Сыр кончился? нахмурившись, переспросила шерифыня, а повариха покачала головой и снова начала мычать, кивнув напоследок на Катарину.
Я ожидал всего, но в разговор вмешалась Лукреция.
Подойди, бедняжка.
Женщина изобразила лёгкий присед и приблизилась, я с любопытством глядел на происходящее, размакивая по местным обычаям куски хлеба в похлёбке. Волшебница, притом что качалась от бессилия, держала себя, как знатная особа, и даже тон был вежливо-снисходительный. Она поддела пальцами ткань на плече женщины и сдвинула, обнажая кожу и выжженное на ней клеймо. Не такое, как у Катарины, а небольшое и словно наспех поставленное.
Не бойся, произнесла волшебница, она не причинит тебе вреда. Вот смотри.
Лукреция сглотнула и протянула руку, положив её поверх руки храмовницы. Все быстро поглядели на Катарину, а я задал вопрос, следуя этикету.
Госпожа будет очень добра, если пояснит произошедшее.
Эта, юн спадин, не к лицу тебе белоручность и белословие, скривилась сидящая напротив Урсула. Тереза, знаешь, что господин халумари учудил? Значит, пришли мы к Красному Озеру, и выходит инфант. Все помощи просят в начинаниях, а он как скажет, давай, мол, божок полудурочный, рыбу, жрать хочу. Да побольше, нам всё, что в тарелку не влезетмелочь. Вот.
Инфанту? переспросила Тереза, замерев с куском хлеба. Опять брешешь. Он бы на куски вас порвал.
Небесная пара мне в свидетели! закричала Урсула, вскакивая со стола и с грохотом отодвигая свой край лавки. Вот стоит инфант, как вот этот малец от меня. Пыжится. А господин халумари ему ужин заказывает, как в трактире.
Должно мне приличия блюсти, и потому наговор всё это, опустив подобающим образом взгляд, ответил я, в то время как сам едва держался, чтоб не заулыбаться. А Урсула поджала губы, явно не ожидая такой подставы. Она уже привыкла, что я веду себя весьма фривольно по местным меркам.
В помещении повисла тишина, и я снова поднял глаза на волшебницу. По этикету глаза должны быть слегка наивные, как у ребёнка, дабы не выдавать в себе суть животную. Не представляю, как местные мужичонки держатся при длительный отсутствии секса, крышу ведь сносит несмотря на сниженный по сравнению с землянами уровень тестостерона. Но наши социологи говорили, что вся эта чертовщина выливается в феноменальную работоспособность в связанных с мелкой моторикой ремёслах и невероятную эмпатию, призванную угадать желания женщины в надежде на благосклонность. А накладывающееся поверх этого воспитание, особенно у высших и средних слоёв общества, приводит к дикому сочетанию внешней покрности и пассивных способов обратить на себя внимание. Это и до безумия яркая одежда, и весьма заметные гульфики, и познания в музыке, и словесные обороты, и умение представить своё лицо максимально привлекательным. Конечно, к простолюдинам это относится в меньшей степени, чем к знати, да и соблюдается многое только на людях, но, в любом случае, я смотрюсь здесь, как Лара Крофт среди институток и затюканных крестьянок.
Поймав мой взгляд, Лукреция встала.
Бедняжке вырвали язык и поставили клеймо неповиновения. Ей навсегда запрещено колдовать.
Волшебница наклонилась к своей сумке и вытащила оттуда горсточку зачарунек.
Возьми.
Повариха подставила ладонь, а когда заколдованные булавки и заколки оказались у неё в руке, прижала к груди и часто-часто закивала. Вторую руку сложила в знак небесной пары, на Земле бы это означало перекрестить свою благодетельницу.
Если быя не пошла с вами, та же участь ждала бы и меня, тихо произнесла Лукреция, она опустилась на скамью и опустила лицо в ладони упёртых локтями в столешницу рук. Можно мне вина покрепче? прошептала она с тяжёлым вздохом.
Чего стоишь? взмахнула ладонью Тереза, потом полюбуешься на блестячки. Неси на стол. Гости жрать хотят.
Немая несколько раз быстро кивнула и быстро бросилась к боковой двери, где была кладовка. Оттуда она вынесла корзину с вязанкой копчёных колбасок, большой головой сыра, стеклянными бутылками и овощами. Такой ужин в Средние века на столе среднего класса действительно был праздничным.
Нож замелькал в руках поварихи, нарезая продукты. Вскоре большая чаша посередине наполнилась едой, к этому времени хлеб в тарелках с бульоном у всех уже намок и можно приступать к трапезе. Но мои спутницы не спешили. Мы в первый раз в приличном месте и более-менее приличном обществе, нужно соблюсти приличия.
Все дружно поглядели на хозяйку стола, и та встала.
Да не оскудеет земля, дающая хлеб. Да не оскудеет небо, дающее воду. Да не отвернётся от нас Небесная Пара, дающая жизнь. Да яси всё, произнесла она короткую молитву, сложив правую ладонь в знак верховных божеств местного пантеона. Теперь можно есть.
Молчавший в углу менестрель снова начал натренькивать незатейливую мелодию. Я приступил к трапезе, едва сдерживаясь, чтоб не начать торопиться, а вот мои спутницы налегали на ужин так, что за ушами трещало, особенно старалась Урсула. В эту здоровячку вообще всё уходило как в бездонную бочку.
Единственная заминка возникла, когда повариха начала разливать вино. Стоило желтоватой струйке с яблочным ароматом наполнить кружку Катарины, как Лукреция быстро подхватила её и пододвину к себе.
Ейводы, иначе действительно можно бояться, быстро пояснила волшебница, стукнув между собой кружки. А это сама выпью.
Во! крякнула потянувшаяся напротив неё мечница. Ещё полгодика и тётя Урсула сделает из госпожи волшебницы настоящую подорожную девку.
Я усмехнулся. На земле подорожная девкаэто шлюха. Здесь же выражение «подорожная девка» было полным аналогом фразы «солдата удачи», но или «солдатки удачи». Хотя некоторые так и разбойниц звали, но разница зачастую действительно не очень велика.
Полгода?! возмутилась Лукреция. Я с ума сойду за полгода с вами.
Молока! поглядев сперва на украденную из-под носа кружку со спиртным, а потом на повариху, произнесла Катарина. Немая быстро убежала в чулан и вернулась с большим кувшином, из которого пахло парным коровьим молоком. У меня от запаха ком к горлу подошёл. Кто не знает, парное пахнет очень специфично. Особенно если его доят вручную, а не механизированно. Но у местных просто феноменальная усвояемость молочных продуктов, что связано с гендерным перекосом. Женщины на заработках, мужчинки поят детей коровьим или козьим, а кто не мог пить, давно умер. Естественный отбор в действии.
Таурисса, тихо произнесла Катарина и приложилась к краю кувшина. Из уголков рта по подбородку побежали белые капли, капая в распахнутый вырез поддоспешника и падая на грудь, чтоб вот-вот убежать под камизу. Это лишь с натяжкой можно назвать эротикой, и ведь стирать придётся. Я без всякой задней мысли достал из сумки запасное белое полотенце и сунул ей в вырез на манер салфетки. Храмовница закашлялась и начала булькать в кувшин, при этом покраснев, как помидор. Она так и застыла с сосудом в руках, часто моргая. А у меня возникло ощущение, что я что-то не так сделал. Обвинений не последовало, но сидящие за столом женщины давили улыбки.
Система молчала.
Больше так не делай, выдавила из себя Катарина несколько минут спустя, а затем поглядела на шерифыню. Прошу простить. С позволения хозяйки я в комнату.
Прямо по лестнице, махнула рукой Тереза, и все проводили взглядом храмовницу, поднявшую с пола сумку и направившуюся по узкой деревянной лестнице наверх. Я поднял лицо, слушая, как по доскам потолка глухим эхом отдались шаги наёмницы. А ведь до этого никто не ходил там, иначе бы услышал. Небось несезон, и постояльцев нет.
Прошу прощения за чуждость этим местам. Не соблаговолите ли дать пояснение, какое оскорбление нанесено девушке?
Тереза прикрывала ладонью.
Ай, юн спадин, не белолицкайся, ответила Урсула с усмешкой. Эта молоко на грудьжертва Златорогой, чтоб сиськи выросли, а ты вытер.
Я скривился. Получается то же самое, что выкинуть у земной девушки огурцы, которые она на маску для лица приготовила. Буду знать. Но настроение, поднятое благополучным спасением, немного подпортилось. Стоило мне встать, чтоб откланяться, как дверь в таверну открылась, и в неё заглянула одна из стражниц.
Тереза, забыла добычу закинуть. Пару тесаков взяли. Остальное здесь.
В угол кинь, сейчас скажу что куда.
Я повернулся к лестнице, и в это же время меня окликнула Урсула.
Юн спадин, гляди! Вот эта штука тебе впору будет.
Повернувшись, увидел, как наёмница крутит в руках нечто среднее между японской нагинатой и копьём. На древке длиною с лыжную палку сидел наконечник в форме однолезвенного прямого меча размером почти пятьдесят сантиметров. Такой штукой можно колоть защищённого стёганкой или лёгкой кольчугой противника. А можно и рубить, как алебардой. Хотя латный или бригантный доспех вряд ли возьмёт. Не знаю, как этот чудесный инструмент для ковыряния человечины называть, ибо в Средние века стандартов и гостов не было, делали как душе угодно, а уж потом обзывали нежными именами. Например, булава монгерштерутренняя звезда. А это больше походило на одноклинковую европейскую глефу или древнерусскую совню, чем на японщинутам клинок более изогнут, совсем как у катаны. А ещё у этой глефы верхняя треть древка обита тонким железом. Но принцип тот жековырялка на древке.
Урсула кинула вещь мне. Пришлось поймать, а потом покутить. Не знаю, что там с правильными терминами о балансе и эргономике, но простенька вещь довольно уверенно легла в руки.
Мужчина с оружием? усмехнулась Тереза. Не порезал бы нежные пальчики.
Да ты что?! ту упёрла рук в боки Урсула. Щас покажу. Юн спадин, защищайся.
Бездна, буркнул я на местном, а потом отдал приказ системе на юстировку.
Мечница схватила свой двуручник и принялась неспешно тыкать в меня.
«Проводится анализ и аппроксимация тактики боя», прошептала моя незримая помощница, когда я водил отводил глефой вялые выпады наёмницы.
Да брось, чему его можно научить?
Да ты подожди! Он же не человек!
Урсула ещё несколько раз кольнула, а потом нанесла рубящий удар со всей дури.
Бля! вырвалось у меня, а тело отреагировало само. Руки подняли оружие, отчего оно прикрыло голову так, что остриё направилось вниз под углом сорок градусов. Окованная часть глефы приняла тяжёлый меч, и слило удар вдоль сглаженного наконечника вправо от меня. Причём клинок скакнул на выемке между древком наконечником и сильно ушёл в строну. По рукам прошла боль, слово я монтировкой со всей силы по рельсу ударил, аж пальцы занемели, но они меж тем остались на месте.
Мечница не остановила атаку, а выгнула руки и нанесла восходящий рубящий обратной стороной лезвия. Моё тело присело и снова поставило глефу под углом. Но уже нижней частью. Был бы у меня в руках обычный меч, удар вывернул запястье и по голове прилетело собственным оружием, однако широкая постановка рук сделала эффект рычага. Хотя снова по ладоням садануло, словно ломом. Удар снова слит, но если сделает ещё приёмчик, располовинит к чертям собачьим.
И Урсула сделала. Укол. Но моё кун-фу, совмещённое с русским «бля», не подвело и сейчас. Я отшатнулся вправо, делая финт и отводя остриё вниз, хотя то норовило проткнуть лёгкое.
Пальцы! испуганно закричала Тереза, когда клинок соскользнул дальше по лишённому защиты древку.
Мать ва! начал я выражение, убирая руки от глефы, как от раскалённой железяки. Сталь с шелестом проскребла дерево и вошла в пол. А мои руки сами собой выхватили полушпагу. Тело сделало рывок, нанося режущий по левому рукаву её стёганки чуть выше запястья. Была бы у меня шашка или катана, мечница лишилась бы руки, но клинок не тот, и потому на ткани остался лишь разрез пары верхних слоёв с оттопырившимися краями.
Бездна, протянула Тереза, а все остальные таращились на меня с открытыми ртами. Мне бы моих дур так научить.
Всё. Хватит! закричал я, тяжело дыша. Руки ныли не только от ударов, но и от нагрузки. Ты совсем сдурела?! Ты же убить меня могла!
Да я только в треть силы, пожала плечами Урсула. Я вела клинок, как должно.
Дура! выругался я. Это уже слишком! Вычту из гонорара за мой риск!
Это как? переменилась в лице Урсула, немного растерявшись. Я же, эта для блага. Я же видела, как ты учишься быстро. А это жизнь тебе может спасти.
Если сама не угробишь, пробурчал я, подхватил сумку и направился к лестнице.
Юн спадин! выкрикнула Урсула и быстро встала у меня на пути. Она поправила у меня ворот и сдула пылинку с плеча. Эта может, не будешь вычитать? Я ж не для себя.
Я посмотрел снизу вверх на высокую ландскнехтшу, а она глядела на меня. Карие глаза с морщинками в уголках были приправлены какой-то горчинкой и небольшой обидой во взгляде, мол, я же не со зла. Тёмные с небольшой сединой косы с разноцветными лентами падали ей на большую грудь, распирающую поддоспешник, как лифчик пятого размера, даже одна из пуговок норовила отлететь в сторону, да и сама женщина, казалось, ещё чуть-чуть и стиснет меня в медвежьих объятиях.
Больше так не делай, смилостивился я и тут же почувствовал, как меня обхватили и прижали к упругому бюсту, который как раз был напротив моего лица.
Яси к тебе Небесная пара, скороговоркой выпалила женщина, выпуская из объятий. Вот.
Она уже протягивала мне глефу и тарелку с колбаской.
Он такая прелесть, когда сердится, улыбнулась мечница, выдёргивая меч из пола и поставив его у стены. Она даже не заметила, что рукав порезан.
Я вздохнул. Подхватил всё это и пошёл по ступеням. Как там говорили? С лестницы прямо.
Тоже пойду, раздался голос Лукреции, а потом она, видимо, обратилась к поварихе или горничной. Пусть мне горячую воду умыться принесут.
Вторая справа комната, ответили ей вкрадчивым голосом. Явно не повариха.
Спокойной ночи, пробормотал я в сторону волшебницы и зашёл в номер. Катарина сидела на мешке, прислонившись головой к кровати, как полагается телохранительнице. Она надулась, словно я ей дискотеку испортил, и глядела на противоположную стену.
Я опустил вещи на пол и сел на край кровати, отодвинув балдахин. Кровать уже заправлена стиранным бельём, а в изголовье лежала большая подушка. Местные всегда спали полусидя, боясь, что демоны примут их за мёртвых и украдут душу, а я не мог приноровиться к этому. Словно в офисном кресле спишь.
В темном, но уютном номере, помимо кровати с балдахином, имелся сундук, столик, пара табуретов, небольшая умывальная бадья из дерева на подставке, ведро с крышкой вместо ночной вазы и странное корыто в котором я с трудом узнал примитивное биде. На столе зажжённая масляная лампа с тусклым дрожащим огоньком. На улице уже стемнело и сей предмет был весьма кстати. Вопреки ожиданиям, между щелей в половых досках первый этаж видно не было, зато слышимость просто изумительная.
В соседней комнате послышались бормотание Лукреции и тихие всплески. Потом датчик коротко пискнул и что-то ударилось в стену, слово волшебница запустила в стену подушку с помощью колдовства. Под конец она упала на кровать. Послышалось тихое всхлипывание и шмыганье носом. Наверное, у неё нервный срыв.
Так и будешь дуться? спросил я у Катарины.
Та подняла на меня глаза.
Я же просто охранница. Просто безделушка для богатого халумари. Лишь бы посмеяться. Зачем спрашиваешь?
Я вздохнул и сел рядом.
Дура ты.
Ещё и издеваешься.
Я тоже дурак. Не знал, что обидел.
Мы надолго замолчали. Прислушиваясь к тихому плачу волшебницы и громкому рассказу Урсулы, голос которой казался приглушённым. Там, внизу, разлили вино по большим литровым кружкам уже третий раз. Треньканье и глупое хихиканье менестреля, которого наёмница таки усадила себе на колени, создавали атмосферу не иного мира, а виртуальной ролевой игры. Казалось, это фентезийная таверна, где колоритная парочка солдафонок шутят в ожидании игрока, которому надо дать квест типа убить пару кабанов к празднику. Казалось, сейчас раздастся характерный звук повышения опыта или уровня прохожего героя. А бренчание лютнихорошо стилизованный саундтрек. Но всё это по-настоящему.
Пойдём на кровать, прошептал я и толкнул девушку в бок. С краешка ляжешь, раз ты охранница.
Она поглядела на меня.
Только сегодня не будем. Не хочу, чтоб все слышали.
Хорошо. Не сегодня, улыбнулся я, встал пола, и начал снимать с себя куртку. Вскоре остался в одном исподнем. А это брэ и камиза, то есть льняные семейники и нательная рубаха свободного покроя с длинными рукавами. Катарина тоже осталась в рубахе. Но если у меня она по длине как футболка, то у неё до середины бедра.