Мне предстояло опять «воевать» со Степанидой, только-только пополневшей наши запасы. «Патриотический» обед настолько ей не понравился, что боюсь, не привыкни она в имении к благонравному поведению, наверняка бы плевалась.
Господский дом был очень скромным. Всего два этажа, расходившихся на северное и южное крыло. Места было совершенно недостаточно, а потому, даже высшие чины были вынуждены тесниться по нескольку человек в комнате.
Для нас с подопечными выделили чью-то девичью спальню. Было заметно, что дом покидали в спешке. Часть одежды разбросана по всей гардеробной. Столик перед зеркалом покрыт рассыпанной пудрой. То тут, то там, на ковре лежали забытые мелочи.
Екатерина с Дарьей сразу же принялись за уборку. Что удивительно, девушки ни разу ни выказали раздражения, всячески скрывали слёзы и старательно помогали мне в сложных операциях, обучаясь на практике. Более опытная Марфа, всё чаще самостоятельно их проводила, иногда, что-то спрашивая у меня в процессе. Протеже Соломона нашли общий язык и с ней. Не привыкшая к семейному теплу, Марфа неожиданно стала воспринимать их сёстрами. Потому, постоянно в дороге, эта неразлучная троица о чём-то шепталась, особенно, если недалеко появлялись казаки. Кстати, частое присутствие тех отметил и Павел, иногда весело подшучивая над Дарьей, наличием чубастого поклонника.
Степанида, уже вовсю заправлявшая на кухне имения, умудрилась отыскать какие-то забытые продукты. Наставления жениха в дороге не прошли даром. Никаких изысков женщина не готовила: всё скромно и сыто, а главноемного.
Троица помогла нам с Ольгой помыться и привести себя в порядок. До сих пор поражаюсь, как запасливость Степаниды выручала нас в подобные моменты.
Закончив заниматься туалетом, за дверью, обнаружили примостившегося там Егора. И почти бесшумно, с подоконника соскочил Ефимка, опрометью бросившийся вниз. Для Павла, увы, места в доме не нашлось. Он с татарами вынужден был расположиться во дворе.
Накрытый обед в большой столовой в обычное время вызвал бы порицание общества. Но сейчас всё воспринималось проще. Два узких длинных стола сколоченные из не струганных досок располагались недалеко друг от друга. Только один из них с дальней стороны оказался покрыт небольшой скатертью. Наверняка место предназначалось светлейшему, так как именно на ней были собраны разномастные фарфоровые тарелки и приборы. Но чем дальше, тем больше это напоминало деревенскую таверну с деревянной посудой. Понаблюдав, как инвалиды, под руководством Степаниды ловко накрывают столы, мы прошли в гостиную залу, заполненную военными.
Павел нашёлся рядом с Виллие. Мужчины тихо обсуждали что-то между собой. Мы осторожно стали пробираться к ним, но всё-таки привлекли всеобщее внимание. Офицеры, расступаясь провожали нас взглядами, в которых читался интерес.
Только несколько человек наблюдало эту картину отстранённо, но, к примеру Дурова, ехидно мне улыбалась, опираясь на костыль. А стоявший рядом с Кутузовым хорошенький молоденький корнет прожигал злым прищуром.
Не смотри так изумлённо на неё, прошептал мне на ухо Павел.
На Дурову? удивилась я.
Нет же, на теперешнюю спутницу светлейшего.
Ошарашено уставившись на жениха, я начала медленно поворачивать голову. Если бы не коротко остриженные волосы, я бы никогда не причислила корнета к мужскому полу.
К чему же она так неприязненно на меня смотрит?
Ты открыто носишь платья, находясь при армии, тогда как она вынуждена носить брюки.
Боюсь, mon cher, заметила улыбнувшись, скорее всего ей жаль волос.
Немного погодя, Виллие подвёл нас к главнокомандующему. Михаил Илларионович за эти дни заметно сдал. Предстоящее решение, ему придётся принимать единолично. А это весьма нелегко.
Не напрягая светлейшего лишними деталями, Яков Васильевич кратко преподнёс ему наш план, добавив некоторые свои идеи. Окружающие, внимательно прислушивающиеся к этому разговору, начинали тихо переговариваться, что-то обсуждая.
И что же вы, обратился Кутузов к Павлу, готовы отправить невесту на столь опасное поприще?
Для её безопасности, с ней и поеду.
Как жаль, что вы не увидите под Москвой обещанное Ростопчиным разгромление французов, встрял в разговор, стоящий за спиной главнокомандующего Милорадович.
Мы с женихом удивлённо переглянулись.
Ну как же, продолжил Михаил Андреевич, перед нашим уходом к вам, вся первопрестольная была обвешена афишками, где он обещает, что с небес на головы неприятелю прольётся огненный дождь!
Шар Леппиха, тихо прошептал мне на ухо Павел.
Мне с трудом удалось скрыть откровенную усмешку.
Я помнила эту историю из книг. Франц Леппих, немецкий авантюрист, мнивший себя изобретателем, как-то смог убедить Александра, через русских посланников, что может построить управляемый аэростат, «который мог бы поднимать такое количество разрывных снарядов, что посредством их можно было бы истреблять целые неприятельские армии». Для чего весной этого года его тайно вывезли в Россию, выделив на расходы почти сто пятьдесят тысяч рублей. Не смотря на поддержку и протекцию самого государя, шар так и не смог подняться в воздух. Даже пустой. Не говоря уже об обещанных сорока человек экипажа и полных ящиков с зажигательными снарядами.
И что удивительно, в конце 1811 года, с таким же предложением, этот проходимец уже обращался к Наполеону в Париже. Однако Бонапарт отказал ему, запретив любые эксперименты с воздухоплаванием. Даже велел выслать прожектёра за пределы Франции. Скорее всего, на подобное решение повлияли предыдущие неудачи корсиканца, при использовании аэростатов французской армией во время Египетского похода. А также на свадебных торжествах с Марией-Луизой, когда шар Андре Гарнерена долетел до Рима и зацепился там за шпиль мавзолея императора Нерона.
Как бы то ни было, по письмам в наше время было известно, что Кутузов уже после Бородино запрашивал московского градоначальника о готовности аэростата. И был извещён о неудаче. Потому заявление Милорадовича вызвало у него лишь раздражение.
Фёдор Васильевич только бумагу марать наловчился исправно. Лучше бы сидел в своём Вороново, да и дальше памфлетики писал. Не был бы таким ярым франкофобом, так бы и сидел бы в «отпуску».
Что удивительно, ярый идеолог «русской старины», через несколько лет и почти до самой своей смерти будет проживать в Париже. Двор просто не простит ему сгоревшей Москвы. А «писательство» станет семейным увлечением. Все его дочери неплохо сочиняли. Особенно большое творческое наследие оставит средняя дочьСофья Фёдоровна. Более известная миру как графиня де Сегюр. Её «Les malheurs de Sophie» (*«Сонины проказы») и «Les Petites Fillesmodèles» (*«Примерные девочки») заказывал для меня в своё время дедушка.
Долго занимать время светлейшего мы не могли, а потому получив его позволение отошли, дав возможность приблизиться другим. Хорошенький корнет провожала меня глазами, что-то нашёптывая рядом стоящему майору.
Павел отвёл нас к расположившимся у противоположной стены врачам. Ему самому нужно было переговорить с некоторыми из присутствующих. Мне же было приятно пообщаться с Аристархом Петровичем. Господин Сурин с энтузиазмом расспрашивал меня, да и сам рассказывал о том, как прошла его «бородинская битва».
Неожиданно к нам подошла Надежда Андреевна, вернее уланский поручик Александр Андреевич. Опираясь на костыль, она попросила разрешения украсть меня у врачей, так как мои бывшие пациенты «жаждут выразить свою благодарность».
Как давно вы раскрыли меня? неожиданно спросила Дурова, как только мы отдалились от мужчин. Не отходившая всё это время от меня ни на шаг Ольга, если и удивилась, то совершенно не подала виду. Однако потом меня явно ожидает допрос.
С чего вы это взяли? улыбнулась я совершенно открыто.
Ваш жених демонстративно игнорирует мой интерес к вашей персоне. Хотя, в других случаях меня и вызывали на дуэль, и требовали жениться. А «ваш» усиленно «не замечает», как будто зная, что ему нечего опасаться.
Дело в том, старательно пряча улыбку, ответила я, что у Павла Матвеевича есть некоторые связи при дворе. И ваша встреча с государем не осталась незамеченной.
Понятно, ответила кавалерист-девица, но, смотрю, вы никому не рассказали.
Это ваша тайна. Не нам решать кого в неё просвещать.
Ну что ж позвольте тогда всё-таки вам поведатьвесь штаб сейчас «гудит» о том, что вы стремитесь в след своему тайному возлюбленному и, выдержав паузу добавила, Давыдову!
Глава 15
1 сентября 1812 года
Когда всё это закончится, если конечно доживу то, скорее всего буду ярой домоседкой. Против ожидания Павла, я более всего уставала не от обилия работы или созерцания страданий Должно быть жених предполагал у меня наличие «тонкой душевной организации», совершенно забывая, что в лекарях с подобной долго не задерживаются. Наоборот, нам свойственен даже некий цинизм и прямолинейность. Только это чаще всего помогает рассказывать больным о тяжести их заболеваний.
Нет больше всего меня раздражали казалось-бы сущие мелочи. А именно, нехватка некоторых бытовых удобств в походной жизни. Как выяснилось, при долгом отсутствии возможности помыться, я становлюсь ужасным мизантропом.
Как-то мы обсуждали это с «провидцем» на привале. Он долго смеялся, а потом тихо рассказывал о достижениях его эпохи в организации комфорта, или как он выразился «технического прогресса».
Получалось, что даже моё время, по которому я неимоверно скучала, для него было страшно отсталым. Что же говорить о теперешнем, кое Павел иногда величал «средневековым».
Когда же мы к полудню добрались до Калуги, первое, что для меня организовал жених в небольшой гостиницеэто огромная деревянная лохань, наполненная горячей водой. Степанида даже вылила туда немного ароматного масла, чудом сохранившегося в её закромах. Ждать вечерней бани не было никаких сил.
Пока я так сибаритствовала, Павел отправил Ефимку к губернатору, с запиской, что мы имеем послание к нему от светлейшего и просим о встрече.
Не знаю, чем именно занимался в это время господин Каверин, но ответ мы получили только спустя пару часов. Смыв с себя дорожную пыль, я как раз была атакована Степанидой, на предмет пополнения оскудевших галантерейных запасов.
Прерванная деликатным стуком «мучительница» просто положила список на столик и удалилась, оставив нас. О, если бы наедине. В предусмотрительно открытую дверь уже входила Ольга.
Улыбнувшись, Павел прочёл для меня записку, присланную из дома губернатора. Не знаю, почему они так долго раздумывали над ответом, но нас приглашали не в присутствие, а «отобедать по-домашнему».
Думаю тебе стоит надеть лучшее платье, что у тебя есть, усмехнулся жених, подозреваю, что «по-домашнему» будет подозрительно парадно.
К чему? Мы отступаем. Какие «парадные обеды»?
Ты забываешь, ma chère, что это не столица. Сюда спешных депеш не присылают. Разве что, с требованием провианта.
То есть из нас попробуют вытрясти любые подробности, и мы с тобойисточник последних сплетен для местного общества?
Боюсь, что это так и есть, задумавшись проговорил он, смотря куда-то вдаль.
Жаль, что я здесь навряд ли найду, что-то новое из готовых платьев.
Жених так и продолжал стоять, молча смотря к окно. Ольга с ожиданием поглядывала на него. Ей явно не терпелось отдать распоряжение Степаниде готовить наши туалеты. Но пока Павел не ушёл, она не могла выйти из комнаты. Поймав её умоляющий взгляд, мне пришлось выйти вместе с ней, оставив «провидца» размышлять в одиночестве.
А подумать было над чем: нам предстояло организовать то, что мы планировали всё это время«летучий» медицинский обоз.
Увы, инвалидов нам так и не вернули. «Самим нужны!»: ответил мне Виллие. Спасибо хоть оставшихся не забрали. В бумагах, подписанных Кутузовым, нам предписывалось отобрать для себя из собранного в Калуге ополчения «охочих людей». То бишь, в отряд к жениху нужно будет набрать охотников, а для нас должны подготовить десяток телег с возничими.
И если с последними вряд ли будут проблемы, то вот людей, отменно обращающихся с огнестрелом, найти было сложно. При том, что основной отряд Павла потеряет при этом несколько опытных татар, которые перейдут в охрану каравана. И хотя с пустых телег, по идее, нечего взять, возможность натолкнуться на какой-нибудь отдалённый французский разъезд оставалась.
Вот с чем у нас не было проблем, так это с пистолетами. Уходя из отряда, инвалиды сдали всё полученное оружие. Вооружить возничих будет чем.
Не обошлось конечно и без непонимания. Бессовестный шотландец пытался оставить в армейской медицинской бригаде Марфу, как только узнал, что она уже проводила небольшие самостоятельные операции. К счастью, вмешался Павел и пояснил, что без женского сопровождения, моя помощница остаться никак не может. И пока ушлый лейб-медик не нашел в ближайшей деревне какую-нибудь старушку, мы поспешно уехали, забрав с собой Аристарха Петровича.
Господина Сурина по моей просьбе назначили номинальным начальником всей нашей авантюры. Почему не я? Так руководитель должен был оставаться в Калуге, организовать на базе Хлюстинской больницы приёмный покой для поступающих раненых. Но боюсь, по моим скромным подсчётам, в скорости Аристарху Петровичу придётся реквизировать для наших нужд даже ближайшие к госпиталю дома. Впрочем, это уже будет его головная боль.
С чем мы можем ему помочь, так это медикаментами, которые по распоряжению «провидца» должны были подвозить в город его люди. И пусть Виллие нас клятвенно заверял, что на содержание будут выделены надлежащие средства и из ближайших армейских складов будет подвезено необходимое, мы на многое не рассчитывали.
По словам Павла, попытка оставить при себе Марфу, это «ответ» Семёна Матвеевича на то, что Аристарх Петрович отправляется с нами. Надеюсь, жених ошибается. Не хотелось бы так думать о бывшем руководителе.
Когда начали рассуждать о необходимости оставить в городе номинального начальника, в чьи обязанности входили бы все организационные вопросы, я сама предложила кандидатуру господина Сурина. С ним у меня всегда были хорошие отношения, и памятуя о проблемах с господином Скоблевским, решила подобрать себе заведующего самостоятельно.
Найденная нами в комнате подопечных неугомонная Степанида, заявила, что завтра, после церковной службы, куда я обещала всех опустить по приезду в город, следует отправиться в местный Гостиный двор. Решили, что сразу посетим Никитскую церковь, расположенную недалеко от него.
Новенький губернаторский особняк впечатлял. Трёхэтажный яркий образец ампира в своём классическом виде. Своей огромной колоннадой и небольшой башенкой со шпилем он напоминал здание адмиралтейства в Петербурге.
Как Павел и предполагал, на «обеде по-домашнему» присутствовали особо важные лица города. Встретил нас лично Каверин Павел Никитич, примерно пятидесяти лет, нынешний Калужский губернатор, до недавнего времени служивший московским обер-полицмейстером. Личностью он оказался весьма незаурядной.
До сих пор сохранивший приятственные черты лица, он неизмерно стремился нам понравится. Причину тому я не могла понять. Хотя как только к нам присоединилась его шестнадцатилетняя дочь Елена, многое стало проясняться.
При всей своей красоте, она отличалась какой-то болезненной бледностью. Небольшая, миниатюрная, с узкими и тонкими чертами лица. Подлинная Офелия.
Заметив, с каким интересом губернатор смотрит на впечатление, которое оказывает его дочь, жених взял мою успевшую загореть в походе ладонь и с улыбкой поднёс к губам.
К нам подошёл новый предводитель дворянства, полковник, Тимирязев Василий Иванович. Как оказалось, недавно пришло известие о том, что бригадир Шепелев был убит. Это и привело к преждевременным выборам. Сейчас как раз ожидалось высочайшее утверждение, но Василий Иванович уже приступил к своим обязанностям.
Губернатор, видя, что господин Рубановский с бóльшим удовольствием обсуждает насущные дела ополчения, чем уделяет внимание его дочери, отошёл со своим «сокровищем» к другим гостям. К нам же присоединился вице-губернатор, Иван Елисеевич Комаров. Выглядел статский советник немного моложе своего начальника, но приязни к нему явно не испытывал.
Когда Павел посвятил всё своё внимание вице-губернатору, предводитель дворянства сообщил мне, что господин Комаров с большой болью узнал об отставке своего прежнего начальства, известного в губернии генерал-майора Андрея Лаврентьевича Львова. Настоящий «вояка», он держал подвластные территории в полном порядке, не давая спуска провинившимся. И даже после отставки, как только началась война, был избран предводителем ополчения Калужской губернии и тут же отбыл на театр военных действий. А тут