Откройте. Я к вам по распоряжению штаба обороны города.
Стук отпираемого засова калитки. Окрик на пса Во двор входит человек в плащ-палатке.
Товарищ Абрамов, получите и ознакомьтесь!
Из рук в руки переходит запечатанный пакет.
Пройдёмте в дом, прошу вас, пройдёмте
Вновь, ненадолго высветив силуэты, светлеет проём двери.
Спустя десять минут хозяин дома, уже одетый, как полагается, с портфелем в руке, выходит следом за военным со двора и садится в машину, которая тут же срывается с места, вновь пробудив всю местную собачью братию.
Спустя полчаса директор областной радиоретрансляционной станции Виталий Исаакович Абрамов уже поднимается по ступеням орловского Радиодома, предъявив пропуск удивлённому ночным визитом милиционеру.
Ещё через сорок с небольшим минут в сопровождении паренька-ополченца в необмятом красноармейском обмундировании туда же торопливо проходят две запыхавшиеся сотрудницы.
В половине пятого утра тридцатого сентября во всех уличных и домашних репродукторах города что-то защёлкало, прошуршало, и в неурочное время зазвенели такты "Интернационала". Когда мощная мелодия гимна страны отзвучала, проснувшиеся орловцы услышали привычный хорошо поставленный голос дикторши:
К военнослужащим Красной Армии и жителям города Орёл и Орловской области!
Товарищи!
Обстановка на советско-германском фронте на некоторых участках за последние сутки осложнилась, имеют место прорывы линии фронта вражескими подразделениями. Возникла непосредственная угроза городу.
Приняв на себя командование Орловским оборонительным районом, ПРИКАЗЫВАЮ:
Первое. С нуля часов тридцатого сентября считать город Орёл и окрестности на военном положении. Всякое нарушение установленного порядка пресекать всеми имеющимися средствами вплоть до применения высшей меры социальной защиты.
Второе. Всё трудоспособное население в возрасте от шестнадцати до шестидесяти двух лет, за исключением беременных женщин, инвалидов с поражениями опорно-двигательного аппарата, зрения, слуха и нарушениями умственной деятельности, а также женщин, имеющих на иждивении детей в возрасте до двенадцати лет, объявляется мобилизованным на оборонительные работы. Лица же, поименованные выше, подлежат немедленной обязательной эвакуации из города и окрестностей в срок до двадцати одного часа первого октября сего года. Всем мобилизованным предписывается немедленно явиться к помещениям районных комитетов партии. Лица, работающие на оборонном производстве, переводятся на казарменное положение по месту работы. Граждане, сдавшие нормы ОСоАвиаХима на право ношения знаков "Ворошиловский стрелок" обеих ступеней, "Готов к санитарной обороне", "Готов к противохимической обороне", а также лица, служившие в старой армии в сапёрах, артиллерии и пулемётных командах, поступают в распоряжение непосредственно штаба обороны города. Им надлежит явиться к зданию областного военного комиссариата не позднее одиннадцати часов утра тридцатого сентября.
Третье. Все вооружённые подразделения, вне зависимости от ведомственной принадлежности, поступают в распоряжение штаба обороны города.
Четвёртое. Все транспортные средства предприятий и населения вплоть до велосипедов взрослых образцов, объявляются реквизированными и должны быть сданы на нужды обороны.
Пятое
Шестое
Седьмое
Подпись: командующий Орловским оборонительным районом
Старший майор государственной безопасности Годунов".
Голос диктора замолк. В динамиках раздалось шуршание и шелест, потом, видимо, игла патефона "поймала дорожку"и тут же на улицах и в домах орловцев загремел трубами, зазвенел тарельчатой медью "Марш-парад" Чернецкого
Полночи гремел станок в типографии "Орловской правды", оттиск за оттиском печатая жёсткие строки приказа. Полсуток раз за разом повторяла диктор в микрофон: "Возникла непосредственная угроза". Трансляция обращения сменялась записанной на чёрных патефонных пластинках музыкой, и вновь звучало: "К военнослужащим Красной Армии и жителям города Орёл и Орловской области!"
Уже ранним утром почтальонши на велосипедах, привычно перекинувшие через плечо коленкоровые сумки, останавливались на перекрёстках и у магазинов, расклеивая по городу текст воззвания.
Враг был у порога.
Танечка Кущина гордилась своей профессией. А что тут такого? Не каждая же девушка в СССР должна быть лётчицей, как Раскова с Гризодубовой или трактористкой-героиней, навроде Паши Ангелиной! Если каждая за штурвал или, к примеру, за рычаги сядет, так на всех девчат Советского Союза никаких самолётов с тракторами не напасёшься. Так зачем создавать лишнюю мороку любимому пролетарскому государству?
Вот и трудится большинство советских женщин в иных сферах, пусть и не таких романтичных и героических. Кто на предприятиях у станков, кто в столовской кухне у котлов, кто в детском очаге с детворой возится, кто ещё где. Все работы хороши, как лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи писал!
А после работы, понятное дело, каждой женщине хочется выглядеть привлекательно. Слава Труду, не в капиталистической стране живём, имеем возможность поприхорашиваться! По крайней мере горожанки. Ну, а чтобы соответствовать веяниям, прямой путь к красоте был через Дом быта, где и платьице новое в ателье заказать можно, и набойки на туфельки поставить, и причёску новую соорудить вместе с холей ногтей. А что такого? В СССРвсё для трудящегося народа! По крайней мерев областном центре.
Вот и работала наша Танечка в орловском Доме быта мастером-парикмахером. Хорошо работала: на почётной красной доске висела фотографическим образом. Женщины в очередь к ней за два месяца записывались А что такого? Садилась в кресло усталая, изработавшаяся тётка, а выходила из дверей Дома быта радостная миловидная женщина с прекрасной причёской и ухоженными ногтями.
Разумеется, и свою внешность Танечка Кущина не запускала: всегда аккуратно причёсана, скромно, но аккуратно одета, маникюром ноготки переливаются. Даже после начала войны не изменила она своим привычкам, хотя и переменила место работы с домбытовской парикмахерской на санпропускник. Как и прежде, звонко щёлкали в ловких пальчиках ножницы, вжикала машинка для стрижки, и сыпались на серые простыни и полы грязные волосы бойцов, командиров, беженцев Порой, при большом наплыве обрабатываемых, пол был устлан волосами в несколько слоёв, как кошмой. Кошма местами шевелилась от вшей и гнид, по жирным волосам скользили подошвы Но маникюр с танюшиных ноготков не слезал никогда.
Но вот наступил предпоследний сентябрьский день, когда на двери санпропускника повис тяжёлый тульский замок, а все работники отправились к райкому ВКП(б), согласно приказу о мобилизации. Попробуй-ка не пойти: как-никак военное положение в городе объявлено. Значит, и за неисполнение приказов полагается ууу!
Отстоявших полтора часа в огромной очереди работниц санпропускника гамузом отправили получать стройинвентарь, и только одну Кущину усталый морщинистый сержант с забинтованной шеей отделил от товарок:
Больно ты, пигалица, субтильна Не по тебе та работа будет.
Как так? Всемтак по ним, а я, значит, недостойна?! Это что же такое творится-то!
Не гоношись, кажу! Будет и тебе дело по плечу. Почекай трошки.
Сержант поднялся из-за стола и, сбычив голову, прошёл в соседнюю комнату. Спустя минуту он вернулся с бумагой:
Так. Ты, товарищ Кущина, пойдёшь сейчас вот по этому вот адресу, предъявишь направление и приступишь к работе.
И вот Танечка уже не парикмахер, а "боец Кущина", и работает она не в доме быта, и даже не в санпропускнике, а на одном из окружных артскладов. И не ножницами с расчёской орудует она: шомполом, да ёршиком, да ветошью, да выколоткой. Вот только не выдали Татьяне красноармейского обмундирования, и приходится прижимать покрытые тавотом пулемётные стволы прямо к голубенькой штатской жакетке. А как не прижимать-то? Они же ж, пулемёты эти крупнокалиберныетя-же-лючие! Надорваться можно очень даже запросто.
И ничего не поделаешь: смазку консервационную до металла нужно снять, иначе, как объяснил тутошний оружейный мастер, пулемёты эти стрелять не годятся. А потомпрочистить. А потом ещё раз смазать, на сей раз другим масломружейным. А уж после вновь перетащить железины в ихние ящики. А их, ДШК этих проклятущих, ажник двести штук!
Приходят каждые двадцать-тридцать минут бойцы, получают ящики с пулеметами, патронами, гранаты, взрыватели Уносят. Вскоре приходят следующие И опять И снова Час за часом
За полночь Таня отволокла и уложила в ящик последнее расконсервированное тело пулемёта. Подошла к столу для разборки, чтобы убрать щёлочь, масло и всё остальное хозяйство. Не успела. Присела на секундочку: пусть чуть отдохнёт спина! Исловно повернули эбонитовый выключательпровалилась в сон без сновидений.
Спала сидя, и только голова девушки лежала на перекрещенных ладонях с потрескавшимися, чёрными от масла и тавота ногтями
В самых счастливых своих снах Зина Ворогушина гуляла по лесу. Обычно с подружками, порой одна, а случалосьс мальчишкой, лица которого почему-то никак не могла разглядеть, только пожатие руки ещё долго чувствовала после пробуждениякак будто травинки приятно кожу покалывали. Лес всегда был летний, светлый, солнце всеми своими лучиками тянулось к земле, а земляему навстречу, всем, что на ней растет. Зина так однажды и написала в сочинении, и Клавдия Дмитриевна очень ее хвалила. Учительница никогда не была щедрой на добрые слова, зато и ценились они выше похвальных листов. И увлекать примером Шкопинская умела, как никто другойс ней и на прогулку по городу, и в поход по местам, где в девятнадцатом году наши громили деникинцев, и в краеведческий музей. Музей тоже как-то раз снился Зине, странно так снилсябудто бы она не увидела что-то важное а что? Не понять.
А как началась войнаничего хорошего уже и не снилось, виделись обрывки сегодняшних событий вперемешку с тем, что предстояло сделать завтра. Даже во сне болели и зябли ноги. Сквозь дремоту вспоминалось: обязательно надо зашить тапки. Парусиновые тапочкине лучшая обувь для осени, но что ж поделать, если удобные туфли на низком каблуке порвались ещё две недели назад? Надо бы выпроситься домой, поглядеть, может, ещё какая обувка найдется?..
Она слышалаили это ей только снилось? как пришли ребята с патруля, глухо брякнула о край бака жестяная кружка, кто-то тихонько засмеялся. Нет, не сон. Смех точно не приснился бы Хорошо, что и самое страшное тоже не снится. Не снится бомбежка, под которую она с Тамаркой попала двадцать один нет, уже двадцать два дня назад.
Зина и сама не знала, зачем считает. Считает дни, которых могло и не быть. Нельзя об этом думать, нельзя, иначе
И она попробовала представить, как гуляет по лесу, и солнечные лучики гладят ее по плечам. А ноги зябнутэто просто роса холодная, скоро-скоро она высохнет, и
Двадцать второго июня она тоже собиралась в лес. На целый день. Девчонки зашли за ней, она разволновалась, что ещё не готовамама куда-то прибрала эти вот самые злополучные парусиновые тапочки. Наконец, вышли. А навстречусоседка баба Таня, волосы из-под платка выбились, взгляд растерянный: "Девчата, радио слушали? Война!"
Почему-то в тот момент Зине совсем не было страшно. И представились не танки из фильма "Трактористы" и даже не трехлинейка, которую доводилось держать в руках на осоавиахимовских занятиях, а что-то из "Войны и мира" что-то, чему есть место в прошлом и в книжках, но не в настоящем, не в этом солнечном воскресном дне.
И, шагая рядом с подругами в райком комсомола, она в такт, да не в лад мысленно твердила запавшие в память стихи Дениса Давыдова о партизанах той войны:
И мчится тайною тропой
Воспрянувший с долины битвы
Наездников веселый рой
На отдаленные ловитвы.
Как стая алчущих волков,
Они долинами витают:
То внемлют шороху, то вновь
Безмолвно рыскать продолжают
И когда три сотни комсомольцев, знакомых Зине и не знакомых, но все равноее товарищей, прямо здесь, в большом зале райкома, писали одни и те же слова: "Прошу отправить меня на фронт", она вывела на аккуратно вырванном из чьей-то школьной тетради листе: "Прошу направить меня в партизанский отряд"
А оказалась в истребительном батальоне. Вместе с некоторыми из тех, кто просился на фронт.
Грозно звучит, по-военному: "истребительный батальон", "патрулирование". На самом же делеобычное хождение вдвоем-втроем по городу, только долгое-предолгое, иной раз кажетсябесконечное. И одежка собственная, повседневная, привычная, и обувь своя, разношенная, удобная Так поначалу кажется, а потом все равно стаптываешь ноги до кровавых мозолей.
А ещё постоянно ждешь: не взлетит ли в небо ракета? Это значит, вот-вот начнут бомбить, надо со всех ног мчаться с докладом к командиру, известить, предупредить, чтобы жители спускались в бомбоубежища. А сами а самимкак повезет.
В первый раз им с Тамаркой не повезло двадцать два дня назад, возле железнодорожного техникума. Зина уткнулась носом в пахнущую сыростью траву и прикрыла голову руками. Не потому, что так учили, а чтобы спрятаться от панического страха. Над головой надрывно загудело, а потом ухнуло так, что земля ходуном заходила, и на спину что-то посыпалосьбудто бы горох из порванного мешка. Зина не сразу услышала тишинуда, оказывается, тишину порой труднее услышать, чем крик и грохот. Неуверенно подняласьи ноги чуть было снова не подкосились: прямо перед ней зияла воронка.
Какое там "не повезло"! Еще как повезло! "Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!"в который раз подумала Зинаи снова устыдилась: комсомолка, а как вспомнишьлезут в голову бабкины суеверия.
Нет, надо думать о хорошем, чтобы приснился лес.
Он и приснился. Летний, светлый но почему-то было жутко. Зина знала, что не может выйти. Она не заблудилась, нет, вот утоптанная тропа, да и люди рядомвон, в сосняке Тамаркин сарафан белеет. Но там, за лесомчто-то очень плохое, опасное
Зинка!.. ее тряс за плечо Пашка, веснушчатый мальчишка из другой школы. Давно пора было думать"из нашего батальона", но так было привычнее. Зинка, слушай!
"Возникла непосредственная угроза городу.
Приняв на себя командование Орловским оборонительным районом, ПРИКАЗЫВАЮ:
Первое. С нуля часов тридцатого сентября считать город Орёл и окрестности на военном положении. Всякое нарушение установленного порядка пресекать всеми имеющимися средствами"
А времени-то сколько? почему-то шепотом спросила Зина, хотя никто уже не спал.
Пяти ещё нет, торопливо ответил Пашка. Подожди, слушать не мешай.
Что будет-то? ещё тише, уже ни к кому не обращаясь, прошептала Зина.
"Всё трудоспособное население
"в возрасте от шестнадцати до шестидесяти двух лет, за исключением"
Клавдия Дмитриевна Шкопинская подняла руку ладонью вперед, прося собеседника помолчать. Привычный жест, мгновенно устанавливавший тишину в классе, был хорошо знаком Саше Кочерову, и он остановился на полуслове. Хотя и торопился: забежал перед работой к соседке и бывшей своей учительнице узнать, нет ли письма от ее дочки Лидыи, если уж совсем честно, нет ли там слова-другого о нем
"объявляется мобилизованным на оборонительные работы"
Что-то происходит, Саша, неторопливо, ровно, будто бы размышляя вслух, заговорила учительница. Что-то очень важное. Прямо скажу: я уже забеспокоилась. Потому и Лиду попросила остаться в Москве. Объяснила тем, что не следует ей прерывать учебу. Это не ложь. Хотя я и не думаю, что полуправда лучше лжи, но
Она помолчала, пристально вглядываясь в лицо Кочерова.
Я уверена, что Москву не сдадут. Чего не могла бы сказать об Орле. Не могла Шкопинская помолчала. Не могла бысослагательное наклонение. Не моглапрошедшее время, она горько улыбнулась уголками рта и повторила:Что-то происходит.
Клавдия Дмитриевна, вы что, собираетесь пойти на оборонительные работы?
Разумеется.
Но у вас же гипертония, вам нельзя
От тебя, Саша, я не ожидала, учительница качнула головой. Я полагала, ты зрело оцениваешь ситуацию и понимаешь, что сейчас не время и умолкла, как будто бы осеклась.
О чем вы, Клавдия Дмитриевна? насторожился Кочеров.
Не знаю, насколько это очевидно для других, но ты ведь неспроста в городе остался? Разумеется, это вопрос риторический, однако же подумай.
О чем? Вы ведь не хотите сказать
Слово "нельзя" было произнесено тобой, напомнила Шкопинская. Я же говорю о другом: на всякий случай подумай, как сделать очевидное неочевидным.
"Все вооружённые подразделения, вне зависимости от ведомственной принадлежности"
"поступают в распоряжение штаба обороны города"женский голос звучал из репродуктора приглушенно и как будто бы устало.
Я вам долго об конспирации гутарить не буду, решительно подытожил Игнатов, переводя взгляд с одного своего собеседника, седоватого коренастого мужчины, на другого, худощавого интеллигента в круглых очках. Сами люди сознательные, партийцы со стажем. Так какого ж зачем, говорю, пришли? Ну, послушали радио. Ну, услышали то, чего вас не касается. Как коснетсяпервые узнаете, уж я озадачусь. А пока Если навпростэць, я с вами беседу иметь: все равно собирался. Правда, за другое. К тебе, товарищ Жорес, такой вот вопрос: немецкий мал-мала знаешь? Есть у меня для тебя дело одно, на предмет пропаганды и, опять же ж, агитации
Получасом ранее Михаил Суров совершенно неожиданно для себя столкнулся в коридоре обкома партии с Александром Николаевичем Комаровым, почему-то чаще именуемым Жоресом. Неожиданно? Да какое там! Коли что-то началось, куда ж людям идти-то, как не в обком?
Три месяца назад они уже были в этом кабинете; тогда Игнатов разговаривал с ними долго, обстоятельно, предварительно пообщавшись с каждым в отдельности. Директору двадцать шестой школы, инвалиду гражданской войны Комарову-Жоресу в случае оккупации Орла предстояло возглавить подпольную организацию, а слесарю завода имени Медведева Суровустать его правой рукой. Тогда представлялось: ну, это уж на всякий случай, ну не может такого быть, чтоб Орёл сдали. Потом иначе думалось. И вдругвоззвание по радио
А ты, Михаил Андреич, мне как спец нужен. Текмашевцам сейчас слесаря до зарезу потребны. Поможешь соседям, а? Не в службу, а в дружбу: доскочи сейчас до Потапова
Не только "доскочил", но и отработал полсмены: ничуть не преувеличил второй секретарь обкома насчет "до зарезу". А вечером решил заглянуть к двум Аннушкамсестре и племянницев маленький частный домик на улице Сакко и Ванцетти. Уж у них-то наверняка есть новости!
"Все транспортные средства предприятий и населения вплоть до велосипедов взрослых образцов, объявляются реквизированными и должны быть сданы на нужды обороны"
Анна Андреевна Давыденко выпрямилась, давая отдых затекшей спине. Куда ж они могли подеваться, носки-то? Всегда лежали в нижнем ящике комода. А теплые платки, увязанные в узел вместе с несколькими кусками дегтярного мылачтобы моль не заводилась, должны были обнаружиться на антресолях. Анна Андреевна каждой вещи определяла место раз и навсегда. Брат говорилаккуратистка, а дочь называла это свойство характера вычитанным в какой-то книжке словом "педантизм". А вот сейчас
Ладно, носки, но платки-то куда переложила?! Только что в руках держала! пожаловалась она. Ну просто из рук всё валится!
Как Мамай прошел, усмехнулся Михаил Андреевич, сдвигая узлы в сторону и усаживаясь на край дивана. Анютку собираешь?
А кого ж еще? Она час назад забегала, говорит, всё ж таки эвакуируют их. Надо хотя б теплые вещи. И покушать чего-нибудь, чтоб домашнее. Она зайти обещала, но когдасама не знает.
Да посиди ты маленько, не мельтеши! А то и вовсе растеряешься, себя не найдешь. В случае чего сами отнесем, чего тут идти-то до Володарки?
Неспокойно мне, Миш, призналась Анна Андреевна. Аннушка-то в первый раз из дома
С чего это неспокойно? Ты ж ее в эвакуацию отправляешь, а не на фронт.
Да ты ведь знаешь, мне спокойнее, когда мы все вместе, женщина вздохнула, помолчала. Ну где же, все-таки, носки?.. Миш, я вот ещё что думаю: надо прям сегодня сдать Аннушкин велосипед, а то кто его знает, что завтра-то будет.
"К военнослужащим Красной Армии и жителям города Орёл и Орловской области!
Товарищи!
Обстановка на советско-германском фронте на некоторых участках за последние сутки осложнилась, имеют место прорывы линии фронта вражескими подразделениями. Возникла непосредственная угроза городу"
Аня очнулась. Оказывается, можно уснуть не то что стояна ходу. Прислонилась к стене на минуточку, чтобы коробку с медикаментами не выронить, и уснула. Хорошо еще, что над самым ухом репродуктор заговорил.
Подходило к концу ее суточное дежурство, когда по коридору стремительно прошагала старшая медсестра, на ходу созывая персонал на совещание.
Совещание больше напоминало инструктаж и продлилось минут пятнадцать, не больше. А потом началась подготовка к эвакуации госпиталя. А потом пришли машины. Мало, всего-то две. И Клавочка, когда выносили лежачих, подвернула ногу. Или это было во второй рейс? Все в голове перепуталось! А вот биксу с перевязочным материалом Галка уронила точно во второй! Надо идти, а то руки слабеют, как бы не
"командующий Орловским оборонительным районом Старший майор государственной безопасности Годунов".
Вот и повернулось оно, тяжелое колесо истории. И начали меняться судьбы. И как знать, что в них изменятся?
В той, прежней, истории Зина Ворогушина уже завтра должна была уйти из Орла в сторону Ельца. Не навсегда, нет. Но путь назад для нее, политрука отряда имени Дзержинского, пролег через партизанские леса и через госпиталь в Ташкенте. А потом были бы долгие годы работы "в органах", выход на пенсиюи скромная должность смотрителя в Орловском краеведческом музее.
Том самом музее, где в годы оккупации действовал Тургеневский зал. Добиться его открытия сумел художник-декоратор Саша Кочеров, подпольщик из группы Вали Берзина. А заведовала залом учительница Клавдия Дмитриевна Шкопинская. Саша пережил оккупацию и погиб на фронте.
Александр Николаевич Комаров, ещё с гражданской называвший себя Жоресом, возглавил другую группу. И осенью сорок второго года был расстрелян вместе с Михаилом Суровым и другими своими товарищами.
Анне Андреевне Давыденко, хозяйке явочной квартиры жоресовцев, и ее дочери Ане, санитарке подпольного госпиталя, иначе именуемого "русской больницей", удалось уцелеть. Чтобы разделить судьбу других выжившиххранить память.
Все-таки мудро устроено, что люди не знают своей судьбы.
Но сейчас их судьбы менялись. И как знать
Глава 12
30 сентября 1941 года, район Дмитровска-Орловского
Местность вокруг Дмитровскасовсем не то же самое, что типичный орловский ландшафт.
Окрестности Орлаблюдечко. Учитывая, при каких обстоятельствах Быстроходный Хайнц заполучил город, так и тянет добавить прижившееся и ставшее народным"с голубой каёмочкой". И сдобрить ещё более народным, да с морским загибом.
А вот район Дмитровскаменажница. Овраги, балки, холмы. И леса, леса. Коим в скором будущем предстоит стать партизанскими. Тут без альтернативы.
Здешний рельеф Годунов представлял себе и без топографической карты. У дядь Бори, отцова друга, тут родственники жили. Вот и ездили они втроем на дядь Бориной машине даже не за семь верст киселя хлебать, а за стоушицы.
Помнится, в первый Санькин приезд в Дмитровск "Жигуль" увяз в глубоченной луже аккурат на въезде в город. И хорошо так увязни вперед, ни назад. И младший Годунов, наблюдая со стороны попытки вытащить машину, тогда посмеялся: чего, может, прям тут рыбачить и устроимся? За что словил от отца совсем не съедобного "леща" и распоряжение работать не языком, а руками.
Рыбачили на речке Неруссе. Санька все любопытствовал: откуда это у русской речки такое имя? Но никто толком объяснить не смог.
И только древний-предревний дед дяди Бори, не иначе как сжалившись над настырным пацаном, выдал свое объяснение:
Тут вишь, малой, какая загогулинанеруси много к нам приходило. Кто селился, да женился на наших, да хлеб робить начиналтот свой становился. А кто неспокойно гостевал да загостилсятому вот Бог, а вот порог.
Санька и усомнился бы в дедовом объяснении, да очень уж хорошее оно было. Правильное, но не как в книге, а по-человечески. И рисовались в Санькином воображении неведомые конники, что повернули вспять от речки Неруссы. И придумывались бои, в которых причудливо смешивались приметы разных эпох.
Да только вот никакой фантазии не хватило бы, чтобы выдумать то, что сейчас происходило на самом деле: он ехал в Дмитровск готовить незваным гостям горячий, прямо таки пламенный прием на Неруссе.
Мягко покачиваясь на дерматиновом сиденье "эмки", целеустремленно мчащей по шоссе, Годунов в который раз детализировал для себя предстоящее. Вроде бы, все обдумали, обговорили, снова обдумали, но не покидает ощущение, будто что-то да забыли. Интересно, как это в книжках какой-нибудь до мозга костей штатский историк бултых в прошлоеи с ходу соображает, что, где, когда, какими силами учинить потребно. И давай руководить. И никто ему, болезному, не скажет: да ты офонарел, дядя! какие тебе, к фрицевой матери, пять артполков? Чего бы сразу не механизированный корпус и пропорциональное количество авиации в придачу? Никто! А ежели и возникают трудности, справляется с ними попаданец лихо, друзьям на диво, врагам на страх. Куда уж до него отставному капитану третьего ранга!
"А ведь говорил мне отециди, Саня, в общевойсковое",Годунов ухмыльнулся.
И мысли приняли другой оборот. Сиденьеоно, конечно, не такое удобное, как любимое кресло, но дорога к размышлениям предрасполагает. В приоткрытое окно бьет ветер, по-утреннему свежий и влажноватый, чуть-чуть похожий на морской бриз. И не пыльно пока, что тоже весьма неплохо.
Кое-какие идеи уже воплощаются в жизнь, иныете, что контрабандой протащило послезнание, заставляют в очередной раз ухмыльнуться. А заодно и приободриться, чтоб носом не клевать. Ядерная бомба на Берлин стала бы весомым аргументом, чтобы Гитлер и думать забыл о блицкриге, но ты ж, Александр Василич, не в сказку попал. А третьивопрос самой ближайшей перспективы, только бы времени, твоего персонального, хватило. Ежели хватитвсе в твоих руках: и "улитка" Момыш-Улы, и вьетнамские мины, и эрзац-напалм. Прогрессорствовать так прогрессорствовать от души.
В конце концов, ситуация уже лучше чем в той истории, которая тебе известна. Ерёменко предупрежден, а самозваный старший майор, но уже вполне легитимный начальник Орловского оборонительного района (вот ведь шутки истории, а?) едет в Дмитровск. Причем в компании не только здравых мыслей да бредовых идей. Знаниеоно, конечно, сила, однако ж одиннадцать машин с полутора сотнями вооруженных до зубов ополченцев НКВД как-то убедительнее. Еще сотня следует в Дмитровск по узкоколейке, а с нимивзрывчатка и бутылки с зажигательной смесью.
И опять выползло извечное любопытство. Интересно, почему все-таки обозвали вполне себе профессиональное воинское формирование ополчением? Как бы половчее вызнать? И ходить-то далеко не надо. Младший лейтенант-чекист, сидящий рядом с сержантом Дёминым, знает наверняка. А нельзя вот. И опять-таки спрашивается, как это всякие попаданцы во времена Иоанна Грозного и Петра Первого никому не казались подозрительными и, как следствие, не оканчивали жизнь на колу или в застенках Тайной канцелярии? И даже карьеру при особах государей ухитрялись сделать, ага. Тут в родном ХХ веке плывешь, что те туманы над рекой. Странно всеот бытовых мелочей до территориального деления. И надо постоянно следить за собой, чтобы не выказать удивления, когда спутник, например, сообщает:
Ну вот, в Курскую въехали.
И думать: чего ж ты рассеянный-то такой, Александр свет Василич? Еще ж на совещании отметил: Дмитровск пока что находится в составе Курской области. Впрочем, это важно только для поддержания, так сказать, легенды. А на бурной деятельности не должно отразиться никак, ибо по любомутерритория Орловского военного округа.
Отразиться не должнои к чертям морским и сухопутным, в конце-то концов, и опасения, и приметы. Тем более что приметы до оскорбительного тривиальны даже в свете отдельно взятой судьбы некоего А Вэ Годунова. В колоннетринадцать машин. Тринадцатаящедрый игнатовский подарок на прощание: партсекретарь, прежде чем отбыть в Кромы, вызвался самолично проводить командующего со товарищи. Ну и подарок преподнёс А зачем, спрашивается, Годунову обкомовская агитмашина и толстый бритоголовый агитбригадчик в придачу? Если только лишние ну, то есть, не лишние колеса? Так и тут, в Орле, они не лишние.
Я тебе ценного кадра от сердца отрываю, а ты не на шутку разобиделся ИгнатовТы вот знаешь, как у тебя в том Дмитровске дела пойдут? Не-ет. А Никита Василичагитатор опытный. Коли чтотакую речугу задвинет, как нам, "сапогам", ни в жисть не сказать. И музыка у него при себе, подберет правильную, чтоб, значит, настрой нужный создать.