Гейрмунн промолчал, но мысленно воззвал к норнам, которым предстояло решить дальнейшую участь Хамуннаесли они уже не сделали это.
Ну вот. Разгорелся, сказал Стейнольфур, глядя на пламя. Я же знаю: ты не за брата волнуешься. Тебя беспокоит отцовский гнев.
Нет, я волнуюсь за брата, хмуро возразил Гейрмунн.
Стейнольфур встал. Он скрестил руки, дожидаясь кивка Гейрмунна.
Но и отцовский гнев меня тоже тревожит, признался Гейрмунн.
Он сидел левым боком к костру. Тепло огня быстро проникло под одежду, но только слева. Правая часть тела по-прежнему дрожала от сырости и холода. Дрожь, пробиравшая спину, была сродни Гиннунгагапу.
Когда отец увидит Хамунна, он спросит, где я, и обвинит в случившемся меня.
Стоишь ты рядом или нет, отец все равно тебя обвинит, сказал Стейнольфур, подходя к Гейрмунну.
С фьорда вернулся Шальги и принес два бурдюка чистой студеной воды.
Кто тебя обвинит? спросил парень, слышавший лишь часть разговора.
Отец, ответил Гейрмунн.
А за что? не унимался Шальги.
За то, что сует нос не в свои дела, сказал Стейнольфур. Поищи-ка лучше камней и положи их в огонь.
Шальги посмотрел на Гейрмунна. Оба улыбнулись. Потом Шальги набрал камней нужной величины и разложил по краю костра нагреваться.
Теперь посмотрим на твою рану, объявил Стейнольфур.
Вместе с Шальги они сняли через голову кожаную тунику Гейрмунна, затем таким же манером стянули и шерстяную рубашку, стараясь не задеть раненую руку. Гейрмунн морщился от боли. Но чтобы увидеть рану, требовалось снять не только верхнюю одежду, но и нижнюю полотняную рубашку. Это оказалось не так-то просто. Ткань пропиталась кровью и прилипла к коже. Шальги побросал нагретые камни в бурдюки с водой, отчего та зашипела и забулькала. Вода быстро нагрелась почти до кипения. Шальги побрызгал на рану Гейрмунна. Стейнольфур разминал заскорузлую ткань рубашки. Гейрмунн кряхтел и скрипел зубами. Не сразу, но им удалось снять рубашку и осмотреть рану.
Столько крови и шума из-за царапины, сказал Стейнольфур.
Гейрмунн взглянул на рану, едва не вскрикнул, потом засмеялся. Его рана была гораздо серьезнее царапины. Волчьи зубы оставили полукружье отметин и содрали кожу. Плоть в месте укуса почернела и воспалилась.
Уверен, ты видел раны и похуже, сказал Гейрмунн.
Я и получал раны похуже этой, усмехнулся Стейнольфур. Такие есть даже у нашего парня.
Шальги молчал и бесстрастно смотрел на рану Гейрмунна. Таких ран на его теле, конечно же, не было, но глубокий, изломанный шрам над глазом свидетельствовал, что он и впрямь видал раны похуже этой. Упавшее дерево насмерть раздавило его отца. Сам он только чудом не погиб. Шальги было достаточно лет, чтобы носить копье, а вот бородой он еще не обзавелся. Но в отличие от Гейрмунна он непременно отрастит бороду, когда волосы решат, что он достиг зрелости.
По-моему, перед намисын Хьёра, вздохнул Стейнольфур и пихнул локтем Шальги, чтобы хоть немного развеселить парня и унять его страх. А значит, мы должны возиться с ним, как с тщедушным щенком, и в случае чего все шишки повалятся на нас.
Я тоже так думаю, тихо согласился Шальги.
Итак. Стейнольфур хмуро покосился на руку Гейрмунна. Сдается мне, ты хочешь сохранить свою лапу.
Если получится, да, признался Гейрмунн. Мой меч будет скучать без нее.
Неужели? Меч тоже нуждается в прокорме. Бьюсь об заклад, он с радостью найдет другую руку, которая будет обращаться с ним лучше.
Вроде твоей? спросил Шальги, улыбаясь во весь рот.
Возможно, пожал плечами Стейнольфур. Но у меня уже есть меч, и потому я изо всех сил постараюсь не разлучать руку Гейрмунна с его мечом, улыбнулся Стейнольфур, но тут же вновь стал серьезным. Но по возвращении тебе тоже понадобится помощь врачевателя.
Гейрмунн кивнул:
Быть может, это отчасти охладит отцовский гнев.
Быть может. Стейнольфур повернулся к Шальги. Принеси еще воды. И ромашки, что не пахнет, если сумеешь найти.
Шальги высыпал из бурдюков камни и зашагал к фьорду. Гейрмунн дождался, пока парень отойдет подальше.
Ты ведь задержал меня тут не только из-за руки, проговорил он. Ты хотел что-то сказать.
Верно. Стейнольфур вновь положил камни в огонь. И вот что я тебе скажу: никто бы плохо о тебе не подумал. Никто не вздумал бы тебя винить.
За что? с вызовом спросил Гейрмунн, прекрасно зная, куда клонит Стейнольфур.
Бывалый воин почесал лоб и вздохнул:
Люди умирают. Таков порядок вещей.
Гейрмунн наклонился к Стейнольфуру. Его щеки пылали, разогретые жаром костра.
Хамуннмой брат.
Стейнольфур кивнул, шевеля палкой камни, чтобы равномерно нагревались.
Братья тоже умирают. На юге, откуда я родом
Мы в Ругаланне. Гейрмунн ощутил ком в горле. Не знаю, как там у вас в Агдире, но у нас не так. И советую это помнить, прежде чем заговоришь.
Гейрмунн, я же твой клятвенник. Если я не могу говорить с тобой напрямую, тогда кто может?
Гейрмунн заглянул в глаза Стейнольфура и не увидел там ни хитрости, ни коварства. Таких людей в отцовской усадьбе было мало.
Говори напрямую. Но думай, что говоришь.
Стейнольфур помешкал, как человек, готовящийся ступить на весенний лед.
Много лет назад, когда тебе было меньше, чем Шальги сейчас, мне довелось увидеть, как ты упражняешься в поединке с Хамунном. Я следил за вами, а потом отправился к Хьёру и попросил у него позволения стать твоим клятвенником.
Гейрмунн помнил день, когда отец представил ему Стейнольфура. Потом он научился ценить общество воина, но тогда отнесся к Стейнольфуру с неприязнью, решив, будто того приставили шпионить за ним и мешать проказничать. Гейрмунну казалось, что и Стейнольфур частенько тяготится своими обязанностями. Юному Гейрмунну и в голову не приходило, что эти обязанности Стейнольфур возложил на себя добровольно.
Почему? спросил Гейрмунн.
В самом деле, почему? усмехнулся Стейнольфур. Твои руки были тонкими, как прутики. Ты едва удерживал деревянный меч, которым упражнялся. И тем не менее Стейнольфур улыбнулся и ткнул его пальцем. Ты меня напугал. В твоих глазах я увидел ненасытность. Увидел ярость. Ту, что никогда не угасает. Я понял: тебе суждено быть конунгом. А в глазах Хамунна я ничего подобного не увидел. Ни тогда, ни сейчас. Потому-то я и стал твоим клятвенником, а не его. Твоя судьбабыть конунгом
Довольно, оборвал его Гейрмунн и затих, обдумывая дальнейшие слова. От сказанного Стейнольфуром его охватила неожиданная гордость и тайный стыд. Он пришел в замешательство, не зная, на чью сторону встать. Когда же неразбериха в душе унялась, его затрясло от гнева и боли. Спасибо за прямоту, сказал Гейрмунн.
Стейнольфур кивнул.
А теперь я поговорю с тобой, и тоже прямо. Впредь ты не произнесешь подобных слов ни мне, ни кому-то еще. Хамунн для меня больше, нежели клятвенник. Онмой брат.
Гейрмунн постарался, чтобы голос звучал резко и угрожающе.
Впредь ты не будешь говорить мне о том, что видишь в нем или чего ему не хватает. Ты ничего не знаешь о битвах, которые мы с ним вели бок о бок в отцовской усадьбе.
Бывалый воин оторопело смотрел на него. Стейнольфур знал историю первых лет жизни братьев, прошедших на соломе и в окружении собак. Но то была лишь ничтожная часть всей правды.
Ты ничего не знаешь о голоде и ярости моего брата, продолжал Гейрмунн. Да и о моих тоже.
Стейнольфур опустил взгляд к земле и кивнул, почувствовав, что благие намерения завели его слишком далеко и, если не остановиться, можно бесповоротно испортить отношения с Гейрмунном.
Вскоре вернулся Шальги, сопя от быстрой ходьбы. Щеки парня раскраснелись, почти сравнявшись цветом с рыжими волосами. Стейнольфур торопливо забрал у него бурдюки. Шальги недоуменно поглядывал на спутников, теребя в руках несколько иссохших кустиков ромашки, оставшихся с лета. Парень догадывался: в его отсутствие что-то произошло, но предпочитал не спрашивать. Стейнольфур побросал нагревшиеся камни в бурдюки, затем взялся за покалеченную руку Гейрмунна.
Постарайся не визжать.
Гейрмунн плотно сжал зубы, удерживаясь от любых жалоб и стонов, хотя боль была ослепляющей. Стейнольфур плеснул горячей водой на рану и потер чистой тряпкой, очищая, насколько возможно, места укусов. Несколько ранок открылись, и оттуда потекла кровь вперемешку с гноем. Стейнольфур выдавливал гной, пока кровь не стала темной и чистой. Сделав отвар ромашки, он смочил тряпку, приложил к раненому месту, затем другой перевязал.
Думаю, лапа твоя заживет без последствий, окончив перевязку, сказал Стейнольфур.
Спасибо, произнес Гейрмунн, по его лбу струился пот.
Жаль, я не захватил эля или медовухи, посетовал Шальги. Было бы чем боль унять.
Тебе пришлось бы тащить целый бочонок, сказал Гейрмунн.
Стейнольфур и Шальги одели Гейрмунна и двинулись в сторону Авальсснеса. По настоянию Стейнольфура, Гейрмунн ехал на лошади Шальги. Парень месил грязь, топая рядом. Всадники старались ехать так, чтобы Шальги легко поспевал за ними. Размолвка, случившаяся между Гейрмунном и Стейнольфуром, не растворилась, а продолжала давить на обоих. Ехали молча. Изредка молчание нарушали замечания Шальги о состоянии дороги или меняющемся времени года. Потом парень вдруг спросил, слышал ли кто о датчанине по имени Гутрум.
Вроде отец произносил это имя, вспомнил Гейрмунн. Ярл он, наверное.
Почему ты спросил про Гутрума? поинтересовался Стейнольфур.
Да вот, люди с торгового корабля говорили про него, щурясь от солнца, ответил Шальги.
А сейчас почему вспомнил о нем? спросил Гейрмунн.
Просто на ум пришло. Шальги коснулся лезвия топора, висевшего за поясом. Говорят, Гутрум собирает корабли и воинов под знамена датского правителя Берси. Не только датчан. Там есть и норвежцы. Возможно, даже гёты со шведами.
С какой надобностью? спросил Стейнольфур.
Примкнуть к армии Хальфдана и завоевывать саксонские земли.
Какие именно саксонские земли? спросил Гейрмунн.
Наверное, все, что есть, пожал плечами Шальги.
Гейрмунн взглянул на Стейнольфура. Клятвенник смотрел перед собой, придерживая язык, но Гейрмунн и так знал его мысли. Стейнольфур часто говорил о сыновьях Рагнара Лодброка, хвалившихся своими заморскими успехами. Пресытившись летними набегами, они начали захватывать саксонские престолы и королевства. Не принеси Стейнольфур клятву Гейрмунну, он давно участвовал бы в заморских сражениях, в которых завоевал бы себе дом и землю.
Гейрмунн повернулся к Шальги:
В твоем голосе я слышу искреннее желание. Хочешь примкнуть к этому датчанину?
Парень мялся, поглядывая то на Гейрмунна, то на Стейнольфура.
Я бы не прочь.
Я тебя не упрекаю, успокоил его Гейрмунн. По правде говоря, меня тоже куда-то тянет.
Так поплыли, тихо предложил Стейнольфур. Попроси у отца корабль.
Ты же знаешь, что он не даст мне корабль. Особенно для набегов.
А почему для набегов не даст? с любопытством спросил Шальги.
Гейрмунн покачал головой, не зная, как сказать правду, не нарушив верность отцу.
Сам знаешь, что это не набег. Стейнольфур повернулся в седле и заглянул Гейрмунну в глаза. И Хьёр это знает. В его жилах течет кровь отца и деда, хотя он и избрал другой путь. В подобной просьбе нет ничего вероломного. Младшие сыновья всегда идут своей дорогой.
Теперь уже Гейрмунн смотрел на дорогу и молчал. Он не мог отрицать правдивости слов Стейнольфура. Правдой было и его собственное давнишнее желание получить корабль и уплыть из Ругаланна, куда позовет судьба. Но пока разлука с братом казалась немыслимой.
Я об этом подумаю, наконец сказал Гейрмунн.
Тогда думай, подхватил Стейнольфур. Но вначале спроси себя, известно ли тебе, что у тебя на уме. Уверен, что известно, и никакие раздумья этого не изменят. Тебе остается одно: действовать.
Больше об этом никто не сказал ни слова. Их путь продолжался. Ели на ходу, подкрепляясь копченой рыбой. Вскоре показались знакомые места. На закате они достигли хуторов и взятых внаем земель Авальсснеса. При желании можно было здесь и заночевать, однако Гейрмунну хотелось поскорее увидеть брата. И потому, когда солнце село, путь продолжился при скудном блеске луны и отсветах далеких костров, пока они не достигли темных вод Кармсунна.
Этот узкий пролив тянулся на двадцать морских миль к югу, где соединялся с громадным Бокнафьордом. На севере он упирался в Северный Путь, где плавали киты и проходили торговые пути. По другую сторону Кармсунна лежал остров-крепость Кармёиродной дом Гейрмунна, место, где древние конунги вели свою родословную от богов. Море, с трех сторон омывавшее остров, очень редко бывало спокойным, и почти все корабли, плывшие на север, предпочитали бурным, опасным морским водам относительно спокойные воды Кармсунна. Приливы и отливы вынуждали суда останавливаться в Авальсснесе для пополнения запасов и починки. Так отцовские владения крепли и богатели.
К Кармсунну путники подошли в самой узкой части пролива, миновав пять древних камней, поставленных широкой дугой в пятидесяти саженях от берега. Все камни были белыми и тонкими, как рыбий хребет. Лунный свет играл на их поверхности. Никто не помнил, какие люди ставили эти камни. Возможно, что и не люди, а великаны или боги. Однако сила, заключенная в камнях, ощущалась и по сей день. Они стояли там, где, как утверждали сказания, Тор пересекал Кармсунн. В этом месте была паромная переправа на остров. Должно быть, всадники, везшие Хамунна, предупредили о приезде Гейрмунна, ибо его, Стейнольфура и Шальги дожидалась лодка.
Когда подплывали к острову, взору Гейрмунна открылись далекие черные силуэты погребальных курганов, где покоились предки. Курганы стояли в северной части острова. Самый крупный принадлежал его деду Хальфу. Высадившись на острове, путники повернули на юг и через роздых, обогнув бухточку, наконец добрались до города Авальсснес.
На городской стене ярко горели факелы. Едва путники подошли к воротам, те сразу же распахнулись. Стражу наверняка предупредили о возвращении Гейрмунна. Пропустив всех троих, ворота тут же закрылись. Гейрмунн увидел, что вся главная дорога тоже освещена факелами. Она шла к востоку от ворот, пересекала город и поднималась к утесу, где, возвышаясь над Кармсунном, стояла отцовская усадьба.
Похоже, нас ждали, сказал Шальги. Забота, как-никак.
В душе Гейрмунна уже поднималась тревога, но он заставил себя усмехнуться:
Илипредостережение.
Сначала посмотрим, как тебя встретят, потом будем решать, заключил Стейнольфур.
Они двигались по освещенной дороге. В окнах и дверях домов мелькали знакомые лица. Многие выкрикивали благопожелания в адрес Гейрмунна и его брата. Пахло дымом очагов и готовящейся пищей. Из домов долетали обрывки смеха и звуки музыки.
Когда поднимались к отцовской усадьбе, Гейрмунн заметил тень, мелькнувшую среди каменных столбов. Столбы появились на холме задолго до того, как его предки впервые воздвигли здесь жилье. В отличие от камней на берегу Кармсунна, столбы были втрое выше человеческого роста и стояли наклонно, почти смыкаясь наверху. Они чем-то напоминали когти дракона, собравшегося взмыть с земли. На фоне вечернего неба темнела длинная дугообразная крыша отцовской усадьбы. Она была выше столбов и, казалось, благоговела перед ними и в то же время тяготилась их присутствием. Когда Гейрмунн со спутниками поднялись на вершину холма, из тени на свет выступила фигура.
Здравствуй, Гейрмунн Адская Шкура, произнес женский голос, едва он и Стейнольфур спешились.
Гейрмунн узнал голос. Узнал он и рога, прикрепленные к капюшону плаща вёльвы, сшитого из козьих и кошачьих шкур. Он живо представил ледяную синеву глаз женщины, хотя и не видел их в темноте.
Здравствуй, Ирса, поздоровался он. Тебя позвал мой отец?
Нет, не он.
Предсказательница подошла к ним. На босых ногах поблескивали браслеты. Увидев кровь на ее лице и полотняной рубашке, Гейрмунн искренне понадеялся, что это кровь жертвоприношений, а не его брата.
Я уже была здесь, когда вернулся Хамунн, сказала она, похоже не чувствуя вечернего холода. Я знала, что понадоблюсь, и потому ждала.
Само собой понадобишься. Стейнольфур скрестил руки на груди, глядя на женщину с настороженным недоверием. Так он относился ко всем, кто соприкасался с магией и утверждал, что является посредником между людьми и богами или говорит от их имени. Но если ты знала, что Хамунн покалечится, отчего не предостерегла его раньше, чем он отправился на охоту?
Предсказательница холодно улыбнулась. Бедняга Шальги нырнул в тень Стейнольфура.
Я знала лишь, что понадоблюсь, ответила Ирса. А зачемне знала.