Почему? спросила Стеф.
Никто не знает, развела руками Ева. Но я читала об этом в книге.
И ладно, сказала Стеф, отворачиваясь.
Искин выскользнул в коридор. Из кухни наплыл запах тушеной капусты, дальше трое парней на корточках играли в карты, по радио премьер-министр Гольм обещал всемерную поддержку фермерам и сельскохозяйственным предприятиям и призывал сдавать мясо на государственные убойные фабрики. От тусклых лампочек слезились глаза.
У комнаты стоял Баль. В руках он держал бумажный пакет.
Привет, сказал он.
Привет, сказал Искин, которого накрыло острое чувство дежа-вю.
Сейчас, подумалось ему, Генрих-Отто, виновато опуская глаза, попросит его пойти с ним. Как же иначе? Ведь там, в его номере
Я вас видел, сказал Баль.
Искин посмотрел на него снизу вверх, по-птичьи наклонив голову.
Кого «нас»?
Тебя и Стефанию, Стеф.
Баль сказал это так, словно Искин обещал ему никогда, никогда и еще раз никогда не встречаться с его девушкой.
Это сцена ревности? спросил Искин.
Баль задумался.
Нет, сказал он через несколько секунд, я даже рад, что ты, значит, решил Она выбрала хорошего человека. То есть, если бы она была с кем-то другим, то это, конечно, ее дело. Но если ты, то это правильно.
Что ты несешь? вздохнул Искин.
Я ведь с ней не спал, сказал Баль тихо, наблюдая, как Лем ковыряется в замке. Она вырубилась на первом поцелуе. А я, знаешь, не совсем отмороженный, чтобы взять и отодрать бесчувственную девчонку.
Искин подумал, что так, как Баль, добиться проникновенности грубыми словами не может никто, ни один человек. Открыв дверь, он повернулся.
Можешь сказать ей это сам.
Нет-нет! испугался Баль. Я же так Я вот, принес, Он протянул пакет. Ей. Стеф. Вам обоим.
Что там?
Пирожные.
Спасибо, сказал Искин, укладывая пакет на кольца шланга.
Баль посмотрел в конец коридора, и на лице его появилось беспомощное выражение. Генрих-Отто отступил. В глазах его Искин прочитал укор: «Что ж ты не предупредил-то?».
Ну, я это
Баль торопливо шагнул на лестницу.
Пока! донеслось уже снизу.
О причине поспешного бегства Баля гадать не пришлосьот умывальников, белея простыней, к комнате приближалась Стеф. Первой, конечно, она увидела пакет и завладела им, свалив на руки Искину мыльницу и ком белья.
Это что? спросила девчонка, уже сунув нос внутрь.
Пирожные, сказал Искин, проходя в комнату.
Ух ты, круто!
Стеф поцеловала его куда-то в район уха и, зашуршав бумагой, достала из пакета эклер. Оставив белье на стуле, Искин убрал шланг, мочалку и мыло в тумбочку. Нет, поцелуй был приятен. Как всякое выражение признательности. Но, пожалуй, в его обыденности, легкости и заключался перебор.
Стеф.
Да?
Девчонка затолкала в себя весь эклер и вытаращилась на Искина.
Давай с поцелуями поосторожней.
Несколько секунд Стеф жевала, жмурясь от сладости во рту. Потом спросила:
А почему?
Потому чтовыгоню.
Понятно, хорошо, легко согласилась Стеф. А можно чайник поставить?
Можно.
А еще один эклер?
Да.
Девчонка кивнула.
А если не целоваться, то не выгоните?
Не знаю, буркнул Искин, подвигая кровать, а вместе с неювыползающий из-под нее чемодан.
Дно чайника стукнуло о конфорку. Стеф что-то промычала с полным ртом. Искин сбросил матрас к стене. Места стало достаточно, чтобы поместиться на нем вполне комфортно. От матраса пахло прелью. И почему-то совершенно не было мысли, чтобы оставить кровать себе. Вроде правильно, а вроде и не правильно. Если копать глубоко, спящий внизу ставит себя в зависимое положение от того, кто спит выше. Как, например, пес, ночующий на коврике перед постелью хозяйки.
Получается, он похож на такого пса? Ну, нет, не будем углубляться в психоанализ. Просто он все же что-то к ней чувствует.
Обернувшись, Искин посмотрел на танцующую к нему спиной Стеф. Что-то ностальгическое, давнее шевельнулось в груди. Как будто на мгновение прошлое, светлое, не измазанное дерьмом концентрационного лагеря, дохнуло в затылок. Детство, юность, лето, шмели и Лиза Каннехт, скачущая по берегу речки в просвечивающем, воздушном платье
Да, сказал себе Искин, еще мне нужна будет простыня, что сейчас на Стеф. Можно, конечно, обойтись и без простыни, но зачем? Он забыл доски, голые панцирные сетки, тощие, воняющие дезинфекцией одеяла. Стоит ли вспоминать?
Стеф.
Ага, обернулась девчонка.
Повесь одежду сушиться.
Куда?
У подоконника веревка с крючком на гвоздь намотана, видишь?
Ну.
Искин встал у выключателя.
Тяни ее сюда.
Хорошо.
Стеф понадобилось пять шагов, чтобы вручить веревочный конец Искину. Лем встал на цыпочки, пытаясь попасть крючком в бог знает зачем вделанную в стену проушину. Проушина располагалась сантиметров на десять выше шкафа, и крепление веревки внатяг требовало воистину титанических усилий.
Так, помоги, попросил Искин.
Что делать? с готовностью спросила Стеф.
Держи веревку.
Сейчас.
Девчонка попыталась дотянуться до рук Искина. Близость их сделалась опасной. Грудь Стеф потихоньку, с каждым ее движением, с каждым привставанием на носки выползала из простыни. Искин почувствовал возвращение эрекции. А казалось, что у него все в порядке с самоконтролем. С другой стороны, попробуй тут изобрази импотентного, в смысле физиологического влечения, товарища.
Что ты делаешь? спросил он. Не трись об меня.
Высоко, протягивая пальцы, сказала Стеф.
Стул подставь.
Так любой дурак может, заявила девчонка, вновь переходя на «ты». Даже твой Баль.
Да, Баль высокий.
Я знаю.
Стеф подвинула стул к Искину и, хмурая, влезла на него. Схватилась за веревку.
Держишь?
Да!
Искин стукнул локоть об угол шкафа и сорвал крючок в последний момент.
Черт!
А самому подставить стул не судьба? прокомментировала Стеф.
Возможно. Держи пока.
Искин отпустил веревку, сходил выключил чайник, выдувавший пар такими темпами, словно собирался стать паровозом, и подставил второй стул.
Вообще-то руки устают, сказала Стеф.
Баль тоже жаловался, когда мы тебя спасали, Искин взобрался на стул.
Он тоже держал веревку?
Фонарь. Мне светил, Искин зацепил крючок за проушину, думая, не вылетел бы гвоздь из противоположной стены. Отпускай.
Девчонка убрала руки.
Все?
Все.
Он попробовал пальцем струну, наискосок прочертившую комнату. Веревка отозвалась коротким басовитым звуком. Боу-умм.
Остался один эклер, сказала Стеф.
Разделим? предложил Искин.
Ну, да, вздохнула девчонка, ты же ни одного не съел.
Посмотрим.
Искин убрал стулья на место, Стеф перекинула через веревку юбку, блузку и трусики, сдвинула их ближе к окну, чтобы не давали тени на стол.
Да уж, сказал Искин.
Что? повернулась Стеф.
Женское белье сделалось совсем откровенным.
Пфф! Ты будто фильмов не смотрел!
Каких?
Ну, «Странный ангел», «Гермина», «Мое кабаре», «Наследники» с Верой фон Беникен.
Там везде их носят?
Стеф расхохоталась, сложилась едва не пополам.
Их там покупают, как самый-самый писк моды, сказала она, отсмеявшись. А чуть-чуть показывают в «Моем кабаре».
Понятно. Я, видимо, отстал от жизни.
На три года, как минимум.
Кстати, сказал Искин, простыню тоже бы надо высушить. Мне еще на ней спать.
Ой, пожалуйста!
Девчонке оказалось достаточно ослабить край, чтобы простыня, разматываясь, ворохом упала к ее ногам.
Стеф.
В горле пересохло. Юное женское теловот оно. Вот. Искин отступил на шаг, но девчонка тут же сократила расстояние. Высохшие волосы топорщились. Глаза были серьезны.
Да?
Зачем?
Я думаю, если мы переспим, ты меня здесь оставишь, бесхитростно сказала Стеф. Не сможешь выгнать.
Ты же хочешь к морю, сказал Искин.
Это потом, летом.
Ее пальцы принялись снимать с него пиджак.
Так, Искин собрал волю в кулак. Прежде всегоотвернись.
Он отстранил девчонку от себя, хотя, честное слово, еще мгновение, и за себя бы не поручился.
Зачем?
Секрет.
Ты стесняешься? спросила Стеф, покачиваясь стройным соблазном, подергивая плечиками в такт какой-то звучащей в ее голове песенке.
Да, соврал Искин, приседая на матрас. Не подглядывай.
Тогда последний эклер весь мой.
Договорились.
Искин мазнул по девчонке взглядом. С матраса, ох, с матраса на нее лучше было бы не смотреть. Уж очень, очень Он приподнял крышку чемодана и наощупь вытянул оттуда рубашку. Попалась с коротким рукавом. Какая, впрочем, разница?
Еще долго? спросила Стеф.
Нет, Искин подошел к ней сзади. Вытяни назад руки.
Ты что, из этих?
Из каких?
Ну, любишь связывать.
Не люблю, сказал Искин. Я вообще не люблю насилия. Насмотрелся. И наелся. На всю жизнь.
Стеф попыталась повернуть голову.
Нельзя. Потеряешь пирожное, пригрозил Искин.
Ладно, смирилась девчонка. Вяжи.
Она протянула руки, и Лем сначала ловко просунул их в рукава, а потом уже накинул рубашку на плечи.
Вот так. Повернись.
Это что? спросила Стеф, глядя, как он торопливо застегивает пуговицы.
Живот и лобок мелькали в просвете.
Рубашка, голос у Искина дрогнул. У меня в комнате голышом не ходят.
Самую нижнюю пуговицу он застегнуть побоялся. Отступил. Посмотрел. Полы рубашки доходили Стеф до середины бедер. В общем, видно почти ничего не было. Если не скакать. Искин собой даже немного погордился. Потому что устоял.
Девчонка вдруг шмыгнула носом.
Я тебе совсем не нравлюсь?
Глупый вопрос. Нравишься, сказал Искин. Давай пить чай.
А завтра?
Что?
Выгонишь?
Искин сел за стол, кивнул на стул напротив.
Садись.
Стеф подулась, постояла, теребя пуговицу у ворота, но села. Желтые волосяные прядки торчали как рожки.
Чайник, сказал Искин.
Девчонка понятливо вскочила, насыпала Ирминого чаю из пакета, залила кипятком, поставила кружки. Уселась снова, подобрав одну ногу под себя, а коленку второй уперла в край стола, положила на нее подбородок. Вид у нее сделался, как у щенка, ожидающего команды хозяина. Искину стало противно от самого себя. Не просил, а дали в распоряжение чужую жизнь.
Стеф, сказал он, думая, с чего начать. Я сам здесь, наверное, не задержусь. Льготный период проживания в общежитии у меня заканчивается через месяц.
И что? спросила Стеф.
Второе, сказал Искин, если ты хочешь жить здесь, тебе придется бросить свое уличное занятие.
Девчонка повертела кружку, цепляя ее за ручку то одним, то другим пальчиком.
Ты думаешь, что мне нравится спать с кем-то за несколько марок? произнесла она. Просто это все, что мне осталось. Даже за перевозку в мебельном фургоне Ты думаешь, все вокруг все делают за так?
Глаза у нее заблестели. Стеф отвернула голову.
Стеф
Попробуй сам выжить без документов, без денег, без
Девчонка замолчала. Искин подождал продолжения. Не дождался.
Может, тебе стоит вернуться домой? спросил он.
В репродуц-хаус или к папашке моему? У папашки свой репродуц-хаус.
Понятно.
Ничего вам не понятно!
Третье, сказал Искин, когда Стеф тыльной стороной ладони прошлась по глазам и повернула обратно к нему покрасневшее лицо, ты помиришься с Балем. Он, на самом деле, хороший человек.
Только торгуется, снимая девчонок.
Ты его не знаешь.
Ага, хотел сэкономить на мне две марки!
Стеф, ты хочешь остаться?
Стеф вздохнула.
Хорошо, сказала она. Я помирюсь с ним, если увижу. Это все?
Еще четвертое.
О! Еще четвертое! закатила глаза девчонка. А сколько всего у тебя условий?
Этопоследнее, сказал Искин. Возможно, потом я придумаю пятое.
Сейчас, Стеф вытащила из пакета последний эклер и приготовилась его укусить. Все, я слушаю.
Ты никого сюда не водишь.
Последовал кивок. От пирожного осталась половина.
Я серьезно, сказал Искин.
Я поняла, сказала Стеф, слизав крем с губы.
Я поговорю с Финном, он выпишет тебе временный пропуск. Я могу приходить поздно, поэтому тебе придется обживаться самой. Если что, есть вода и концентрат. Мыться знаешь где. Туалет там же, правда, общий, разделение символическое, но кабинок много. Плитку зря не жги. Мои вещи не трогать.
Девчонка, улыбаясь, приложила ладонь к голове.
Да, господин доктор!
Наведи порядок. Найди себе занятие. У меня есть несколько книг, если любишь читать
Не-а, мотнула головой Стеф.
Искин посмотрел в светящиеся радостью глаза девчонки.
Уломала, признал он. Что, довольна?
Стеф вскинула руки (однус недоеденным эклером), как одержавший победу борец.
Да!
Крем брызнул на стол. Искин хмыкнул. Стеф расхохоталась.
Глава 5
Все, пей чай. Мне, вообще-то, уже пора спать, сказал Лем.
Мы можем вместе начала Стеф.
Нет, сказал Искин. Тына кровати, яна полу.
И все равно
Девчонка встала. Искина обмануло то, что она шагнула к белью на веревке, тронула пальцами юбку, потом проверила простыню.
Почти высохла, сказала она, заходя ему за спину.
Пола рубашки обмахнула край стола.
Ну
Искин не договорил. Стеф прижалась к нему сзади, обняла, сладкими губами нашла щеку.
Спасибо.
Искин почувствовал ее тело, ее тепло, низ живота уткнувшийся ему в поясницу, потому что дырявая спинка стула это позволяла. Мгновениеи он оказался свободен, а девчонка вернулась на свой стул.
Вот так, сказала она.
Искину понадобилось секунд пять, чтобы восстановить дыхание. Разозлиться, правда, не получилось. Да и на кого? На себя?
Этов последний раз.
Хорошо, сказала Стеф.
И я весь в креме, Искин потер щеку. Там мыло еще осталось?
Девчонка двумя пальцами, чуть-чуть не соединив их в колечко, показала, сколько.
Думаю, мне этого хватит.
Ой, а можно я первая? вскочила Стеф.
Куда?
В туалет.
Искин вздохнул.
Беги.
Стеф исчезла за дверью. Половинка эклера, лишившегося большей части начинки, осталась лежать на столе. Искин безотчетно сунул ее в рот, принялся жевать. Сладко. Баль купил хорошие эклеры. Проверив, как сохнет простыня, Искин сдвинул ее в сторону и присел у тумбочки. Что я делаю? спросил он себя. Готовлюсь к свиданию с Аннет, нашелся ответ. Вот шланг, вот мыльница. Все очень просто. Завтрасвидание с Аннет, и хотелось бы прийти чистым. Глупо думать, что это как-то связано со Стеф. Яна полу, онана кровати. А то, что представляется, оно пусть себе представляется. Это мозг, это бессознательные видения, розовые картинки, которым не суждено прорасти в реальность.
Почему? Потому что он, Леммер Искин, никогда им этого не даст.
Искин выпрямился, скинул пиджак, переложил из пиджака деньги в чемодан, в маленький незаметный кармашек, снял рубашку.
Что-то стукнуло в дверь, за звуком в комнату влетела Стеф.
Явсе!
За тобой что, кто-то гонится?
Не-а.
Тогда приберись на столе и ложись, сказал Искин.
Можно в рубашке? спросила Стеф.
Можно. Пижамы у меня нет.
А сказку на ночь?
Искин, выходя за дверь, пригрозил пальцем. Девчонка рассмеялась, бухнулась на кровать. Рубашка задралась, мельком показав то, на что смотреть было никак нельзя. Искин выскочил в коридор. Все же слышно, запоздало подумалось ему. Такая мелодрама! Такие страсти! Лучше всяких радиоспектаклей. Поцелуй же меня, мой принц, мой рыцарь! Нет, ты предназначена другому! И, вообще, прекрати ходить на улицу!
Привет, Лем, сказал ему рыжеватый, лысеющий сосед, выглянувший из пятидесятой.
Звали его, кажется, Ханс или Хорст. Или даже Хайнрих. Если не Хольм. Близко знакомы они не были.
И тебе, кивнул Искин.
Сосед раздвинул рыжие усы в улыбке.
Где девчонку откопал?
Родственница.
Искин ускорил шаг.
А что голышом бегает? прилетело ему уже в спину.
Искин обернулся.
Головы нет.
А-а.
Душевой угол был занят, там, переговариваясь, неторопливо мылись две женщины, третья стояла на страже, держала, как и Искин, край простыни, загораживая купальщиц. Шлепали босые ноги, звенела, шипела, билась о плитку вода.