Только дело в том, что Джеральд уже давно покинул его...
Впрочем, как и все остальные слуги. Джеральд задержался дольше других, не смея предавать память предков Виктора, которым служил, можно сказать, всю свою сознательную жизнь. Тем не менее он тоже в конце концов был вынужден покинуть замок. Когда же это произошло? Год назад? Нет, скорее, уже два, или около двух лет тому назад.
Где-то в глубине души Виктор понимал причины такого поведения своих слуг. Франкенштейн неузнаваемо изменился за последнее время. Работа настолько поглотила его, что он перестал обращать внимание на все остальное. Вот, например, сейчас он не мог бы сказать наверняка, когда в последний раз ему удалось хорошенько выспаться. Да и сон больше не доставлял ему удовольствия, как это случалось раньше. Сейчас его начали мучить самые настоящие кошмары. Единственным утешением и спасением от ночных ужасов становилась все та же работа. Только тут он мог полностью посвятить себя своему делу, забыв обо всем остальном...
...Даже об Элизабет...
Нет, конечно, не обо всем. И все же мысли о невесте приносили ему теперь только боль и разочарование, а граф не позволял отвлекаться и думать о постороннем. Дракула теперь стал его хозяином... Нет, конечно, он снова ошибается. Скорее, другом. Дракула искренне желал ему добра и только хотел, чтобы работа проходила успешно и как можно быстрее принесла свои плоды. Именно Дракула надеялся на то, что Виктор вскоре займет свое место в одном ряду с Гиппократом, Пастером... и другими гигантами медицины.
Ну а великие дела требовали великих пожертвований... Одной из таких жертв и стала бедняжка Элизабет.
«Нет!снова возмутилась какая-то часть сознания Виктора.Я не хочу, не желаю отказываться от нее...»
Но у него уже не оставалось выбора. Она ждала слишком долго, но тоже не выдержала и вынуждена была отказаться от когда-то таких реальных планов. Впрочем, подобный исход был неизбежен. Во-первых, Элизабет сразу же невзлюбила графа, и, во-вторых, она начала весьма активно вмешиваться в деятельность самого Виктора, чего он не мог допустить. Ведь скоро, очень скоро, его работа должна была завершиться.
И тогда Виктор решил, что, когда его Творение будет завершено, он, Виктор Франкенштейн, обязательно вернет себе Элизабет. И не только ее одну. Его слуги и старые, почти забытые друзья... Они все вернутся к нему.
Правда, он также сознавал, что теперь и мечтать об этом было слишком поздно. Слишком многое успело произойти за это время. Слишком многим пришлось ему пожертвовать. Оглядев свою лабораторию еще раз, Виктор печально подумал о том, как бы расстроился его отец, увидев, что натворил сын со сторожевой башней их фамильного замка, во что он превратил ее. И тут внезапно до Франкенштейна дошло, что он уже давно работает в другом месте. Дракула заставил его переместить лабораторию в отдаленную область Трансильвании в Румынии, и теперь Виктор трудился в совершенно другом замке. Конечно, со стороны графа это был широкий жест и роскошный подарок. Значит, Дракулу все же можно было считать искренним другом...
Именно здесь Франкенштейн разместил динамо- машины, генераторы, мощные электромагниты и резервуары с необходимыми химическими реактивами. Все оборудование являлось последним достижением немецкой науки. Большая часть аппаратуры была изготовлена по оригинальным чертежам и схемам самого Франкенштейна. И все это стало возможным только благодаря графу. Внимательно осмотрев лабораторию, Виктор снова почувствовал, как приближается будущее, которого они так долго ждали. Все эти машины, созданные людьми, должны были помочь ему в его великой задаче созидания. Если бы только был жив отец Виктора, он по достоинству оценил бы успехи сына, хотя вряд ли понял бы многое из того, чего так упорно добивался Франкенштейн-младший.
Правда, было здесь и кое-что такое, что наверняка бы вызвало неодобрение отца. Нет, дело тут не в пыли, не в грязи и даже не в паутине, которая в больших количествах свисала с потолка. И даже не в гнилостном запахе, царившем в лаборатории из-за того, что Виктор не привык избавляться от остатков предыдущих неудачных экспериментов и попросту оставлял их тухнуть здесь же, рядом с ценнейшим и дорогостоящим оборудованием. Нет, все было гораздо сложнее: здесь царствовало разрушение, и в самом воздухе словно чувствовалось приближение краха, чего сам Виктор никак не желал признавать.
Жертвы во имя работы приходилось приносить быстрее, чем мог себе представить Виктор. При этом граф регулярно настаивал на том, чтобы Франкенштейн становился более решительным и, даже если хотите, агрессивным в своих экспериментах. Почти что сразу он начал ставить опыты, используя людей. Конечно, в первую очередь перед Виктором встали вопросы этики и проблемы, связанные с этим, но Дракула снова каким-то образом сумел рассеять все его сомнения.
А ведь именно граф в это время оставался, пожалуй, единственным другом Виктора.
В его научной работе были и победы, причем такие головокружительные, от которых у юного Франкенштейна захватывало дух. Если бы только ему удалось опубликовать хотя бы часть результатов этих опытов, тогда совет директоров, назначавших стипендию Гольдштадфа, понял бы, какое было заблуждение высмеять теорию Виктора, посчитав его мечтателем и фантазером. Вот теперь бы они поняли, что Франкенштейнистинный гений науки. Да-да, гений, никак не меньше. И о своих исследованиях он не стал бы скрывать от них всю правду, ведь работать осталось совсем немного. Еще чуть-чуть, и он восторжествует.
Провода в порядке, доктор. Они закреплены достаточно надежно,раздался с лестницы хриплый голос Игоря.
Франкенштейн почти бегом бросился лично проверять генераторы. Все стрелки указывали на то, что приборы работают на полную мощность. Итак, Виктор повернул первый выключатель и с удовольствием прислушался к нарастающему и постепенно повышающемуся в тоне гулу. Затем он так же торжественно переключил еще несколько тумблеров, соблюдая строгую последовательность активизации электромагнитов и динамо-машин. Самыми последними в этом списке стояли резервуары с жидкостями, в которых происходили сложнейшие химические реакции.
Электрические дуги разрядов вспыхивали между контактами, и гул становился слышен все отчетливее. Этот звук завораживал ученого. Он означал для Виктора одно: призыв к возникновению новой жизни, даже, вернее, новой формы жизни, не известной ранее.
Франкенштейн потратил еще несколько минут на то, чтобы проверить аппаратуру и еще раз мысленно проанализировать все возможные ошибки. Однако выходило так, что ошибиться он не мог, и все силы энергии, которые он должен был получить, сходились в одной точке. Итак, электричество, магнетизм и химические катализаторы должны были сегодня совершить чудо, породив первичные виды энергии, которые, в свою очередь, должны были дать начало новой жизни.
Убедившись, что аппаратура работает исправно и все приборы показывают удовлетворительные данные, он перешел в центр лаборатории, где высилась самая важная конструкция. Это был ответственный отсек, внешне напоминавший что-то вроде большого хирургического стола. От него во все стороны расходились провода, подсоединенные к различной аппаратуре. А на самом столе лежало величайшее создание Франкенштейна: воплощение всех его многолетних трудов.
Некое подобие мужчины, все перебинтованное, оно было сшито из разных частей мертвых человеческих тел руками самого Виктора Франкенштейна. Он сам подбирал куски трупов, отбраковывая все ненужное, применяя при этом такую технику, которая еще даже и не снилась самым передовым хирургам мира. Но обо всем этом было известно пока что только лишь ему одному. Хотя, что же тут странного: он ведь находился только в начале своей блистательной карьеры.
И вот сейчас, в этот исторический момент, жизнь понемногу начала наполнять его творение. Нервы, кости, сухожилия стали исцеляться на клеточном уровне. Нет, его творение еще нельзя было назвать живым в полном смысле этого слова, но оно уже не было и абсолютно мертвым!
Теперь Франкенштейн отлично понимал, что большего он сделать не может, а потому ему остается только стоять и ждать, наблюдая за происходящим. Он смотрел на закрытые глаза своего «произведения» и в порыве экстаза шептал:
Ты поистине приходишься мне сыном.
«Причем единственным, которого мне суждено будет иметь»,зачем-то ядовито добавил внутренний голос.
Эта истина, впервые посетившая его мозг, пробудила доселе неведомые чувства в молодом исследователе. Итак, Элизабет рядом с ним больше нет, значит, не будет и детей... и семьи... во всяком случае, с ней. Ну а раз нет Элизабет, никакая другая женщина ему, разумеется, не нужна.
Ты станешь моим наследником. Тебя я представлю миру и буду искренне любить, как родного сына,твердо пообещал Франкенштейн.
По его щекам заструились слезы. Он не стал стирать их, но еще и не до конца понимал, чему обязан такому горю: то ли он печалился о своей прошлой жизни, то ли о повой, где ему придется жить в одиночестве со своим творением. В общем, это уже было не столь важно, и слезы ручьями продолжали течь по его лицу.
И я буду предан тебе,еще раз пообещал Виктор.
Внешне, конечно, его «сынка» трудно было назвать привлекательным. Теперь-то Виктор пожалел о том, что не был столь щепетилен, когда подбирал куски кожи для своего творения, в особенности, для лица. Он мог бы представить себе, как будут относиться люди к его «сыну», встретив такое чудовище. И все это только из-за графа, который постоянно торопил Виктора и требовал ускорить ход работы...
А ведь только граф теперь является единственным моим...
Внезапно Франкенштейн понял, что сейчас ему совершенно не хочется даже вспоминать о графе. Этот торжественный момент принадлежал только двоим: отцу и сыну. Впрочем, впереди у них сколько угодно времени. Как только его сын оживет, Виктор сразу же займется совершенствованием его внешнего вида. И это было справедливо: Франкенштейн оживит его, и значит, исправит кое-какие допущенные ошибки.
Вдали сверкнула молния. Франкенштейн успел отсчитать две секунды, прежде чем послышался оглушительный раскат грома. Значит, гроза приближается, но до эпицентра еще оставалось где-то около двух миль. Это ближе, чем в прошлый раз. Значит, можно рассчитывать на успех.
Я дарую тебе жизнь. И я прослежу, чтобы жизнь эта не потухла в тебе. Она будет крепнуть день ото дня. Сколько раз меня постигала неудача, но сегодня, я уверен, Фортуна повернется ко мне лицом. А когда ты начнешь жить, я докажу тебе, что это прекрасно, и у тебя появится желание жить дальше. Это будет самая настоящая свободная воля, которая является правом любого живущего на земле человека,с важностью продолжал рассуждать Франкенштейн.
Еще одна вспышка молнии, и снова грозно прогремел гром. Теперь гроза находилась где-то в миле от замка. Ждать осталось совсем немного. А снаружи раздавались и другие звуки: крики недовольства и ругань местных жителей. Франкенштейн понимал, что все это означало и чем в конце концов мог закончиться его эксперимент. Недовольные селяне грозились разрушить замок. Но только сейчас ученый был не в состоянии думать о чем-то еще, кроме своего творения. Наступал самый ответственный момент, и угроза извне, казалось, вовсе не волновала Виктора. И раз он сумел дойти в своих исследованиях до такого мгновения, ему только оставалось пожелать, чтобы гроза приблизилась еще немного, и тогда совершится чудо.
А пока что аппаратура продолжала исправно работать, понемногу передавая энергию его пока еще не ожившему сыну. Виктор чувствовал, как с каждой минутой словно растет его связь с сыном, его привязанность к нему. Вот уж об этом он даже не думал, когда трудился над расчетами. Это было совершенно новым и неожиданным открытием, хотя достаточно приятным.
И еще одна вспышка, после которой почти без перерыва прогремел гром. Итак, сейчас все закончится. Конечно, многое зависело от земной аппаратуры и приборов, и все же завершающий мигтот самый, когда энергия превратится в жизнь, и произойдет это тогда, когда сила снизойдет с небес, сверху...
Неожиданно Франкенштейн понял и еще кое-что. Он сам, оказывается, был лишь частичкой грандиозного плана. Как же он заблуждался, когда возомнил себя повелителем этого создания! Никакой он не хозяин и не властелин! Ну и это теперь уже не существенно. Очень скоро он приобретет сына, и тогда все встанет на свои места. Значит, труды его были не напрасны в любом случае.
И в это мгновение сверкнула та самая роковая молния.
Франкенштейн увидел ее, наверное, на миллионную долю секунды раньше, чем она попала в громоотвод, закрепленный на шпиле сторожевой башни. Он почувствовал, когда энергия молнии соединилась с аппаратурой. Она ожила, мгновенно набирая ту невероятную силу Вселенной, которая должна была сейчас наполнить его Творение... его сына через хрустальный диффузор, который Франкенштейн установил в грудной клетке своего создания. Электрические дуги засветились в лаборатории, и аппаратура выполнила свое назначение: теперь жизнь хлынула в тело его сына. И тут, столь же быстро, как и появилась, вспышка энергии снова стала невидимой и исчезла. Глаза созданного сына Франкенштейна вспыхнули искрами.
Из горла Виктора, нет, откуда-то из глубины души, оттуда, где и не может родиться голос, вдруг вырвался ликующий крик:
Он ожил! Он ожил!
Виктор никогда еще не испытывал подобной эйфории: он чувствовал себя так, как, наверное, мог себе это позволить сам Господь Бог в момент сотворения мира. Теперь Виктору стало понятно, что все его самопожертвование не прошло даром. Он достиг того, что оставалось недоступным другим ученым за всю историю существования человечества на этой планете.
Вдруг какой-то шум и треск где-то неподалеку, видимо, внизу, у ворот замка, прервал его блаженное состояние. Снова раздались сердитые голоса, но на этот раз сопровождающиеся звуками расщепляющегося дерева. Виктор подбежал к окну и увидел внизу толпу крестьян с факелами, приближающуюся к замку. Он сразу узнал одного из зачинщиков: им был высокий мужчина в цилиндре. Франкенштейн догадывался, зачем они шли сюда. У него пробежал холодок по спине, он понимал, что претензии этих людей были в общем-то справедливы. Если бы только ему предоставили возможность переговорить с ними, он наверняка сумел бы объяснить им, что некоторые методы его работы были, мягко говоря, нетрадиционными.
Он заметил, что несколько мужчин принесли с собой огромное бревно, обвязанное веревками. Они раскачивали его и били им по воротам. Вот отчего и раздавался такой угрожающий треск. Дерево трещало, однако сами ворота не поддавались и еще держались на петлях, хотя, конечно, долго им не выдержать.
Кто-то из селян завизжал, кто-то начал выкрикивать бранные слова. Нет, Виктору бесполезно объясняться с этой чернью. Им не дано понять всего значения его работы, бесценность его опытов. Следует быть настороже. Теперь в опасности оказалось его собственное творение, его сын! Крестьяне не поймут, откуда он появился и каким образом Франкенштейн сумел его оживить. Для этой толпы его сын не более чем чудовище, олицетворение зла. Ну куда же запропастился его верный друг граф Дракула? Он ведь обязан защищать Виктора, предоставлять ему убежище и всегда приходить на помощь в случае необходимости. Почему его здесь нет? Как мог он оставить Франкенштейна в столь тяжелое время?
Удалось! Победа!услышал он пронзительный голос позади себя.
Франкенштейн резко обернулся и чуть не столкнулся нос к носу с какой-то темной фигурой. Поначалу им овладел ужас, и он, не выдержав напряжения, закричал от страха. И только через несколько секунд узнал в пришельце Дракулу и понемногу успокоился.
Ах, это вы, граф... это только вы,улыбнулся Франкенштейн, радуясь тому, что наконец друг вспомнил про него... Последний из оставшихся у него друзей.
Дракула шагнул вперед и вошел в круг света, созданного электричеством внутри лаборатории. Что-то в его поведении сразу же насторожило ученого. Кроме того, голос его показался Виктору недовольным и каким-то безрадостным, а глаза, которые всегда так тепло смотрели на ученого, сейчас оставались ледяными.
Я уже начал терять веру в вас, Виктор.Затем граф посмотрел на беснующуюся внизу толпу крестьян.Как жаль, что момент вашей победы и выдающегося научного достижения омрачен незаслуженными обвинениями, как разграбление могил и надругательство над трупами.
* * *
Толпа продолжала заполонять улицу. Людей внизу у ворот замка становилось все больше. Они передвигались в ночи, как единый организм, сплоченный общей целью: отомстить ученому. Они до сих пор никак не могли понять, как человек, тем более называющий себя доктором, осмелился совершить такие отвратительные поступки, как осквернение могил. Но никто не интересовался мотивами, побудившими к этому Виктора. Главным оставался факт преступления, которое привело весь городок, в котором издавна царили всевозможные предрассудки, в состояние ужаса. И хотя далеко не всех интересовал сам доктор, но в момент общего горя селяне умели сплачиваться, чтобы сообща отомстить за совершенное святотатство.