Михаил недовольно подтянул ноги ближе. Огня, что ли, недостаточно? Встать, раздуть? Или толкнуть в бок того, кто ближе? Ведь, наверняка, так же мается, но ленится приподняться, и ждёт, у кого первого лопнет терпенье. А даже если и спитнечего спать, когда людям вокруг неуютно!.. Медведев вздохнул и открыл глаза. По лицу текла холодная капелька. Дотронулся до лбавлажная шапка плюхнула и выдавила из себя пару ручейков. Это разбудило окончательно. Рывком поднялся. Картина маслом. Шишкин Иван. «Первый снег».
Мокрые грязноватые комья снега покрывали все открытое пространство, исключая небольшой пятачок вокруг нодий. Стволы чернели открытыми порталами. Ветви кустарников махрились налипшими белыми массами. В зелёных иголках увязли снежные клочки, сгрудились на сосновых лапах, прогнули их к земле. А поверх всё ещё летел и летел серыми кляксами снег. Первый. Мокрый. Косой. Злой до тепла и человеческой жизни. Самая опасная для людей в автономии погодаминус один, ветер и снег с дождём.
Вот-те, бабка, и Юрьев день, присвистнул Медведев, взглянул на часы и сдвинул с корпуса защитное полотнище, приваленное лапником. Подвернул ткань, чтобы не охладить спящего рядом Катько. Тот заворочался. Обернулся, приоткрыв глаза, посмотрел на командира, как на врага народа, и закутался поплотнее. Ясное делоон-то до сих пор был в середине, холода не испытывал! Разве только голову морозило.
Пока шнуровал холодные влажные ботинки, осматривался. Тёмная фигура под белым контуром выделялась возле ветвистого боярышника, с другой стороны лагеря, возле сосны, сидел ещё один сугробдежурный «Р-Аверса». Медведев поднялся, помахал руками, разгоняя кровь и согреваясь, потом поправил плёнку над спальным местом, подтянул по углам норовящий провиснуть под мокрым снегом тент. Поворошив нодью, приподнял клином бревно, заставляя огонь под ним заняться сильнее, и погрел руки от жарко пыхнувшего костра. На пробудившихся от шума Родимца и Кузнецова махнул рукой, мол, спите, давайте. Те, убедившись, что по лагерю шляется ни кто иной, а медведь-шатун Топтыгин, снова рухнули на веткидосыпать. Батон так только заворочалсявсё-таки не в форме.
Медведев подошёл и подсел к дежурному.
Юрий передёрнул плечами, отчего с дождевика слетели белые комочки:
Зазяб?
Да уж не июль-месяц, хмыкнул в ответ Михаил. Давно заступил?
Час.
А ветер когда сменился? До тебя?
Ветер до меня. Подтвердил Юрий и повёл плечами:Понимаю, что тент теперь не сдержит снег ни черта, но не будить же ребятвсе ж вымотались за день!
Да, поморщился Медведев. А теперь ещё и вымокнут
Так чтоперетягиваться?
Михаил посмотрел на то, как по косой чертили пространство белые кометы снега и покачал головой. Если переносить площадку ночлега в сторону, то и нодьи передвигать придётся. А перенести лагерь в таких условиях сложнее, чем заново поставиться. Да и проблема не так уж глобальнавсего-то крайнего слева снежком осыпает да остальным шапки немного намочит. Обойдётся.
Перетопчутся. До рассвета три часа. А там и поднимем всех, решил Медведев.
Как скажешь.
Взгляд Михаила зацепился за сидящего неподалёку.
Кажись, дрыхнет изумился он.
Зубров пригляделся к «раверснику» и хмыкнул:
Ничего удивительного. Это нас семеро, а их-то четверо. Забодались, поди, «тварь» сторожить по четверть суток на брата. Да и подготовленность к таким прогулкам, опять же, хромает на все четыре копыта. В общем, слабаки.
Уставшие слабаки С нехорошей ласковостью в голосе отозвался Медведев.
Зубров насторожился:
Миха, не дури. Не твои люди.
Он ещё хорошо помнил, как капитан гонял «своих» до состояния слипания глаз в движении. След в след десятки километров по среднегорью, но люди спали на ходу, рискуя переломать шеи. А на стоянке капитан, то бешено крича, то ласково воркуя, требовал действия, обещая охаживать подвернувшимся под руку дубьём. И трижды заставлял переставлять лагерь. И всю ночь ловил дежурных на сне. А через день устроил ребятам прогулку в баню. Ну, и водочку, конечно Жаль, сам не остался. А то бы многое о себе услышал. Занятное.
Я только гляну, фальшиво отмахнулся Медведев, не отводя глаз со спящего.
Миха! Громким шёпотом попытался остановить Зубров, но без толкуон уже ловкой тихой тенью скользнул к караульному. Юрий досадливо крякнул и подтянулся следом. На всякий случай. Так, чтобы и под руку не попасться, и в случае чего, помочь. Кому помощь больше потребуется.
Медведев добрался до объекта и навис над сидящим. Тот головы не поднял, продолжая сидеть, мешковато оплыв от расслабления. Капитан усмехнулся, собравшись уже шугнуть заснувшего.
Звук справа заставил остановиться и замереть. Звук до тошноты знакомый.
Замер на миг, словно в ледяной омут, втянутый в ощущения.
снег, снег по тропе, под шагом превращается в грязь, чавкает, ноги скользят, уставшие до дрожи, едва успевают найти опору, из рук рвёт край полотнища под весом тела, быстрее перехватить, дрожь и стон сквозь зубы, вздрагивает лицо, губы трясутся и хриплое «держись, Сашка, держись уже скоро, держись»
Так дышат, кончаясь от шока.
Медведев отвернулся от дежурного и посмотрел на свернувшегося калачиком человека под ногами. Белое снеговое покрывало уже не таяло на теле. Казалось, что движение отсутствовало. Только лицо дрожало. На чёрных густых волосах слежался снег и от подрагивания человека иногда лениво сползал комочками вниз. От носа по лицу ползла широкая кровавая полоса и тяжёлым густым теплом протаивала снег под замёрзшей щекой. Кровь в темноте казалась подобна мазуту.
Капец, тихо сказал Зубров, подойдя к командиру вплотную.
Медведев присел возле пленного на корточки. Протянул руку. Тронул под снегом кожу на шее. Белая масса неохотно раздалась в стороны от его пальцев. Пульс слабый. Точноконец. Тепло организм уже не вырабатывает. Даже дрожи, положенной активно выживающему телу, нет. Только губы вздрагивают да ресницы. Воздух хватается такими мелкими глотками, что не тревожит грудной клетки. Короткое, поверхностное дыхание шока.
Ещё часа два, может, и протянет, предположил Юрий.
Возможно, глухо отозвался Михаил.
Странный он Молчал всё время, как рыба об лёд. И когда били, и вот теперь Мог же дёрнуть охранника. Не знаю, конечно, но хоть поближе к костру «раверсники» перевели бы. Наверное
Наверное Пересмешничал Медведев на неуверенность товарища. Потому и молчал, что зналничего подобного они не сделают. Так пересрались от страха, что мозги слиплись.
Ладонь сама легла на рукоять десантного ножа. Капитан бесшумно вытянул лезвие из ножен.
Не зачем затягивать, просто сказал он и положил ладонь на скулу пленника, с силой прижимая голову к земледабы не дёргался в агонии. Под пальцами засвербел тающий снег.
Мишка! Юрий скрипнул зубами и схватил за запястье друга, не давая совершить непоправимоеТоптыгин, как настоящий медведь, долго раскачивается, но потом стремительно действует. Риск не успеть остановить его словом есть всегда. А в нынешней ситуации это чревато такими осложнениями, что
Михаил повернулся к товарищу. Мрачно оскалился. Хотел, было, стряхнуть руку, задерживающую замах, но не успел. Сам вздрогнул от неожиданностипленник едва слышно застонал и потянулся скрюченными скованными руками к лицу. Закоченевшие пальцы опалили холодом запястье Медведева. Вцепились, словно повисли на руке. Сизые дрожащие губы приоткрылись, выпуская мертвенно-тихий звук. Михаил нахмурился, стряхнул всё-таки руку Зуброва и наклонился к пленнику ближе, чтобы разобрать слова.
Превеи
Медведев, убирая ладонь, стёр снег со лба и волос пленника. Влага размазалась по лицу и новый снежок, шлёпнувшись о кожу, смялся на ней в бесформенный комок. Ещё один. Ещё. «Тварь» с трудом открывал глаза. Ресницы неохотно размыкались, стряхивая оцепенение холодной снежной кашицы.
Осторожно, напомнил Юрий.
Наклонившись почти до самых губ, Михаил тронул лезвием трепетающую жилку на шее. Царапнул излишне хрупкую на холоде кожу. Пленник распахнул глаза. Тёмные, синие, устало-слепые, заполненные белёсым туманом. Глаза, никуда не смотрящие. Направленные в себя, утонувшие в усталости.
Пресветлый
Бредит, тихо предположил Зубров. Пойдём отсюда.
Михаил кивнул, но с места не двинулся.
Подожди, - губы выпустили ещё одно тихое облачко. Глаза приобрели осмысленность и взглянули на склонившегося. Дай мне минуту
Михаил кинул взгляд на Зуброваслышит ли? Тот в ответ кивнул. В руке неожиданно возникла холодная матовость оружия. Не только слышит, но и готов. Если что.
Помолиться
Медведева передёрнуло. Острие вильнуло вдоль сонной артерии.
Посмотри на меня
Не смотреть не было сил. Михаил и так не отводил хмурого взгляда от синих глаз, лишь боковым зрением видя положение запорошённого снегом тела. Чувства говорили о том, что перед ним полудохлый человек, не способный на резкие движения, а ум напоминал о недавних чудесах воскрешения. Вот и ждал странного и опасного.
Чёрные зрачки в глазах закрыли синеву. Двумя точно направленными головками зажжённых стрел вонзились в мозг
Лес тёмен. Слишком тёмен и страшен. Лес очень стар и одинок. Он не отпускает
Деревья перстами полуголых веток указывают вниз. То ли предостерегают, то ли закрывают путь. Ладонями тёмных листьев касаются лица. И остаются на коже капли, будто причастие прикосновенности. Вздрагиваешь, отворачиваешься. Поздно. Тыпомечен. Тёмной ладонью мира. В ней серебряными нитямисудьба. От одного началав стороны. От корешкак самым кончикам. Серебром отливает в лунном свете Такой Луны не может быть. Огромной. Всегда полной. Похожей на лик уставшего героя. Героя, который проиграл Когда последний раз Лунь опускал глаза? Когда последний раз видел тропы идущих? Давно И знать, нет тому резона. И тебе не следует надеяться на его заступу Продирайся сквозь тёмную чащу и благодари предков за сильный рассудок. За то, что нет твёрдости в сердце. За то, что оно разрывается на части, бешено стуча. Это ты ещё ничего не понял, шагнув с безлюдного перекрёстка на неожиданную дорогу. Сердце же уже почувствовало серебряный свет и далёкий тонкий звук. Сердце вспомнило то, чего не было в жизни твоей и не могло быть доныне. Не от того ли тебе и страшно идти вперёд и так же страшно повернуть назад?..
Лес чужой. Но нет в нём ни гнева, ни желания уничтожить пришельца. В нём нет страсти. Но нет и покоя. Он, словно древний одинокий старик, похоронивший всех, кто мог принять из его рук посох дороги Он смотрит тусклыми глазами замшелых камней. Он морщинит переносицы дубов Он тянется тонкими пальцами Он хочет ощутить тебя, Человек Идущий. Быть может тыего последняя надежда. Тот, кто способен принять великое и горькое и понести, сгибаясь от непосильного груза на хребтине Быть может, ты станешь его сыном. Долгожданным. Выстраданным в одиночестве Быть может. Сырой лес чист после дождя, которого ты не застал. Но это и хорошо, что вы не встретились, Человек Идущий по тропе! Дождь в этом мире не менее тосклив и одинок, чем лес. Он тоже старик. И тоже потерял счёт векам в надежде и безнадёжности И изредка встречаются два старика, два скорбных вопроса. Встречаются и молчат, теребя воздух меж собой Дождь ещё надеется. Более чем надеется. Дождь трогает землю тонкими ручкамион ищет следы. Следы пришедшего Не тебя ли?.. Быть может тыего будущее? Тытот, кто примет на ладони тёмные тучи и вдохнёт в них свет и лёгкость? ТыЧеловек Бегущий к Солнцу?.. Хорошо, что ты не встретился с дождём. И хорошо, что Лунь давно уже перестал искать, вглядываясь в пространство и время со своего высокого поста. Хорошо, что больше никто сюда не заглядывает. Хорошо. Ведь сегодня пришёл ты, Человек Идущий. Ты зашёл в лес и лес принял тебя. Принял и вдохнул твой запах. И ждёт открытия твоего сердца, чтоб услышать имя твоё Лес надеется. И очень хочет быть тем, кто первый узнает благую весть И кажется, что он шепчет:
Чего ты испугался, Человек?.. Я не причиню тебе вреда Да, я огромен для тебя. А ты мал для меня. Но я боюсь тебя чуть ли не больше, чем ты меня, Человек Идущий! Смотрия убираю от твоих сумасшедших ног свои корни в землю. Не беги так! Я боюсь, что ты можешь споткнуться Смотрия сдерживаю плоды на ветках Я опасаюсь, что падение их повредит тебя Ты такой маленький. И такой хрупкий Смотрия поднимаю тяжёлые ветви, чтобы ты не раздирал в кровь свою плоть, продираясь в них Я опускаю к тебе самые тонкие веточкипогляди, они почти как в твоём мире!.. Я просто Лес, Человек Идущий Просто Лес и ничего больше. Не бойся меня, пожалуйста Я стану твоим другом. Я стану твоим учителем. Я стану твоим домом Я стану Только назови себя Назови себя Человеком Бегущим К Солнцу
Мишка! Мих!
Огонь на щёках. Холодно и погано. Какая зараза бьёт по лицу? Сейчас как Нет, глаза не размыкаются и слабость в руках Что это было? Лес, тьма, человек
Я тебе сейчас грабли пообломаю! Назад, я сказал!
Юрка?..
Руки!! Руки, сучьи дети! И без фокусов! Положим за милую душу!
ТочноЮрка.
Славян, Батон, хватайте этого и тащите на лежанку!.. Кирпич, помоги с Топтыгиным!..
Вы что себе позволяете, Зубров?!
Ага, а это, кажется, Инквизитор. Полынцев. Вот черти принесли. Какого он тут?
Родимец, Ворон. Гасите, если двинутся, глухо процедил Зубров, и Медведев ощутил, как тело воспаряет над землёй.
Есть, Родимцев ответил спокойно. Значит, всё под контролем. Только, чтовсё?
Зубров!
Пошёл к чёрту!
Голос Юрия уставший. Злой и напряжённый. Таким он был редко. Однако открыть глаза для того, чтобы взглянуть на то, в каком же дерьме сидит команда, у Медведева ещё не было сил. И всё крутились перед глазами старый Лунь в зените, калейдоскоп звёзд и паутины веток.
Зубров сквозь зубы прошипел ругательства, опуская командира на лапник. Рядом тяжело сели Славян и Батон с грузом. Тихий стон откуда-то сбоку. В плечо Медведева вяло ткнулось расслабленное тело. Откатилось от удара.
Раздевайте обоих, распорядился Зубров.
Только когда с него начали снимать одежду, он понял, что замёрз настолько, что мелко дрожит. Всё тело было влажным, и насквозь пропотевшая ткань не грела на холоде. Огромные лапищи Катько спешно сдирали с него вещи.
Ничё, ничё, командир. Щас получшеет, уговаривал Кирпич.
А тот уже чувствовал, как по обнажённому телу струиться тепло от сильных рук, разгоняющих кровь по застывшим напряжённым мышцам. Пыхтящий от работы Зубров мял мясо, как тесто. В плечо ткнулась иголка. Славян тихо матюгнулся по поводу спазмированных гиппопотамов, гнущих иглы. Тепло поползло вглубь тела, мягко раздвигая ткани и проникая в центр.
Дрожь почти прекратилась. Медведев с трудом разлепил глаза и посмотрел вперёд. Разминал его уже Катько. Зубров мудрил с костром где-то сбоку.
Очнулся! оскалился Кирпич.
Михаил огляделсявсе на месте, все при деле. Славян растирал лежащего рядом пленного. Зубров грел воду на костре. Батон сушил одежду над огнём. Родимцев и Ворон молчаливым скульптурным ансамблем изображали воплощённую смерть. Автоматы направлены в сторону «раверсников». Лица каменных истуканов. Полынцев и компания занялись своим костерком, но видно, что мысли их в этом деле не присутствуют.
Всё, мужики, прокашлялся Медведев. Я в норме.
Вот и ладушки! ответил Кирпич, но мощного болезненного массажа не прекратил. Лежи, пока есть возможность.
Как этот? Медведев поморщилсякивок в сторону пленного резко свёл мышцы шеи.
Славян, не прекращая работы, быстро вытер о предплечье лоб и отозвался:
Жив пока.
Катько! Посади Топтыгина, хмуро попросил Юрий, набирая в кружку воду из котла.
На скоко?
Кирпич закутал Медведева в свитера Зуброва и Рощина. Накинул сверху тент, прикрывая от снега.
Пожизненно, хмыкнул Славян, рукавом смахивая с носа капельку пота.
А за что? Продолжил стебаться Катько, помогая Медведеву сесть. И правильнотот с трудом удерживал тело на дрожащих руках. Корпус не желал выпрямляться.
Медведев стиснул зубы, предполагая ответ Славяна. Есть за что. Судя по тому, к чему всё пришло.
Гм шутливо задумался Славян. А за развращение малолетних в особо извращённой форме! И кивнул в сторону «раверсников».
О, какой тост! За это надо выпить! подошёл Зубров и подал кружку. Держи, генацвале!