Фух, как-то сказала Вера, после очередного такого ужина. Давай будем заказывать еду в каюту.
Давай, поддержал я.
И мы перестали ходить на ужин в капитанский салон. Шторм еще больше способствовал нашему уединению. Выходить на качающуюся палубу, чтобы вымокнуть от брызг, которыми щедро одаривал океан «Звезду Востока», ударяясь волнами об ее борта, совсем не хотелось. Но мы с Верой находили себя занятие. Как ни крути, это был наш медовый месяц.
Плохо получалось общаться с Терезой. Приглашать ее одну к себе в каюту было неудобно. Еще неудобнее было приходить самому к ней. Можно было бы, конечно, постучаться к ней в дверь, как я это делал в студенческие времена, в общежитии, когда мне надо было кого-нибудь вызвать из комнаты, где жили девчонки.
Тук-тук.
Можно (далее шло имя девушки) на минутку!
Девушка выходила из комнаты, и мы стояли, прислонившись к стеночке, и обсуждали свои межгендерные вопросы.
Я представил, как мы могли бы стоять с Терезой у двери в ее каюту и обсуждать материалы сказки «Волшебник Изумрудного города». Я стою, опершись плечом о стенку каюты, а она рядом, склонилась над листочками и что-то черкает в них. Как по мне, так вполне нормально, но для этого времени, скорее всего, невозможно. Народ здесь простой. Что могут делать, оставшись наедине мужчина и женщина? Сказку обсуждать? Не смешите мои ботинки! Секс и только секс! Хотя, наверное, такого слова здесь не знают. А раз незамужняя женщина позволяет себе оставаться один на один с неким мужчиной, то почему бы не попробовать проделать то же самое и другому мужчине. Думаю, что дверь каюты Терезу просто содрогалась бы от стуков, пришедших выразить ей свое «уважение» мужчин и непонимающих, почему им не открывают.
Поэтому приходилось поступать по-другому. Я писал продолжение сюжета сказки, крался к дверям каюты Терезы и без стука, не дай бог, кто услышит, подсовывал листки в щель под дверью. Затем прогуливался вдоль коридора пока не видел, что с другой стороны появлялись ответные листки. Я быстро их подхватывал и возвращался в свою каюту.
Мне нравилось, как по моему сюжету писала сказку Тереза. Тот случай, когда, еще на палубе «Пасифика», Тереза вручила мне вариант сказки, где Элли была изображена совершеннейшей стервой, больше не повторялся.
Писать сказку мы не торопились. Тереза, наверное, считала, что сказка скоро закончится, что Элли, вот-вот, благополучно вернется домой и растягивала удовольствие. А, может быть, просто у нее была такая манера письма. Я не торопил события, потому что мне надо было продлить нашу совместную писательскую деятельность до конца путешествия, а оно было только в самом начале. Продлить? Зачем? Этотвоя работа. Работа? Ах, даработа Порой на меня что-то находило и, возможно, из-за шторма и замкнутого пространства, недавнее прошлое: Сан-Франциско, ранение в голову, поручение Маккеланаказались мне чем-то далеким и не настоящим, причудливым сном, который вот-вот будет развеян запахом утреннего кофе. Может быть, все на самом деле так, как есть? Я действительно англичанин, путешествующий по свету со своей молодой женой, а написание сказки с Терезойэто просто причуда, скучающего аристократа?
Я возвращался от Терезы с исписанными листочками в каюту и думал, что хорошо бы, чтобы этот шторм поскорее закончился. Тогда я смогу выйти на палубу, сделать вместе с Генрихом зарядку и, таким образом, прочистить свои мозги. Иначе я совсем утону в своих фантазиях.
Сцены 22
Шторма хватило на четыре дня. Затем море стихло, словно и не бушевало вчера. Все заторопились на воздух. Вера стала собирать свой этюдник, а я решил проверить свои скрытые способности. Ведь что-то было там, в кабинете у британского консула, когда я так метко стрелял из револьвера, а в голове стояла звенящая пустота.
Проверку я решил провести утром, во время зарядки с Генрихом. Место нашли там же, на верхней палубе, за капитанской рубкой. Встали мы с Генрихом пораньше, чтобы избежать лишних взглядов. Со стороны рубки, конечно, на нас поглядывали, но ничего не говорили.
Я заранее сходил каптенармусу «Звезды Востока» и сторговал у него корабельную швабру. Правда, мне нужна была не сама швабра, а только палка от нее, но каптенармус запросил с меня целый доллар, упирая на то, что это очень хорошая швабра. Ну, швабра, так швабра. Заверните.
Нижнюю часть швабры я все равно оставил каптенармусу. Пусть впаривает ее кому-нибудь другому. Мне все равно. Сама палка оказалась мощным, сантиметров три-четыре в поперечине, древком. Все правильно. Возить этой шваброй по палубе должны были не слабые женщины, а крепкие матросы. Я попытался раздобыть у того же каптенармуса наждачную бумагу, чтобы слегка отполировать будущий спортивный снаряд. Все-таки руки у Генриха понежнее, чем у матросов. Но наждачки не оказалось. Каптенармус даже не знал, что это такое. Пришлось пойти длинным путем.
Я попросил стюарда, который приносил нам с Верой в каюту еду, найти мне пару осколков какой-нибудь разбитой бутылки и кусок парусины. Тот удивился, но так как после каждого вызова я давал ему хорошие чаевые, просьбу мою выполнил. Пока бушевал шторм, я обрабатывал будущий инструмент испытаний. Сначала отскоблил древко полученным куском стекла. Так я убрал наиболее крупные шероховатости, а потом пару дней полировал дерево куском парусины. В конце концов парусина превратилась в лохмотья, но поверхность древка стала более гладкой.
Вера читала какую-то французскую книгу, взятую из корабельной библиотеки, время от времени посматривала на мои столярные занятия и чему-то улыбалась.
Вот этим древком и должен был «колоть» меня, как копьем, Генрих, а я должен был попытаться вызвать то состояние звенящей пустоты, которое ощутил во время стычки с японцами.
***
Давай, сказал я.
Генрих вполне сносно ткнул меня палкой. Поскольку я остался на месте, то в последний момент он задержал удар.
Нет, так не пойдет, сказал я. Бей по-настоящему.
Он ударил ине задержал удар. Древко впечаталось мне прямо в центр живота, и будь у Деклера менее мощное тело, то мне пришлось бы худо. Я выдохнул и сказал:
Нормально.
Затем Генрих повторял удары, а я уворачивался от них. То ли Генрих бил недостаточно быстро, то ли еще по какой-то причине, но, чтобы увернуться от его ударов, мне не требовалось никаких супер способностей. Шаг в сторону, разворот на передней ноге, и я оказывался за спиной у мальчишки. Ни звенящей пустоты в голове, ни ощущения необычности происходящего. Я даже краем глаза успевал заметить, проходящих недалеко и косящихся в нашу сторону, пассажиров и, пробегающих мимо нас по своим делам, матросов. Даже смог сделать вывод, что, скорее всего, все матросы на «Звезде Востока» были китайцами.
Так мы промучались с полчаса и не достигли никакого результата, если не считать того, что хорошо размялись. Потом древко взял я, и уворачиваться теперь пришлось Генриху. Выпады я делал не торопясь, так что и Генриху удавалось успешно уходить от импровизированного копья. Можно сказать, что, утренняя зарядка удалась, хотя и не сбылась моя надежда выявить свои супер способности. Под конец тренировки стало казаться, что мое состояние во время штурма резиденции британского консула было каким-то наваждением, а попытка обнаружить что-то необычное в себепросто смешной и нелепой.
Сцена 23
В первые дни, во время шторма, я большую часть времени проводил в каюте с Верой. Когда на объятия у нас уже не оставалось сил, мы просто лежали в постели, а я рассказывал сохранившиеся в памяти фантастические рассказы из будущего. Выбирал те, где было поменьше фотоно-плазменных ускорителей и гравитационных пушек. Больше всего Вере понравились истории про Аэлиту Алексея Толстого и беляевского Ариэля.
Перед обедом, как правило, я шел в каюту к Генриху. Он делал недовольное лицо, хотя я видел, что мой приход его радовал. Я продолжал рассказывать ему разные полезные вещи из области медицины, хотя иногда у нас возникали споры. В один день я рассказал ему о пользе промывания носа соляным раствором. В прошлой жизни у меня была искривлена носовая перегородка. Это принесло частные простуды с соплями, от которых я спасался именно такими промываниями. Но Генрих засомневался.
Мистер Деклер, но разве человек рыба? спросил он.
Это он вспомнил мой рассказ о том, как дышат рыбы. Тогда я рассказывал о потребности человека в кислороде и том, как добывают его другие животные.
Зачем человеку пропускать воду через нос? не понимал Генрих.
К извлечению кислорода из воды это не имеет никакого отношения, ответил я. У человека в носу нет органов, чтобы достать из воды кислород. Зато в носу скапливается много микробов. Помнишь я тебе рассказывал? Генрих кивнул головой. Так вот эти микробы живут в носу, гадят, а соленая вода их убивает, и человек вылечивается.
Все равно непонятно, упирался Генрих. Человек дышит воздухом. Так?
Так? ответил я и порадовался, что у Генриха стали появляться самостоятельные мысли.
Если бы я мог предположить, куда они его приведут!
Значит там у нас все приспособлено для воздуха, сделал вывод Генрих. А мы тудаводой! Как хотите, мистер Деклер, а только вред будет.
У меня был в запасе сильный аргумент в этом споре, но я в учебных целях решил продолжить дискуссию.
Ты знаешь, я, наверное, с тобой соглашусь, Генрих, сказал я. Но иногда приходится из двух зол выбирать меньшее.
Ну, да, ответил Генрих. Получить от отца подзатыльник или остаться без ужина.
Я хотел посмеяться, но, увидев, что Генрих погрустнел, не стал.
Так вот, когда человек болеет и у него полон нос соплей, то все это может пойти в голову, и человек может умереть, подпустил страху я. Если других лекарств нет, то соленая вода может спасти человека. То есть соленая вода оказывается меньшим злом.
Мы помолчали.
Кроме того, решил подвести итог я. Давно замечено, что у людей, живущих у моря, редко бывает насморк.
Почему?
Они купаются в море, нос промывается морской соленой водой и, таким образом, все плохое уносится из носа, ответил я.
Странно, сказал Генрих. Я жил у моря. У меня никогда не было насморка, а в море я купался редко. Вода холодная.
«Трудно общаться с подростками,»подумал я.
Вернувшись в свою каюту, я застал Веру, стоящей посреди каюты со стилетом в руках.
Сцена 24
Этот инструмент был мне знаком. Тогда я лежал голый и связанный, а Вера примеривалась, как лучше меня заколоть.
Это не то, что ты думаешь, сказала Вера.
В этот момент у нее было лицо готового заплакать ребенка. Губы сжались, брови поднялись, лоб сморщился, а из уголков глаз норовили выскользнуть слезы.
Я все объясню, Вера помедлила, а потом решилась. Я больна. Не телом, психически. Увидев, что я что-то хочу сказать, она замахала руками. Подожди. Так сказал доктор Вишневский. Он был тоже ссыльный, как и мы, но отец его хвалил. Он рекомендовал мне вести огород. Вера улыбнулась. Но я занялась рисованием. Мне это всегда помогало отвлечься от дурных мыслей.
Я подошел к Вере и обнял ее. Ее руки безвольно висели по бокам, и стилет мне никак не угрожал.
А стилет?
Стилет мне подарил брат, сказала Вера.
«Тот, что наемный убийца,»подумал я. «Подарок соответствующий».
Он показал мне, как с ним обращаться, продолжала Вера, положив свою головку мне на плечо. Одна слезинка все же выскользнула из ее глаз. Странно, но когда я делаю эти упражнения, то мне даже лучше, чем во время рисования.
Вера немного отстранилась от меня.
Теперь ты будешь считать меня сумасшедшей? спросила она.
Даже не подумаю, сказал я и чмокнул ее в губы. В наше время такими были каждый второй.
Рваный ритм жизни, оторванность от природы, некачественная пища, плохой сон, большие объемы информации и пропаганды вокруг становились причиной психических расстройств в том мире, который я покинул. Люди наполняли секции по йоге и других восточных практик, бегали трусцой, ходили в качалку и часто не за тем, чтобы достичь хорошей физической формы, а для того, чтобы хоть как-то привести в порядок мозги.
Если тебе нравится, я не против, сказал я.
Правда?
Правда, сказал я. Только, делай это упражнение немного по-другому.
Когда я пришел в каюту, Вера стояла неподвижно посреди комнаты и выбрасывала руку с зажатым стилетом вперед.
Попробуй делать то же самое, но с шагом правой ногой вперед.
Вот так? Вера сделала шаг и кольнула стилетом пространство перед собой.
Пространство не заметило укола или заметило, но ничего не сказало.
Так?
Немного не так. Ты каталась на коньках?
Вера кивнула.
Представь, что ты скользишь по льду.
Вера повторила движение. Вышло лучше.
Как хорошо, сказал она. У нас рядом с домом был пруд. Зимой он замерзал, и мы катались там на коньках. Я так и представила себя: в этом платье, снежинки вокруг, а я, не чувствуя холода, скольжу с вытянутой рукой, с этим ножиком. Все мальчишки обзавидовались бы.
Вера засмеялась, и мне стало хорошо.
Пойдем обедать, сказал я.
Пойдем, сказал Вера, положила стилет в футляр, а футляр на стол.
«Раньше она его скрывала. Теперь не будет,»подумал я. «Зверь укрощен и теперь никому не причинит вреда».
Сцены 25
После этого случая Вера уже не скрывала от меня свои занятия со стилетом. Когда мы просыпались, она надевала на ночную рубашку свой легкий халатик, повязывала поясок, доставала футляр со стилетом, садилась на стул и ждала пока я оденусь и уйду на зарядку с Генрихом. Я целовал Веру и смотрел в ее зеленые, еще чуть заспанные глаза.
Иди, говорила она. Мне надо успокоиться. Ночью приснился плохой сон.
Я уходил и по дороге на палубу думал, а зачем я занимаюсь зарядкой? Мне тоже приснился плохой сон?
В общем, я решил еще раз попытаться почувствовать то, что чувствовал во время нападения японцев-заговорщиков на консульство. Я заранее предупредил Генриха, что задержусь, и утром остался с Верой, чем немного удивил ее.
Солнце мое, сказал я. Мне надо кое-что проверить.
Заметив, что она хочет начать расспросы, поспешил добавить:
Не спрашивай пока, ладно? Потом все расскажу. Отложи пока стилет.
Я взял у нее из рук нож и положил на стол. Мы стояли друг напротив друга. Онав своем легком одеянии, и яв своем китайском костюме.
Толкни меня кулаком, попросил я. Также, как ты колешь стилетом.
Вера улыбнулась и ударила меня своим кулачком в грудь. После Генриха с его палкой, это было почти нежно. При этом Вера слегка качнулась вперед. Я шагнул вперед и приобнял ее за талию. Ее кулачок все еще упирался мне в грудь.
Это что, такая игра? спросила Вера.
«С молодыми женщинами еще труднее, чем с подростками,»подумал я.
Вера явно хотела объяснений.
Помнишь я рассказывал тебе об инциденте в консульстве? спросил я.
Вера кивнула.
До этого я никогда не стрелял в людей, стал я объяснять. Вот сейчас я тебе рассказываю, и сам не верю, что это было со мной.
Так может, это был не ты, а ? в глазах Веры было уже не удивление, а беспокойство.
Нет. Деклера давно нет, сказал я. Есть только я, милая. Это было что-то другое. Это я и хочу проверить.
Ладно, еще раз ударить? Вера сделала шал назад.
Да, но только, когда я опущу руку, сказал я.
Я поднял раскрытую ладонь вверх и помахал ею, словно приветствуя Веру.
Хорошо, сказала она. Я жду. Ее лицо стало серьезным.
И что-то произошло. Я смотрел на Веру, и в который раз меня охватывало чувство радости, что это моя женщина, и что никакая другая мне не нужна. Но одновременно я слышал шаги в коридоре и почти видел пожилую даму из соседней каюты, которая ковыляла на утренний променад на палубу. А еще слышал все звуки, которые издавал корабль. Вот этопыхтит один из корабельных паровиков, вот этоскрипят шарниры рулей, когда их тянут за тросы поворотом штурвала из капитанской рубки. А эточуть кашлянул штурман, а потом его руки снова заскользили по карте, издавая характерное шуршание. Дальше я не стал прислушиваться и опустил руку.
Вера ударила. Нет, я не видел движения ее руки, как в замедленном кино. Ничего подобного. Я увидел другое. Я слишком рано шагнул в сторону, и кулачок Веру изменил направление.
«Хитруша,»подумал я. «Ты все же хочешь попасть в меня. Сделай одолжение».