Начало июля 1898, Иннсбрук, Австрия.
Табор шел себе и шел дальше на восток по древнему пути, ведущему вдоль реки Инн в сердце Тиролягород Иннсбрук, что в переводе так и означает«мост через реку Инн». Я тоже не все время лежал в телеге, а периодически шел и лишь когда уставал, опять забирался под дерюжку. Память о прошлом постепенно восстанавливалась, хотя были и пробелы. Что касается физического состояния, то вынужденная гиподинамия в течение четырех лет все еще давала себя знать, хотя на ферме Мартина я не только отъедался, но и занимался легкими упражнениями. Первое время в клинике-тюрьме мне еще позволяли прогулки, чтобы к приезду комиссий по определению моей дееспособности я все же выглядел приличным пациентом богатой клиники для душевнобольных. Только вот непосредственно перед визитом мне через клизму вводили седативную смесь, основной составляющей которой был тот же опий. Мой организма вел себя двойственноя прекрасно слышал и понимал, что говорят профессора, русский посланник и другие, но сам ничего сказать не мог, только мычал, из чего консилиум делал благоприятные для моей тетки выводы о необходимости опеки и полной недееспособности князя Стефани. Мне позволялись во время прогулок физические упражнения, так что физическую форму я поддерживал на хорошем уровне, что, по мнению врачебного консилиума, говорило об отличном уходе в клинике Шнолля. Все полностью переменилось года два назадтеперь я понимаю почему: меня уже как бы не было на свете, под плитой с моим именем лежал другой человек. Профессор Шнолль по заданию Лизы продолжал сеансы гипноза с целью узнать о моих активах, на что первая моя половина реагировала глубоким сном, а вторая откровенно потешалась над профессором, рассказывая ему о Древнем Египте, садах Семирамиды, татаро-монгольском игевроде как я был свидетелем битвы на Калке. Профессор сначала записывал за мной с большой тщательностью, даже нанял стенографистку вести запись моих откровений, но потом понял, что это беллетристика и, самое главное, никаких номеров секретных счетов я не сказал, из чего тетка сделала вывод о том, что их нет. Хотя, теперь никто из высоких чинов меня не посещал и по этому случаю меня уже не переводили в палату наверх, приводя в божеский вид, вплоть до маникюра, но при этом в камере я как-то сохранял способность выполнять некоторые силовые упражнения, в основном, изометрические, чтобы не привлекать внимания охраны, да и накручивать шаги по камере никто не запрещал: пять шаговповоротпять шагов и опять поворот. Поняв, что меня ничего хорошего в этом заведении не ожидает и не дождавшись помощи извне, я стал готовиться к побегу. Пожалел, что не сделал это в тот период, когда Шнолль гипнотизировал менямог бы напасть и под угрозой расправы с профессором заставить его вывезти меня из психушки (хотя это вряд лина сеансах всегда присутствовали два мордоворота, а я был пристегнут). К сожалению, вилок и ножей не давали, а ложки были деревянные. Все же планировал напасть на раздатчика еды и под его видом покинуть камеру, хотя, скорее всего, это тоже было обречено на провал, так как дверь камеры всегда открывалась только в присутствии вооруженных охранников. В общем, тренируясь, ждал оказии. Потом был электрошок, отбивший у меня память, еще хорошо, что не убивший. Второй случай мог быть более удачным для тетки и совсем неудачным для меня.
С теткой как раз все ясно: зависть и деньги. Все началось с завещания дедаона явно рассчитывала минимум на половину состояния, а тут такой облом. Даже влюбленный Агеев ненадолго сгладил душевный надлом Лизы. Поняв, в общем-то, никчемность мужа, полное отсутствие его способности заработать на жизнь, Лиза разочаровалась в муже и отдалилась от него. Мне даже стало жаль Сергея, по словам Хакима, два года назад, собираясь в Швейцарию, он отыскал Агеева в Москве, в кабаке на Хитровке. Собаки при нем не было, то ли издохла, то ли отравили. Бывший полковник уже был законченным алкашом, даже крест Георгиевский пропил и на его засаленном мундире на Георгиевской ленточке болтался жестяной крестик, покрашенный белой краской. Поняв, что толку от разговора не будет, Хаким, даже не представляясь, пошел прочь, а за ним увязался какой-то хитрованец. Прижав хитрованца в подворотне, телохранитель узнал, что Агеев консультирует за выпивку и еду местных бандитов в том, как вести себя с полицией и жандармами.
Вполне возможно, что зная про завещание, где я отписал ей все имущество, отправляясь в Эфиопию (оно было выдано на семь лет) тетка вообще собиралась меня грохнуть и объявить себя наследницей. Но завещание оказалось давно переписанным в пользу Маши. То есть, тетка смекнула, что пока стоит остаться опекуншей, чтобы получить доступ к счетам. Когда стало ясно, что доступных счетов в России только два, и она приняла решение окончательно убрать меня, выяснилось, что Иван тоже имеет права на наследство при отсутствии завещания и после моей «смерти» они, как родственники, все поделили. Теперь встает вопрос о признании недействительным вступления в наследство, а для этого надо вновь получать паспорт, засвидетельствовав свою личность, чем я и собираюсь заняться сразу же по приезде в Россию.
Начало августа 1898 г., Австрия.
Так продолжалось наше путешествие в цыганской телеге по живописной долине Инна, пока она не кончилаь, но горы все равно оставались справа, только теперь они стали значительно ниже: не грозные горные пики и скалы, а пологие холмы. Местность стала больше подходить для земледелияэто была австрийская провинция Каринтия, и для котляров началось время работыпрактически в каждом селе табор останавливался и мужчины занимались лужением и починкой посуды, пошла торговля сделанными заранее дистилляторамив этом году был хороший урожай плодовых и жители готовились гнать фруктовый самогон, который здесь называли «обслер», хотя слово «шнапс» тоже было в ходу. Наконец, все будущие самогонщики были удовлетворены, местным женщинам нагадали всего в зависимости от степени «золочения ручки», наговоры сняты или наоборот, поставлены и табор опять трогался в дорогу. Из Граца привезли новые листы меди и цыгане стали их резать, гнуть и выколачивать киянками новые пузатые дистилляторы, которыми они будут торговать в Словении. В дни медных работ грохот стоял такой, что мы отъезжали на пару верст, чтобы не оглохнуть. Погода была преимущественно хорошей, но иногда шли дожди, тогда мы укрывались под брезентом, постеленным на телегу сверху и укрепленном колышками снизу. Хаким отрывал канавку, по которой с брезента собиралась и уходила в сторону дождевая вода.
Из Каринтии мы повернули на юг и вскоре пересекли условную границу Словении. Любляну обошли слева и повернули ближе к побережью Адриатики, так как конечным пунктом была Хорватия. Когда до Порторожа оставался дневной переход, Хаким окончательно расплатился с баро, который захотел выкупить у нас лошадь и телегу. Чтобы нам не идти пешком, он дал нам парня, который должен был в порту отдать нам деньги и получить транспортное средство. Естественно, по дороге на Триест мы не поехали, всетаки там была база австро-венгерского флота и была большая вероятность нарваться на проверку документов. Да и местность вокруг считалась Австрийской Ривьерой и летом здесь было полно «чистой» венской публики. Словенское побережье занимало менее 30 километров, здесь в узкой и мелкой бухте, другая сторона которой уже была хорватской, расположены соляные варницы и район мало подходил для курортной публики высшего света, отдыхали здесь клерки и мелкие лавочники, хотя были расположены и соляные лечебницы, где крепким раствором соли лечили различные болезни, преимущественно, кожные. Сам Порторож, который переводится как «порт роз» полностью оправдывал названиевсе свободное место занимали розовые кусты, которые использовались как колючие живые изгороди. Городок средневековый с узкими извилистыми улочками, по которым, говорят, даже покойника приходилось местами нести стоя, более-менее широкими улочки становились лишь в районе порта, куда свободно можно было подъехать на телеге. Над городом господствовали старинный собор и крепость, с высокой наблюдательной башни которой в хорошую погоду можно было увидеть на западе Венецию, а если посмотреть на северто Триест с серыми броненосцами флота Габсбургов. В порту Христо, как себя теперь велел величать Хаким, нашел знакомых судовладельцев и договорился с одним из них, греком, о плавании пассажирами на его шхуне до Пирея. После этого Христо получил деньги за телегу и лошадь, выгрузил сверток с винтовкой, револьверами и образцами обшивки дирижабля на шхуну, вручил аванс судовладельцу-капитану абсолютно пиратского вида в красной пиратской повязке чепцом на голове (память выдала слово «бандана»), в черной расшитой безрукавке на голое загорелое дочерна тело, в просторных черных штанах, подпоясанных широким красным кушаком, из-за которого торчал кривой кинжал внушительных размеров. Капитан и его матросы, коих было всего четверо, были босыми. «Пират» объяснил, что зовут его Бакчос, он старый друг Христо и мы пошли занимать пассажирскую каюту. Каюта напоминала скорее деревянный шкаф размером два на полтора метра с маленьким оконцем-иллюминатором и двумя узкими койками одна над другой, впрочем, снабженными бортиками, чтобы во время качки человек не скатился вниз. Христо сообщил, что сегодня ночью шхуна загружается и завтра мы уже будем далеко в море. У Бакчоса некомплект матросов, так что он внесет нас в судовую роль, Хаким будет помощником капитана, якоком (готовить мне не придется, это делают матросы, свободные от вахты), а Ивана запишут юнгой. Ванечка, узнав, что будет юнгой на пиратском корабле, пришел в полный восторг, так как во время путешествия в телеге я ему пересказал детский вариант «Остров Сокровищ», когда сказки про зверей и колобков надоели новоявленному цыганенку и ему захотелось детского криминала. Христо нацепил ему красный платок ев голову, завязав узелки по сторонам, отчего вид у моего сына стал точно пиратским. Мы же с Христо вооружилисьпо здешним понятиям мужчина без ножа на поясекак без штанов. Христо достал себе из наших запасов большой кинжал, заткнув его за кушак наподобие капитанского, а мне вручил финку в ножнах с подвесом для ремня. Еще он приготовил два револьвера «Наган», проверив наличие патронов в барабане, и спрятал их под матрацы.
Христо, ты ожидаешь нападения?
Нет, хозяин, но, поскольку это шхуна контрабандистов, оружие здесь никогда не помешает: когда будете выходить из каютыпрячьте револьвер в одежде. Сегодня лучше спать в каюте, а потом можно и на палубе, там воздух свежее, и я забрал из телеги наш брезентможно его постелить на доски..
Ночью началась погрузка, Христо, исполняя роль помощника капитана-суперкарго[3], распоряжался матросами, таскавшими длинные ящики, подозрительно похожие на винтовочные. Когда две трети трюма было загружено ящиками, сверху стали класть тюки с тканями, пока капитан не посмотрел на отметку ватерлинии и сказал: «Хватит». После этого, пользуясь машиной, а на шхуне была маломощная паровая машина, мы стали выходить из бухты. Выйдя на открытую воду, загасили топку, поставили косые паруса серого цвета и шхуна малым ходом заскользила по поверхности Адриатики.
Ночь была безлунной, мириады звезд усеивали небо, я лежал на палубе, растянувшись на брезенте и подсунув под голову куртку. Все-таки Адриатикаблагодатное место или нам просто повезло с погодой, дул легкий ветерок, наполнявший паруса, но качки практически не было. Шхуна шла не очень ходко, но миль десять в час мы делали и через два дня прошли траверз Дубровника, потом обогнули греческий полуостров и пошли не в Пирей, а взяли мористее. Христо сказал, что мы выгрузим ящики с оружием на шлюпки, которые нас встретят в районе Лариссы. За день до назначенного рандеву установился штиль и, чтобы успеть к назначенному времени, было принято решение идти под парами.
Раскочегарили машину и поплелисьона выдавала не более восьми узлов, а через полдня сломалась. К счастью, подул легкий ветерок, а косые паруса позволяют идти практически любым галсом, был бы ветер, но, естественно, с разной скоростью. К назначенному месту подошли уже практически в темноте и легли в дрейф. Капитан Бакчос приволок фонарь и периодически закрывая его полой безрукавки и вновь открывая, стал подавать в сторону берега сигналы. Шлюпок мы не дождались, зато дождались яркого луча света от прожектора и резкого голоса, усиленного жестяным рупором. Оказалось, что к нам в темноте подкрался турецкий сторожевой катер и теперь оттуда требуют сложить оружие и приготовиться к приему досмотровой команды.
Хозяин, отведите Ваню в каюту и принесите все оружие, что у нас есть. сказал Христо и заорал по-французски во всю глотку: мы торговое судно и везем ткани, идем под австрийским флагом, по какому поводу нас задерживают?
То же самое повторил по-турецки и по-гречески капитан. Пока шли препирательства, я отвел Ваню в каюту и сказал спрятаться под брезентом, на палубу не выходить, тем более что там могут стрелять. Схватив сверток с винтовкой и сунув за пояс второй револьвер, поднялся на палубу. Рассмотрел, что нашим противником является небольшой катер, но на баке его стоит скорострельная пушка. Прожектор был расположен на мостике и его луч периодически метался в сторону берега и обратно, там же прыгал какой-то толстяк в феске и с жестяной трубой, вот он и орал. Христо объяснил, что он настаивает на досмотре, так как у них есть сведения, что придет шхуна с оружием для бунтовщиков. Тут же был и капитан Бакчос, с него слегка слетел бравый вид, так как пара фугасных снарядов турецкого орудия (а катер был турецким) пустила бы на дно его шаланду.
Христо, выручай, мы в ловушке, нам не уйти от катера. Поймаютвсем каторга!
Капитан, принимай шлюпку, двух матросов внизпусть вяжут всех, кто спустится вниз. Нам нужен живой старший досмотровой команды.
Христо раздал револьверы двум оставшимся на палубе матросам и сказал стрелять только по его команде. Мне он велел вести переговоры о том, что мы мирные купцы и предлагать отпустить нас за пару штук сукна, которые велел выбросить из трюма наверх, на палубу. Сам он взял винтовку и залег с ней на юте шхуны, улучив момент, когда луч прожектора ушел в сторону берега (видимо, турки беспокоились о том, как бы не «проспать» нападение с той стороны). Подошла шлюпка с толстым унтером и двумя солдатами в таможенной или жандармской форме, но, во всяком случае, не матросов. Четверо матросов остались в шлюпке на веслах, а трое таможенников полезли наверх по веревочному трапу, сброшенному с борта капитаном. Я посмотрел на толщину фальшборта шхунысантиметров пять-шесть, такое препятствие пробьет и винтовочная пуля, не говоря уже о двухдюймовом снаряде в упор. Когда унтер с солдатами появились на палубе мы низко поклонились, а я, стянув шляпу и прижав ее к груди (Ну прямо Кот в Сапогах из «Шрека»кто такой «кот» я знаю, а вот кто или что этот «Шрек»увы, не помню), угодливо улыбаясь унтеру, завел по-французски шарманку о том, что «сами мы не местные, заплутались, а так, идем с грузом ткани в Пирей».
А что вы делаете у турецкой территории (Лариссатурецкая территория?!) и кому подавали сигналы? рявкнул унтер на ужасном французском.
Мы увидели лодки, эффенди[4] и капитан дал знак, вдруг они подплывут и скажут, где мы находимся. Мы идем под флагом Двуединой Австро-Венгерской монархии и не являемся греческим судном, хотя судя по координатам, до Турции здесь далеко.
Здесь нечего делать ни грекам, ни судам других стран, так как по прошлогоднему соглашению Ларисса и прилегающие окрестности объявлены турецкой территорией[5], а вы находитесь всего в миле от берега. Поэтому я произведу досмотр, заявил унтер.
Может быть, вас устроит отменное сукно для мундиров доблестной турецкой армии, я показал на штуку сукна у меня под ногами.
Унтер развернул сукно и потер его между пальцами, потом мотнул головой.
Вот этолучше качеством, офицерское, я подвинул второй сверток.
Унтер развернул и его, на лице его отразился интерес к поживе, но потом он сообразил, что в случае задержания шхуны несколько штук сукна точно перейдут на борт катера, а если в трюме есть что-то более интересное, о чем сообщали осведомители из числа повстанцев, то тогда ждет и официальная награда.
Нет, купец, открывай трюм!
Пришлось открыть люк трюма (там уже спрятались два наших матроса с инструкцией вырубать всех, кроме старшего) и туда по лестнице с фонарем спустились два таможенника, а их начальник остался сверху. Вскоре из трюма послышалось: «Ахмет-ага, посмотрите!» Унтер глянул на нас, собираясь лезть в трюм и сказал, что орудие катера разнесет нашу шаланду в два выстрела, так что, мол, ведите себя примерно. С этими словами он исчез в люке и вскоре снизу послышалась возня и голос одного из матросов: «Капитан, турок готов к переговорам!».
Я лежал вдоль фальшборта с револьвером в руке, рядом стоял капитан Бакчос. Турка поставили рядом и я сунул ему ствол «Нагана» между ног сказал:
Сейчас ты крикнешь на катер, что внизу два тяжеленных сундука с серебром и катеру надо подойти прямо к борту, чтобы твои люди на талях[6] спустили сундуки прямо на палубу катера. В шлюпку спустить сундуки нельзя, она перевернется. Чтобы было наглядно, высыплешь из руки на палубу это серебро (сунул ему в руку десяток серебряных монет). Тогда будешь жив и с яйцами. Если что не так, извини, первыми разлетятся яйца, а послетвоя голова, нам терять нечего, сам видел.
Турок оказался понятливым и все передал на катер, как и требовалось, монеты сверкнули в луче прожектора, шлюпка чуть отошла в сторону, а катер стал борт о борт, упершись кранцами.
После того как мы сцепились бортами, наши матросы, накинув куртки и фески турок, повернувшись спиной к катеру, сделали вид, что что-то поднимают лебедкой из трюма.
Тах-тах-тахударили выстрелы, Христо тратил минимум времени на перезаряжание и выбил тремя выстрелами расчет орудия, Одновременно с его выстрелами раздались револьверные выстрелы капитана и матросов, которые вывели из строя прожекториста и капитана, после этого на палубу катера прыгнули пять теней абордажников, которые мигом вырезали и добили выстрелами команду катера. Прожектор задрался к небу, но все же было видно, что шлюпка с четырьмя матросами спешит к берегу. Христо крикнул, чтобы я перебросил на катер винтовку и подсумки с патронами. Бросил аккуратно, чтобы прицел не ударился о палубу и телохранитель семью выстрелами добил четырех гребцов, и двух, бросившихся за борт и пытающихся вплавь достичь берега турок, подсвечиваемых одним из наших матросов с помощью прожектора.