А для чего, по-твоему, мы здесь? Коган обвел рукой стены. После того, как нас, так сказать, разоблачили Очевидно, что иностранный доктор-жид и беглый конюх, подозреваемые в похищении царевны, вряд ли могут надеяться на что-то другое. Тебя я в расчет не беру, поскольку у тебя теперь что-то вроде иммунитета. Кстати, мне не показалось? Тот блаженный действительно пел Цоя?
Ярослав кивнул.
Интересно Коган нахмурился. А ты обратил внимание, что местный начальник
Сарыч, поспешно сказал Ярослав.
Именно.
Коган хмыкнул. Федорович, конечно, бывает крут, но я представить себе не мог, что однажды он будет пытать меня в подвале
Странно, пробормотал Ярослав. Мы встречаем в прошлом людей, которые выглядят точь-в-точь, как наши современники, и сами оказываемся в чьих-то образах
Кроме тебя, напомнил Коган.
Тот сумасшедший, Ярослав наморщил лоб, он что-то такое говорил Про схизму, расщепление сознания И что реальность, на самом деле одна и та же, что времени нет
Ты про этого поклонника Цоя?
Ярослав помотал головой. Он рассказал Когану про семинар в клинике психиатрии и теорию Хронина.
Теперь мне кажется, что он вовсе не был сумасшедшим, признался он.
Вполне возможно, признал Коган. А ты его здесь, случайно, ни в ком не признал?
Нет.
Жаль, Коган прислонился к стене и прикрыл глаза.
В это время из коридора послышалось лязганье затворов и следом гулкие шаги.
Заплясали отблески факелов на стенах, напротив решетки появился их прежний знакомыйМуха, в сопровождении двух давешних палачей.
Не спится? поинтересовался он, вглядываясь сквозь прутья. Ну да, вы ж голодные, небось.
Лязгнул засов, один из палачей поставил на пол кувшин и положил рядом два ломтя хлеба.
Нас, вообще-то, трое, заметил Ярослав. Из всех встреченных местных, Муха казался ему наиболее адекватным.
Было трое, согласился тот. А остается двое.
Как это? насторожился Ярослав.
А так! Муха развел руками. На божьих людей нет закона! Посему, давай-ка ты, братец, ступай с богом, на все четыре стороны. Неча казенный харч на тебя переводить.
То есть какна все четыре стороны? Ярослав не верил своим ушам. А они (он кивнул в сторону Когана и Михалыча) как же?
То не твоя забота, отрезал Муха. Сказано тебя ослобонитьвот и гуляй себе. А то ить боярин и передумать может.
Я останусь! набычился Ярослав, но Коган тронул его за плечо.
Не выдумывай, быстро сказал он вполголоса. Если тебя действительно выпустят, постарайся найти Ирину. В любом случае, на свободе у тебя больше шансов что-то предпринять, чем здесь. Иди!
Так что, человече божий? усмехнулся Муха. Идешь, али остаешься?
Иду, угрюмо сказал Ярослав.
Ну, вот и добре, кивнул Муха.
Всю дорогу Ярослав ожидал подвоха. Когда они вновь оказались в комнате допроса, сердце его предательски екнуло.
Однако, они миновали её, прошли по короткому коридору, вышли в караулку, полную стрельцов, и воттяжелые деревянные створки распахнулись и Ярослав оказался на улице.
И что, это всё? тупо спросил он.
А чего ж тебе еще надо? дьяк ухмыльнулся. Давай, проваливай! Да смотри, держись подальше отсюда!
С этими словами он захлопнул дверь.
Ошарашенный, Ярослав потоптался на месте, оглядываясь по сторонам. Он узнал соборную площадь, которую видел мельком накануне. Солнце уже клонилось к закату. Над ним звенели колокола Благовещенского и Архангельского соборов, возле которых собирался народ. Помедлив, Ярослав неуверенно зашагал в сторону ближайшего из них.
Глава 17
***
Проснись, царевна!
Ирине показалось, что она только сомкнула глаза, как кто-то уже будил её.
Вставай, Ксения, царь-батюшка к трапезе тебя видеть желает!
С трудом сев в постели, Ирина уставилась на Авдотью, взволнованно тормошившую её за плечо.
Чем бы отбелить ей зубы?
Поспеши, царевна, завела та своё.
Погоди, Ирина помотала головой, разгоняя сонную одурь. Что за спешка? Сколько вообще времени?
Авдотья заморгала. Вечер уже! Ужинать пора.
Ирина вздохнула. Ужинать, так ужинать. Вообще, поесть бы не мешало. Встав с кровати, она воззрилась на целую галерею платьев, сарафанов, кокошников, рубашек и прочей одежды.
Что это?
Так, царевна, царь-батюшка за стол свой зовет, нарядиться нужно!
Я это до ночи перемерить не успею, пробормотала Ирина.
Она не могла отвести глаз от переливающихся камней, которые украшали платья. Количество драгоценностей на одеждах превышало все разумные границы. Некоторые уборы выглядели доспехами из сверкающих бриллиантов.
Она провела рукой по ярко-зеленым изумрудам, размерами с грецкий орех, украшавших узоры на платье с рисунком павлинов. Золотые перья хвостов заколыхались под ее ладонью, словно живые.
Да что же тут примерять-то! вплеснула руками Авдотья.
Оказалось, что большая часть разложенных одеяний предназначены для надевания друг на друга.
Ирина едва успевала поворачиваться, продевая руки в очередные рукава и прорези.
Авдотья что-то подвязывала, скрепляла, поправляла, не переставая нахваливать при этом какую-нибудь ферязь или епанчу.
Хватит! взмолилась Ирина, когда она попыталась надеть на её голову очередную шапочку с лентами. Дуня, честное слово, если ты еще хоть что-то на меня напялишь, я уже с места не сдвинусь! Пошли уже!
А как же украшения?! изумилась Авдотья.
При виде массивного жемчужного ожерелья и серебряной диадемы с топазами Ирина застонала. Авдотья тем временем проворно доставала из ларца перстни и серьги.
Остановившись перед высоким в полный рост зеркалом, Ирина затаила дыхание.
«Я похожа на новогоднюю ёлку»промелькнула мысль в голове.
Вторая была: «Какая жалость, что телефон разряжен и нельзя сделать селфи!»
Идём! сказала она вслух.
***
У распахнутых дверей собора толпился народ. Ярослав плотнее запахнул тулуп и ссутулился, стараясь не слишком выделяться на фоне местного люда, но на него мало кто обращал внимание. Судя по одежде, здесь собрались люди самых разных сословий. Ближе ко входу стояли, очевидно, люди зажиточные, в добротных шубах с пышными меховыми воротниками. Женщины в высоких кокошниках и лисьими хвостами на плечах.
За ними топтались мужички в поношенных тулупах, перехваченных веревками. Вдоль стен собора сидели нищие в лохмотьях, многие были калеками.
Кое-где мелькали красные кафтаны стрельцов. Стараясь держаться от них подальше, Ярослав оказался перед самым входом. На него дохнуло теплом, запахом ладана и воска.
Внутри собора ярко горели сотни свечей на подсвечниках и огромных паникадилах. Откуда-то сверху раздавалось многоголосое пение, протяжное и переливчатое.
Он обратил внимание, что мужчины и женщины стояли раздельнопо правую и левую сторону от центральной части, которая была пуста. В глубине виднелся аналой с возложенной на него иконой.
Ми-и-ром Господу помолимся! провозгласил дьякон раскатистым басом.
Окружающие степенно крестились и кланялись в пол.
О великом господине и отце нашем, святейшем патриархе Иове, о всем причте и людех, Господу помолимся!
Ярослав вздохнул, закрыл глаза и попытался привести мысли в порядок. Куда теперь идти? Что делать? Где искать Ирину? К дворцу его, понятное дело, не подпустят на пушечный выстрел. Попробовать найти какой-нибудь кабак? Так денег нет. Может, тут, при храме есть какая-то ночлежка для бездомных?
Кто-то тронул его за плечо.
Братан, свечку к иконе передай!
Коротко стриженый плотного телосложения паренек в кожаной куртке протягивал ему свечу.
Ярослав машинально принял её и уже хотел передать дальше, когда запоздалое осознание вдруг обожгло его.
Обернувшись, он уставился на скалящегося лохматого бородача в полушубке, подмигнувшего ему.
Ярослав перевел взгляд на свечку в своей руке. Ровная, гладкая. Он поднес ее к носу. Парафин!
Что, блин, это было?!
Он снова посмотрел на бородача. Тот, ухмыляясь, опять подмигнул ему и кивнул в сторону выхода.
Ярослав неуверенно двинулся за ним. Они вышли из собора, но бородач не стал останавливаться, а уверенно зашагал дальше. Помедлив, Ярослав двинулся за ним. Они миновали площадь и свернули на улицу, вдоль которой высились высокие терема. Под ногами была раскисшая грязь, тянуло вонью.
Бородач остановился напротив узкого переулка между двумя двухэтажными домами, поджидая Ярослава.
Кто ты? спросил его Ярослав.
Он оскалил редкие зубы в улыбке.
Друг!
Ярослав показал ему свечу. Откуда ты это взял? Ты тоже из будущего? спросил он растерянно.
Идём! сказал бородач вместо ответа. Тут недалеко!
Он повернулся и зашагал в темноту переулка. Ярослав сделал несколько шагов и остановился. Куда он его, в само деле, ведет?
Идем! настойчиво повторил бородач, обернувшись.
Ярослав открыл рот, чтобы потребовать объяснений, но затылок вдруг словно обожгло кипятком, перед глазами вспыхнули искры, и он погрузился в темноту.
***
Трапезная впечатляла своими размерами. Огромная зала, залитая светом масляных светильников и множества свечей.
Т-образный стол ломился под весом массивных золотых и серебряных блюд, на которых возлежали рыбины исполинских размеров, монументальные караваи, горы пирогов, дымящиеся супницы, судки с горками икры.
Во главе стола, под сенью икон восседал царь, облеченный в расшитые золотом одежды.
Чело царя омрачала тень, он, казалось, не слышал провозглашаемых в его честь здравиц, не сводя глаз со стоявшего перед ним вместительного кубка. Изредка его взгляд сосредотачивался на ком-то из сидящих за столом и тогда царь хмурился еще больше, беззвучно шевеля губами, не то разговаривая сам с собой, не то шепча молитву.
На вместительном золотом блюде перед ним лежал одинокий ломоть серого хлеба.
По правую руку от царя сидел Федор, царевич. Он выглядел более радостным, улыбался, выслушивая застольные речи, и с видимым аппетитом налегал на осетра.
Царица, сидевшая по другую сторону, ела мало, почти не поднимая глаз от тарелки, украдкой бросая тревожные взгляды на супруга.
Ирина осторожно отщипнула кусок пирога. Начинка оказалась тоже рыбной. Поначалу ее шокировало отсутствие вилоквсе, что было на столе, за исключением супов, ели с помощью рук. Салфетки также не входили в сервировкувместо них стояли серебряные чаши с водой и травами.
Кроме царской семьи, занимавшей головной стол, за трапезой присутствовали гости.
Напротив Ирины расположился дородный седоватый мужчина с ухоженной, аккуратно подровненной бородой. Драгоценных камней на его одежде было едва ли не больше, чем у неё. По другую сторону от него вгрызался в пирог уже виденный ею ранее Симеон Никитич. Занимавший место рядом боярин помоложе, с курчавой бородой и озорным лицом, ловко орудовал ножом, расправляясь с рыбиной, лежащей перед ним. Сидевший за незнакомым Ирине боярином Басманов, выглядел мрачным, и то и дело прикладывался к кубку.
Дозволь поднять чашу сию за твоё здоровье, государь! обратился к царю старший боярин, подавая знак виночерпию наполнить её. Многая и благая лета царю нашему Борису Федоровичу Годунову!
Царь безучастно кивнул, казалось, мрачнея еще больше от раздавшегося многоголосья здравиц в его честь.
Мама, шепнула Ирина царице, а кто это?
Та глянула на неё плохо скрываемой тревогой. Неужто и князя Мстиславского не признаешь? Ох, лишенько
Ах, точно! Вспомнила! невозмутимо соврала Ирина.
Царь поднял руку и крики стихли.
Благодарствую, Федор Иваныч, за пожелания твои, глухо произнес он. Дай Господь и тебе здравия и лет долгих, на благо государству нашему и во славу Божию.
Что же ты печален, государь? Мстиславский качнул головой. Разве повода нет для веселья? Дочь твоя, царевна наша, обрелась в целости, жива-здорова.
За то еще не раз возблагодарю Господа, отозвался царь. Что же до веселья, то до него ли сейчас? Многие яства здесь зрю, а что у простых людей на столах? Сколь от голода полегло за год минувший? Обещался рубаху последнюю с народом моим разделить, а ныне хлеба им вдоволь дать не могу!
То не твоя вина, государь! заметил Симеон. По твоему приказу многие пуды зерна розданы были, да перекупщики, окаянные, обманом да хитростью народ твоих милостей лишили. Мы уж, конечно, поймали некоторых, да за ниточки потянули, кои в терема высокие тянутся
Ирина заметила, что при этих словах Симеон бросил пристальный взгляд на Мстиславского.
То мне ведомо, произнес Годунов. И слово моёвсякого, кто хлеб скупает и прячет ждет воздаяние правое и нелицеприятное!
Стольник! окликнул он юношу, почтительно застывшего в нескольких шагах от него. Отнеси каравай сей князю Шуйскому, сказывай-де, царь Борис тебе шлет, от царского стола!
Да уж этот-то сожрет, не задумываясь, усмехнулся курчавый. Даром что амбары зерном забиты! Небось, потому и носа ко двору не кажет.
Грех то на человека наговаривать, сурово заметил Мстиславский. Хворает Василий Иваныч, опять подагра разыгралась.
Эка беда! посочувствовал Симеон. Может, дохтура прислать князю? Есть у меня один, в Тайном приказе, из земель швейских.
Ты шутки свои приберег бы для смутьянов, огрызнулся Мстиславский. Мы с Василием за царя Бориса под Кромами свою кровь проливали, пока ты тут блаженных да убогих ловишь!
Эва, проливали! То-то гляжу, рожа у тебя лоснится, что тот блин! Полторы избы штурмом взять не смогли, Самозванцу утечь позволили, да еще похваляетесь этим перед царём!
Мстиславский вскочил на ноги, побагровев.
Прошу слова твоего, государь! Невместно мне выслушивать брехню собачью от пса сторожевого!
Сядь, Федор Иваныч! властно проговорил царь. А ты, Семён, не твори распри за столом с тем, кто хлеб с тобой преломляет.
Симеон почтительно склонил голову, однако на губах у него играла усмешка.
Про то ведомо тебе, великий государь, заговорил Мстиславский, глядя в упор на Симеона, что бились мы до последнего под Кромами, и, кабы не предательство людишек служивых, да Юшки Беззубцева, сына боярского, вероломно в спину нашим полкам ударившего, взяли бы мы Кромы, и самого самозванца в цепях в Москву бы привезли. Однако, всюду изменаи те, коих сегодня преданными слугами почитаешь, завтра переметнуться готовы! И за то, государь, спросу надлежит быть с Симеона Никитича, понеже он сыском ведает!
Ирина насторожилась. Беззубцев, Беззубцев Где-то она слышала эту фамилию!
Про предательства ты верно молвил, Федор Иваныч, процедил Симеон, самая смута сия чьим-то умыслом черным учинена, на подворьях боярских
Или же в подземельях приказа Тайного, где только тебе единому ведомо, что творится А может, и не токмо тебе?
Хватит! раздраженно оборвал их Годунов.
Он выпрямился и Ирина обратила внимание на лихорадочный блеск в его глазах.
Истинно речет псалмопевец, проговорил он, Друзи мои и искреннии мои прямо мне приближишася и сташа! Воздающии ми злая возблагая оболгаху мя, зане гонях благостыню
Он порывисто схватил кубок, сделал глоток.
Ныне здесь перед глазами моими грызетесь друг с другом, и клянетесь мне в верности, а сами лишь о своей выгоде печетесь! Местничаете, собачитесь, бороды один другому по волоску повыдирать готовы!
Он тяжело дышал, грудь его ходила ходуном. Царица смотрела на него с тревогой.
Гришку Отрепьева, расстригу окаянного, на чьем подворье воспитывали? несвязно продолжил он. Романовы, иже мне в верности клялись, сию змею на груди моей согревали! И ныне, чую ведь, вашими трудами самозванец этот силу набирает! Чего же вы хотите, лукавые?!
Разговоры разом смолкли, воцарилась звенящая тишина.
Мстиславский кашлянул.
Не прав ты, Борис, проговорил он. Нет в том вины нашейза появление самозванца сего с польских панов спросони его русским царевичем объявили, и войско дали. А за Гришку поговаривают, будто и не он это вроде, будто видели его при дворе царевича самозванца, то есть.
Кем же ему быть тогда? подал голос доселе молчавший Басманов. Откуда взялся самозванец сей? Иные сказывают, в Угличе не настоящий царевич убит был
На этот раз тишина была гробовой. Казалось, вокруг Басманова образовалось мертвое пространство.
Ты соображаешь, что перед лицом государева мелешь?! наливаясь вишневым цветом прохрипел Симеон.
Ты за то не меня к ответу призывай, а Ваську Шуйского! огрызнулся Басманов. Кто, как не он в Углич ездил?