Мои попутчики о чём-то встревожено переговаривались между собой. Я подошёл поближе и поинтересовался причиной их беспокойства.
Тёмно и пустынно, ответил один из возниц. А под городом опять Юрас объявился.
Юрас? переспросил я. А кто это?
На меня посмотрели, как на слабоумного. Блин, такое впечатление, что я спросил, например, что такое Москва. Ну не местный ячто теперь поделать?
Юрас протянул возница. Тать он. Тать и душегубец. Всё больше по зиме лютюует, но бывает и в такое время объявится.
Во как! Только этого мне ещё не хватало. Блин! А если подуматьсколько же сейчас кругом опасностей может подстерегать жителя двадцать первого века?! Это же не на мягком диване киношку смотреть. И не Злотникова читать. Тем более, что попал-то я сюда сам, в своей, так сказать, тушке, а не вселился в чьё-то тело. Грустные мысли, грустная погода, грустное приключение
Из-за пологого холма показались крыши, а потом и сама деревня неспешно выплыла навстречу нам. Мужики приободрились. Я напряг память:
Плетенёвка что ли? спросил я, припомнив название.
Она самая. Глядишь, кого в попутчики найдём.
Не нашли. Деревушка как будто вымерла. Ну ещё бысамый разгар полевых работ. Кто хотел в город податьсяуже, наверное, давно отправился. Так что покинули мы деревню в том же составе. Дорога опять прижалась к лесу, хоть и не нырнула пока под мрачные сырые кроны. На всякий случай я приметил чуть в сторонке и подобрал себе палку поувесистее. В качестве оружия она не очень пригодится, ну, если только враги не умрут со смеху при взгляде на неё. Но всё равно, почувствовал себя чуть увереннее. Дорога постепенно начала углубляться в чащу. Справа ещё просматривался просвет между деревьями, но постепенно становилось темнее и темнее. Так же мрачнели и лица моих попутчиков.
Местность понемногу понижалась. Не смотря на это, лиственный лес вновь начал сменяться соснамимы явно приближались к городу, раз начался калужский бор. Мужики уже только разве зубами не лязгали. Вот не понимаюесли известно место обитания разбойничьей шайки, почему нельзя изловить их всех? Устроить засаду, там, пустить приманку Наконец мы въехали в глубокий овраг, по дну которого лениво тёк мутный ручей с местами заболоченными берегами. "Юрасов ров", пробормотал тихонько один из возниц, и я понял, что это самое опасное место пути. Через воду перебрались по полугнилым брёвнам, которые и мостком-то не назовёшь. Так, гать, не более. Противоположный склон был заметно круче, но возницы то и дело подстёгивали несчастных животных, стремясь поскорее покинуть негостеприимное место.
Наконец телеги перевалили через верх склона и покатились заметно веселее. Лица мужиков начали постепенно разглаживаться. А когда мы удалились от низины примерно на километр, они уже откровенно перевели дух. Даже разговаривать начали в полный голос. Тем более, что через лес до нас донёсся перезвон многочисленных калужских колоколен, сигнализирующих об окончании утренней службы.
Хр-р-р-шмяк! Толстенная сосна, сыпля хвоей и мелкими брызгами воды, рухнула метрах в двадцати впереди, перегородив дорогу. От неожиданности я отскочил назад, едва не наткнувшись спиной на лошадиную морду. Если ещё и сосны будут падать почти на голову, я точно до Питера не доберусь! Оказалось, что соснаэто было ещё полбеды. Или четверть или сотая часть. С разных сторон к нам вышло с десяток бородатых мужиков с рогатинами, вилами, дубинами. У троих даже было какое-то подобие то ли сабель, то ли лёгких мечей, заметно тронутых ржавчиной.
Юрасы! крикнул один из моих попутчиков.
Мужики бросились врассыпную, пытаясь проскочить мимо разбойников, и даже не пытаясь вступить в схватку. На меня же как столбняк напал. Я вцепился в свою палку так, что побелели пальцы и прирос ногами к дороге. Разбойники, несмотря на потрёпанный вид, оказались шустрыми типами. Мгновенно набрав скорость, они бросились вдогонку. Первым был возница второй телеги. Ржавый клинок догнал его, войдя в спину на две ладони. Хрусткий звук, короткий вскрик, сменившийся хрипом, и всё было кончено. Кровь фонтаном плеснула из раны, после того, как убийца выдернул оружие. Я зажмурился. Надо было ещё и уши заткнуть. Страшные звуки говорили о том, что уничтожение моих спутников продолжается, а воображение тут же дорисовывало подробности. Дорисовывало настолько ярко, что меня замутило, и тут же вывернуло наизнанку. Рвотные позывы продолжались и продолжались, хоть в желудке ничего не осталось, а рот наполнился желчной горечью.
Наконец я с трудом унял тошноту и открыл глаза, утирая лицо рукавом. Открыл, чтобы увидеть перед собой ухмыляющуюся рыжебородую харю с настолько зловонным дыханием, что перебило даже противный привкус рвоты и желчи. Бандит как будто специально ждал, когда я открою глаза. Гыгыкнув, он не спеша поднял руку с зажатым в ней клинком.
Всё! пронеслось в голове. Сейчас рубанёт!
Я снова зажмурился.
Дзинь! Звон от удара двух металлических предметов раздался прямо над ухом, показывая, что неминуемая кончина пока откладывается. Я приоткрыл один глаз. Дядька, шедший меня убивать, как-то обиженно смотрел мимо меня. При этом не пытаясь довершить начатое дело.
Погодь, Рябой, раздался из-за спины хриплый голос. Тут же показался и его обладательобойдя меня, к Рябому присоединился ещё один разбойник. Достаточно молодойлет двадцать пять навскидку. Посмотри на негочистенький. И рыгал знатно, неженка. С такого и деньжат получить можно будет. Небось, папка с мамкой ждут. А? Что скажешь?
Смотри сам, Юрас. Дело такоеавось получим, авось и нет. Ты старшой, тебе и решать, ответил мой несостоявшийся убийца, вытирая клинок об траву. Вся обида сразу испарилась из его взгляда. Тот, кого назвали Юрасом, внимательно осмотрел меня, после чего довольно кивнул.
Што, недоросльжить хоцца, небось?
Я часто-часто закивал. Произнести хоть слово у меня вряд ли получилось бы. Открой я рот, зубы начали бы стучать как отбойный молоток. Юрас продолжил:
И денежки у мамки с папкой имеются?
Угу, промычал я, не открывая рта.
Добро, резюмировал атаман. Пойдём-ка, погостишь у нас. Да не трусись, ты. С нами не страшно.
Вся ватага, к тому времени подобравшаяся поближе, дружно заржала. Агаочень смешно.
Пойдём-пойдём! Юрас подтолкнул меня рукоятью своего клинка. А вы что встали? Быстро прибрали всё ценное и айда отсель!
Шайка послушно кинулась к телегам. Атаман, не дожидаясь окончания мародёрства, повёл меня куда-то вглубь леса.
Шли долгочас, не меньше. Я так подозреваю, что можно было бы и быстрее добраться, только Юрас намеренно петлял по чащобе, стараясь запутать меня. И сориентироваться не получалосьсолнца как не было, так и нет. Но это и немного радовалопоявилась надежда, что ожидая выкупа, меня действительно не прикопают под неприметной сосной. Вот только где бы найти денег на выкуп? Родственников-то у меня нет. Ёлки! Я чуть не остановилсяесть же родственники. Только где их искать-то в восемнадцатом веке? Просто само осознание этого факта оказалось очень уж неожиданным.
Разбойники даже связывать меня не стали. Ещё бытварь дрожащаякуда денется. Но самое главноеникто не удосужился отобрать мой мешок со скудным добром. Тем не менее разбойник не упускал меня из виду, даром, что шагал чуть впереди. Стоило мне на мгновение замешкаться, как он обернулся:
Давай-давай, недотёпа, поторопил он меня даже добродушно. Неча копаться-то.
Но я не повёлся на такой тон. Перед глазами до сих пор стояла сцена боя. Да какого там боя? Просто безжалостной резни. При воспоминании об этом желудок опять скрутило спазмом. Я часто задышал, прогоняя тошноту, и прибавил ходу. Однако, улучив момент, осторожно вытащил из котомки письмо настоятеля и перепрятал его в рукав, справедливо рассудив, что это моё самое ценное имущество. Юрас же разохотился на разговор:
А ты что жес обозом шёл, аль в пути прибился?
С обозом, не стал отпираться я, чтобы не разозлить бандита.
Не повезло, философски заметил он. Шёл бы один, глядишь и проскочил бы.
Дороги не знаю, буркнул в ответ я.
А издалече шагаешь-то?
С Тихоновой Пустыни. Там и сидел, пока обоз монастырский не собрался в город.
Монасты-ы-ы-рский?! протянул Юрас, на миг запнувшись на ходу, почесал бороду. Ну, да, ничего. Боженька простит. А ты этописать-то обучен?
Немного, не стал отпираться я.
Это хорошо. Вот и напишешь своим, что у нас погостить остался. А я своим человеком в город передам. А не то глядишь, и уходить не захочешь. довольный своей шуткой, атаман заржал, вспугнув с сосновой ветки огромную ворону, которая с противным карканьем улетела по замысловатой траектории. А Юрас, очевидно удовлетворивший своё любопытство, не возобновлял разговор.
Вскоре мы пришли. В какой-то момент мы нырнули в такие непроходимые заросли бузины и ежевики, что будь я без сопровождающего, тут же потерял бы направление. Под ногами явственно захлюпало, но воды не было видно под пушистым мхом, местами достававшим тонкими зелёными нитями почти до колена. Тут же от земли с противным писком поднялась эскадрилья комаровогромных, рыжих, и, по-моему, с реактивным двигателем между крыльев, так как отмахиваться было бесполезно. С ходу впиваясь в открытые участки кожи, они, хоть и гибли сотнями от хлопков ладонью, но успевали поделиться ядовитой слюной, вызывающей нестерпимый зуд. Пришлось наломать веток и изображать из себя мельницу. Юрас же, кажется, вовсе не замечал кровопийц.
Но болотина через какое-то время закончилась. Перед нами возник пологий пригорок, на котором кроме вековых сосен не росло ничегоникакого подлеска. На песчаном возвышении, на котором не задерживалась даже опавшая хвоя, примостился небольшой хуторок, из нескольких избушек. А я-то думал, что банда живёт в землянках, что ли. На импровизированной площади, образованной вставшими полукругом домами, виднелся колодезный сруб, возле которого разгребали лапами землю три облезлые курицы. Неожиданно толстый кот лениво наблюдал за ними с края колодца. Тут же, над тлеющими углями, обложенными булыжником, на двух рогатинах сушились чьи-то портки.
Мишка! позвал Юрас, едва взобравшись на пригорок. Мишка, свинячий ты потрох, куда запропал?
Да, дядько Юрас! из ближайшей избёнки выскочило нечтохудое, чумазое с короткими всклокоченными волосами, обрезанными даже не ножницами, а, как будто тупым ножом. Впрочем, слой грязи не мешал разглядеть веснушки, усыпавшие курносый нос. Из-под чёлки поблескивали карие глаза с явной хитринкой. Судя по голосу, этому чуду было лет двенадцать-тринадцать, хотя по ростувсе четырнадцать.
Ишь, племяш нашёлся, окоротил его атаман. Вот тебе урок, подтолкнул меня в спину по направлению к пацану. Глаз не спускать.
Дядько Юрас, а когда меня на дело возьмёте? заканючил Мишка. Обещали же!
Сиди уж! Будет тебе дело да этокурицу забей на похлёбку.
Я я не могу, знаете же! перепугался малой.
Не могу, не могу! передразнил его разбойник. А всё туда жена дело. Тьфу!
С этими словами он молниеносно ухватил ближайшую квочку и одним движением открутил ей голову. Крови хлынула фонтаном, а меня скрутило в очередном приступе рвоты.
Неженки! выплюнул Юрас, бросил тушку на землю, и, отвернувшись, пошёл в избу. Хоть ощипите, что ли.
Ощипать-то мы могём, выпалил Мишка, после чего метнулся в избу и выскочил с котелком, полным воды, поставил его на угли, и, подняв за лапы переставшую биться птицу, сунул её в воду. Потом ногами затолкал в костёр несколько тонких поленьев и начал их раздувать. Туча пепла, взметнувшаяся из очага, моментально увеличила слой грязи, покрывавший мальца.
Ты кто будешь? через какое-то время переключил он своё внимание на меня.
Стёпка я, Степан.
Изловили?
Угу.
Один был, или с попутчиками?
С попутчиками был.
Ясно в голосе пацана почему-то проскользнули нотки грусти. Странно, учитывая то, как он недавно рвался "на дело". А может и именно поэтому. В Калугу шёл?
Ага. Пока туда. Но вообще-то мне в Питер надо. К Ломоносову.
К Ломоносову?! удивлённо переспросил пацан. Как жеждёт он, поди, тебя.
Ждётне ждёт, я мне во как надо. я ребром ладони провёл по шее, показывая как мне надо.
Болеет, говорят, Михайло Василич. Никого не принимает.
Блин, точно! Сейчас же шестьдесят третий год! Значит, жить ему осталось всего ничего. А я тут прохлаждаюсь!
Постой! внезапно осенило меня. А ты-то тут, в лесах сидючи, откуда знаешь?
Из под склонённой к костру головы блеснули два внимательных глаза.
Тс-с! прошипел Мишка, украдкой оглядевшись. Потом
* * *
За весь оставшийся день Юрас показался только один раз. Он бросил к костру затхлый мешок, в котором оказалось с полведра сморщенной прошлогодней репки и несколько тощих морковок. От нечего делать я помог Мишке в приготовлении нехитрой похлёбки, заодно поделившись с ним сухарями из своих запасов. За всё это время мы почти не разговаривали. Так"подай", да "подержи". На все мои попытки начать более содержательный разговор, он отвечал таким настороженным и, отчасти испуганным взглядом, что я тут же сворачивал тему, надеясь на обещанное "потом".
Шайка вернулась только к вечеру. Уже налегке. Видимо добычу здесь не хранили. А может и сбыть успели. Я ожидал, что разбойники станут отмечать успешное ограбление обоза, но стереотип не сработал. Мужики разбрелись по хутору, занявшись повседневными делами, как будто утром не резали несчастных путников, а целый день проработали мирно в поле. Только к ужину они собрались у костра. Рябой притащил откуда-то деревянное ведро почти до краёв наполненное брагой, и разбойники, наполнив кружки и набрав похлёбки, расселись вокруг костра и принялись чинно ужинать. Прям хоть картину пиши"Быт мирных крестьян XVIII века". Нам, как поварам, досталось самое "ценное" по полмиски пустой жижи с запахом дыма. Хорошо, что сухари остались, но светить их я не стал. Лучше потом схомячу.
Как оказалось, и места в избах нам с Мишкой тоже не полагалось. Собственно, и не хотелось, если честно. Слушать храп и дышать кислым винным перегаром очень надо! Не дожидаясь, когда все угомонятся, Мишка цапнул меня за руку и потащил куда-то в темноту, за избы. Спустившись на половину косогора, он гордо продемонстрировал мне в сгустившихся сумерках своё жилище. Оказалось, что у него на разбойничьем хуторе есть своя жилплощадьшалаш, да такой, что всем шалашам шалаш. Высокий настолько, что можно было стоять, совсем не пригибаясь даже мне. Крытый толстым, не меньше полуметра, слоем елового лапника. Лапник же выполнял роль постели.
Нравится? с законной гордостью творца поинтересовался он.
А то ж! действительнотаких эпичных сооружений мне действительно видеть не приходилось.
Ну, так залезай! пригласил он меня, ныряя первым в темноту входа. Я полез следом, тут же исколов ладони и коленки острыми иглами.
Колется, зараза, это точно, заметил Мишка на моё недовольное фырканье. Зато комаров отпугивает. Они хвою не любят. Ну, ничегоя тебе своё место уступлю. Вот, забирайся правее. Там примято уже. А сам с другой стороны лягу. Ты не волнуйся, я привычный.
И в самом делепрямо под стенкой обнаружилось более или менее ровное место, явно примятое Мишкиным телом. Я устроился на мягко пружинящей хвое, лёг на спину и закинул руки за голову. Пацан повозился под противоположным крылом, и, видимо тоже нашёл удобное положение. Несколько минут мы молчали. Снаружи заливались вечерним концертом птицы. Особенно выделялись трели припозднившегося соловья. Время от времени всквакивали лягушки на болоте, перекликаясь с громогласными тритонами. Где-то далеко, на грани различимости редкими сериями гавкала собака: гав-гав-гау-ув гав-гау-ув гав-ав-ав-вуф-ф!
Стёпка, спишь, что ли? громкий шёпот прямо над ухом заставил меня подскочить. Надо же, действительно задремал.
Есть немного виновато сказал я. В кромешной тьме вообще ничего нельзя было разглядеть, но Мишкино дыхание слышалось рядом с моей головой. И шёпотом ну, сейчас точно все тайны откроет: и где разбойники клад спрятали, и как отсюда слинять поскорее.
Во ты даёшь! Я, когда меня поймали, в первую ночь вообще заснуть не мог. А ты дрыхнешь!