Французский линейный корабль (линейный крейсер) «Дюнкерк»
Корабли эти были оригинальными. Вооружённые восемью тринадцатидюймовыми орудиями в двух носовых четырёхорудийных башнях и обладавшие скоростью в тридцать узлов, они являли собой «убийц вашингтонских крейсеров» и предназначались для борьбы с модернизированными германскими «дерфлингерами» (броня «дюнкерков» была рассчитана на противостояние 305-мм германским снарядам). Два полноценных линкора«Ришелье» и «Жан Бар»Франция заложила только в конце тридцатых по весьма тривиальной причине: из-за нехватки денег. Над прекрасной Францие неизбывным кошмаром висела угроза нового тевтонского вторжения, и львиная доля военного бюджета вбухивалась в «линию Мажино», способную, как считалось, остановить орды германских варваров, а флот финансировался по остаточному принципу. Упор делался на быстроходные и хорошо вооружённые эсминцы и крейсера (основным противником Франции на Средиземном море была Италия), а также на многочисленные субмарины. «Если Англия содержит мощный линейный флот для ловли сардинок, заявил Буа де Лапейрер, то пусть тогда бедной Франции позволено будет иметь достаточное количество подводных лодок для ботанических исследований морского дна». И «ботанические» лодки строились, что вызывало беспокойство не столько Британии, сколько Америки.
Италия Муссолини, объявившая себя наследницей Римской империи и по результатам «справедливого мира» считавшая себя обделённой, не прочь была прибрать к рукам всё Средиземноморье. До поры до времени (пока не прояснился европейский расклад сил) она не шла на обострение отношений с Англией и ограничилась капитальной модернизацией своих четырёх дредноутов типов «Андреа Дориа» и «Конте ди Кавур» (в противовес Франции), постройкой крейсеров, эскадренных миноносцев и подводных лодок. Но в тридцатых годах Италия (под благовидным предлогом замены устаревших кораблей) заложила четыре новых линкора типа «Рома», имея в виду столкновение не только с Францией, но и с Британией.
Итальянский линкор типа «Рома»
Благие намерения оставались благими намерениями, а разговоры о «вечном мире»не более чем разговорами. Европейские страны вооружались, недоверчиво поглядывая друг на друга, но всё большее раздражение Европы вызывала усиливающаяся гегемония Америки.
ГЛАВА ВТОРАЯ. КРОВЬ ЛЮДСКАЯ НЕ ВОДИЦА
февраль 1917 года
В свитском вагоне литерного поезда, стоявшего на псковском вокзале, царила мёртвая тишинатакая же, которая наступает при известии о скоропостижной кончине, даже если покойный был тяжело болен. В ушах генералов свиты Е.И.В. грохотом канонады всё ещё звучали слова, негромко произнесённые по-французски министром императорского двора графом Фредериксом: «Все кончено, государь отказался от престола за себя и за наследника Алексея Николаевича в пользу брата своего Михаила Александровича». И генералы молчаличто они могли сказать? Случилось неизбежное
Рушилась великая империя. Фронты расползались, как гнилое сукно: «Роттердамское перемирие» породило волну дезертирства, солдаты покидали окопы тысячами, прихватив с собой оружие. Крестьянин крепок хозяйским умом, и крестьяне, одетые в серые шинели, смекнули, что при разделе помещичьих угодий (а в том, что такой раздел неизбежен, мало кто сомневалсяза что кровь проливали?) винтовка станет самым надёжным землемерным инструментом. Рабочие забастовки в Петрограде, сопровождаемые «голодными бунтами» и грабежом булочных, переросли в вооружённый мятеж частей Петроградского гарнизона. На улицах столицы шла стрельба, из тюрем выпускали всехи политических, и уголовников; по городу начались убийства полицейских и городовых, грабежи и мародёрство. Железную дорогу лихорадило: литерный поезд, покинувший Могилёв, за трое суток добрался только до Пскова и всталпо сообщениям (то ли достоверным, то ли нет) рельсы были разобраны, а на промежуточных станциях появились взбунтовавшиеся воинские части с артиллерией. Надо было что-то делать, вот только делать это «что-то» было некому.
Генерал Иванов сообщил Николаю II, как он в своё время подавил бунт в Харбине силами двух полков, и получил ответ: «Я вас назначаю главнокомандующим Петроградским округом, там в запасных батальонах беспорядки и заводы бастуют, отправляйтесь». Генерал Эверт, командующий Западным фронтом, выделил Иванову верные части, дополнительные полки по приказу генерала Алексеева, начальника штаба Верховного Главнокомандующего, были выделены Северным фронтом. Однако движение «верных частей» на Петроград сильно задерживалось (подразделения Северного фронта находились в ещё только Луге, а Западногов Полоцке). Сам генерал Иванов добрался до Царского Села, где его настигла телеграмма царя «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». И генерал отбыл в Вырицу, получив сведения, что к Царскому Селу выдвигаются революционные тяжёлый дивизион и батальон Первого гвардейского запасного стрелкового полка, а в самом Петрограде «в распоряжении законных военных властей не осталось ни одного солдата, и борьба с восставшей частью населения прекратилась». А через пятнадцать минут после его отъезда на царскосельском вокзале появляются революционные войска с пулемётами.
Николай Романов сидел в салон-вагоне литерного поезда. Одинон попросил выйти всех. На плечи этого человека свалилась огромная тяжесть, смяла его и раздавила. Он, примерный семьянин, мог бы быть добропорядочным буржуа в любом из городов Европы, но роль самодержца великой державы ему была явно не по плечу, и в этом была и трагедия России, и его личная трагедия. Николай сидел в одиночестве за письменным столом, и в его воспалённом мозгу рождались смутные видения: какой-то мрачный подвал, треск выстрелов, жалобные женские крики и хруст костей, ломаемых штыками. «Господи, прошептал царь, спаси и сохрани».
Потолок вагона лопнул, и внутрь протиснулось чёрное каплевидное тело бомбы. Оно на миг зависло в воздухе и обернулось огнём, дымом и вихрем острых стальных осколков, рубивших стены, зеркала, мебель, оконные стёкла и тело человека, сидевшего за столом.
Из распахнувшихся дверей вагона вывалился, цепляясь за поручни, гвардейский офицер с окровавленным лицом; с его разорванного мундира плетью свисал рассечённый аксельбант.
Государь-императорвыдохнул он, падая на руки подбегавших к нему людей. Убит
В этой короткой фразе содержалась неточность: убит был не государь, а полковник Романовотречение уже было подписано.
Высоко в небе развернулся на обратный курс германский цеппелин. Несмотря на «Роттердамское перемирие», боевые действия ещё продолжались, и цеппелины изредка и бессистемно атаковали узловые железнодорожные станции в глубоком тылу противника и на западе, и на востоке, оказывая психологическое давление. Дирижабль сбросил на Псков несколько пятидесятикилограммовых бомб, не причинивших городу никакого ущерба, но одна из этих бомб по чистой случайности (из числе тех случайностей, которых не бывает) угодила в литерный поезд Николая II, уже переставшего быть Е.И.В.
* * *
март 1917 года
Господа, тонкие губы мичмана Бобринского искривила язвительная усмешка, а вы знаете, что такое Интернационал? Интернационалэто когда на русских кораблях под занзибарским флагом в финских водах на немецкие деньги играют французский гимн.
Прекратите пошлить, штурманец, устало произнёс артиллерийский офицер, лейтенант Ливитин. Не найдёте вы здесь благодарных слушателей. Но если вас одолевает словесный зуд, рекомендую вам пройти в матросскую курилкувот там вас оценят, причём настолько, что полёт за борт вам будет обеспечен. Не верите? Могу держать пари, что так оно и будет.
Господа, негромко уронил старший офицер, не время и не место. Все мы в одной лодке, которая чёртовски сильно течёт: не стоит её ещё и раскачивать. То, что случилось, это только первый порыв ветра, а шторм ещё впереди.
Маленькая, но уютная кают-компания эскадренного миноносца «Орфей» внешне не измениласьтот же стол, те же кресла, тот же выжженный на деревянной доске парусник в штормовом море (творение механика, большого любителя подобной живописи), и тот же фривольный абажур на подволочной лампе, сооружённый из дамских панталон (трофей, добытый минным офицером на поле любовной битвы в те времена, которые ныне казались безмерно далёкими), но запах встревоженности сочился из переборок и втекал даже через задраенные иллюминаторы. Слишком памятны были всем недавние дни, когда избитых до полусмерти офицеров топили прямо в бухте, когда вице-адмирал Вирен был превращён в кровавый кусок мяса матросскими штыками на Якорной площади Кронштадта, а лейтенант Ливитин спас жизнь минному офицеру «Орфея», вознамерившемуся развернуть торпедный аппарат и всадить три торпеды в линкор «Гангут», первым поднявший красный флаг. Минный офицер исчез неизвестно кудао нём напоминал лишь экзотический абажур, а «Гангут», осиное гнездо мятежа, вместе с другими линкорами властно давит тысячами тонн брони серую воду гельсинфоргского рейда и ждёт-размышляет, куда ему метнуть снаряды главного калибра, так и не доставшиеся дредноутам Хохзеефлотте. И офицеры эскадренного миноносца «Орфей», сидевшие в его кают-компании, люди очень разные, но объединённые общностью судьбы, тоже ждали. Чего? Этого с уверенностью не мог сказать никто из них.
Война закончилась, господа, продолжал старший лейтенант, уходя от опасной темы. Подписание миравопрос нескольких дней.
И что дальше, Алексей Васильевич? задиристо спросил Бобринский, полоснув Ливитина злым взглядом. Пока шла война, матросиков хоть как-то можно было держать в уздеправда, не всех, на линкорах команды бесились от безделья, а теперь? Мы с вами и шагу не можем ступить без оглядки на судовой комитет, и это называется военный флот? он безнадёжно махнул рукой. Жаль, что господин Ливитин не позволил тогда мичману де Ливрону поломать торпедами этот плавучий шифоньер с клопами, штурман кивнул в сторону иллюминатора, за стеклом которого виден был тяжёлый силуэт «Гангута», господин Ливитин у нас не иначе как якобинец
Набиваетесь на ссору, мичман? с ледяным спокойствием спросил артиллерист. Или мечтаете о дуэли?
Прекратить! повысил голос старший офицер. Может, вы ещё вздумаете заколоть друг друга кортиками? Стыдитесь, господа, вы офицеры российского флота!
Нет больше этого флота, мрачно произнёс Бобринский. И державы, именуемой Российская Империя, тоже нет. Доигрались в либерализм
Вот только не надо заупокойных молитв, вмешался доселе молчавший механик, рановато вы хороните Россию, мичман, так я вам скажу.
«Интересно, подумал лейтенант Ливитин, переводя взгляд с механика на штурмана, кто из них прав?».
* * *
апрель 1917 года
Девятого апреля тысяча девятьсот семнадцатого года от немецкой железнодорожной станции Готтмадинген, расположенной на швейцарской границе, отошёл небольшой поезд, состоявший всего из одного вагона и паровоза. И вагон этот был странным: три из четырёх его дверей были наглухо заперты, а за четвёртой неусыпно наблюдали два молчаливых офицера германского Генерального штаба: капитан фон Планец и лейтенантом фон Буринг. С такими предосторожностями возят опасных преступников, однако пассажиры странного вагона, среди которых были женщины и дети, казались людьми вполне приличными: хорошо одетые и вежливые, они отнюдь не походили на уголовный контингент. На станциях вагон они не покидалисвежие газеты и молоко для детей покупал их представитель Фридрих Платтен, и вообще вели себя пристойно. Правда, пассажиры иногда пели «Марсельезу» и другие песни из революционного репертуараэто весьма раздражало сопровождающих офицеров, и Платтен (во избежание осложнений) прекратил эти вокальные экзерсисы.
Поезд-призрак почти безостановочно пересёк всю Германию с юга на север, и прибыл в Засниц, где его пассажирысплошь русские эмигрантыпересели на пароход «Королева Виктория», следовавший в шведский порт Треллеборг. Балтика была спокойнойморская болезнь не угрожала хорошо одетым людям, любящим хором петь «Марсельезу».
Британская подводная лодка «Е-19» в сентябре 1915 года прорвалась в Балтийское море, где вошла в состав британской подводной флотилии, действовавшей на Балтике против немецкого флота. Её командир, лейтенант-коммандер Френсис Кроми, был самым успешным британским подводником на Балтийском театре военных действий: за время двухнедельного боевого похода он потопил четыре германских парохода и ещё три вынудил выброситься на берег. Кроме того, Кроми привёл шведский пароход с железной рудой в Ревель, где судно было конфисковано после судебного разбирательства. Британские подводники действовали в соответствии с призовым правом: немецкие пароходы досматривались, а перед потоплением их экипажи пересаживались в шлюпки. Крупным успехом «Е-19» стало торпедирование в западной Балтике немецкого крейсера «Ундине»: Кроми выпустил по крейсеру две торпеды, и корабль быстро затонул. За этот бой английский офицер был награждён высшей русской офицерской наградой за храбростьорденом Святого Георгия 4-й степении удостоился от русской императорской семьи приглашения на обед. Британия наградила Кроми орденом «За выдающиеся заслуги», чином коммандера и назначением командиром флотилии подводных лодок.
Британская подводная лодка типа «Е»
Однако сегодня Френсис Кроми, подменивший командира своей любимой «Е-19» и вышедший на ней в море на поиск германских военных кораблей, был мрачен и оживился, увидев в перископ большой немецкий пароход, идущий на запад, к Треллеборгу.
Атакуем! коротко бросил он.
Как обычно, сэр? осведомился его помощник. Всплываем, и
Нет, перебил его коммандер. Это немец, и мы потопим его без предупреждения: так, как германцы топили наши суда. Меня не интересуют ни награда, ни призовые деньги: в ноябре на дредноуте «Айрон Дьюк» погиб мой лучший друг, и это моя личная месть немцам. Война скоро кончитсядругого шанса у меня уже не будет.
Помощник спорить не сталв королевском флоте это не принято, а коммандер Кроми пользовался непререкаемым авторитетом среди своих подчинённых. И в конце концов, в его действиях был определённый резон: врага надо топить, а оправдываться перед начальством за нарушение перемирия (пусть неофициального), не вызванное острой необходимостью или прямым приказом, дело малоприятное. Зачем оставлять лишних свидетелей?
«Королева Виктория», получив торпеду в середину корпуса, затонула очень быстро. Спасшихся были единицы«Е-19» не стала никого подбирать: пусть немцы подумают, что пароход налетел на русскую мину.
Запишите в журнал, приказал коммандер Кроми, что мы потопили германский вспомогательный крейсер.
* * *
лето 1917 года
Огромная толпа, заполнившая площадь перед Мариинским дворцом, Синий мост и всё пространство между зданием бывшего германского посольства, Исаакиевским собором и гостиницей «Англетер», тяжко дышала и ворочалась как многоглавый зверь, вылезший на свет из тёмной берлоги. Она волнами плескалась у подножия памятника Николаю Первому, поворачивая белые пятна лиц к самодельной трибуне у ступеней Мариинского дворца и к черноволосому человеку в пенсне и в кожаной куртке, стоявшему на этой трибуне.
Человек этот рубил воздух энергичными взмахами рук и бросал в жадно внимавшую толпу раскаленные сгустки слов, обжигавших души, исстрадавшиеся по справедливости . «Свобода!»это значит, что не будет больше над тобой никаких господ, и даже мосластый кулак краснорожего «унтерцера», вколачивающего в «серую скотинку» чинопочитание, не прогуляется по твоей физиономии. «Равенство!»и это тоже ясно-понятно. Все равны перед Господом, и это справедливо. А то что же это получается, а? Моя Фёкла день-деньской колготится с детьми малыми да по хозяйству деревенскому, покуда муж-кормилец кровь проливает за отечество, стареет до сроку-времени, а фря городская напомаженная, у которой всех заботпередок ловко подставить тузу козырному, в неге да бархате живёт-поживает, да на лихачах с дутыми шинами раскатывает. А вот накося выкусипридём мы в квартиры богатые, да прикладом по зеркалам, да штыком по брюху шёлковому: хватит, пожировали! «Власть народная, советская!»а как же иначе? Сами будем теперь себе губернаторы, всем миром дела решать будем, вот так. Землякрестьянам, фабрикирабочим. Эх, что за жизня наступит расчудесная! За такую жизню и подраться можно, благо навострились руки за два с половиной военных года пули вгонять в человечьи головы, а ноги попривыкли перешагивать через кровь, текущую по окопам водицею. Даёшь счастье народное!
Пронзительно говорит (слово «подлец» сказано не было, но оно подразумевалось), произнёс хорошо одетый человек, стоявший у открытого окна на втором этаже Мариинского дворца и внимательно слушавший оратора, доходчиво. И если он даже скажет этим людям в серых шинелях «Я избавлю вас от химеры, именуемой совестью!», они всё равно пойдут за ним в огонь.
Семена падают на благодатную почву, его собеседник пожал плечами. Россия созрела для революции как никакая другая страна, и даже перезрела. А перезрелый плод при надавливании лопается и брызжет
кровавым соком. И наша задачая имею в виду всех здравомыслящих людей и в рядах нашей партии, и среди эсеров, и среди анархистов, не допустить этого. Революцию надо держать в узде, иначе она превратится в чудовище, пожирающее собственных детей. Так уже былово Франции, а у нас пиршество этого чудовища получится куда более обильным. Выход один: консолидация всех сил, радеющих за Россию, причём не на словах, а на деле. Тогда, и только тогда наша революция обернётся светлым будущим, а не тёмным прошлым.