Чем больше Кайенбург говорил, тем сильнее у меня было ощущение, что он и сам себе не верит. Что все эти камни, кости, образцы местной флоры собраны для отвода глаз. Если кто чужой спросит: что это вы везёте? А на самом-то деле
Впрочем, дорогая Хайке, всё это малоинтересно, неожиданно подтвердил Кайенбург мои догадки.
Он мысли, что ли, читает? Ещё не хватало!
Настоящая ценностьвы, Хайке.
Я так изумилась, что забыла смутиться, но собеседника моя реакция вполне устроила. Он самодовольно улыбнулся:
Арийка и носитель древнего дара. Стопроцентная немка с тибетской закваской. Подлинный, не искусственный сплав Запада и Востока. Выбудущее, Хайке. Здесь мы охотимся за мудростью древнего Тибета, за его тайными знаниями. Выживое воплощение всего, что мы ищем.
Я опустила глаза и прижала ладони к щекам так, как будто лицо горело от смущения. Вообще-то я была готова залиться смехом от радости, что задуманный трюк сработал идеально.
Не смущайтесь, Хайке, привыкайте. Немке к лицу гордость! Уверен, что в Германии вас ждёт блестящее будущее.
Гордость, говорите? Я позволила себе улыбнуться, исполненная чувства тайного превосходства. Собеседник одобрительно кивнул.
Знаете, о чём я подумал?
Риторический вопрос. Но я внезапно выпалила:
О грехе. И добавила на всякий случай: Я не знаю. Извините, господин Кайенбург.
Так иногда случается, если хорошенько настроишься на приём информации, она врывается в сознание, а ты даже не можешь понять, зачем она и к чему относится.
Хайке, моя интуиция редко подводит. Выдействительно находка! Да, я подумал, что совершаю двойной грех, когда держу вас в этой тёмной и скучной комнате. Во-первых, надо дать вам возможность проститься с Тибетом, где вы выросли. Уверен: вас обуревают противоречивые чувства, и вам хотелось бы остаться с ними наедине. Во-вторых, преступно занимать вашу умную головку всей этой ерундой и суетой сборов. Будет куда больше пользы, если вы помедитируете лишний раз с уважаемыми ламами или в одиночестве! Так что вы свободны, Хайке, погуляйте!
Я вежливо поблагодарила и зашагала прочь. На тюках с трофеями мне ещё в самолёте лететь бог знает как долго. Прощупаю всё, что получится. Информацияона ведь из вещи, переполненной силой, сама брызжет во все стороны!
Множество послушников вразвалочку таскали к воротам тяжёлые сундуки и огромные, бесформенные мешки. Сундуки были покрыты резьбой и цветными узорами, мешкииз простой холстиныне прорезиненная ткань, не брезент. То есть все эти ёмкости были не немецкими, а тибетскими. Что же внутри? Подарки от лам немцам? За послушниками приглядывали ламы, давали указания. Все вещи складывались у ворот. В монастыре вообще царила излишняя суета: бордовые мантии сновали туда и сюда, заходили в разные постройки, вновь появлялись во дворе.
Мой бывший молчаливый наставник подошёл, заметив меня, и пожелал доброго пути. С ним вместе был довольно важный лама, которому меня, помнится, представили, когда я только попала в монастырь. Этот дружелюбно улыбнулся и сказал по-немецки:
Я еду с вами!
По его интонации чувствовалось, что мой статус с момента нашего знакомства повысился в его глазах. Но что такое он сказал?! Верно ли я поняла его ломаное произношение?
Едете с нами? уточнила я с интонацией человека, получившего приятный сюрприз.
Да!
Очень приятно, что именно вы
Не я один.
Я вопросительно и уже с неподдельной радостью взглянула на своего наставника, но тот, очевидно поняв, о чём речь, отрицательно качнул головой.
Выяснилось, что с нами летит группа лам высоких ранговчеловек двадцать: частьюиз числа прибывших, частьюместные. Все они торопились и суетились. В последний момент, как обычно и бывает, требовалось многое продумать, обсудить, собрать. Привычка сохранять уравновешенность мыслей и чувств помогала ламам: они даже суетились степенно, с чувством собственного достоинства. И тем не менее мысли их были сосредоточены на предметах сугубо материальных. Простых монахов и послушников одолевали любопытство и чуждая просветлению зависть: кому ж не хочется полететь на самолёте и побывать в дальних краях?! Те ламы, что не уезжали, всеми силами старались поддерживать порядок и восстановить атмосферу отрешённой созерцательности. Вряд ли когда-либо их усилия были более тщетными!
Итак, все по уши заняты своими делами. Глубинная, мысленная и чувственная тишина монастыря резко нарушена. Тот самый момент, которого я ждала неделями!
Пользуясь давно полученной привилегией ходить где вздумается, я тихонько вышла за калитку и направилась на любимый зелёный склон, с которого вся территория монастыря открывалась как на ладони. Пусть увидят меня, если спохватятся: вот она, Хайке, преспокойно медитирует. Да и я буду приглядывать за ними.
Я села на траву, привычно скрестив ноги
Ничего удобного для работы с тонкими энергиями я не находила в этой позе и теперь не нахожу. Но следовало демонстрировать приверженность тибетским традициям. Мне этот «лотос» не помогал, однако и не мешал
Время было далеко от условленного, поэтому я настроилась на экстренный вызов.
Дежурила Женька. Мне повезло, потому что Лидочкапри всей моей любви! менее доверчива к собственным ощущениям. Оттого она будет долго прислушиваться и перепроверять, прежде чем ответит. Это важно: она не должна случайно выйти со мной на связь без крайней необходимости. Вот Женьке уверенности не занимать!
Характерное мысленное прикосновение. Ни с чем невозможно спутать это ощущениекогда не ты думаешь о человеке, а человек сам интенсивно думает о тебе. Тем болееесли хочет быть услышанным.
Я давно готовилась к этому сеансу связи, подбирала информацию и образы для её передачи. Несмотря на долгий перерыв в упражнениях, дело быстро пошло. Всёкак в радиообмене: сообщениеподтверждение приёмаследующий информационный блок; сообщениезапрос на уточнениеповторение.
Пока Женька переваривала очередной кусок сообщения, я поглядывала на монастырь: не позовут ли меня назади прощупывала пространство: нет ли за мной наблюдения на тонком плане.
Наконец справились с передачей. С нас обеих, думаю, семь потов сошло: новостей-то у меня накопилось видимо-невидимо! Теперь настала моя очередь задавать вопросы и принимать информацию.
Увы, мне так много не расскажут! Вся жизнь в Лабораторииодин большой секрет. Моя голова напичкала прежними секретами, а уж новых мне знать никак не полагается. Мне ведь что интересно? Ушёл ли Игорь и успешно ли внедрился? Набрал ли товарищ Бродов новых учеников в нашу Школу? Не готовят ли девчонок к внедрению? Последнее я узнаю, когда на связь выйдет новая, незнакомая напарница или напарник. Оставалось выяснить, все ли здоровы и нет ли у кого новостей дома, в семьях. Всё благополучно, если Женька не врёт. У Симы двоюродный брат тяжело ранен, но жив. Девчонки стараются лечить его, хоть расстояние до госпиталя очень велико. У Кати появился ухажёрочень хороший парень, но скоро он опять отбывает на фронт. По умолчанию я догадалась, что Игорь уже где-то далеко, и Женя ничего не знает о нём.
Только я собралась попросить Женю объяснить, что происходит на Кавказе, и вообще показать главные события на фронтах, как заметила Фрица, призывно махавшего мне рукой с порога трапезного корпуса монастыря. Видимо, нас ждёт прощальная совместная трапеза. Пришлось прервать связь, наскоро объяснив, что следующий сеанс состоится опять в непредсказуемое время.
На рассвете вся делегация лам выстроилась во дворе для торжественной процессии. Все были в парадных одеждах, на головахшапки с огромными гребнями. Сопровождающие монахи держали курительницы, щедро овевая процессию благовониями. Выстроился целый оркестр: глубокий, душу пронимающий насквозь голос труб мешался с глухими ударами барабанов и полной какафонией каких-то струнных инструментов, флейт, колокольчиков. Среди прочего можно было разглядеть рожки из человеческой кости и белые человеческие черепа, по которым ударяли колотушками. Ламы и монахи протяжно пели низкими грудными голосами с витиеватыми модуляциями.
Ждали нас. Немцы как ни в чём не бывало пристроились к веренице лам сзади. Меня же кто-то из лам выхватил из толпы, едва не на руки подняв, и засунул в самую середину своего жёлто-бордового отряда. Моих новых «соплеменников» это ничуть не обескуражило. Значит, была заранее такая договорённость.
Ламы и монахи пели гимны, я запела вместе с ними, как обычно, на ходу разбирая непонятные, бессмысленные слова или заменяя их похожими звуками. Процессия двинулась. По-моему, впереди несколько человек несли длинные расшитые флажки.
Приподнятое состояние торжественного, «праздничного» транса быстро передалось мне. Я не видела причин сопротивляться, однако и до беспамятства погружаться не собиралась. Я решила, что ламы намерены с ритуальными песнопениями загружаться в самолёт. Это меня слегка позабавило. Я даже представила, как немцы, плетясь в хвосте шествия, уговаривают себя сцепить зубы и перетерпеть церемонию до конца, дабы не обидеть своих экзотических союзников.
Между тем, не успели мы выйти за ворота, ламы на ходу одели меня в белый шёлковый балахон, тонко расшитый белого же цвета нитями. Наружу торчала только голова. Ну и руки при желании можно выпростать.
Получилась интересная диспозиция: ямаленькая, в светящемся от белизны балахоне, с ёжиком льняных волос, выгоревших под горным солнцем, не успев отрасти, и высоченные в своих жёлтых шапках-гребнях ламы плотно окружили меня со всех сторон. Гимныгромче, благовониягуще. Определённо я оказалась в центре некоего ритуала. Если б на меня была возложена роль маленького Будды, то, вероятно, меня бы торжественно несли на носилках. Но нет, я топала своими ножками.
Всё тем же неторопливым, торжественным шагом, каким начали движение, мы пересекли ущелье и стали подниматься на его противоположный склон.
Ламы аккумулировали мощную и чистую энергию, которой всё прибавлялось. Ни с чем не спутаешь: сейчас мы имели дело с Великими энергиями Светлого спектра! Что там происходит с немцами, пока не прощупывалось. Только чувствовалось, что они принимают ситуацию как должное, не нервничают и не злятся на проволочки с отъездом.
Среди неопрятного густого кустарника на крутом склоне внезапно обнаружился зиявший чернотой вход в пещеру. Один за другим все входили, не нагибаясь.
После ослепления темнотой глаза стали привыкать. Кроме того, в пещеру внесли горящие факелы. Все сопровождавшие процессию остались снаружи; смолк шумный оркестр, огорошив внезапной тишиной. Внутри пещеры оказались только двадцать избранных лам, двадцать немцев, членов экспедиции, да я.
Впервые в жизни яв пещере, но, к счастью, не впервыепод землёй! Спасибо искусственным «пещерам» метро: оказавшись в настоящей, я не была сражена наповал и деморализована. А «соплеменники», кажется, даже поглядывали на меня с гордостью: вот какая стойкая и выдержанная ариечка!
Пещера оказалась огромной и в ширину, и в высоту. Её своды терялись в непроглядном мраке, а посередине изгибалась чистая, светлая от факельного огня река. То расширяясь, то сужаясь в каменной породе, она образовала небольшое озерцо в самой просторной части пещеры.
В пещере царил холодкак в леднике.
Мы осторожно двинулись по камням, справа от озерца по крепкому деревянному мостику перешли реку и углубились в более узкую часть пещеры. В свете факелов в прозрачной речной воде мелькнули некрупные рыбы, покрытые белой кожей вместо чешуи.
Ламы не переставали петь, но в пещере они делали это совсем тихо. Лишь эхо причудливо и таинственно подпевало нам, множа голоса.
В тёмном закутке пещеры у отвесной стены обнаружилась лестница. Самая обыкновенная металлическая лестница, по какой высотники залезают на заводские трубы. Откуда она здесь?! Вела она между тем в совершенно необыкновенный «тоннель». Узкая вертикальная шахта косо уходила вверх, насколько хватало света факелов.
Уверенно взявшись за холодный металл, ламы, что шли первыми, первыми полезли вверх. Остальныеза нимикаждый в свой черёд. Всё в тех же нарядных одеждах и шапках. Жаль, я не знала тогда сложного слова «фантасмагория», ибо зрелище было именно фантасмагорическим! Пение стало ещё более тихим и каким-то жалобным, и всё же светлая энергия не покидала нас.
Сколько по времени мы лезлине знаю. Я считала ступени и впоследствии, помнится, даже передала их количество во время сеанса связи, но, едва передав, выкинула из головы цифру. Руки и ноги двигались спокойно, размеренно, лёгкий транс предотвращал и усталость, и панику от мысли, какой же глубины тот колодец, что остаётся под тобой.
Долго ли, коротко ли, наступил момент, когда мы увидели свет над головой. Карабкаться вверх по лестнице становилось между тем всё труднее. Впервые в жизни я поняла, что это за ощущение, когда тебе не хватает воздуха. Ну то есть как «впервые»? Был же ещё случай с остановкой сердца. Но тогда всё произошло стремительно, сразу началось отключение сознания, умирание. А тути не умираешь, и не дышишь как следует. А надо продолжать тащить своё тело всё выше Бедный отец! Бедный Николай Иванович! Того и другого эти мучительные ощущения подстерегали и в обычной жизни на каждом шагу Вверху и внизу я слышала тяжёлое прерывистое дыхание десятков людей. Весь колодец наполнился, как плеском воды, этим дыханием.
Тем не менее мой наглый молодой организм и к этой ситуации как-то приспособился, я вскоре забыла о нехватке кислорода и перестала её замечать. К тому же настал конец нескончаемому подъёму. В расширявшемся с каждым шагом проёмесвет дня, белая пелена тумана, и один за другим мы повылезали на покатый склон, покрытый снегом. Свет от снежной вершины, где мы оказались, яркий, слепящий. Но ни солнца, ни неба над намиодин влажный туман. Сразу пробрало ледяным ветром и промозглым холодом. Хорошо, что вернувшееся медитативное состояние отчасти согревало изнутри.
Теперь мы стояли полукругом, с видом на покрытые снегом склоны и незнакомую долину внизу. Ламы распелись звонко и вольно. Мы купались в море энергии. Только немцы выглядели среди всего этого света серыми воронами: их не выталкивало из круга, но для Великих энергий они оставались непроницаемыми.
Я же задавалась вопросом: как получается, что ламы, такие просветлённые, якшаются с фашистами? Ответа не находилось. А если припомнить покои для тайных ритуалов, наполненные совсем другой энергетикой, то можно было окончательно запутаться. Зато такие аналитические упражнения служили прекрасным отрезвляющим средством от любого тибетского транса.
Церемония окончилась совершенно неожиданно для меня, поскольку не было какой-то особенной, заметной «точки». Просто ламы прекратили петь, смешали строй и стали разоблачаться. Они поснимали свои парадные шапки и положили их в котомки, а в одеяниях так и пошли дальше: куда ж их денешь? Но с меня стащили белый балахончик и тоже убрали в котомку.
Впоследствии я пыталась узнать, что за ритуал проводили ламы с моим участием. Но бывшие члены экспедиции объяснили только, что эта церемония была разработана специально для дня нашего отлёта, прямых аналогов ей нет. В чём заключалась моя роль? Не имею понятия: не было каких-то особых ощущений, кроме лёгкого трансового «похмелья».
Итак, неожиданно быстро мы собрались и двинулись в дальнейший путь по неприметной каменной тропе. Тропа, удачно прикрытая скальными выступами, оставалась свободной от снега, хотя кругом он лежал. Извиваясь, она вела нас от вершины горы вниз по склону, обращённому к новой, незнакомой долине. Если в долине с монастырём зеленела изумрудная трава, росли леса, встречались густые заросли кустарников, то здесьнасколько хватало глазперед нами лежало безжизненное жёлто-бурое ровное каменистое плато.
Похоже, немцы не знали дороги, так как ламы уверенно шагали по тропе впереди. Я больше не требовалась тибетцам, а по тропе, покрытой то ледком, то осыпями, шла не слишком уверенно, поэтому скоро оказалась в хвосте процессии, среди «своих». Едва заметно вечерело. Неужели не доберёмся до равнины засветло?! Немцыто один, то другойпоглядывали на меня с возраставшим сочувствием. Глаза их в эти минуты становились даже добрыми. Вскоре я споткнулась на очередной осыпи, и Фрицсамый мягкосердечный в отрядеспросил прямо:
Устали, Хайке?
Вообще-то запаса выносливости мне хватило бы ещё надолго, но было любопытно, что он станет делать, если я подтвержу, что устала, и я кивнула.
Тогда полезайте ко мне на закорки! решительно заявил Фриц.
Наклонившись, он ловко подхватил меня и устроил у себя за спиной, как рюкзак. Довольно удобно! Если бы ещё прикосновения немцев не казались мне такими же отталкивающими, как их запах!