Поручик Смирнов выдал мне, по моей же просьбе, резервную винтовку Мосина с сорока патронами к ней. Неплохо я могу с ней обходитьсяв Академии слыл метким стрелком. Вернулся на облюбованное мной место, дооборудовал стрелковую позициютеперь пусть лезут, смогу внести свой посильный вклад в оборону.
Германцы атаковали наши позиции примерно через час. На поле вышли четыре атакующие цепи. Спокойным походным шагом противник ритмично приближался к нашим окопам. С расстояния трехсот метров по германцам ударил пулемет, а затем его дружно поддержали солдаты-пехотинцы, ведя стрельбу залпами по команде командиров взводов. Резко запахло сгоревшим порохом. Я, естественно, не отставал. Только вел огонь выборочно. Старался, несмотря на большое расстояние, в качестве приоритетных целей выбирать офицеров или активных воинов. С первым выстрелом ко мне вернулась уверенность в своих силах, дрожь из тела ушла. Первую цепь и часть второй перемололи быстро. Противник, дрогнув, повернул на исходные позиции. Германцы бежали, падали, поднимались и снова бежали, спотыкаясь.
Можно сказать, первую атаку мы уверенно отбили. В роте потерь не было, десяток легкораненых, не оставивших позиции, не в счет. На лицах солдат и офицеров были радостные улыбки. Они были довольны собой. Почему бы не радоваться!? Относительно легко свалили около полусотни вражеских солдат.
Неприятель атаки не возобновлял. Смирнов предположил, что германцы ждут подкрепления. Я со своей стороны высказал мнение, что они ожидают подхода артиллерии, чтобы под ее прикрытием выбить нас с позиции.
Как ни печально, но я оказался прав. На нас обрушился настоящий ливень снарядов противников. Вначале снаряды ложились с недолетом, а потом наводчики внесли поправки в прицелы и тяжелые смертоносные «гостинцы» накрыли окопы. Командир артиллерийской батареи Ивлев попытался вести контрбатарейную дуэль с германцами, посылая в их сторону фугасные снаряды. Эх, молодость, неугомонная молодость! Зря он обнаружил позиции батареи, германцы её не видели и не обстреливали. Могли бы артиллеристы оказаться тузом в рукаве при отбитии очередной атаки. А так сами начали ловить приветы от немецких артиллеристов. В калибре трехдюймовки проигрывали германцам. У них еще и наблюдатель, наверное, на брошенной нашими солдатами колокольне сидит, корректируя огонь.
Не успела осесть пыль от разрывов, немцы пошли в атаку густыми цепямия не успел их сосчитать. Взахлеб бил пулемет, выкашивая небольшие прогалины в рядах атакующих. Наши пехотинцы тоже вели стрельбу, но уже не залпами, а вразнобой. Отобьем атаку, нужно будет сходитьпосмотреть: может, потребуется заменить кого-то из офицеров.
Немецкая пехота не дошла до середины поля, повернула обратно. А за нас вновь принялись немецкие артиллеристы.
Пригибаясь, прошел на командный пункт роты. От него мало что осталось, прямое попадание. В большой воронке в беспорядке нагромождались остатки бревен, кое-где угадывались элементы тел погибших здесь людей. Поручик Смирнов был среди погибших. Да, собственно, из офицеров-пехотинцев лишь чудом уцелел прапорщик Тимофеев. Переговорил с ним. Артиллерийским огнем у нас выбило половину личного состава. Санитары сносят в тыловую землянку раненых, а убитыхв самую дальнюю траншею.
Пока разговаривал с Тимофеевым, к нам в окоп свалился унтер-офицер- артиллерист. Доложил, что командир батареи Ивлев убит, целыми остались только два орудия. Тимофеев вопросительно посмотрел на меня. Деваться некуда, пополз принимать командование батареей.
Отправил десяток человек в тыл пехотинцев для оборудования запасной огневой позициис прежней позиции нам немцы не дадут сделать ни одного выстрела. Сейчас батарея молчит, её посчитали уничтоженной. Собственно, оно так и есть. Два орудия малого калибра особой пользы на поле боя не принесут, но фугасными и шрапнельными снарядами, можем многих германских пехотинцев отправить на небеса.
Солнце было в зените, когда обстрел позиций роты прекратился. Неприятель изволит принимать пищу. Мы в отличие от противника, выносили убитых, поправляли окопы и пополняли боезапас. Кушали сухари на ходу, живых кашеваров у нас не наблюдалось.
Во второй половине дня отбили две атаки, с большими потерями для врага, но и нас снарядами немцы забросали.
Когда до заката оставалось около двух часов, немцы начали массированную атаку. Вражеские снаряды падали так густо, что казалось, на позиции роты никто не сможет остаться в живых. Однако стоило на поле появиться пехоте врага, как с наших позиций начиналась винтовочная стрельба, даже пулемет стрелял короткими очередями. Мои артиллеристы, работая четко и слаженно, отправляли снаряд за снарядом по врагу. Я наблюдал за результатами в бинокль, своевременно внося коррективы в наводку. До наших окопов немцы подошли почти вплотную, мы вели огонь с очень близкой дистанции.
Вот уже в некоторых местах вспыхнули рукопашные схватки. Я лично произвел выстрел из уцелевшего орудия и потерял опору с землейрядом оглушительно взорвался вражеский снаряд, но свиста его осколков я уже не услышал.
Очнулся я от холода ночью, рядом с перевернутым и искореженным орудием. Начал себя ощупывать. Первая мысль была: пропало мое немецкое шелковое нательное белье, оно просто незаменимо для окопной жизни. Потом думать было некогданужно перевязаться, а то и так вокруг меня крови натекло достаточно.
Остатки штанов разорвал зубами на полосы, скрипя зубами, сдерживая стон, перемотал правую ногу и левую руку. С трудом соорудил на голове подобие тюрбана. Еще успел удивиться, куда подевался мой китель и мои новые сапоги. Неужели при взрыве снаряда я успел избавиться от этих элементов обмундирования? Прислушался. Вокруг была звенящая тишина. Осматриваясь по сторонам, заметил рядом с собой какую-то блестящую железку. Взял её в слабеющие руки и потерял сознание.
Очнулся уже в германском госпитале. Вот теперь буду изображать из себя немого, контуженного и по возможности ничего не помнящего германского офицера, раз меня таковым признал доктор. Не знаю, получится ли? Хотя специфического опыта для этого у меня было предостаточно. Разве что какая-то нелепая случайность, может мне в этом помешать. Всяко бывало в жизни, но до этого случая мне всегда удавалось с честью выходить их всяких трудных и, казалось бы, безвыходных ситуаций. Уверен в своих силах. Выкручусь!!!
Видно, запас моих наличных сил закончился и я погрузился в тревожный сон.
Господин оберлейтенант, я вас буду кормить, сообщила мне заботливая и очень внимательная фрау Марта после моего пробуждения. Вы сами еще не сможете обращаться со столовыми приборами. Сейчас подложу вам под спину еще одну подушку, потерпите, пожалуйста, неудобства.
Неудобства начались в ходе кормления. Я пытался изобразить контуженного больного. Не сразу мог попасть ртом в ложку, часть не очень вкусного варева проливалось на серое одеяло. Фрау Марта хмурилась, но молчала. Выдержки и педантичности ей не занимать. Ни одного лишнего движения или слова. А каково было мне? Кушать хотел очень сильно, а виду подавать нельзя. Попытался жестами показать, что вполне могу самостоятельно держать ложку здоровой рукой. Вышло еще хуже, сильная дрожь в руке не позволила ни разу донести по назначению ложку с супом. Виновато улыбнулся и вернул ложку фрау Марте. Эта неулыбчивая женщина, воистину с ангельским терпением, скормила мне весь суп, периодически поглядывая на свои часыпорядок и точность во всем превыше всего! Я чувствовал, что она очень внимательно все время за мной наблюдает. Понимаюу нее чисто медицинский ко мне интерес. Но кто знает, не имеет ли она еще каких-то поручений в военном госпитале? Я бы не удивился. Да так и надо организовывать работу среди военных, в военное времяособенно. Поэтому не буду расслабляться под ее неусыпным наблюдением, буду принимать для себя самый «провальный» вариант развития событий и действовать соответственно. Береженого Бог бережет! Очень правильная мысль! Но как же хочется расслабиться, силенок-то нет совсем Подкосил меня вражеский снаряд совсем не ко времени. А как же связник моего агента? Не попал ли он под вражеские снаряды? Узнаю ли я когда-нибудь об этом?
Мысли мои были прерваны появлением хмурого и чем-то озабоченного доктора. Аккуратно произвел смену бинтов на голове и на ноге, а вот руку осматривал довольно долго.
У вас, господин оберлейтенант, рана на руке воспалена, мне придется ее вскрыть и произвести чистку, задумчиво произнес уставший доктор. Предполагаю, что в ране что-то осталось и это вызвало воспаление. Не надо бояться, я все сделаю быстро. Будет немного больно, потерпите.
Пока говорил доктор, фрау Марта успела принести необходимые инструменты и препараты. Фукс приступил к экзекуции. Не передать, какие чувства испытывает человек, когда ему делают пусть и маленькую операцию, но по живому. Минут через двадцать доктор продемонстрировал мне крохотный кусочек металлашипастый осколок, указав, что это он вызвал нездоровье в моем организме. Сил больше не осталось. Я откинулся на подушку весь в поту. Спасением от боли стал укол, сделанный фрау Мартойя с радостью нырнул в забытье.
Очнулся ночью. Интересно получается, я стал вести в основном ночной образ жизни. Оно, в принципе, хорошоникто не мешает разобраться в сложившейся ситуации и строить дальнейшие планы. На первом месте у меня было выздоровление. С имитацией дрожи в руках я перестарался, она была самой настоящей без доли притворства. Похоже, воспаление в руке способствовало возникновению озноба. Сейчас я ничего подобного не ощущаю. Есть немного саднящая боль в руке и не более. Далее мне надо определиться с местом, куда меня доставили в бессознательном состоянии. Бодрствование в этот раз было коротким, я незаметно для себя уснул.
Улыбающийся Фукс в сопровождении неизменного своего спутникафрау Мартызашел в палату.
Я вижу, вы уже проснулись, сказал военврач, присаживаясь на табурет рядом с кроватью. Речь к вам еще не вернулась?
В подтверждение его слов покачал головой. Жестами изобразил желание написать.
Доктор достал из кармана блокнот и карандаш.
Страшно неровным почерком, на немецком языке написал два вопроса:Где я? Кто я?
Даже так, удивленно произнес Фукс. Вас доставили несколько дней назад. В сопроводительных документах указано, что вы командир роты, оберлейтенант Петер Вебер. К документам прилагался ваш личный офицерский жетон, и деревянный нательный крестик. При каких обстоятельствах вы получили ранение в карточке не указано. По моему опыту могу сказать, что вы попали под близкий разрыв снаряда, тип ранения тому свидетельство. Плюс к ранениям у вас контузия, вас два дня рвало одной желчью. Невозможность говорить я отношу к последствиям контузии, а вот потерю памяти я затрудняюсь объяснитьне мой профиль. Не волнуйтесь, Петер, хороший уход наших медицинских сестер, отличные лекарства помогут вам стать на ноги, все наладится. Да, наш госпиталь находится в пригороде Дрездена, здесь проходят лечение храбрые офицеры нашей доблестной армии.
«Спасибо, доктор», написал я в блокноте.
Вижу вам тяжело сейчас со мной говорить посредством блокнота, отдыхайте, улыбнулся мне Фукс. Я вас буду осматривать ежедневно.
Оставшись один, я начал думать, как поступить дальше. Собственно, что думать!? Я не ходячий больной, скрыться из госпиталя пока не могу. Тогда ставлю себе задачу: лечиться и лечиться. Постепенно мои размышления скатились к воспоминаниям о прожитых годах.
Глава 2
Вот почему, архивы роя,
Я разбирал в досужный час
Всю родословную героя,
О ком затеял свой рассказ».
А.С. Пушкин, «Родословная моего героя»
Родился я в семье потомственного графа Головко Владимира Михайловича, полковника артиллерии, 25 сентября 1885 года, пятым по счету ребенком и первым мальчиком. Первый голос я подал в городе Екатеринославестолице одноименной губернии. Моя мама, Варвара Николаевна Головко, в девичестве баронесса Тихвинская, с большим трудом меня выносила и, наконец, смогла подарить отцу наследника, которого он так ждал. С первой минуты своей жизни я был окружен любовью и заботой огромного количества женщинтолько родных среди них было пятеро, не считая женщин из дворни.
По рассказам мамы, за первые четыре года моего существования я успел переболеть всеми детскими болезнями, но мой организм с ними справлялся легко. Как тут не болеть, если в доме полно детей, нас по комнатам не разгонишь, игралито все вместе.
Поскольку все мужчины нашей семьи посвящали свою жизнь военной службе во славу Отечества, отец решил с ранних лет приобщать меня к будущей профессии. Так, в возрасте четырех лет, мне был назначен в воспитатели отставной донской казак Прохор Нагаец.
Ох уж этот дядька Прохор, как я его называл! Он взял с места в карьер. Начали мы с ним бегать вокруг усадьбы по балкам и оврагам, цепляться на ветки деревьев, развивал он во мне выносливость и ловкость. В теплое время года купались в ручье, имевшем статус речки, с названием Мутная. Своему названию она не соответствовала, вода всегда была прозрачной и довольно холодной даже в летний зной. В пять лет я впервые оказался в седле на спокойной нравом кобыле Зорьке. С этого самого дня я по настоящему «заразился» верховой ездой. Саднили натертые до крови внутренние поверхности бедер, болела отбитая по неопытности попа, но радость начинающего наездника, переполняющая детское сердце, уменьшала телесные страдания. Помимо физкультуры родители уделяли большое внимание моему образованию, заблаговременно подготавливали к поступлению в гимназию.
Мой наставник Прохор был грамотным человеком, умел читать, писать и неплохо считать. Это был предел его образованности. В усадьбе появились учителя английского и немецкого языка, французский язык преподавала мне мама. Чуть я повзрослел и на тебеначали учить счету и этикету. Сестры все разом хотели сделать из меня чуть ли не профессионального танцора. Все популярные к тому времени танцы я выучил, но наиболее любимым у меня был вальс.
Обнаружив у меня музыкальный слух, мама решила загрузить меня с головой. Вынужден был по часу в день посвящать музыке. Преподаватель музыки Михаил Соломонович учил игре на рояле, скрипке, а также, по моей просьбеигре на гитаре. Так меня опекали все вместе до моего восьмилетия.
Осенью 1893 года я поступил в первый класс Екатеринославской восьмиклассной классической гимназии. Цель таких учебных заведенийподготовка к вступлению в университеты. В здании гимназии смогли легко разместиться триста учеников и пансион на пятьдесят человек.
В гимназию принимались мальчики в возрасте от 8 до 10 лет. К поступлению в первый класс гимназии дети должны, уметь читать и писать по-русски, знать главные молитвы, из арифметикисложение, вычитание и таблицу умножения. Этим критериям я отвечал полностью. Умел читать и писать на четырех языках. Закон Божий в меня «вдохнул» настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы отец Василий. Арифметику, помимо учителя, мне преподавал отец. Скучновато мне было на уроках в первом классе. А поскольку я жил на полном пансионе, то в первые два месяца мне пришлось еще выдержать и выиграть «войну» у своих соучеников. Определяя меня в гимназию, отец переговорил с попечителем, чтобы мое дворянское происхождение не сильно выпячивали. Кто оказался не сдержанным на язык неизвестно, но мне пришлось выдержать «баталии» с представителями различных сословий. Самое гадкоедворяне тоже поначалу приняли участие в моей травле, я был единственный в гимназии граф. Может я бы и сломался, но наука Прохора сидела во мне хорошо, да и кулаки у меня крепкие. Не думайте, что я был в гимназии былинным богатырем, доставалось мне не слабо. Иногда неделями хлюпал разбитым носом, и отсвечивал синяками под обоими глазами.
Отец порывался перевести меня в другую гимназию, но я отказался. Тогда нашли компромиссное решение. В Екатеринославе отец арендовал небольшой дом, куда поселил Прохора с женой, выполняющей роль кухарки. Отец надеялся, что облегчит мне жизнь. Как бы не так Прохор, глядя на мою побитую физиономию, начал меня тренировать казацкому кулачному бою. Правда, это не совсем кулачный, а бой без оружия или с использованием разных подручных предметов: палок, камней, карандашей, тарелок и другой кухонной утваривсего, что подвернется под руку. Я научился даже фиксировать в обездвиженном состоянии человека без веревок, наручниковс помощью обыкновенного стула. К моему удивлению, применение простого предмета мебели оказалось необыкновенным по своей эффективности и простоте.