Какая музыка, Николай! раздраженно отмахнулся Годунов. Не до агитации сейчас.
Агитацияона всегда ко времени, смотря кто, кого и как агитировать будет! в ответ заупрямился секретарь. Не всяк человек приказ разумеет, особливо ежели человек этотбаба али дед какой упертый. А таких, я тебе скажу, в том Дмитровскеполсотни на сотню. А при нихдетишки. Представь, какой вой вся эта гвардия поднять может? Они ж того германца в глаза не видали, ну, разве что, кто из бывалых мужиков, которые на германской лиха хлебнули. Но этих ты и сам, небось, никуда отправлять не будешь, а? То-то же. А у нашего товарища Горохова, кивок в сторону скромно помалкивающего в сторонке агитбригадчика, с той войны "максимка" в лучших друзьях. Вдобавок он самолично за баранкой, шофера-то ихнего я давно к другому делу приставил.
И, перехватив недоверчивый взгляд командующего, закончил с нажимом:
Потом спасибо скажешь!
Ему невдомёк было, что в этот момент Александр Васильевич думает совсем не об агитбригадчике. Точнее, о нем, но опосредованно.
Еще бывшая супруга в бытность свою невестой восторгалась способностью Годунова оригинально, как она выражалась, мыслить. Когда вместо кино или танцплощадки он вел ее в компанию непризнанныхкак сейчас, так и, совершенно очевидно, в дальнейшемталантов с кое-как настроенными гитарами и странными песнями. Потом, году на третьем-четвертом семейной жизни, стала говорить иное: дескать, был бы он, капитан-лейтенант Годунов, жутким занудой и скучным службистом, кабы не приключающиеся время от времени ребяческие выходки. Ну а под занавес раздражалась: "На тебя как будто бы накатываети несет!"
Вот и сейчас мысль накатилаи понесла.
Послушайте-ка, товарищ Горохов, а у вас пластинки с классической музыкой есть?
Что именно вас интересует, товарищ старший майор? несколько церемонно поинтересовался тот. У меня неплохая домашняя подборочка.
Александр Васильевич исподволь глянул на Игнатовахороший человек секретарь, но въедливы-ы-ый! и вместо ответа задал следующий вопрос:
Домаэто далеко?
На Карла Либкнехта.
Годунов поморщился: название-то знакомое, но наверняка ещё по детским воспоминаниям. Вот улица Розы Люксембург точно была и есть в так неожиданно окинутой реальности, а
По дороге завернем, осторожно ответил он.
Как ни странно, это распоряжение вполне допустимо было воспринимать буквально: имя Либкнехта, оказывается, носила Васильевская, идущая параллельно Комсомольской, по которой двигала колонна. И надежда Годунова найти пластинку с чем-нибудь симфоническим и грозным оправдалась в такой степени, на какую он и рассчитывать не смел.
Но все это произошло получасом позднее. А перед тем ему предстояло ещё одно знакомство и опять-таки по инициативе неугомонного Игнатова.
Встречам с теми, кого он знал только по книгам, Годунов удивляться уже перестал. Меньше суток прошло, а вот перестали все тут. Ведь не удивлялся же он, в самом-то деле, когда пересекался по службе с бывшим сокурсником? Если люди ходят одними тропками, нет ничего странного, что когда-нибудь да и встретятся.
Хотя встреча с этим вот мадлеем, в отличие от знакомства с Гороховым, крепко впечатлила.
Начать с того, что он, Годунов, едва не попалился на "школе пожарников". Все ж таки, как ни крути, "опыт работы попаданцемодин день"это чертовски мало. Когда Игнатов подвел к нему светлоглазого молодого мужчину лет тридцати и представил: "Товарищ Мартынов, оперативный работник и вообще надежный человек ну и в школе пожарных поработал, знамо дело",Александр Васильевич решил было, что ослышался. Хорошо хоть, переспрашивать не стал.
Потому что буквально в следующее мгновение сообразил: а ведь работают они, работают, описанные в книгах законы попаданства!
Некоторыеуж наверняка. Сам, помнится, посмеивался: ну никакой фантазии нет у современных писателей! Как ни возьмутся рассказывать, с чего это вдруг герой весь из себя информированный, да именно в тех вопросах, какие подсовывает ему жизнь после попаданства, так непременно выясняется, что одну-другую книжку буквально вчера на досуге читал.
Эх, верно народ подметил: хорошо смеется тот, кто смеется последним! Уходя в крайний раз в школу, Годунов оставил на кухонном столе книгу "дедушки русского спецназа" Ильи Старинова "Записки диверсанта", которую читал за завтраком. Остановился как раз на главе об этих самых "пожарных", которые на самом деле партизаны, и вот те раз!
Вообще-то, командированный в Орёл старший майор такие вещи знать просто обязан, так чтоболее чем кстати.
И Александр Васильевич не преминул нахально продемонстрировать информированность:
А товарищ Родольфо, случаем, не в Орле обретается?
Поймал на себе два недоуменных взгляда. Да, выходка, конечно, ребяческаятуману нагнать и показаться более сведущим, чем ты есть на самом деле. Однако ж не бессмысленнаявпечатление-то произвел. Тем болеериск нулевой в сравнении с прочими рисками. Как раз в этих числах Старинов должен быть отозван из Орла, но вдруг?.. Хотя это "вдруг" не ахти какое дружественное может оказаться: диверсант номер один напрямую Ставке подчиняется
В Орле сейчас Старинов, нет?
Вчера уехал, ответил партсекретарь. Товарищ Мартынов вот, остался, да ещё трое сведущих товарищей. Одного я, уж не обессудь, с собой возьму, остальныес тобой. А товарищ Мартынов при тебе навроде ординарца будет, не возражаешь? Вот и правильно, Игнатов широко улыбнулся.
"Адъютант моего превосходительства",Александр Васильевич едва заметно усмехнулся. Но озвучивать эту мысль не стал, дабы снова не спровоцировать партсекретаря.
Потом ещё спасибо скажешь, что я тебе такого помощника, как Матвей Матвеич, сыскал, заключил Игнатов.
И когда он назвал мамлея по имени-отчеству, до Годунова резко дошло: так это ж будущий писатель-документалист! Мало ли Мартыновых в средней полосе России? Но чтобы именно Матвей Матвеич Нет, точно, волею судьбы и партсекретаря ему в спутники назначен лучший из исследователей истории орловского подполья, чьими книгами Санька Годунов зачитывался в юности. Писатели тогда представлялись ему великими мудрецами, чуть ли не небожителями.
А сейчас покачивается на сиденье "эмки" прямо перед ним самый настоящий (ладно, будущий) писатель да глазеет по сторонам так увлеченно, как будто бы видит что-то значительное и прекрасное в скучненьком, признаться по чести, осеннем пейзаже. А ведь он прав, есть во всем вот в этом своя притягательность. Он, пейзаж этот, существует как будто бы вне времени и вне пространствалет сто назад был таким и через сотню будет таким же.
Запоминаете, Матвей Матвеевич? Вот и правильно. Вдруг лет через э-э-э несколько захотите книжку обо всем об этом написать?
Мартынов обернулся:
Не могу знать, товарищ старший майор. Не зарекаюсь. Я же ещё год назад корреспондентом ТАСС по Орловской области работал, да время-то неспокойное он неопределенно пожал плечами.
А я почему-то уверен, что вы напишете книгу. И даже не одну. Так сказать, увековечите всех нас и день сегодняшний, Годунов улыбнулся. И тоже принялся смотреть: а вдруг удастся высмотреть четкую примету времени?
Так ничего и не высмотрел; разве что опоры линии электропередач да телефонные столбы были деревянные.
Да, все-таки пока не окажешься в ситуации, когда времявопрос жизни и смерти, не оценишь в полной мере такое завоевание прогресса, как телефон. Первого секретаря Дмитровского райкома разбудили ночным звонком, и сейчас, надо надеяться, в городе большой аврал и боевая тревогапо местам стоять, к срочному погружению. Если судить по телефонному разговору, Федосюткинмужик сообразительный и деятельный. Кажется, в той реальности он возглавил партизанский отряд. Наверняка Годунов не помнил, но, по логике, так и должно было случиться. И все-таки лишнего Александр Васильевич говорить не стал, ограничившись указаниями, с которыми нельзя было медлить. И не только потому, что привычка ничего важного по телефону не говорить была вбита на уровне рефлексов. По телефону ещё и реакции человеческие не проконтролируешь, не то, что с глазу на глаз. А то, что предстояло сделать, могло реакцию вызвать гм неоднозначную, вплоть до настойчивого желания связаться с вышестоящим партийным руководством. И тогда все могло закончиться, не начавшись.
Досадно все-таки, что приходится думать не только о деле, но и о том, чтобы не спалиться по глупости, чертовски досадно! А ведь много на чем засыпаться можно, начиная со словечка, коего тут ещё знать не знают, ведать не ведают Кстати о словечках и о телефонах: первым делом, первым делом самолеты. То есть надо будет по приезде узнать, как движутся дела у Одина тьфу ты, Одинцова, из какой потайной каморки сознания высунула нос эта школярская привычка привешивать прозвища? А что, одноглазый Одинон Один и есть, эдакий ариославянский типаж, куда там до него всяким выморочным "истинным арийцам" вроде Гитлера и Геббельса? И творить сверхчеловеческое этому Одину, хошь-не хошь, а придется.
История авиации никогда не числилась среди главных интересов Годунова; если он что-то и выцепил из читаных книжек, то краешком сознания, не иначе. Смутно припоминалось: знаменитые "ночные ведьмы" станут массовым явлением несколько позже, ну а пока женщины-пилотытакое же редкое явление, как женщины-танкисты в масштабах всей военной истории.
Правильно припоминалось. Когда на совещании Одинцов сказал: "Самолеты есть, техников худо-бедно найду, в соответствующем количественет, но для выполнения поставленной вами задачида",и повторил: "А вот пилотов у нас нет", пришлось Годунову самому озвучивать лежащую, казалось бы, на поверхности мысль о девушках-аэроклубовках. Сказали увидел на лице военкома тень усталости, какой не бывает даже от самой тяжкой работы. Сразу понятно: наступил Одинцову на любимую мозоль. Наверняка те девчонки ещё летом осаждали военкомат, требуя отправить их на фронт. А что они, девчонки, умеют? Взлет-посадка? И небо чистенькое, как нарядное голубенькое платье? А на земле только две неприятностистрогий инструктор и ворчливый механик?
Примерно так Одинцов и ответил, только формулировки были сухие, чеканные. Даже когда новоиспеченный командующий Орловским оборонительным районом вкратце обрисовал свой план, лицо военкома не просветлело. Но в идею Один вцепился со сноровкой истинного профессионала. И у Годунова отлегло от сердца. Во-первых, профи не только не забраковал рискованную идею, но и начал уточнять частности. "Не, ну разве я не молодец? с усмешкой мысленно похвалил себя Александр Васильевич. Было бы время, обязательно опочил бы на лаврах, а так придется довольствоваться диваном в кабинете Оболенского". А во-вторых Просто приказатьиногда тоже очень непросто. Но сейчас не до отвлеченной философии. Начав обсуждать замысел командующего, военком разделил с ним ответственность. И совсем не в том вопрос, что формально разделил, Годунов был не в том положении, чтобы беспокоиться о частностях. Нет, Один разделил с ним моральную ответственность. Такую, какой, черт возьми, злейшему врагу не пожелаешь.
Ладно. Лишь бы только все удалось, как задумано. Одинцов уже действует. Товарищ он, по всему видать, решительный.
И снова нежданно-незванно явился тот самый проклятый вопрос: неужто всем им, деятельным и решительным, нужен был пинок извне, чтобы не сидеть и не ждать у моря погоды, а хотя бы самое очевидное предпринять? Историки, вон, пишут: в первый период войны многие, кого в малодушии и боязни принимать на себя ответственность никак не заподозришь, растерялись. Даже те, кто выше стоял и, как следствие, больше полномочий имел, сплоховали, не использовали в полной мере свои возможности.
А велики ли они, возможности-то твои, а, Александр свет Василич? Вот то-то же. Правильно говорил краевед Овсянников: чтобы судить о таких вещах, надо их на своей шкуре испытать. У тебя ещё и преимущество есть, какого, наверное, ни у кого больше нет: ты знаешь, как все закончится
И всё-таки первыми с корабля бегут крысы, а капитан уходит последним, когда волны уже перехлёстывают комингс ходового мостикаи ни минутой ранее. Или не уходит вовсе. Если, конечно, это русский капитан
Тёмные столбы линии электропередач. А дальше, вглубь, ещё более тёмные сосны, стволы с лиловатым оттенком, а хвоя почти чёрная. И через двадцать, и через пятьдесят, и через семьдесят лет на этой земле будут расти сосны. Но почему-то именно при взгляде на них острее всего ощущаешь, что ты в другом времени. В своем времени тебе нечего было терять, кроме собственной жизни. Впрочем, ей ничто и не угрожало. Но ты почему-то чувствовал себя обреченным. А здесь это ж ведь не фантастика и ты, скорее всего, и вправду обречен, но вот нет этого паскудного состояния растерянности потерянности. Тебе есть, что терять, кроме
А вот и вехи твои, Александр Василич, столбы линии электропередач.
Годунов сам едва заметил, как принялся их считать и проснулся, ткнувшись лбом в спину Мартынова.
Сержант Дёмин стоял рядом и вид у него был виноватый. Годунов приоткрыл дверь и выглянул, уже интуитивно догадавшись, что увидит. Ну, так и есть: "эмка" на добрых две трети колеса погрузилась в лужу А на горизонте маячат какие-то строения. Дежавюха, однако!
Никак, приехали?
Так точно, товарищ старший майор, ответствовал Мартынов и со сдержанным вздохом осторожно выбрался из машины.
Только тут Александр Васильевич сообразил, что фраза получилась многозначительная, и уточнил:
В Дмитровск, говорю, въезжаем?
Так точно, повторил чекист.
На этот раз потрудиться не пришлось: машину в два счета вытолкали из лужи живо подоспевшие бойцы. "Вот оно, преимущество служебного положения",Годунов усмехнулся. Впереди ждал город, где предстояло испытать тяготы возложенной на себя должности.
Дмитровск сорок первого показался Годунову таким же, как Дмитровск рубежа семидесятых-восьмидесятых. Конечно, будь Александр Васильевич местным, он без труда нашел бы и традиционные десять отличий, а может и больше, и с печалью либо радостью констатировал отсутствие или наличие дорогих сердцу примет. Однако же для постороннего этот город был похож на бессчетное множество небольших населенных пунктов, в которых, как написали бы в путеводителе, век девятнадцатый соседствовал с двадцатым. Соседствовал, но не так, как в городах Золотого Кольца, которые Годунов как-то объехал во время отпуска. Там соседство продуманное, как выкладка экспонатов в музее. Здеськак Бог на душу положит. Наверное, в этом тоже есть своя прелесть, вот только думать о ней совсем не хочется. И, увы, совсем не из-за каких-то эстетических пристрастий. Если все пойдет так, как надо, скоро здесь мало что останется. Лишь бы местная власть не заартачилась. Дело-тооно в любом случае сделано будет, но проблем в процессе огребёшь несоизмеримо больше.
А местная власть тут, по всему видать, бедовая. Разговаривая с Федосюткиным по телефону, Годунов почему-то нарисовал в воображении немолодого, но скорого на слово и дело мужика, кого-то вроде Ковпака. Спасибо связи: трубка сипела и гудела, надежно маскируя возраст собеседника. И Александр Васильевич был немало удивлен, когда Федосюткиным назвался крепкого телосложения парень лет двадцати пяти во френче без знаков различия и штатского покроя чёрных брюках с щегольским напуском заправленных в чуть запылившиеся комсоставские сапоги. Глаза покрасневшие от недосыпа, но взгляд цепкийпо-хорошему цепкий. И манера изложения информации больше похожа на рапорт, нежели на обыкновение гражданских озвучивать суть вперемешку с собственными мыслями и кучей совершенно не нужных сейчас соображений. Через полчаса жители города соберутся на центральной площади. Для оповещения привлекли комсомольцев и пионеров. В МТС района направлены телефонограммы, горючее следует ждать с часа на час. Железнодорожный состав подготовлен, график движения согласован. Бойцы ополчения направлены на расчистку и инженерное оборудование поля к северо-востоку от города. Доложили поглядел прямо, вопрошающе: к чему, мол, все это?
А к тому, уважаемый товарищ Федосюткин, что в той истории, которая известна ему, Годунову, танки Гудериана должны войти в Дмитровск к завтрашнему вечеру.
Если же разговор с Ерёменко резонирует так, как нужно, то у них в запасе прорва времени. Чуть ли не целые сутки. Это многобез всякой иронии и прочего сарказма. В нынешних условиях, когда ситуация развивается прямо по классику "нам бы только ночь простоять да день продержаться",очень много. Классик, кстати, явно знал, о чем говорил. И Лелюшенко с Катуковым сопоставимого отрезка времени хватило, чтобы развернуть оборону в районе Мценска. Однако ж это не тот пример, которым сейчас можно воспользоваться. А отвечать надо. Коротко, четко и, по возможности, воодушевляюще.
Скажу без околичностей, товарищ Федосюткин. Кутузов во времена оны отдал Москву, чтобы спасти Россию. Нам предстоит отдать Дмитровск, чтобы спасти Москву.
На лице секретаря пока читалось только недоумение. Хорошо, что не кинулся с ходу возражать.
И не просто отдать, ну, то есть, совсем не даром. Так что живенько формируем, так сказать, комитет по торжественной встречеи по местам стоять, с якоря сниматься. В комитет включаем вас, товарища Мартынова, товарища Нефедова, кивок в сторону старлея-погранца, командира ополченцев НКВД, и заочноорловского военного комиссара товарища Одинцова. Можете на свое усмотрение пополнить комитет ответственными работниками. Первоочередная задачасрочная эвакуация гражданского населения сколько сейчас народу-то в Дмитровске?
Всегопорядка шести тысяч, быстро ответил секретарь. Местныхоколо пяти, остальные эвакуированные.
Милиция?.. Ополчение?.. Железнодорожники, в том числе пенсионеры?.. Медики?..
Некоторые цифры Федосюткин называл с ходу, не задумываясь, с точностью, другие, не ломаясь и не чинясь, приблизительно и обещал уточнить.
Ну а вы-то сами до сего момента что собирались делать, когда враг подойдет? закинул провокационный вопрос Годунов.
Как и запланировано. Собралисьи в Друженские леса, снова без промедления ответил секретарь.
Дело хорошее. Только придется повременить. Насколькожизнь покажет. Всё, секретарь, давай на митинг, об остальном после договорим, что называется, в рабочем порядке.
Площадь оказалась предсказуемо небольшая, почти квадратная по форме. Памятник Ленину не такой помпезный, какие доводилось видеть Годунову даже в отдаленных райцентрах. Рядом сколочена деревянная трибуна, завешенная потемневшей красной материей. "Подновляли, небось, ещё когда первых мобилизованных провожали",с какой-то невнятной тоской подумал Александр Васильевич.
Люди уже собрались. Собрались и ждали. На площади, на примыкающих к ней улицах. Никто не порывался уйти, разве что, увидав кого-то из родственников или друзей, перебирались поближе. При этом не толкались и не ругались, никто не пытался занять место возле трибуны или забиться в укромный уголок, где можно вдоволь поскучать или передремнуть. Видно буквально с первого взгляда. Иные говорят: люди во все времена одинаковые. Чёрта с два! Люди, которым понятно, что, как говаривала бабка, дело пахнет керосином, отличаются от людей, пришедших на торжественный митинг, разительнее, нежели последниеот пиплов, собравшихся на рок-концерт.
Над площадью стоял ровный гул: все разговаривали почему-то вполголоса. И замолчали как по команде, едва Годунов поставил ногу на нижнюю ступеньку ведущей на трибуну лестницы. Александр Васильевич, привыкший за последнюю пару лет к легковесной тишине, что висела не на ниточке дажена паутинке, не мог не удивиться: тяжелая тишина, а держится надежно, будто на стальном тросе.
Только и слышно, как поскрипывают под ногами рассохшиеся за лето доски, да пацаненок лет пяти, стоящий рядом с трибуной, хнычуще тянет:
Ма-ам, зя-а-абко! Пошли домо-ой!
М-да, и вот что тут прикажешь говорить? Что и как, чтобы обойтись без дополнительных осложнений, плюсом к тем, которые и так неизбежно возникнут? Как убедить этих вот дедов, которые, небось, всю жизнь в Дмитровске безвылазно прожили, этих вот женщин, закрывающих собою детей от ветра, что надо бросить дом, разом лишившись всего нажитого, и ехать чёрт-те куда, в неизвестность и неустроенность? Ладно, как скажетсятак и скажется. Будем надеяться, что люди, не привыкшие к постоянно сменяющимся пестрым впечатлениям, более восприимчивы хоть и наверняка менее легковерны, угу.
Годунов с легким недоумением взглянул на цилиндрическую штуковину, укрепленную на краю трибуны ("А ничё так эта гирька должна быть в ближнем бою! Тюк по макушкеи нету Кука!") и, как-то совсем не солидно прокашлявшись и немного наклонившись к микрофону, начал:
Товарищи! Я говорю с вами от лица командования Орловского оборонительного района
И едва узнал свой голос, заскрежетавший из двух репродукторов. Учел ошибкуи дальше говорил с высоты своего роста. В любом случаени разу не Молотов и не Левитан, но так хотя бы для ушей терпимо. Иглавноеслова вдруг стали приходить сами, без усилий:
Не буду скрывать, ситуация для всех нас сложилась чрезвычайно серьезная. Враг рвется к Москве. Дмитровскна острие главного удара. Но у нас есть возможность действовать на опережение. Как бы то ни было, не сегодня, так завтра в городена этих вот улицах, на этой площади, в ваших домахначнутся боевые действия. В связи с этим все гражданское население подлежит немедленной эвакуации, уф-ф, главное сказано.
Тишина стала зыбкой, как ртуть: натужное дыхание, едва слышные всхлипы Люди услышалино наверняка ещё до конца не поверили. Ну что ж, инструкции в таком состоянии духа воспринимаются, как правило, от и досознанию надо за что-то зацепиться.
Командование дает вам на сборы два часа с момента окончания митинга. С собой брать документы, деньги, ценности, теплую одежду, запас продовольствия на три дня. Питьевой водой вас обеспечат в поезде.
Короткий взгляд на Федосюткина. Секретарь кивает: понял, мол, сделаем.
Большинство из васгражданские. Но не надо думать, что если вы решите остаться, война не затронет вас. Вы слушаете сводки Совинформбюро и знаете, какие зверства творят солдаты Гитлера. Их цельзавоевание России и уничтожение советских людей. Ваша первоочередная задачасохранить жизнь своим детям
Говорят, что страх и надеждаглавные психологические рычаги, приводящие человека в движение. А раз так, надо ими пользоваться.
Ну а после того, как вас доставят в глубокий тыл, вы будете обеспечены работой и снабжением вещами и продуктами. Я уверен, что вы будете честно трудиться, помогая ковать Победу на фронте и скорейший разгром врага. Запомните: вы не беженцы. Вы покидаете зону боевых действий по прямому распоряжению командования Орловского оборонительного района.
Годунов набрал в легкие побольше воздуха и заключил:
И ещё одно: если кто-то пожелает остаться, это будет расценено как осознанное намерение остаться на территории, которая может быть захвачена врагом, и караться по законам военного времени.
Сказал и подумал: интересно, не так ли рождаются истории о людоедской сущности "кровавой гэбни"?
Медики всех специальностей, механики, водители, трактористы, строители, у кого нет на попечении детей до шестнадцати лет, объявляются мобилизованными. Сразу же по завершении митинга им надлежит прибыть в райком партии для постановки на учет и инструктажа.
Вроде, достаточно сказал. Ну и пора закругляться, чтобы потом не мучиться анекдотическим вопросом "а не сболтнул ли я чего лишнего?" Тоже вот странность: все, что нужно было сказать по делу и по сути, произнеслось как будто бы само собой, а на заключительной фразе ты споткнулся, как школяр, забывший строчку стишка. На ум шли бюрократическое "а теперь слово предоставляется товарищу Федосюткину" и лозунговое "враг будет разбит, победа будет за нами! Смерть немецким захватчикам!" Первое слишком неказисто, второе слишком возвышенно. И Александр Васильевич предпочел просто посторониться, пропуская секретаря райкома к микрофону.
Федосюткин лозунгов не стеснялся. Война требует от всех советских людей невиданных доселе усилий и неслыханных лишений. Но они на то и советские люди, чтобы все преодолеть и создать для своих детей светлое коммунистическое будущее. А пока что каждый, как на фронте, так и в тылу, должен стать солдатом. Враг будет разбит, победа будет за нами!
В устах секретаря эти слова звучали без пафоса, естественно и убедительно. И в них была уверенностьтакая безграничная, запредельная уверенность в том, что все будет хорошо, какая бывает только у молодых людей. Знающих цену своим словам. Но ни разу ещё не заплативших сполна.
Однако ж Годунов не мог не видеть лиц тех, кто стоял у самой трибуны: у женщины, обнимающей капризного пятилетку, разгладилась страдальческая складка у губ, старик перестал сокрушенно покачивать головой, девочка-подросток с пионерским галстуком, выпущенным поверх курточки, поглядела на Федосюткина с обожанием.
Только давайте, товарищи, чемоданы добром не набивайте, сказал секретарь таким тоном, как если бы беседовал с людьми с глазу на глаз в своем кабинете, а не стоял перед площадью. И зверье с собой не тащите, все равно в вагон его взять не разрешим. Значит так: в первую очередь выезжают жители Коллективной и Рабоче-Крестьянской, прибытие на станцию через час, то есть в десять тридцать, следомс Коммунистической и Красного переулка, прибыть к двенадцати тридцати
"Только бы успеть",Годунов подавил вздох.
Всё, в добрый путь. И до встречи, заключил Федосюткин.
"Ну, молодец ты, секретарь!"мысленно восхитился Александр Васильевич. Хотел и вслух повторить, но не успел: над площадью в ритме маршевой поступи зазвучали первые такты "Священной войны". "И Горохов тоже хорошо сработал! Если он и у пулемета такой же расторопный"
Расторопность же Федосюткина оказалась вообще выше всяких похвал. Годунов ещё спускался с трибуны, а секретарь уже говорил с каким-то седоватым мужиком в очочках и мятом пиджакераспоряжался выдать эвакуируемым продукты с продовольственных складов из расчета столько-то того и столько-то этого на человека, распределение организовать непосредственно на станции.
Да как же я с ходу начал причитать тот. Возить-то на чем?
Ваш грузовичок ещё вчера вечером был жив, здоров и не кашлял, срезал его Федосюткин. Какая ж хвороба с ним нынче приключилась? Насчет драпа, не того, который материя, беспокоитесь? Так я вам лично организую, вы у нас ни в какую очередь мобилизации не подлежите, я уже всю вашу медицинскую карту вашими же стараниями вдоль и поперек изучил, когда вы о путевках хлопотали. Только сперва дело сделайте, и сделайте, как надо. Вам же ясно и понятно, что всех сразу мы в состав не поместим. Вот и организуйте подвоз. На погрузку-разгрузку я людей вам дам, сколько скажете.
Норму вы мне даете на взрослого? насупившись, пробубнил собеседник секретаря. А на детей какая?
Слушай, Михал Сергеич, перешел на задушевное "ты" Федосюткин, а Годунов с удивлением подумал: кабы не буйная шевелюра, седоватый был бы двойником последнего генсека. Никто с тебя сегодня за лишний килограмм колбасы не спросит. И за десять не спросит. Ни сегодня и ни завтра. Никакой бюрократии можешь не разводить. Расчёт мой простойчтоб всем хватило и никто на наси на тебя, Сергеич, персонально, в обиде не был.
И, показывая, что разговор закончен, повернулся к похожей на учительницу женщине в строгом платье:
Ну а ваше, Ефросинья Степановна, дело известноенакормить вновь прибывших обедом-ужином. Дарью-то вашу мы отправляем, так что придется у товарища старшего лейтенанта пару бойцов вам в помощь попросить. Дарья-то, конечно, за троих работала, но, боюсь, троих нам не дадут, и обернулся, ища глазами Нефедова.
А встретился взглядом с командующим, по-мальчишески смутился.
Виноват, товарищ старший майор!
С чего ж это вдруг и виноваты? весело удивился Годунов. Что особых распоряжений не ждете?
Отвык, почти не скрывая, что доволен прозвучавшей в тоне командующего похвалой, признался Федосюткин. Когда за месяц в район двадцать тысяч эвакуированных поступает, как-то уже не ждешь, пока гром грянет.
Александр Васильевич машинально поглядел в проясневшее небо: дай Бог, чтобы гром грянул в намеченные сроки.
Пойдем, секретарь, детали уточнять.
От непривычно терпкого чая и непривычно крепких папирос саднило в горле. А может, продуло в машине. Неправильный ты, все же, попаданец, Александр Василич! Скучный. Ни ядренбатон напрогрессорствовать не торопишься, ни к товарищу Сталину не ломишься, дабы похвастаться послезнанием. Даже Высоцкого не перепел, подсунул Игнатову вместо строчек гениального поэта свои школярские каракули. А вместо совершения подвигов сидишь себе посиживаешь, сиречь заседаешь. С трудом выстраиваешь нехитрую многоходовку. Нехитруюпотому как наличных сил маловато. Двести пятьдесят ополченцев НКВД (те, что прибыли по железной дороге, тоже с ходу включились в бурную деятельность, заботливо направляемую Нефедовым и Мартыновым и директором леспромхоза Жариковым), да местных человек сто пятьдесят. Вот уж этиклассическое ополчение, стар и млад, даже девчонок четверотри медсестры и фельдшерица. Одно радуеткрай охотничий, у мужичков, почитай, у всех двустволки по углам и не пылятся без дела. Охотниковк сержанту Сомову, отрекомендованному Нефедовым в качестве лучшего стрелка: пусть определяется, кто вправду виртуоз, а кто зайцев по окрестным лесам распугивал. Остальные пообедали, спасибо Ефросинье Степановне, и снова двинулись в поле. Не жать и не пахать под зиму, а строить аэродром подскока. Горохов, ещё в Орле вполне уяснивший роль, отведенную ему в предстоящих событиях, взял в помощь двух парней-радиолюбителей и принялся священнодействовать.