Стоп какой ещё «Агдам»? В последний раз я пил эту бормотуху в самом начале девяностых, после чего она сразу и навсегда пропала с московских прилавков.
Словно во сне набулькиваю в стакан мутно-жёлтой жидкости примерно на две трети и пускаю вожделенную тару дальше, по кругу. Попутное наблюдениеруки не мои. То есть, мои, вон, даже рубец на тыльной стороне ладони, полученный классе в девятом на уроке труда на местеи всё же не мои. Слишком молодые, слишком свежая кожа, слишком мало на ней шрамов, уже других, приобретённых за следующие лет тридцать с хвостиком
«за тридцать? Позвольте, а сейчас-то мне сколько? И кто эти люди, что сидят рядом, хлещут гадостное азербайджанское пойло и весело ржут над незатейливыми шутками, бородатыми, что твой дядька Черномор?..»
Кто «Агдам» сегодня пил, тот девчатам будет мил! объявляет под всеобщий смех сосед слева. Судя по горбатому монументальному носу и явственному акцентусам уроженец солнечного Закавказья.
Да ведь я его знаю! Ну конечно: Рафик Данелян, с которым я пять лет кряду просидел в одной аудиториисейчас ему на вид лет двадцать, не больше.
«помнится, Рафик был на год старше. Значит, мне сейчас?..»
На этом сюрпризы не заканчиваются. Какое там! Напротив скалится во все тридцать два белоснежных зуба Далия. Она из Алжира, учится в Союзе, как и её соседка Матильда, гостья из солнечной из Болгарии. В сердце что-то ворохнулось и замерлонет, не время, потом
Рядом с девушками с комфортом устроился наш комсомольский вожак, секретарь комитета комсомола курса. В руках у него, конечно же, гитара, и он, кончено же, пытается всучить её соседу справатот упирается, поскольку руки заняты ещё одним «огнетушителем» и жестяной эмалированной кружкой. Впрочем, сопротивление долго не продлилось: хлебнув от души животворного напитка, но взял гитару и завёл «Лыжи у печки стоят».
Кстати, лыжи тоже есть: солидная их охапка стоит в углу, и на одной из пар, красных с белой полосой и надписью «Karjala», крупно, неровными буквами выведено «спорт. каф.» и одинаковые двузначные номера. Институтский инвентарь выданный для похода, ага Рядом пучок лыжных палоктаких же допотопных, с железными кольцами на брезентовых ремешках. Тоже, надо полагать, казённое имущество.
За лыжами, которые у печки, следует бодрая «Вот это для мужчинрюкзак и ледоруб», потом «Кожаные куртки» а чего ещё ждать от нашего покорителя вершин и ледников? Тем не менее, с удовольствием подтягиваю, на миг отодвинув в сторону собственные проблемы. Когда-то я и сам пел эти песнии у костра, и вот так, на вечерних посиделках.
Никита, пшепрашем, спой
Гитару мне в суёт Гжегош, наш третий иностранец, студент-поляк из Гданьска. Ну, раз уж люди просят
Понятия не имею, почему я выбрал именно эту песню. Может, дело в том, что попросил спеть именно Гжегош?
« А если нет границы, вам нечего беречь
Танкетка польская ползёт улита,
Последние приказы, двоюродная речь
И эта Речь зовется Посполита»
Быстрый взгляд налево, на полякачелюсть у того медленно отвисает.
«не ожидал? Если честноя тоже»
« Флажок ваш красно-белый, что тот кровящий бинт
Жолнеров не спасает Матка Боска
Что не заводишь, лётчик, своей стрекозки винт?
Пора взлетать, но жить, наверно, поздно»
«Сон о Польше» Марк Мерман напишет только ещё лет через я даже не знаю, сколько. Сам я, если память не изменяет, услышал эту песню году эдак в две тысячи пятом-шестом. Остальных тоже пронялозамерли, не издают ни звука, и даже об «Агдаме» забыли.
«Заменят все названья, заменят имена
И паспорта заполнят по-вестфальски
Вы, отступив, на стенах оставьте письмена
И ноты полонеза или вальса»
Удивление Гжегоша мне понятно: одно дело «Агнешка» Окуджавы, где отношение поэта к не самым простым моментам польской истории замаскированы симпатиями к певице Агнешке Осецкой, и совсем другоевот это.
"блинский нафиг, нашёл время музицировать! Впрочемпочему бы и нет?.."
Я передаю гитару дальше по кругу, тянусь к стакануи тут меня накрывает. Я единым духом опрокидываю в себя «Агдам», ухитрившись при этом не порезаться, и крепко, на этот раз по собственной инициативе, зажмуриваюсь.
«я что, уже там? Так предупреждать надо»
И, словно лёгкое дыхание ветра возле уха:
«а то тебя не предупредили!..»
«Нет, это уж точно глюки. Или я попросту, без затей, спятил?..»
Решительно отбираю у Рафика огнетушительэто дело срочно следовало немедленно осмыслить. Единственно доступным в данный момент способом.
конечно, я вспомнил этот поход. Сразу, и своей собственной памятьюходя, поди, разбери, которая её часть принадлежит мне-первому, студентуа которая мне-второму, пришельцу из двадцать первого века? Как-никак, воспоминания, те, что датируются раньше текущего момента, общиеа значит, и проблемы, как таковой, нет. Считаем для простоты, что этот блок воспоминаний скажем так, обновился. Перезагружен.
Так понятнее? Мне, признаться, не очень.
Странно было оказаться здесь сновапомнится, когда я в той, прошлой жизни, в последний раз приехал сюда, от старого совхозного ДК осталась только пустая, выгоревшая изнутри коробка. Пожар, как мне рассказали, случился годом раньше. Тётя Даша умерла, не выдержала крушения дела всей своей жизни. Я торопился, надеялся успеть на похороныи опоздал всего на два дня
Я не стал задерживаться ни на один лишний час. Зачемесли всё, что привлекало меня сюда, стало остывшими угольями на пепелище, а единственный родной человек лежит на поселковом кладбище под невысокой цементной пирамидкой с жестяной звездой?
Нок делу. На дворе декабрь семьдесят девятого. Год до обещанного Хрущёвым коммунизма, вьетнамо-китайская война началась и закончилась, советский ограниченный контингент уже в Афганистане, Высоцкий ещё жив, в следующем году состоится Олимпиада-80.
Это здесь пресловутая «точка бифуркации»? Если дато у меня, признаться, фантазии не хватает вообразить, что я могу тут сделать
Яэто Басаргин Никита Витальевич, студент второго, курса. А походне что иное, как способ по-быстрому заработать зачёт на кафедре физкультуры и спорта, куда я в течение этого семестра наведывался удручающе редко. Организация похода и засчитывается, как посещения занятий за весь семестрпоскольку именно я проложил маршрут, собрал группу (пять ребят и три девчонкиплоховато с модным в иные времена гендерным равенством) и главноедоговорился с тётей Дашей о том, что её ДК послужит нам в качестве центральной точки маршрута. А заодно, места, где можно без помех справить подступающий Новый Год. Впереди у нас, как и у прочих студентов Страны Советов, сессия с её неизбежной зубрёжкой и нервотрёпкой, так что некоторая передышка лишней точно не будет.
Нет, старший в походе не я. Его нам назначили от кафедрысобственно, такой же, как и мы, студент, только на два курса старше. Он занимается в институтской альп-секциив силу чего относится к нам, чайникам, свысока: кормит туристическими и альпинистскими байками, кое-как бренчит на гитаре и, не стесняясь, спихивает на нас любую работу. Это было бы ещё терпимо, начальство есть начальство, если бы обаяшка-альпинист не был уверен в своих исключительных правах на внимание всей женской части нашего маленького коллектива. В тот раз дело, помнится, дошло даже до лёгкого мордобоянеотразимый «руководитель» решил подкатиться к Мати, с которой у нас как раз кое-что начало складываться, и с первой же попытки получил по физиономии. Причём, сначала от неё, потом уже и от меня.
Мати, Мати да, я осознаю, что попал сюда не для того, чтобы расчёсывать ностальгические болячкино что делать, если, поймав взгляд её тёмно-ореховых глазищ, я ощутил, как сердце бешено заколотилось и колени сделались ватными?
Ладно, с этим будем разбираться позже. Сегодня, если верить календарю, стоящему на тётиДашином столикетридцать первое декабря. На дворе темень, в большом сугробе напротив крыльца торчит ёлка, украшенная самодельными бумажными гирляндами и игрушками, взятыми из запасов клуба. Предполагается, что, послушав по старенькой ламповой радиоле «Урал» бой курантов, мы устроим вокруг неё праздничные пляски. Соорудили во дворе мангал из ржавой железной решётки и кирпичей. Раскочегарить его предполагается позжепод «Агдам» и чачу (трёхлитровую банку с этим напитком, гостинец из родного Степанакерта Рафик захватил с собой) жареные на угольях сосиски и хлеб должны зайти на «ура»
А покав помещении библиотеки тихо и уютно. На стенах молчат портреты Белинского, Достоевского, Лермонтова и Пушкина; белеет в «красном углу» гипсовый бюстик Ленина. Из-за приоткрытой двери на дощатый пол падает колеблющаяся полоска тусклого света, несутся голосапредновогоднее «застолье» в разгаре. Мне туда не то, чтобы не хочетсяпросто я ещё не готов. Надо собраться с духом, привести в порядок воспоминаниятогда можно и присоединяться к остальным.
Я медленно прошёл между стеллажами. Полки, плотно уставленные книгами; то тут, то там между корешками торчат куски картона с большими буквами алфавита. Я бездумно провёл пальцем по разноцветным корешками словно запнулся. Болотно-зелёный коленкор, потускневшее золотое тиснение: четырнадцатитомник Льва Толстого! Четвёртый том, пятый шестой Седьмой я вытащилименно его не хватало на извлечённой из того лесного озерка телеге. Всё правильно, карманчик на месте, как и читательская карточка, сплошь исписанная датами и фамилиями. Граф Толстой явно пользуется у посетителей клуба популярностью. Или дело в том, что «Войну и мир» проходят по школьной программе?
Никит, ты где пропал, да? Пять минут до Нового Года!
Дверь скрипнула, на пороге возник Рафик Данелян. Я кивнул, попробовал воткнуть книгу на местонеудача, ряды болотно-серых переплётов сомкнулись в несокрушимую шеренгу, словно гренадеры Пьера Камбронна при Ватерлоо.
Ну, чего ты там копаешься?
Да, Рафик-джан, уже!
Сую книжку за пояс (зачем? А кто меня знает? Машинально.) и иду к двери.
звон курантов, несущиеся из динамиков «Урала», обрезало на половине: только что он заполнял всю комнату, и вдругтреск, шипение, вой атмосферных помех. Комната тоже измениласьсолнечные лучи словно мокрой тряпкой со школьной доски стёрли со стен и лиц тускло-оранжевые отсветы печного огня.
В чём дело?
Прежде чем кто-то из ребят успел пошевелиться, Гжегош вскочили раздвинул, едва не оборвав, занавески.
Пся крев, что такое?..
Нечасто увидишь, как у человека глаза в самом буквальном смысле лезут на лобно сейчас этот фокус проделали мы все.
Бездонное, лазурное небо с редкими, словно лёгкие мазки гуашью, облачками. Напротив окна, сразу за покрытым непролазными сугробами двориком ДК, там, где раньше едва угадывалось в снежной пелене занесённое по самую крышу силосохранилищестена тёмного елового леса. И зелёная, по-летнему пыльная трава на противоположной обочине жёлтой сельской грунтовки.
В глубокой, какой-то первобытной тишине было слышно, как тихо охнула, вцепившись в локоть алжирке, Мати. Рафик повернулся ко мнесмуглое лицо армянина сделалось серым и покрылось крупными каплями пота.
Никита, ахперес ты что-нибудь понимаешь, кунац меймун?
Мне оставалось только пожать плечами. Потому что вот теперь я на самом деле там!..
IV
Восемнадцатого августа одна тысяча восемьсот двенадцатого от Рождества Христова года авангард Grande Armée занял без боя Вязьму. Наполеон остановился здесь на ночь, заняв большой двухэтажный дом купчихи первой гильдии Гайдуковой в восточном предместье города. Проходящие через Вязьму войска видели императора в окружении свиты, сидящем на стуле в палисаднике дома, где он вёл разговор с русским дворянином. Двадцатого августа, генерал от инфантерии Кутузов, всего три дня, как утверждённый Чрезвычайным комитетом на должность главнокомандующего, прибыл в сельцо Царёво-Займище и принял командование над объединённой армией. И в этот же день поручик Никита Ростовцев получил письмо из родительского имения под Вязьмой.
Эскадрон Сумского гусарского полка, где он состоял в должности ротного командира, сутками раньше побывал в деле у деревни Лубинов составе арьергардного заслона генерала Тучкова-первого, отбивавшего натиск корпуса маршала Нея.
Впрочем, «побывал в деле» это, пожалуй, громко сказано: весь день «серые гусары» простояли во второй линии, не имея малейшей возможности отличиться. Николай с прочими офицерами эскадрона отчаянно завидовал мариупольцамте ходили в атаку на французскую пехоту, и хвастали, что вырубили дочиста целый батальон.
Дело, уже получившее название «битва у Ватутиной горы», закончилось для русских, скорее, неудачей. Генерал Тучков, возглавивший уже при лунном свете атаку екатеринославских гренадер, получил штыковую рану и попал в плен. Тем не менее, потери французов превысили наши почти вдвоевосемь с половиной тысяч против пяти, и отряд отступил в полном порядке, дав первой Западной армии Барклая-де-Толли достаточно времени для отхода за Днепр. Сумцы же, находясь в резервах, сохранили силы и людей и лошадей, вследствие чего были отправлены вперёд отряда, в Царёво-Займищекуда и прибыли наутро следующего дня.
Селение, как и раскинувшийся вокруг воинский лагерь, кишели людьми, словно лесной муравейник его крошечными обитателями. Сновали туда-сюда адъютанты, суетились ординарцы с вестовыми, ежеминутно прибывали и отправлялись курьеры с пакетами и устными распоряжениями. Новый главнокомандующий третий час заседал в самой большой избе со своим новым штабом. Генерал-квартирмейстером всех армий стал Вистицкий-второй, его помощникомТоль. На должность начальника штаба после недолгих колебаний определили генерала от кавалерии Бенигсена, а дежурным генералом, непосредственно распоряжавшимся всем тем хаосом, что творился во временной штаб-квартире, был назначен генерал от инфантерии Пётр Кайсаров. От его адъютанта Ростовцев и получил заветный, кремовой бумаги, конверти оставалось только удивляться, как послание не сгинуло во всеобщей суматохе. Видимо, роль сыграло то, что отец поручика, отставной драгунский полковник Андрей Ильич Ростовцев приятельствовал с Кайсаровым, и тот отнёсся к корреспонденции старого товарища с особым пиететом.
Вскрыв концерт, поручик трижды прочитал письмо. Задумался на некоторое времяпосле чего, поручив денщику спешно готовить лошадей, отправился прямиком в палатку полкового командира полковника Делянова.
Да вы, верно, обезумели, граф! полковник озадаченно смотрел на посетителя. Пяти часов не прошло ещё, как мы прибыли сюда, а вам снова неймётся! А коли будет приказ к выступлениюкак потом станете догонять эскадрон?
Абнакнавенно, как говорят мои гусары. усмехнулся в ответ Ростовцев. Верхом. Да и не будет никакого выступления, Давид Артемьич. Я это наверное знаюадъютант Кайсарова, который передал мне письмо, говорил, что мы простоим в Царёво-Займище ещё дня два. За это время я вполне успею сгонять до Бобрищ и вернуться назад.
Бобрищиэто имение вашей семьи? осведомился эскадронный командир.
Деревенька, триста душ. Отец унаследовал её в седьмом году, после смерти двоюродного дяди. Полгода назад он перебрался в дядину усадьбуприглядеть, привести всё в порядок. Дело, оно ведь хозяйского глаза требует, всего на управляющего не скинешь Он и матушку с сестрой с собой перевёзчто им одним в ростовском имении мыкаться? Здесь же новые соседи, знакомства жизнь, одним словом.
А тут Бонапарт понимающе кивнул Делянов.
Да. Отец, участник итальянского похода графа Суворова, и мысли не допускал, что неприятелю позволят так далеко проникнуть в пределы России, и до последнего тянул с отъездом. А когда пал Смоленск и стало ясно, что надо бросать всё и как можно скорее уезжатьего, как на грех, разбил ишиас. Вот он и написал мне: «приезжай, мол, срочно, помоги вывозить мать и сестру, я один, да с прострелом в спине, не справлюсь»
Ну, раз так эскадронный командир задумался. Семью, конечно, надо вывезти. Говорите, Бобрищи эти ваши недалече?
Двадцать пять вёрст, просёлками выйдет все тридцать. На свежих лошадях в полдня доберёмся.
Что ж, голубчик, отправляйтесь. Только он ненадолго задумался. в одиночку всё же вам ехать не след. Мало ли что случится?
С вашего позволения, господин полковник, корнет Веденякин и прапорщик Вревский вызвались меня сопровождать.
Команду на кого оставите?
На корнета Деева, это мой субалтерн. К тому же, в полуэскадроне толковый вахмистр, вдвоём справятся.
Ну, раз так, то Бог вам в помощь. Только осторожнее, по окрестным деревням рыщут шайки мародёров. Мужичков здешних тоже стоит попастисьбыли уже случаи, когда они не только французских фуражиров, но и барские усадьбы разбивали, чтобы потом всё на супостата свалить.