Я скромно улыбнулся, полностью погружаясь в сборку второго экземпляра микроЭВМ, время от времени выныривая на поверхность обычной жизни. Набрасывал на листочке схему дискеты («Тут вот защитная такая шторка открытой области корпуса А этоя вот так, сбоку, обозначуантифрикционная прокладка В этом вот уголкема-аленькое окошко такоедля определения плотности записи»). И сам дисковод, то бишь НГМД начертил, коряво, правда.
На большее пока не решался, и без того засветился по полной, а судьбы вундеркинда я себе не желал. Все эти юные дарования, гении-малолетки вызывают у публики опасливое, даже болезненное любопытство, как уродцы из кунсткамеры. Ребенок, который вместо игры в догонялки штудирует учебник физикиявное отклонение от нормы. Интерес к нему будет, а доверие?..
Поморщившись, я погладил щекузуб давал о себе знать. Он еще на Новый год заныл, стоило мне надкусить холодный мандарин. Цыкая, я потрогал больное место кончиком языка, нащупывая дырочку. Только этого мне еще и не хватало! Воображение тут же представило все в краскахзловеще ухмылявшегося стоматолога с орудием пыткибормашиной, холодно поблескивавшей никелем. Вот он надевает маску на рот, чтобы больному не был виден садистский оскал, жмет ногой педальи противнейшее жужжание скоро заполнит весь череп, пронзит острой, невыносимой болью А шприца с обезболивающим и близко нет!
Парадокс: у постороннего я могу инфаркт замедлить, а себе даже зуб паршивый залечитьникак. Опыты на себе я ставилвавку удалял на ноге, порез на руке. Однажды расхрабрилсярешил камни в желчном пузыре растворить. Боль такая приступила, что я рычал и потом исходил. А вот зубы лечить не бралсяслишком они близко к мозгу. Задену еще
Вполне допускаю, что самоисцеление для меняпустяк на самом-то деле, просто я не умею лечить иначе, чем руками.
Я задумался, неосознанно трогая больной зуб кончиком языка. Может, еще один опыт поставить? «Зарядить» воду.
Оставив паяльник, я решительно протянул руку к большому блюду с парой стаканов и бутылочкой «Боржоми». Набулькав полстакана, взял его в руки.
Годами я отбрыкивался от подобного эксперимента. Не потому, что боялся, просто неприятно уподобляться Чумаку и прочим «биоэнергоинформационным фрикам». Но я-то целитель настоящий! Вдруг да получится?
Пожав плечами, я обнял стакан ладонями, будто грея, и чуть напрягся, напитывая минералку своей энергией. И снова покривился, уже не от боли, а от незнания. Юзать юзаю, а как я эту самую энергию вырабатываю, как в ход пускаю, лечу какпонятия не имею.
Набрав воды в рот, пополоскали проглотил. Посмотрим, что выйдет Поболтав минералкой в стаканеоставалось больше половиныя поискал горшки с цветами, чтобы вылить, не нашел, и выглянул на крыльцо. Около ступенек, в позе усталого сфинкса возлежал Джульбарс, здоровенная дворняга. Взгляд собачьих глаз был тускл, да и вела себя животина вяло.
Заболел, псина без бензина? спросил я с сочувствием. Пес лишь хвостом шевельнул. Недолго думая, я вылил «живую воду» в относительно чистую собачью миску. Эффект оказался неожиданнымДжульбарс резко встрепенулся. С трудом поднявшись, он жадно нюхнул водуи сразу заработал языком, лакая, а потом еще долго гремел посудой, вылизывая все до капли. Воззрился на меняи преданно завилял хвостом.
Выздоравливай! сказал я и вернулся в дом.
Часа два мы с генералом просидели в гостиной, ударными темпами собирая микроЭВМ и захламляя большой стол, как вдруг Револий Михайлович встрепенулся.
Так рано ж еще пролепетал он, медленно привставая со стула.
Недоумевая, я глянул на него, а затем посмотрел за окно. Во двор плавно въезжал громадный приземистый «ЗиЛ», бликуя зеленоватыми пуленепробиваемыми стеклами. Генерал растерянно покрутил головой, словно озорник, боящийся родительского гнева.
Я намусорил, я и уберу, успокоил его, откладывая дымящийся паяльник и делая вид, что ничего не понимаю. В сыновней почтительности Суслова-младшего доминировали вынужденное послушание и робость перед строгим отцом. Но не демонстрировать же мне свой житейский опыт! Приятно это будет Револию Михайловичу? То-то и оно.
Со двора донеслись громкие голоса, дверь распахнулась, и в гостиную шагнул высокий сухопарый человек с тонкими чертами умного лица. Быстрый и острый взгляд его светлых глаз за толстыми линзами очков вызывал ощущение неуюта.
Доброго дня, Револий, проговорил Михаил Андреевич Суслов, по-горьковски окая. Стащив на ходу тяжелое пальто с каракулевым воротником, он передал его на руки сыну. У нас гости?
Михаил Андреевич снял папаху-пирожок и длинными худыми пальцами пригладил непослушную белую прядь.
Здравствуйте, молодой человек, сказал он церемонно, не меняя бесстрастного выражения на худом лице с высокими скулами, малоподвижном, словно каменном. Я встал.
Здравствуйте, Михаил Андреевич, сказал вежливо, как мальчик из хорошей семьи, и тут же все испортил, добавив простовато-местечковое: Извините, что насвинячил
Суслов даже не улыбнулся. Вопросительно повел бровью и с облегчением приземлился на скрипучий венский стул. Я тоже присел.
Это Михаил Гарин, храбро вступил генерал, он участвует в смотре научно-технического творчества молодежи на ВДНХ. Лауреат!
Я с сомнением посмотрел на Револия Михайловича, а Суслов-старший обратился ко мне:
Тёзка, значит? Повернувшись к сыну, он проговорил: Извини, что помешал прогрессу. Сердчишко забарахлило, пришлось уйти пораньше. А Борис Александрович сюда сразу, на свежий воздух
Плотный, налитой здоровьем начальник охраны, стоявший у дверей, наметил улыбку.
Тогда закругляемся, Миша, бодро сказал генерал. Тем более, обедать пора. Полпервого уже!
Пожалуй, поддакнул Михаил Андреевич, сдержанно кивая.
Я отнес недоделанный «Коминтерн-1» в «генеральскую» комнату и стал аккуратно складывать детали в картонную коробку, исподволь наблюдая за Сусловым.
Оказалось, что ничего общего у этой исторической личности ни с парадными портретами, ни с плохонькими фотографиями не имеется. Передо мной сидел пожилой, усталый человек, обладавший огромной властью, но ничего не взявший для себя.
Либеральные газетенки из себя выходили, высмеивая Суслова, обзывали его «серым кардиналом» и «человеком в галошах» за привычку носить грязевики в дождливую погоду. Раз уж не воровал человек, не подличал, то хотя бы над его старомодностью поиздеваться! А по мне, так с Михаила Андреевича хоть «икону стиля» пишистрогий темный костюм сидел на нем идеально, рубашка безупречно свежая и отутюженная, в манжетах золотые запонки с русскими камушками, и галстук хорошо подобран.
Пожилой джентльмен из старинного рода. Даже таклорд.
Суслов-младший с начохраны удалились, и «тёзки» остались одни.
Комсомолец? поинтересовался Михаил Андреевич, поворачивая ко мне седую голову.
Конечно, ответил я и не удержался, похвастался зачем-то: Все лето провел в стройотряде, на ударной комсомольской.
Молодец! одобрил «серый кардинал». Студент?
Школьник. Девятый класс.
Не думаю, что моя персона вызывала у собеседника большой интерес. Просто Суслов пользовался возможностью «сходить в народ», пообщаться с низами.
Линию партии поддерживаешь и одобряешь? продолжил Михаил Андреевич. В его голосе чувствовалась этакая рассеянная снисходительность. Ла-адно
Я медленно выдохнул и признался честно:
Не совсем.
Суслов неподдельно удивилсяи встрепенулся, как гончая, учуявшая волка. Взгляд его стал зорким, а веки дрогнули, нагоняя прищур.
Вот как? медленно проговорил он. И в чем же у комсомольца Гарина разногласия с политикой партии?
Я оставался спокоен. Мои слова вовсе не были оговоркой, я сознательно нарушал правила игры. Если Михаилу Андреевичу хватает общения с молодежью в стиле «Будь готов! Всегда готов!», то мне этого мало.
Усилием воли «просканировав» собеседника, убедился, что Суслов не испытывал ко мне враждебности. Я лишь разбудил в нем легкое беспокойствои жгучий интерес. Не такой уж он твердокаменный, каким хочет казаться!
Наверное, будь на моем месте взрослый из тех, кого упоминают в последнюю очередь небрежной фразой « и другие официальные лица», Михаил Андреевич вел бы себя куда жестче. А с юноши, с дитяти неразумного, что взять? Но воспитательную работу провести он просто обязан, хотя бы как старший товарищ
О какой политике партии может идти речь, если внутри КПСС запрещена демократия? хладнокровно начал я. Да пусть в партии организуются разные фракции, платформы или, там, течения! Пусть они борются между собой, соревнуются и конкурируют! Вот это и будет политическая жизнь. А сейчас ее нет! Грызня между группировками в ЦКне из той оперы
Погодите-погодите! нахмурился Суслов. Вы что предлагаете? Отменить резолюцию «О единстве партии»?
Именно! Или, по-вашему, она усилила КПСС?
Конечно! убежденно сказал «главный по идеологии».
Нет! резко опровергнул я. Партия стала слабее. Ведь вы же полностью утратили опыт политической борьбы! И теперь уже никак не сможете противостоять ни манипуляциям извне, ни предателям в самой КПСС!
К-какие предатели? еле выговорил ошарашенный «тёзка». Вы о чем? Или, тогда уж, о ком?
Я о тех, для кого партбилет всего лишь пропуск во власть, чтобы вволю загребать матблага под седалище! раздельно сказал я, словно пробуясь на роль трибуна. У них нет ни чести, ни совести нашей эпохи! Что же касается ума, то где же партии его взять, коли разномыслиетабу? Думающих коммунистов полно, но они помалкивают, как всякая массовка. Только и знают, что горячо поддерживать да одобрять!
Суслов начал сердиться. Его лицо налилось нездоровым румянцем, а светлые глаза как будто потемнели.
Фракций ему не хватает! воскликнул он, негодуя. А еще комсомолец!
Фракций не хватает КПСС! резво отвечаю я. Когда правящая группа одна и никто ей не оппонируетполитики нет!
Вы плохо учили историю! в запале сказал Михаил Андреевич. Резолюцию «О единстве партии», между прочим, приняли после Кронштадтского мятежа!
А не надо было доводить народ до бунтов! повысил я голос. Или вы полагаете, что все у нас в полном порядке и завоеваниям Великого Октября ничего не грозит? Да вы оглянитесьнародное хозяйство настолько увязло в кризисном болоте, что лет через пятнадцать бульки пойдут и мы дождемся контрреволюции!
Тонкие губы Суслова искривила бледная, дерганая усмешка.
С чего вы взяли? нервно выпалил он. Кто вам наговорил все эти глупости?
Ой, только не ищите за моей спиной вредителей-диверсантов, их там нет, ехидничаю я и затеваю провокацию: В экономике нашей ужас, что творится! Диагноз неутешительный, а рецепт одинприватизировать предприятия в тех отраслях, что ориентированы на конечный потребительский спрос, а частную собственность разрешить ну пусть с ограничением размера капитала.
Суслов поджал губы, поглядывая на меня со смесью сдержанного неодобрения и задумчивого созерцания.
Молодой человек, прохладным голосом выговорил он, то, что вы предлагаете, не реформа, а покушение на устои марксизма-ленинизма.
Я облегченно вздохнул: наконец-то прозвучал «последний довод»!
Значит, и учение Маркса подлежит совершенствованию! заявляю решительно. Гегель правильно писалразвитие включает отрицание. Но если вы ничего не отвергаете, ничего не пересматриваете, то какое может быть развитие?
Пересмотр основополагающих идейэто, вообще-то, ревизионизм, холодно заметил главный идеолог.
Не согласен! живо возразил я. Посмотрите сами, разве Ленин использовал марксизм в чистом виде? Нет, он творчески переработал учение, ведь ни Маркс, ни Энгельс не допускали того, что в России, аграрной феодальной стране, вообще возможно построить социализм, разве что лет через сто пятьдесят. А Владимиру Ильичу это удалось!
Михаил Андреевич замер. Еще в далекой молодости его пленил марксизмсвоею верностью, предельной истинностью, и он всю свою жизнь положил на то, чтобы сберечь те самые устои, на которые покусился наглый мальчишка-лауреат.
И почему бы вам, Михаил Андреевич, молвил я вкрадчиво, не стать тем человеком, который переосмыслит наследие Маркса и Ленина, приведет его к тождеству с нынешней реальностью?
Суслов облизал пересохшие губы, и вдруг его моложавое лицо как-то разом постарело, обрюзгло. Михаил Андреевич застонал, стон оборвался хрипом.
Я метнулся к нему, поминая черта, рывком расстегнул пиджак и положил ладонь на впалую грудь, успокаивая трепетавшее сердце, расширяя сосуды. Атеросклеротические бляшкида целые бляхи! медленно таяли, как рафинад в кипятке, распадаясь на безобидные углеводики.
«Инфаркт миокарда! хмурился я, «читая» старый, запущенный организм. Сейчас мы его Кислородом по некрозу Вот та-ак Что тут еще? Сахарный диабет II типа Последствия туберкулезавот почему он так простуды боится Ладно, с туберкулезом потом Атеросклероз сердечных сосудов Коронарная недостаточность Стенокардия сильнейшая»
Моя правая ладонь огладила левую руку Суслова, снимая боль. Минут пять я лечил старый, запущенный организм.
Лучше? обронил напряженным голосом.
С-спас-сибо выдохнул Михаил Андреевич. Отпустило, вроде. И рука не болит К-как это у вас получается? В-вы, как тот монгольский знахарь
Скорее как филиппинский хилер, хмыкнул я невесело. Ойкнул про себя, но постарался успокоиться: вряд ли Суслов свяжет мой промах с кодовым названием операции КГБ. Я редко прибегаю к этим э-э фокусам, и никто о них не знает. Даже папа с мамой! Михаил Андреевич я заговорил просительным тоном ученика, отпрашивающегося с урока: Большая к вам просьбане рассказывайте, пожалуйста, никому о лечении. А то, боюсь, запрут в лаборатории и станут изучать!
Суслов сделал глубокий вдох, напряженно прислушиваясь к себе, но нет, сердце не сдавало, и он окончательно расслабился, обмяк даже.
Ладно, тёзка, не выдам.
Глава 2
Суббота, 4 января 1975 года, вечер Москва, улица Чайковского
В московском посольстве Джек Даунинг числился гражданским помощником атташе по вопросам обороны, хотя его принадлежность к ЦРУ особым секретом не являлась. Во всяком случае, в КГБ об этом знали. Поначалу такая осведомленность чекистов пугала Джека, он чувствовал себя голым, окруженным плотной толпой хмурых мужиков в ушанках, беззащитным и беспомощным.
Но потихоньку прежний страх ушел. Говорят, новобранцы, попадая на войну, шарахаются от каждой пули, но потом, обвыкнув, уже не обращают внимания на зловещий посвист.
А ля гер ком а ля гер, как говорят французы, а разведчик всегда на передовой
Бездумно поглядев в окно, где затаилась большевистская Москва, выдавая себя лишь фонарями да редким потоком машин, Даунинг уныло вздохнул.
В свете фар автомобили переливались разноцветным лаком, блестели никелированными решетками радиаторов, бликовали стеклами, а проводишь их глазамии только зловещие красные огни стоп-сигналов разгораются
Цэрэушник встрепенулся и решительно задернул шторы. Упруго пройдя к большому столу с массивными тумбами, вероятно происходившему от бегемота, он швырнул на полированное дерево тощую папочку, переданную ему резидентом, и опустился в мякоть пухлого кресла. Подумали придвинулся поближе, вытащил из папки первый лист. Вверху и внизу страница была помечена грозным SECRET.
В третий или в четвертый раз Джек пробежал глазами убористый текст, выжимку из разных источников. В основном информация поступала от израильтян. Было похоже, что парни из Моссада весьма впечатлились произошедшими событиями, раз уж назвали свою операцию кодовым словом «Машиах».
Ну а что? Понять моссадовцев можноэтот Миха и болезных излечивает, да таких, что ни один врач не возьмется, и очень много знает. Слишком много.
Даунинг привстал, дотягиваясь до атласа, потянул на себя Как всегда, этот географический талмуд с треском развалилсядавно оторвавшийся переплет спланировал на пол.
Ч-черт
Джек порылся в атласе и открыл его на нужной странице. Юг России. Где тут этот Первомайск? Вот Одесса, Николаев
А, вот он, на самом севере Николаевской области, у реки Южный Буг. Разведчик задумался, задрав подбородок и выпятив челюсть. Подвигал ею и скосил глаза на календарь, с которого игриво улыбалась Рэкел Уэлч. Кого бы привлечь?
На ум сразу же пришли бандеровцы или мельниковцы из ОУНэти отморозки давно в разработке. Операция под кодовым названием «Аэродинамик» мало-помалу переходит в активную фазу, ЦРУ пестует не только отребье из украинских эмигрантов, но и «подпольные группы» в УССР. Все бы о`кей, но Даунинг не верил официальным отчетам.