстановление в АН СССР. Ипатьев немного нервно дернул головой, что это? Провокация? Проверка? Вербовка? Что? Но тут оказалось, что удивлению ученого предела еще не наступило. Потому что посетитель тонким лезвием вскрыл подкладку пиджака и вытащил оттуда небольшой листок шелка, на котором хорошо известным Ипатьеву почерком было написано: «Товарищ Ипатьев, Вы нужны Родине. И. Сталин».
Что это? совершенно удивленно спросил великий химик.
Это ваша главная гарантия. Слово товарища Сталина. Разрешите?
Через несколько мгновений Владимир Николаевич наблюдал за тем, как сгорает слово товарища Сталина в металлической пепельнице на журнальном столике. Шелк легонько дымил, оставляя чуть заметный, но весьма неприятный запах.
Владимир Николаевич, вы понимаете, что такими гарантиями не разбрасываются. Тем не менее, заставлять вас возвращаться в СССР никто не собирается. Это должен быть только ваш добровольный выбор.
Простите э
Исаак
Исаак, но у меня жена и две приемных дочери, я не могу оставить их тут. И должен поставить их в известность. И мы собирались купить дом тут, в Чикаго, я жду маклера с минуты на минуту
Владимир Николаевич, вы, конечно же, должны с ними поговорить. Маклеру скажите, что передумали и будете жить в той же гостинице, что и раньше. Переговорите с женой, решите все. Мы готовы доставить вас и вашу семью в СССР самым быстрым и безопасным путем.
Вот как
Да Через час вам доставят письма ваших хороших знакомых. Чтобы вы не сомневались. Прошу вас перед отъездом их сжечь. Фотографии и письмо сына покажите жене. Так ваши аргументы окажутся убедительными.
Вот как, вот как
Молодой человек, которого на самом деле звали Исхак Ахмеров, и который начинал свою карьеру нелегала в США, хотел уходить, но почувствовал, что профессор хочет задать какой-то вопрос, но никак не решается.
Владимир Николаевич, у вас есть ко мне вопросы? тон был максимально располагающим к себе.
Да один вопрос: зачем ВАМ это надо? этот вопрос профессор задал твердо, резко, внезапно отметая какие-то другие вопросы, не столь существенные.
Меня уполномочили ответить на этот вопрос, товарищ Ипатьев. Ахмеров выдержал небольшую, совсем небольшую паузу, но которая показалась профессору вечностью.
Есть мнение о неизбежности нападения Германии на СССР, к которому мы катастрофически не готовы. Вам предстоит сделать почти тоже, что и в Мировую войну, вот только задача будет сложнее и масштабнее. Как раз вам по плечу.
И молодой человек обаятельно улыбнулся, подошел к окну, открыл его, увидел, как стоящая на тротуаре напротив молодая женщина бросает окурок тонкой сигареты в мусорную корзину, вежливо попрощался и еще через несколько минут покинул гостиничный номер.
* * *
8 марта 1940 года из города Нью-Йорк вылетел частный самолет. На его борту находилась семья из четырех человек. Отец, мать и двое дочерей. До Чикаго самолет не добрался. Его обломки были обнаружены между городами Кливленд и Толидо в воде озера Эри. А 14 марта, того же сорокового года, улыбающийся красавец-пилот Аэрофлота некто товарищ Голованов встречал в аэропорту города Владивостока несколько человек в сопровождении молчаливого сотрудника, от которого на версту несло словом «госбезопасность».
В Москву летели неспешно. В Куйбышеве самолет застрял на два долгих дня из-за разбушевавшейся непогоды. Но Голованов не нервничал, в небо не рвался. Ему было дано точное указаниедоставить в целости и сохранности, осторожно. Чета пожилых пассажиров переносила перелет нелегко. Поэтому пилот и предпочел переждать и вылететь тогда, когда небо очистилось от снежных туч. Весна слишком неохотно и медленно вступала в свои права. 17-го числа рано утром семья беглеца из США очутилась в небольшом санатории под Москвой. Охраны в санатории не было, но Владимир Николаевич не сомневался в том, что все сотрудники этого уютного заведения имеют служебные корочки конторы, которую создавал его хороший знакомый, тот самый Феликс Эдмундович, которого современники называли Железным Феликсом.
Тогда же, но поздно вечером, академику Ипатьеву передали документы о восстановлении гражданства СССР и о возвращении ему звания Академика академии наук СССР. Кроме этого семидесятилетний ученый получил приглашение на аудиенцию у товарища Сталина, которая должна была состояться вечером следующего дня, в 1900. Виктор Николаевич нервно теребил полученные бумаги и вспоминал три встречи с партийным секретарем, которые случились у него еще в двадцатые годы. Говорили, что за его отстранением из ВСНХ стоял именно Джугашвили, но в это Ипатьев не верил. Он знал, что против него интриговали его же коллеги, научная средато еще болото. К сожалению, в последнее время главным средством борьбы стала не научная дискуссия, а написание доносов. А писать ученые умеют, так сказать, особый талант.
По серьезным вопросам Ипатьев обращался к Сталину трижды. И все три раза его выслушивали внимательно. Тогда еще не вождь и учитель, Иосиф Виссарионович старался вникнуть в суть проблемы, понять, почему человек, который имел прямые выходы на Ленина, Троцкого или Дзержинского, обращался именно к нему. Надо сказать, что все три разговора были деловыми, Сталин шел ученому навстречу, хотя, уже тогда считал его сторонником Троцкого, во всяком случае, так считал сам Ипатьев, который не был ничьим сторонником и во внутрипартийных дрязгах и борьбе за власть в стане большевиков не участвовал совершенно Как-то Иосиф Виссарионович пошутил, что люди пожертвовали ради революции многим, а товарищ Ипатьевсвоей роскошной бородой Но шутка эта не была злой И что теперь ожидать от товарища Сталина? Восстановленный академик еще долго терялся в догадках. Но вот пришла Варвара, жена, с которой ученому-химику несказанно повезло, без слов уложила мужа спать, и он заснул, как только почувствовал, что она легла рядом, привычно положив голову на большую крепкую грудь мужа.
Глава тринадцатаяПредложение, от которого нельзя отказаться
Москва. Патриаршие пруды. 1-е марта 1940 года
Вечером как-то так само собой вышло, что мы очутились на Патриарших прудах. И Булгаков здесь был не при чем как у кого-то там написано будет Мы гуляли по Неглинной, заходили на Бульвар
На самом деле, куда можно повести девушку, когда время еще не перевалило полудня? Любой москвич мгновенно ответит: в Мюр и Мерлиз, который сейчас именуется ЦУМом. Маргарита долго отнекивалась, я же настаивал, уговорил наконец, объяснив, что был в важной командировке и уже успел получить очень неплохие командировочные, а холостому комдиву тратить денег все равно некуда. Так что немного потранжирить мы имеем полное право. Судя по выданному мне жалованию еще и за всю Финскую, я мог позволить себе некоторые расходы. Пока добрались до ЦУМа, пока уломал Марго купить себе хоть что-то, пока удивлялся ее скромным запросам, понял, что от редакционного чая остались только приятные воспоминания. Благо, в том же ЦУМе располагалась приятная кафешка, в которой кроме кофе (удивительно приличного качества), оказались еще и свежайшие эклеры, горочка которых аккуратно выстроилась перед Марго, которая призналась в том, что жуткая сладкоежка. Тут я передал девушке ее редакционное заданиенесколько страниц моих собственных мыслей, оформленных в виде почти готовой статьи. Маргарита прочла их между вторым и четвертым эклерами, после чего заявила:
А вы интересный человек, Алексей Иванович!
Ну да, с такими талантами и на свободе!развил я мысль Маргариты, которая прыснула смехом в ответ.
Вообще-то мне помогли чуть-чуть в редакции, отдав поручение Маргарите занести какие-то документы в отдел нежилых помещений. Так мы оказались во флигеле старинного трехэтажного здания, которое было ни много ни мало тем самым «Яром»гостиницей и рестораном. Как говорится«в этом доме Пушкин был» Потом мы осматривали достопримечательности столицы, в которых Марго прекрасно ориентировалась
Тебе бы экскурсоводом работать, отбою от клиентов не было бы! замети я ей, когда мы утомились от прогулок и решили зайти куда-то пообедать. Метрополь был невдалеке. Марго пыталась отнекиваться, мол для такого ресторана не одета, но, когда я пригрозил, что немедленно поедем покупать ей коктейльное платье, рассмеялась, посчитав это остроумной шуткой Ну да, сейчас красавицы, даже жены или любовницы самого-самого большого начальника готовую одежду не покупализато заказать платье у модистки, это было единственный способ одеть что-то приличное.
Роскошь творения Саввы Мамонтова оставалась роскошью, но уже с пролетарской отделкой. Не знаю, чем руководствовались товарищи, но надпись на фасаде гостиницы гласила: «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнета капитала. В. Ленин». Лично я ничего не имел против это надписи по сути, кроме одногоона не прошла проверку временем.
Как потом оказалось, я угадал, Марго подрабатывала экскурсоводом. В редакции платили не так уж и много, так что все выходные дни девушки были загружены до предела. Но Москву она знала на твердую пятерочку, во всяком случае, все ее основные достопримечательности. А потом мне пришлось сказать Марго, что идем в театр, она предположила, нежно усмехаясь, что большой человек предложит ей Большой театр, но была совершенно ошарашена, когда узнала, что мы пойдем на «Мадам Бовари» в Камерный театр. Достать туда билеты было делом фантастическим, но не для вездесущего сержанта Сидорова. Таировский спектакль пользовался оглушительным успехом, был совершенно недавно привезен из поездки театра на Дальний Восток, так что признательность и легкое удивление (опять) было мной честным образом заслужено.
Мы вернулись в Орликов переулок, поскольку в театр все-таки надо было приодеться. Дома никого не было. Я был допущен на кухню. Марго поведала, что у ее мамы появился старый друг, с которым она давно разбежалась, но которого любила больше даже чем ее, Маргариты, отца. Сейчас у них второй цветочно-конфетный период и у нас есть немного времени, чтобы собраться и попить еще чаю. В гостиной на столе стояла ваза с белыми розами
Учитывая среднюю скорость сбора одной среднестатистической девушки, я предпочел спуститься и «поймать» такси. Машина меня уже поджидала, а за ее рулем был, скорее всего тот самый, никому не известный «сержант Сидоров»: крупногабаритный мужчина с волевым лицом и грубыми чертами лица имел вид совсем не шоферский, но, на мое счастье, Марго на это не обратила никакого внимания.
Камерный театр начинался с вешалки. Я в военной форме со всеми наградами и знаками отличия, чего уж там стесняться. Марго в вечернем платье, аккуратном, красивом, но не роскошном. Вообще-то, слишком крикливо одевались только женщины из артистической (художественной, литературной и прочая) богемы да жены видных совслужащих. У многих из последней категории со вкусом была беда. Совершеннейшая беда!
В последнее время, все больше общаясь с хроноаборигенами, назовем их так, хотя, нет, противный термин Общаясь с этими людьми, я заметил одну черту, на которую сначала не обращал внимания, но которая оказалась сейчас для меня очевидной. Я говорю о свободе. О странной свободе людей этого времени. Они как-то умудрялись быть совершенно свободными даже под гнетом системы тотального контроля и подавления. Но! Во-первых, тотальный контроль на самом деле не был тотальным. Просто не было технических и материальных средств. Даже в начале двадцать первого века до общества тотального контроля очень далеко. Близко и в тоже время далеко Во-вторых, на кого падет внимание органов, предположить было невозможно. Вот люди и не думали об этом. Просто превратив это в фактор фатума, «от сумы да от тюрьмы» Да, они существовали в рамках. В довольно жестких рамках. Но при этом оставались свободными! Как будто заключили негласный договор с теми, кто наверху: мы соблюдаем ваши заповеди, вы же нам не мешаете жить. А если на кого падет гнев высших сил, так разве кто-то обижается на молнию, которая в него влупит в весеннюю грозу? Те, кому повезло, забывают о неудачнике, а сам неудачникему уже все равно. Я понял так, что свободаэто внутреннее состояние души человека и чем больше я понимал, что можно оставаться свободным в условиях несвободы, тем более восхищался этими людьми, становился частью их социума, стирая в себе привычную свободу ляпать языком и вседозволенность, которые мы считаем истинной свободой, не осознавая, что на самом деле становимся рабами Потом пришла в голову цитата из какого-то классика, про то, что на войне первыми гибнут лучшие И пришло осознание того, что я обязан сделать так, чтобы как можно больше этих настоящих людей остались в живых.
Извините, отвлекся
Камерный театр не поражал роскошью убранства, но он был каким-то очень приятным и очень домашним. Театральные подмостки сороковых годов еще хранили тот импульс авангардного поиска, который вывел русский театр на передовые позиции в мире. Но коса репрессий прошлась и по театральной жизни столицы (и не только). Всеобщая грамотность породила еще и массовое написание доносов, а при условии быстрой реакции органов на такую информацию, то доказывать свою правоту стали музыкальным методом: массово писали оперу. Часто случалось, что при каких-то конфликтах доносы писали обе стороны, кого-то забирали раньше, кого-то позже На Таирова писали много писали. Были попытки слить его театр с другой труппой (неудачные). Но судьба его хранила. И не говорите, что заступничество Ворошилова или еще кого-то из «сильных мира сего» могло спасти выдающегося режиссера. Отнюдь. Могло даже повредить. Судьба, однако же, хранила Таирова ровно до 49-го года. Этот год оказался роковым для всей семьи выдающегося режиссера. Начинается компания борьбы с космополитизмом. В сорок девятом вышло решение о закрытии Камерного театра, Таирову и его жене, великолепной Алисе Коонен предстояло перебраться в театр Вахтангова на вторые роли. Тяжелое потрясение подкосило выдающегося режиссера, которого совсем недавно, в сорок пятом, наградили орденом Ленина. И это его не спасло. Александр Яковлевич Таиров в РИ умер в сентябре пятидесятого года.
Что сказать о спектакле? А спектакль был великолепен! Я видел, как играла сама Алиса Коонен! И этим сказано все! Великая актриса, которой в тот год исполнилось пятьдесят лет ровно! А она играла мадам Бовари, женщину тридцати лет от силы! И никто не сомневался ни на минуту, что на сцене женщина почти тридцати лет, вопрос был в том: двадцать восемь или все-таки тридцать ровно Удлиненное лицо, черные, как смоль, волосы, крупные выразительные черты лица, аристократическая бледность, и неожиданно яркая, раздражающая помада, резким контрастным мазком на бледном лице. И эта высокая шляпа-цилиндр, который ей неожиданно шел в сочетании со строгим костюмом. Алиса вообще прекрасно чувствовала себя в любых нарядах, которые ей не мешали играть совершенно. Впрочем, говорить в отношении этой актрисы «играть» огромная глупость. Она жила на сцене. И это было очевидно. Как актриса она осталась верна своему режиссеру и после смерти Таирова ни в одном из театров не служила. Удивительная женщина, честное слово! Мы с Марго вышли на улицу совершенно потрясенные. В итоге, не было еще и десяти часов вечера, как мы оказались на Патриарших прудах. Почему? Да потому что сюда от Камерного театра идти всего ничего. А после такого спектакля хотелось пройтись. А если еще и по Булгаковским местам!
Мы прошлись до деревянного павильона, по случаю позднего времени дня и зимнего времени года заколоченного. Все-таки, второе мое предположение ближе к правде. Зима не способствует проведению времени в деревянном здании без отопления. Морозы отступили, поэтому импровизированный каток, в который превратился искусственный пруд правильной прямоугольной формы, пустовал. Невдалеке проехал конный милицейский патруль. Маргарита опять щебетала о домашних делах, а потом, совершенно внезапно, выпалила: