Закончилось все молниеносным броском Хакима, рассекшим наискосок рубаху на животе нападавшего и глубоко оцарапав, так чтобы на рубахе все увидели кровь. После этого схватка закончилась, но, порезанный, судя по всему, затаил злобу. Меня не трогалия для них и был старик: во-первых у меня отрос совершенно седой ёжик волос на голове и такая же бороденка, во-вторых, я плохо видел без очков, хотя в быту как-то обходился. В одном из сел Хаким выменял два куска яркой ткани, из которых за пару монет серебром одна из цыганок, слывшая за портниху, пошила нам всем цыганские рубахи (мужчина-рома должен быть одет ярко и в новую рубаху). Хватило и на четвертуюее Хаким подарил порезанному им цыгану, после чего тот пришел к нам мириться с флягой сливовицы.
Табор держал путь на восток, к австрийской границе и мы шли вдоль предгорий Альпийского хребта, виды были весьма живописные, крупных городов вообще не было, встречались небольшие села, а частопросто фермерские шале, где цыганам были не особенно рады и хозяин с сыновьями и работниками часто стояли с ружьями у ворот, говоряезжайте дальше, здесь вам не место. Табор неспешно шел весь день, наматывая километры, а к вечеру становился на ночлег. Баро неплохо знал здешние места и выбирал ночевки на опушках леса, у берегов ручьев или речушек. Поужинав, я рассказывал сказку Ване, который, набегавшись за день быстро засыпал. Парень окреп, загорел и с виду стал сущим цыганенком. Потом мы неспешно пили чай с ХакимомФерко и я расспрашивал его о том, что без меня случилось в Петербурге за эти четыре года.
По словам Хакима, в первый месяц перед Рождеством пришло первое и единственное письмо от меня, где я рассказал, что Маша наблюдается у известного доктора и у нас все в порядке, живем мы у тетки Лизы, поэтому, если чтопишите сюда. Потом были Новогодние праздники, Святки. Все гадали, родила Маша или нет и мальчика или девочку. И тут как гром среди ясного неба: умерла, а я в больниценикого не узнаю и ничего не понимаю. Артамонов с Хакимом тут же дали телеграмму Лизе, что выезжают, но Лиза ответила, что Машу уже похоронили, а меня доктор не велел беспокоить и никого ко мне не пускают, даже ее. Вот такой печальный конец января получился. А в феврале Малаша родила Хакиму дочку, которую назвали Машей и все завертелось вокруг новорожденной.
Периодически Артамонов посылал тетке Лизе письма, о том, не изменилось ли что к лучшему в моем состоянии и не нужна ли помощь в уходе. Лиза неизменно отвечала, что все хорошо, лечение идет своим чередом, помощь не требуется: меня лечат в лучшей клинике, уход как за королем и ни в чем я не нуждаюсь. Заходили супруги Зерновы, с соболезнованиями, оказывается, про смерть Маши была только какая-то небольшая заметка мелким шрифтом, что мол, посланник Гамбургер в Берне извещает Про меня русские газеты вообще ничего не писали, тем более им было, чем заняться, освещая войну на Дальнем Востоке. А тут еще появились слухи о том, что царь тяжело заболел, несколько позже это подтвердили и газеты, стали даже публиковать бюллетени о состоянии здоровья. Женился наследникцесаревич на Алисе Гессенской, что опять стало обсуждаться, тем более говорили, что императорне жилец и скоро у нас будет новый царь, Николай Второй.
Двое молодых Великих князей участвовали в войне на Дальнем Востоке: Александр Михайлович и Георгий Александрович. Так что никто не вспоминал про менянесостоявшегося Наместника на Дальнем Востоке, каковым был назначен брат царяАлексей Александрович, ему был подчинен и командующий эскадрой адмирал Алексеев. Потом умер царь, Николай короновался и была страшная давка на Ходынке. А где-то через месяц пришли чиновники из Дворцового ведомства и велели освободить дворец, он опять переходил в ведение Министерства Двора, так же как и гатчинская и крымская дачи. Основаниедоговор, где было сказано, что если хозяин проводит более полугода за границей, то он теряет право на недвижимость, полученную от Его Императорского Величества.
Узнав про это, первой съехала Аглая и подогнала к дому две телеги, куда принялась грузить пожиткив основном, Машины платья, шляпки и туфли. Артамонов запретил это ей делать, но она все равно прихватила изрядно, сказав, что госпожа сама это ей подарила и она компаньонка, а не слуга, поэтому дворецкий для нееникто. На следующий день она появилась с каким-то полицейским чином, с которым, судя по всему, состояла в более чем дружеских отношениях, и они вдвоем вычистили всё, что касалось женских тряпок. Но, так или иначе, съезжать пришлосьХаким снял домик на Васильевском острове, где пока все и поселились: он в женой и дочерью и Артамонов с Ибрагимом.
Ибрагим оказался парнем работящим, он и у Исаака был «прислугой за все»убирал, готовил и еще в мастерской работал как ученик. Вот только русский давался ему плохо, в связи с чем затягивалось дело с крещением. По словам Хакима, Аглая в свое время наотрез отказалась с ним заниматься, даже когда я ее попросил, мол, она нанималась учить только Машу. Дворник, кухарка и горничная уволилисьим стало нечем платить, зато Ибрагим все делал по дому: воду носил, дрова рубил, печи топил, даже готовил вместе с Артамоновым на первых порах, ну а потом готовку на себя Малаша взяла. На новое место удалось забрать коляску с лошадьми, они ведь не проходили по дворцовому ведомству, оружие и книги из моего кабинета вместе с малахитовым приборомАртамонов сказал, что Александр Павлович вернется и они опять переедут в дом получше, надо, чтобы все было в порядке и сохранности.
Чтобы лошадки не простаивали и чтобы зарабатывать им на овес, Ефремыч принялся заниматься извозом, выправил себе разрешение в Управе и получил бляху. Герб с ландо пришлось убрать, но так как коляска была знатная, то деньги удавалось зарабатывать неплохиеседоки были богатые. Так прошел еще год, как-то приноровились жить. Потом приехала Лиза и стала оформлять опекувсе банковские вклады и долю на Механическом заводе. Но фабрикант Второв ей объяснил, что по Уставу Лиза, как иностранная гражданка, не может быть пайщиком завода, поэтому предложил выкупить ее пай за два миллиона рублей, на что Лиза согласилась. Однако, при оформлении сделки выяснилось, что у меня есть еще брат Иванну и тут завертелось судебное дело. В конце концов, родственники как-то договорились и тетку назначили опекуншей. Она и во дворец заявилась и вроде даже на титул претендовала, но Министр двора ей быстро растолковал, кто она есть и почему на княжеский титул и дворец не имеет никаких прав.
В конце зимы Ефремыч простудился (где-то долго ждал загулявших купчиков) и заболел воспалением легких. Попал в больницу, но там ничего сделать уже не смогли и старый георгиевский кавалер тихо скончался. Бедный Ибрагим рыдал как ребенок, он очень привязался к старику, да и тот его внучком называл, потом месяц еще горевал, все работал в своей мастерской. А в конце месяца положил перед Малашей ограненный им каменьпусть это была только стекляшка, но камень сверкал гранями как настоящий бриллиант. Когда Ибрагим огранил еще пару стекляшек, они с Хакимом пошли в мастерскую к одному из ювелиров и показав камни, привели его в шокон никогда не видел такой огранки, а Ибрагим сказал Хакиму, что это огранка Иссаака, его личный секрет.
Ювелир взял Ибрагима в ученики, но через пару дней Ибрагим пришел обратно и сказал, что это ювелиру надо учиться у него, а не наоборот, и ушел из учеников. Теперь у него своя мастерская и он потихоньку гранит горный хрусталь, делая для него украшения для купчих, не отличающихся по виду (украшений, естественно) от настоящих бриллиантов. Вот так и сводили концы с концами, пока не пришло известие о моей смерти в Швейцарии. Хакиму это показалось подозрительным и он решил все проверить сам. Искал меня два года и, наконец, нашел, устроив банальную слежку за Лизой. К сожалению, тетка навещала меня с целью проверки только раз в год, поэтому в первый раз Хаким только заподозрил о моем местонахождении в клинике Людвига Шнолля, а вот второй раз Разработав план побега: телохранитель несколько раз наведывался в заведение, пока не выяснил схему охраны и где точно моя камера. Потом, улучив момент следующего визита патронессы, Хаким проехал в заведение, прицепившись к дну кареты. Он проскользнул в кабинет и спрятавшись за дверью, когда она открывалась, слышал разговор Шнолля с теткой. Когда стало ясно, что надо срочно бежать, телохранитель тихонько вышел, закрыл их в кабинете на ключ и спустился в подвал, где вырубил охранника, открыл камеру и убедил меня надеть форму и «конвоировать» Хакима. Ну, а дальше мне все известно.
[1] Гуси из сказки Андерсена «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями».
[2] На самом деле «хоронил» предыдущий посланникГамбургер.
[3] В этой реальности время в некоторых случаях, когда туда вмешиваются дела попаданца, идет быстрее, чем в нашей реальности. Так, Итало-эфиопская война началась раньше на три года, Японо-китайскаяна год, а Русско-японская разбилась на два эпизода, первыйв 1894 г. и второй, к которому все сейчас срочно готовятсявойна 19001901 гг. Поэтому «Цесаревич» заложен на два года раньшев 1896 г., спущен на воду в феврале 1898 г и будет введен в строй в следующем 1899 г.
[4] Пока у Николая II не родился сыннаследником-цесаревичем являлся его братВеликий князь Георгий.
[5] Николай Николаевич сам подал в отставку в 1897 г. по состоянию здоровья и уехал во Францию, где поселился в имении жены, умер в 1904 г. Всеми был признан его вклад в организацию русской армии и военную науку, за что он был удостоен Ордена Андрея Первозванного и стал членом Государственного Совета.
[6] Глава Российского дипломатического представительства в Берне в ранге посланника с января 1897 по март 1900 г, сменивпосланника Гамбургера. Дипломат, путешественник и писатель, действительный тайный советник. Удостоен премии Академии Наук за 4-х томный труд о Бразилии, которую объездил, будучи чрезвычайным послом и полномочным министром в Бразилии более десяти лет.
[7] Баростарший, главный, глава табора или рода, к титулу «барон» отношения не имеет.
[8] Мадьярынаиболее привычные для нас цыгане: играют и поют, гадают и обманывают наивных простаков. Именно они с их скрипками и пением были популярны в «Стрельне» и «Яре» и оказали влияние на русскую литературу, став ее героями.
[9] Ловарилошадники: конокрады, мастера ковать коней и коновалы.
[10] Самоназвание цыган, звательноеромалэ.
Глава 3. Контрабандисты и повстанцы
Конец июня 1898 г. Швейцария, окрестности Сент-Галлена, вблизи Боденского озера.
Табор добрался до последнего крупного города Швейцарии, Сент-Галлена, дорога поднялась метров на семьсот и с окрестных холмов открылся вид на Боденское озеро (в мозгу проскочило«там строят цеппелины[1]», какие цеппелины?). Вдруг в таборе начался переполох, люди задрали головы и смотрели в небо, где плыл серо-желтый баллон, похожий на толстую немецкую колбасу, по бокам баллона вращались воздушные винты, а внизу была гондола, из которой высунулся человек и что-то кричал в жестяной рупор. Вдруг память услужливо выдала информацию: «дирижабльаппарат легче воздуха, перемещаемый воздушными винтами».
Надо же, я вижу один из первых полетов дирижабля! А на земле царила форменная паникалюди прятались под телеги, хватая в охапку детей, которым было интересно посмотреть на летающее чудо. Пожалуй, только мы с Хакимом, да Ваня, которому я объяснил, что этовсего лишь воздушный шар, перемещаемый с помощью двигателей, сохраняли спокойствие и с интересом смотрели на чудо техники. Дирижабль прошел низко, практически в пятидесяти метрах, над нашими головами и я расслышал, что человек кричит через рупор, что они никому не причинят зла, это всего лишь машина. К сожалению, нечеткость зрения не позволяла мне разглядеть какие-то детали, но, по звуку работающего двигателя, я понял, что дирижабль приводили в действие бензиновые моторы, мне даже показалось, что я почувствовал характерный запах бензинового выхлопа. Когда «летающая колбаса» медленно проплыла вдаль, цыгане повылазили из-под телег и стали обсуждать, что они видели. Между тем, с Боденского озера подул резкий ветер, видимо он и отнес дирижабль через германскую границу на территорию Швейцариив этом месте сходились границы трех государств: Швейцарии, Австро-Венгрии и Германии. Дирижабль, борясь со встречным ветром, стал снижаться, заходя на посадку к большому плавучему сараю на озере (хотя с холма он казался маленькой коробочкой на воде) и я чувствовал, какое напряжение сейчас царит на борту хрупкого летательного аппарата. Вот дирижабль буквально завис над водой, а потом, подхваченный порывом ветра вновь взмыл и, практически неуправляемым, опять полетел в нашу сторону. За двадцать минут он опять оказался вблизи, и Хаким крикнул, что у дирижабля работает только один мотор, винт другого не крутится. С размаху дирижабль врезался в склон холма, наверху которого стоял табор. Мы вскочили в телегу и помчались к месту аварии. Дирижабль превратился в кучу обломков и теперь выглядел жалким и маленьким, на борту была надпись большими буквами «LZ-1»[2]. Гондола лежала на боку, из дверцы люка нам махал рукой человек и кричал: «Скорее сюда, граф ранен». Вытянули из люка пилота, вторая рука у него висела как плеть, видимо, перелом. Мы с Хакимом залезли в гондолу, там было довольно светло, через выбитые стекла окон проникало достаточно света и даже с моим плохим зрением я увидел человека с пышными усами и бакенбардами, в чем-то смутно мне знакомого.
Граф, что с вами случилось? Чем мы можем помочь и могу ли я попросить второго члена экипажа стравить из баллонетов остаток водорода, не хватало нам еще здесь сгореть!
Граф выразил изумление, что какой-то цыган разбирается в баллонетах и водороде (Ну, а что тут такого? Любой цыган осведомлен в устройстве дирижабля), но попросил помочь ему, так как у него, по-видимому, сломана нога, и доставить его и пилота в больницу. Я крикнул пилоту, чтобы тот стравил остатки водорода, нашел длинные палки и оторвал куски оболочки. Осторожно освободив зажатую обломками кабины ногу графа, мы вытащили воздухоплавателя из гондолы и я увидел, что через ткань брюк торчит белый обломок кости, а сама штанина пропиталась кровью. Принял решение первым делом остановить кровотечение, для чего нужен жгут. Спросил пилота, плотная ли наружная обшивка, он ответил, что это всего лишь ткань, пропитанная лаком, а вот баллонеты сделаны из плотной прорезиненной ткани. Попросил Хакима отрезать длинные куски той и другой ткани и дать мне нож. При помощи полосы ткани пробитого баллонета, с помощью закрутки остановил кровотечение, а потом забинтовал ногу тканью обшивки. Тем временем, Хаким, по моей просьбе принес несколько длинных палок, по видимому, стрингеров дирижабля (у него был деревянный каркас). Приспособил под шину три дощечки-стрингерапервую от подмышки, вторую от паха и заднююот поясницы до стопы, а после всю конструкцию зафиксировал длинными бинтами, сделанными из обшивки. Пилоту наложил простую шину, у него был то ли закрытый перелом костей предплечья, то ли вовсе вывих, не стал выяснять. Теперь, главноебыстрее доставить графа в больницу: по правилам, жгут-закрутка держится не более получаса, а в реальности раненый начинает испытывать сильную боль в перетянутой конечности уже с десятой минуты прекращения кровообращения. Возле разбитого дирижабля стали собираться осмелевшие ромалы, многиес цигарками в зубах, я и пилот заорали на них, чтобы те прекратили курить, а то сгорят. Только погрузили графа в телегу на импровизированных носилках из баллонета, как сзади меня настигла вспышка, хлопок, и спине стало жарко. Обернулсятак и есть, кто-то, не иначе, бросил цигарку в лужу разлившегося бензина. Все кинулись бежать и вовремявспыхнули остатки водорода в баллонетах и пламя стало резво пожирать деревянный каркас. Мы посадили пилота рядом с графом, Хаким взял у Вани вожжи и лошадка резво понесла нас под горку прочь от костра. Довезли воздухоплавателей до больницы, сдали на руки санитарам и поехали обратно.
Доехали до табора, к счастью, никто из ромал сильно не обгорелтолько волосы, усы и ресницы у тех, кто стоял рядом. Тут же по приказу баро продолжили движение, чтобы до темна пересечь границу, так как завтра воскресенье и граница будет закрыта.
Пограничный офицер, предвкушая субботний ужин с пивом и завтрашний выходной, мельком глянул на бумаги баро, сделал отметку в листе, таможенники для виду порылись в пожитках особо зажиточных с виду цыган, и поскольку баро уже всем «отстегнул», пропустили нас на территорию Двуединой Австро-Венгерской монархии. Надо сказать, что за неделю до этого в одном из сел тележный мастер устроил двойное дно, взяв такие же старые доски, как и были в стенках телеги, разве что пиленые торцы пришлось замазать грязью, чтобы не светить свежим спилом. В ящике двойного дна вместе с оружием лежали и образцы ткани обшивки и баллонета, что я прихватил после перевязки графа. Надо ли говорить, что в таборе весь вечер обсуждали крушение дирижабля, а на нас смотрели как на героев.