В голосе нескрываемое ехидство, но доброжелательное вполне, только чуть отстранённое. Служебное такое.
Заулыбался в ответ, и по дороге к причалу начал разговор на идише вперемешку с одесским. У дядюшки только бровь такраз! И вверх. Чуть-чуть.
Поддержал разговор, и вроде как и ничего такого, но сразубудто признал. Шаги свои аистиные чуть придержал, голову чуть ко мне довернул.
« Язык как маркер свой-чужой».
А? Из подсознания с некоторым запозданием вылезли объяснялки.
Такой себе разговор, што вроде и ни о чём, если со стороны, но легенда проговаривается. Штоб если вдруг што, то не потеряюсь при вопросах о дядюшке. Не так штобы и нужно для перевозчика, но внушает! Серьёзный подход.
За разговорами и дошли потихонечку до фелюки, стоящей у причала. На палубе такой же кадыкастый хлопочет, один в один дядя Хаим, только што моложе разика в два.
Моше, коротко представился он, деловито сморкнувшись за борт, и больше не обращая на меня никакого внимания.
Ахарай, да? поинтересовался я, понаблюдав за плавными, тигриными движениями отца и сына. Не простые морячки, ох и непростые
Хм, дядя Хаим с интересом глянул на меня, не прекращая работать с парусами.
И это тоже, сказал он после долгого молчания, выведя наконец судно в открытое море, и это тоже
Он замолк надолго, погрузившись в какие-то свои мысли. Несколько раз только поглядел на меня с прищуром, и молчанка. Потом снова разговорились, но так себе, ни о чём на одесском вперемешку с идишем.
Моше в основном отмалчивался, отвечая иногда односложно на вопросы отца. Такой себе молчун с нехорошим прищуром, от которого хочется держаться подальше.
Причалили две суток спустя, ранним утром, неподалёку от Галатского моста, у рыбного рынка Каракёй. Помог временной родне пришвартовать фелюку, и с превеликим облегчением ступил-таки на берег, щурясь воспалёнными глазами.
Ветер, солнце впополаме с водными бликами, солёные брызги, да бессонная ночьвот и результат! И морда лица обгоревшая, хотя казалось бы, успел загореть. А оказалось, што только казалось.
Такое себе удовольствие, сильно ниже среднего. Ох и солон хлеб у рыбаков!
Пока я промаргивался и тянулся, дядя Хаим успел выпрыгнуть на берег и сговориться с продавцами.
Шевелись племянничек! Подпихнул он меня, передавая корзину с рыбой, Шустрей!
Ну я и зашустрил, тягая корзины с рыбой до прилавка. Нервенно, страсть! Всё время ожидаю подвохаот дядюшки этого чортова, от турок враги ведь исконные!
А потом дядя Фима подошёл, и у меня такое облегчение, што словами и не передать! Сразу дядя Хаим нормальным мужиком показался, сын его обычным молчуном, а турки А што турки? Такие же люди, только в фесках.
Дядя Фима заторговался за рыбу, а потом и за меня, как носильщика. И таки заэксплуатировал! По дороге я головой обвертелся. Интересно, страсть! Другая страна, и даже немножечкодругой мир.
Но пока шли, корзина становилась всё тяжелее, и к району Хаскёя подошёл уже не я, а натуральный орангутанг с лапищами ниже колен.
Читывал, пользуясь отсутствием прохожих вблизи, делюсь впечатлениями с дядей Фимой, шо труд сделал из обезьяны человека. Но сдаётся мине, шо ещё немножечко такого труда, и немножечко деградирую взад, в обезьяну!
Немножечко-таки подожди деградировать, попросил Бляйшман серьёзно, мине тибе помогать нельзя, потому как удивление и репутация. Такое сперва запомнят, а потом и попомнят. Оно нам надо?
Однако, вылезло из меня чуть вскоре, Маалем? Мине пора протирать глаза, или уже можно радоваться за вас?
Когда будет можно, я таки скажу, рассеянно отозвался тот, и это будет уже почти скоро! А вот теперь можно! разрешил он несколько сотен метров спустя, открывая двери дома, Эстер! Золотце! Встречай племянника! Только не спеши обнимать его с разбегу, да и без тоже, он таки после моря и рыбы!
Парой часов позже, вымытый до скрипа, переодетый в чистое, едва успев перепрятать пистолет, и буквально нафаршированный едой, я выложил тёте Эстер все новости за Одессу. Они вроде как и без меня да, но видноскучает женщина за город.
Ну и такодно дело услышать, кто там и што у бывших соседей, и другоеобсудить с человеком, который рядышком живёт и понимает такие себе нюансы.
Ты спать до завтра, или как? осведомился дядя Фима, глядючи на зевающего меня.
К я глянул на часы, трём часам пополудни разбудить. Самое то, штобы выспаться, но не переспать.
Пожилая усатая служанка проводила меня в небольшую спаленку, по-восточному пышную и поразительно безвкусно обставленную. А! Перина мягкая, клопов нет, а остальноевкусовщина! Спа-ать
Пять минут четвёртого меня безжалостно растолкали через служанку, подали кофе и умыться, да напомнили дорогу в нужник.
В здравом уме и ясной памяти, чуть зевая, кивнул я дяде Фиме, поджидающему меня в кабинете.
Отчёт, он положил на стол небольшую папку, и освободил место, отсев сбоку, мы всё-таки компаньоны, и ты должен понимать, откуда и как мы добываем средства по твоей идее. Без подробностей, разумеется!
Бумаги написаны именно што для дилетанта. Никаких имён и всего такого, а простоорганизации, к которым они применили метод, насколько он там вообще применим, иденьги вообще, ну и моя доля в частности.
Полистал с умным видом, не ленясь задавать вопросы. Общее понимание ситуации появилось, а по части правдоподобности всё равно не проверить.
Врёт? Я глянул на дядю Фиму, в его лучащиеся честностью глаза, широко распахнутые, почти не мигающие. На лицо праведного человека. На руки, лежащие на коленях ладонями вверх и всю такую открытую-преоткрытую позу.
Безусловно! Но непохоже, што больше чем в два раза.
Дядя Фима! Я не жадный! Но заглядывая вдаль, так скажу: зачем мне это? трясу пачкой бумаг, Настоящие давай!
Бляйшман пожевал губами, потом хмыкнулнеожиданно весело и дружелюбно.
Ты таки точно из наших! убеждённо сказал он, на што я только пожал плечами.
Вот пару часов спустя я отодвинул бумаги и прекратил расспросы, теперь похоже на правду. Деньги
Вопрос подвис в воздухе.
будут на твоём счету уже завтра, лучась гордостью, ответил он.
Ты таки не обижаешься? поинтересовался он, приобняв меня за плечи и ведя к столовой.
За што? Ничего личного, только бизнес! Но! я остановился, ткнув пальцем в упругое пузо, Мине не нравится тратить нервы и время на такие глупости!
Есть, шевелю пальцами, схемы Интересные! Но, дядя Фима! Утромденьги, а вечеромсхемы!
Бляйшман часто заморгал, и неожиданно вытащил носовой платок, трубно высморкавшись.
Эстер! Золотце! сияя с видом отца, узревшего аттестат зрелости отпрыска, с приложенной к нему золотой медалью, Наш Шломо стал таки совсем взрослым! Он таки понял за деньги, и не постеснялся спорить!
Седьмая глава
Шалом алейхем, поприветствовал я Бляйшманов, заходя в большую столовую, по-восточному пышную и несколько аляпистую, с богато накрытым столом, О! Я таки понимаю, шо вижу перед собой своего кузена Ёсю? Ни разу не виденного, но заочно горячо любимого?!
А ты не верил, непонятно сказал дядя Фима сынуле, алейхем шалом!
Алейхем шалом, почти синхронно выдохнули Эстер и Иосиф, тяжеловесно пристраивая грузные телеса на свои места.
Ёся Бляйшман оказался несколько рыхловатым и ни разу не атлетичным, но довольно таки рослым молодым парнем, обрастающим неровной, несколько облезлой юношеской бородкой. Близоруко щурившийся и сутулившийся, он глядел на меня сквозь пенсне вполне себе доброжелательно, и если мине таки не показалось, то с лёгким таким оттенком весёлого удивления.
Мине говорили за твой университет, сказав большое да всем блюдам, начал я светскую беседу, как и полагается человеку вежественному, а тем более угощаемому, Есть таки чем поделиться по этому интересному поводу? Поменялось отношение профессуры и однокурсников за героического, но нелюбимого властями папеле?
Профессура как была, так и да, отозвался Ёся в тон, а среди некоторых однокурсников я внезапно стал чуточку популярен за героический образ папеле. Ну а среди других как бы и тоже да, но в совсем ином роде. И такая себе политическая буря в стакане вокруг мине началась, шо я подумалнадо оно мине или нет? И решил, шо таки нет!
Потому как оно может и интересно, и даже немножечко гордо о таком рассказывать, но сильно потом! он чуточку виновато пожал плечами, как бы смиряясь со своей ни разу не геройской сущностью, А страдать за што-то там здесь и сейчас ни разу не интересно.
Была возможность пострадать, или таки ой на всякий случай? осведомился я, накладывая вкусное через немогу. Но буду!
Таки да! Одним я был интересен в образе бледного видом страдальца, за которого можно обличать и клеймить власти. Другие хотели видеть мине ровно там же, но с совсем иными целями, назидательно-воспитательными для других. И шо характерно, оба два с редкостным единодушием подпихивали мине на алтарь свободы и назидательности.
Так што, он весело развёл большими, пухлыми руками, я таки сильно подумал, а потом подумал ещё раз, и решил, шо мине это сильно неинтересно.
Ёся откровенно забавляется, перейдя на одесско-идишский суржик. Когда ему надо, то русский говор у него становится отменно чистым, и даже без никакой картавости. Такой себе отчётливый петербургский слог, потомственный при том.
И насколько нет?
Настолько, шо я буду учиться в лондонском университете. Я пока здесь, но документы уже там.
Голова! восхитился я, Такие связи, это всем связям да! Через папеле с Одессой и всем югом, а чуть теперь и со Стамбулом. А через себя с Петербургом и Лондоном! Есть за што радоваться!
А ты точно не из наших? недоверчиво сощурился Ёся, поглядывая попеременно то на меня, то на папеле.
Из наших, но не ваших, если не говорить за вовсе уж далёких. За тех не поручусь. Все люди братья! и после короткой паузы озвучил ещё и выданное подсознанием, Все бабысёстры! Дядя Фима заржал самым неприличным образом, Ёся только фыркнул на столь грубый юмор. Тётя Эстер попыталась было обидеться, но тоже засмеялась визгливо.
« Толерантностью и феминизмом пока не пахнет!» озвучило подсознание, снова заткнувшись.
Ну и дальше так продолжилис одессизмами и ёрничаньем через всё подряд. Мнепочему бы и не да, ну и немножечко обезьянничанье. А Бляйшманамностальгия и глоток родного воздуха.
Да! вспомнилось за недавнее, Мине показалось, или временный как бы дядя Хаим, несколько избыточен для роли перевозчика маленького мине? Пусть даже и мине с немножечко контрабандой.
За Тридцатидневную войну помнишь? погрустнел дядя Фима, Ну и вот!
Дефицит нееврейских кадров через турецкую нетерпимость и подозрительность к грекам?
Он самый. Мы такие себе, он весело покосился на сына, вполне себе интернационалисты! Местами.
Ага, закивал я, превращаясь в слух. По словам дяди Фимы, выходило так, что в контрабандисты может попасть не то штобы и каждый, но национальность препятствием не является. А самое оно для такого деларассыпанные по миру общины, более или менее замкнутые, в основном жиды, греки и армяне.
Удобно! Чужаки на виду, да и между размазанных по свету соплеменников налажено какое-никакое, но взаимодействие.
Но сложно! Интернациональность порой сбой даёт, да ещё какой!
межобщинные разногласия дядя Фима замолк ненадолго, морщась как от лимона, а! Мы там, взмах рукой, предположительно в сторону Одессы, привыкли видеть человека, а уже потом национальность.
Не до вовсе уж! поправился он, заметив мой скепсис, Но таки да! Человека! И еврейская община Одессы, она не то штобы однородна, но договориться между собой всегда могём и умеем! С другими обычно тоже, но это не всегда от нас. Да и среди наших, скажу тебе по маленькому секрету, такие себе поцы встречаются, шо тоска за народ встаёт и душит!
А эти! снова взмах, да экспрессивные ругательства на десятке языков, а послевиноватый взгляд на супругу, сощурившуюся этак многообещающе, Романиоты с сефардами вроде как и слились в одну общину, а вроде как и нет! Всплывают до сих пор разногласия, чуть не до плевков. Века! Породнились давно, а нет-нет, так и да!
Вот только представь! дядя Фима начал загибать пальцы, Сефарды и ашкеназы, это уже, да? Так вот хотя к ашкеназам чуть не всех европейских наших причисляют, это совсем даже и не так! Есть ещё галицийские и литваки, румынские евреи, польские, римские, романиоты!
А?! он потряс руками, И все как бы и да, но немножечко и нет! Свои чуть-чуть традицииединственно верные, как полагается. А среди них тожегруппки! Со своими уставами и интересами.
Сефарды, Бляйшман вошёл в раж, тоже вроде как европейские изначально, но отдельно. Обряды! И язык. Языки. А лахлухи курдистанские? Сирийские арабоязычные мустараби? Вавилонские, бухарские э! Шломо! Поверь мине, ещё долго перечислять можно!
И вот эти все он затряс руками, корча свирепые гримасы, и явно сдерживая ругательства (с опаской посматривая на супругу), все договориться между собой не могут! Внутри своих же, ты такое видел? Меж не совсем своих ещё хуже!
Это таки очень небезынтересно, осторожно прервал я поток красноречия, но давайте за вашу этнографическую интересность немножечко потом? Я таки за! Интересные беседы с умными людьми, да за вкусной едой, это таки да! Но потом.
А есть какая-то спешка? удивилась тётя Эстер, Погостил бы. Ёсик тебе Стамбул показал. Младший Бляйшман охотно кивнул, но я завиноватился плечами и лицом.
Церковь! То есть Синод и такое всё, ну и рассказал.
Ой вэй! запричитала тётя Эстер, играя не очень и натурально. Вот ведь, а? Поверить, што в такое не знали хотя бы через Лебензона? Вот не в этой жизни!
Но положено. Ей причитать, мине верить. Этикет!
Церковь ваша, ворчала она, пхая в мине дополнительные вкусности через отдувание и опаску лопнуть, всё не как у людей!
Золотце! глава семейства ласково погладил супругу по жирному плечу, Ну не всем же такое счастье?
Уже не тряся руками, дяди Фима коротко договорил за ситуацию с греками, о которых я за всеми этими семитскими этнографиями мал-мала начал подзабывать. В большой и запутанной жидовской общине Стамбула нашлись те, которые сильно верноподданные султану. Ну и выразили свои верноподданнические чувства брату Солнца и Луны, а заодно и немножечко фи грекам. Местами так даже и сильно за немножечко вышли.
В ответ обидочки, местамис погромами. Как водится, без особого разбора. Местные которые греки Стамбульские, те ситуацию более-менее, но и тозуб! А дальние которые, те и вовсе не знают, што здесь и как. Простообиделись, простопогромы.
Ну и пошли обидки в обе стороны.
А виной всемуособо двинутые из числа особо религиозных. Они, оказывается, и соплеменников только так, если те смеют хотя бы немножечко думать иначе!
Есть интерес к экскурсии по району? поинтересовался после завтрака Иосиф. С некоторым сомнением хлопаю себя по туго набитому животу, но киваю.
Только недалеко, предупреждаю я, штоб если вдруг да, то сразу назад.
Еле заметная улыбка в ответ, кивок, и вот мы уже на улице.
По возможности обезличенно, прошу его, мало ли, опознают! Как Егор я буду интересен просто за счёт имени, а как Шломо могу получить потом неприятности через Синод. Собеседником младший Бляйшман оказался интересным, но немножечко с завихрениями на тему еврейства. Экскурсия по району перемежалась размышлениями о особой роли еврейства, БУНДе и сионизме.
Как ни перебивал я его на тему историчности и архитектуры, Ёся неизменно сбивался на политику и еврейство. Не без удивления я понял, што младший Бляйшман страдает от редкой среди жидов болезнипрозелитизма. И несмотря на весь ум или всё-такиобразование? Он таки шлемазл!
Всё удовольствие от прогулкимимо. А главное, за кого он меня принимает? С такими-то лекциями?
После обеда принесли телеграмму от дяди Гиляя. То есть формальнонет, но такда! Как и положено всякому уважающему себя репортёру, у опекуна предостаточно доверенных людей. Пробежал глазами имя, оговорённые заранее одноразовые условные знаки, и наконецтекст. « Деньги поступили. Куда влез на этот раз?»
Долго думал над ответом, но всё такое придумывалось, што либо телеграмме не доверишь, либо всё равно непонятно. А дядя Гиляй приедет в любом случае.