Опомнившись, сошел с коня и подошел к Асфандиру, который продолжал внимательно разглядывать моих «рыцарей».
Я рад приветствовать тебя брат и тебя, прекрасная Ларкиансказал я с вдруг дрогнувшим голосом.
Асфандир перевел взгляд на меня, а Ларкиан надменно улыбнулась
Всю обратную дорогу Иргек и Ирек прожужжали мне в оба уха, что бы я присмотрелся к сарматской принцессе «ведь не просто так Гатал послал вместе с наследником и свою дочь».
Для меня же важно было другое. Нет, конечно же, я не переставал думать о ней и при каждом взгляде на нее, меня охватывала страсть. Но все же из послания я пришел к выводу, что царь сарматов не собирается, по крайней мере, в ближайшее время атаковать западные границы канглы, признает меня как кагана и что не маловажно перестает оспаривать верховенство гуннов над аланами.
* * *
Небольшой праздничный ужин, устроенный нами в честь прибытия сарматов завершался
Асфандир, перепивший вина, уже завалился на бок, за ним сползли Иргек и Ирек. Гай, который притащил вино, отключился последним. Я же, благодаря приобретённой в прошлой жизни привычке больше закусывать еще держался. Напротив сидела Ларкиан.
Я посмотрел на ее брата, он громко храпел. Воспользовавшись этим, и под воздействием выпитых литров алкоголя, в нарушении всех принятых дворцовых этикетов подсел к Ларкиан.
Принцесса сарматов сейчас была еще более ослепительна. Шелковое платье соблазнительно выделяло все ее округлости. Голова вместо шлема украшала золотая диадема. На плечи накинут красный, сшитый из тонкой шерсти и украшенный золотом жакет.
«Такую курточку и в двадцать первом веке с удовольствием носили бы любительницы шарма и гламура», подумал я, и подсев плотнее к ней начал обольщать ее по всем правилам «пикапа»:
Ик, не хотите ли еще вина?
Ларкиан улыбнулась.
Эй, крикнул я стоявшей неподалеку служанке, налей и мне тоже, ик
Ларкиан пригубив вино негромко произнесла.
У вас очень хорошее вино, каган.
Еще бы, это самое настоящее фалернское, из далекой Римской империи. Вон, Гай подтвердил, что оно настоящее. Показал я пальцем на храпевшего с другой стороны дастархана римлянина, он отвалил за каждую амфору согдийским купцам по семнадцать золотых тенге!
«Ох, как же все-таки хорошо быть властителем. Там бы, в своем времени, я бы даже себе не купил такое дорогущее бухло, не смог бы».
Minister vetuli puer Falerni,
inger mi calices amariores,
ut lex Postumiae iubet magistrate
ebrioso acino ebriosioris.
at vos quo lubet hinc abite, lymphae,
vini pernicies, et ad severos
migrate. his merus est Thyonianus.
Услышал я как Ларкиан цитирует стихи на латыни.
Ты знакома с поэзией Катула? Спросил я машинально, подумав, что она очень образована для этого времени, пусть даже и принцессы.
Да!? Тебе знаком язык римлян?
Впервые за два дня знакомства с ней, я увидел в ней интерес к моей персоне и удивление в ее глазах.
«Ну конечно, я ведь каган диких гуннов и сам дикий гунн, умеющий только жрать, бухать, убивать и Хотя я и веду себя так. Напился до икоты, а теперь еще забыв об элементарных правилах приличия, нагло домогаюсь ее», подумал я и обнял ее за талию, не обращая внимания на то, как гневно сверкнули ее глаза.
Мне знакомы не только Катул и латынь, ик. Еще знаю, что земля не плоская, а круглая и что небо это просто воздух, ик, а солнце это звезда, как другие светящие над нами ночью в небе
Я рассказывал долго, выплескивая на нее вместе с вином все свои приобретенные в моей прошлой жизни знания Она слушала внимательно, не перебивая меня
«О-о, так она идеальна, мечта любого мужчины», удивился я, «может мне действительно жениться на ней, а то Иргек и Ирек еще сватают мне эту, с кулаками арбузами Айбеке, мотивируя меня тем, что она из знатного рода гуннов и родит мне много могучих воинов».
Слушай, и я положил руку на ее бедро, от чего Ларкиан вдруг вздрогнув всем телом, уронила чашу с недопитым вином на себя. В следующее мгновение она вскочила, и что-то рассержено прошептав резко отвернулась, затем не спеша, слегка покачивая шикарными бедрами, «выплыла» из юрты.
Ик, я ничего не понял, чё ты там сказала. Крикнул я ей вслед и положив голову на подушку через секунду отрубился.
* * *
Проснулся я от того, что почувствовал сильный холод. Не открывая глаз начал шарить вокруг руками, ища одеяло. Не найдя, вынуждено открыл глаза и увидел решетчатый крест шанырака юрты через который на потухший очаг с мрачно-серого неба пушистыми хлопьями сыпал снег. Рядом, что-то разбилось, а затем я услышал сердитое ворчание Гая на латыни.
Ты что делаешь? Спросил я приподнявшись.
Вы, что вчера все вино выжрали? Ответил он вопросом.
«Ну да, мне тоже не мешало бы подлечиться»голова с похмелья болела страшно.
Я сел, облокотившись спиной к стене юрты, продолжил наблюдать, как Гай сливает в чашу с пустых амфор последние капли вина.
«Что я творю?»Вдруг подумал я, «прошлую свою жизнь угробил постоянными попойками, а теперь и это, молодое и сильное тело превращаю в алкоголика».
Ты зачем столько вина купил у согдийцев? Спросил я у римлянина.
Я купил все. Это ведь настоящее фалернское! Всего-то семь амфор было у них.
«Ну да, всего-то тридцать пять литров. На одну попойку только хватило»Подумал я, но спросил, придираясь о другом.
Гай, вот скажи, сколько в Риме получает за свою службу легионер?
Он, недоуменно посмотрев на меня ответил:
Двести двадцать пять серебряных денариев в год.
А сколько я плачу легионеру, если равнять мое серебро с римским денарием?
Не меньше двухсот пятидесяти денариев.
Вот ауреус, который весит чуть меньше моего золотого тенге стоит двадцать пять денариев или четыреста медных ассов. Так? А теперь посчитай, скольких легионеров я могу содержать за ту сумму, которую ты отдал за вино. И почему ты купил это вино за сто девятнадцать золотых монет, когда как в Риме платят самое большее четыре асса за амфору?
Но ты ведь сам приказал не торговаться с купцами и платить им золотом столько, сколько они попросят за свой товар. Ответил он возмущенно.
Ладно, не сердись, сказал я примирительно, вспомнив, что действительно давал такое распоряжение. Я полагал, что таким образом информация о том, что в Таразе платят золотом не торгуясь, разлетится по всему миру и в мою столицу со всех сторон образуются множество караванных путей и в перспективе превратят город в крупный, а может и в самый крупный центр международной торговли.
Я встал и направился к двери, открыв которую я остановился и, обернувшись к Гаю сказал:
Лучше воды выпей, у тебя обезвоживание.
Выйдя из юрты, я увидел стоящих у дверей двух стражников. В десяти метрах от юрты, у костра сидели еще десять «бешенных».
Разбудите Иргека и Ирека. Приказал я одному из них и, вскочив на ближайшего коня, направился к реке. За мной последовал весь десяток телохранителей и невесть откуда взявшийся Угэ.
Угэ, приведи мне того коня, которого вчера привезли согдийцы. Крикнул я ему.
Он, резко рванув поводья, развернув коня, помчался в обратную строну.
Умывшись в реке, берег которой покрылся тонкой корочкой льда, я вернулся к своему коню и увидел, как в мою сторону скачут близнецы. Но они, промчались мимо, на ходу бросив у берега два больших свертка и не останавливая коней, нырнули в реку. Поплескавшись несколько минут, они вышли из воды ведя за собой своих лошадей. Подобрав свертки, которые оказались одеждой, они одели их на свои еще мокрые тела, а сверху накинули овчинные тулупы, на головы малахаи из волчьего меха.
Подойдя ко мне, Ирек протянул мне третий тулуп:
Одень, а то простынешь, ветер начинает поддувать.
Завтра с рассветом мы выступаем за канглы на земли усуней, сказал я, походу одеваясь в тулуп, но ты Ирек останешься здесь.
Близнецы переглянулись:
Зачем? Спросили они одновременно.
Я хочу поручить тебе сформировать тумен конницы для которой сейчас Кусэк со своими кузнецами кует доспехи и оружие, ответил я им, они мне нужны будут для войны с Коканом.
Они снова переглянулись:
Но мы никогда не разлучались на такой долгий срок. Во всех походах и сражениях мы сражались всегда вместе!
Я понимаю. Но это очень важно. Да вы и без меня знаете, что для такой тяжелой конницы нужны специальные лошади. Даже лучшие скакуны саков мало подходят. Сказал я, показав рукой на стоящего рядом с моим аргамаком коня. Его только что привел начальник моей личной охраны. Конь был ростом в два метра и весом килограммов в восемьсот, с огромными прочерченными мышцами на спине и груди, больше похожего на накаченного гормонами роста быка, нужно десять, нет пятнадцать, а что бы с запасом, лучше двадцать тысяч таких
Но где же он найдет столько таких чудовищ за короткое время, перебил меня Иргек, ведь войну с Коканом ты хочешь начать к весне?
Вот потому должен остаться кто-то из вас, потомков кагана Модэ, которому будут подчиняться не только кочевники, но и маргушцы, и согдийцы. Только без грабежей, предупредил я, увидев как хищно заблестели глаза у Ирека, покупай, используй для этого золото из нашей казны.
Ладно. Махнул рукой Ирек.
Я оставлю с тобой десять тысяч воинов. Подготовь их к весне.
А кто останется в Таразе, когда мы покинем город? Спросил Ирек.
Останется Гай с его восемью тысячами легионерами, и добавил, увидев как презрительно скривилось лицо у близнецов, с ними я еще оставлю пять тысяч саков. Думаю этого будет достаточно для защиты Тараза, даже если гузы сумеют одолеть два тумена Сакмана.
Глава четвертая
Я, как и планировал, выступил во главе своих «бешенных» на следующий день после беседы с близнецами. Меня сопровождали Иргек, Асфандир со своей сестрой Ларкиан, напрочь отказавшийся оставаться в Таразе Тегын, и Айбеке, к которой присоединилось пять тысяч под стать ей воительниц.
Запретить ей и ее женской коннице принимать участие в этом походе я не смог. Вернее не имел права. Для того что бы оставить их в своих степях нужно было веское основание. То, что поход будет тяжелым и вообще война не женское делоэто не причина. Заяви я так, меня степняки просто не поняли и приняли бы за еще одну странность, которой у их кагана стало предостаточно после того ранения ханьской стрелой в голову.
На мое удивление, среди кочевников было настоящее гендерное равенство. Женщина активно влияла на политические решения вождей, тому свидетельство жены Кокана и Токара, уговорившие поднять восстание. Кочевница принимала участие во многих военных походах, так как в военном деле была не на много хуже, а нередко и лучше некоторых мужчин. В случае набега вражеского рода, брала в руки оружие и вставала рядом со своим отцом, мужем, братом. Зачастую итоги сражения зависели от них. Потому в степи бытовое насилие было крайне редким явлением. Избиение жены, по меньшей мере, было не разумно. Такая жена могла запросто шлепнуть обидчика. Но еще за каждой женщиной стоял ее род! Обидеть, оскорбить ее, это равнозначно нанесению оскорбления всему ее роду. Именно из-за убийства своей жены кангюйки, Шоже не поддержали большинство воинов этого племени, что и привело к печальным для него последствиям в обеих известных мне историях.
* * *
Поход на усуней Шимыра проходил для меня без особых происшествий до самой их столицы Кызыл-Ангара. Большинство родов усуней еще при приближении Ужаса сразу же переходили на его сторону. Оставшихся верными Шимыру войска и солдат регулярной армии империи Хань он разбил в двух сражениях. Часть этих остатков укрылись в крепости. Не успевших спрятаться или бежать, Ужас уничтожал с присущей кочевникам в междоусобных войнах жестокостью.
Так, проезжая мимо сожжённых аулов, изначально я думал, что это дело рук китайских солдат, но затем обратил внимание на одну особенность. Везде оставались живыми немощные старики и дети не старше шести лет. А в одном ауле увидел карлика, готовящего еду для сгрудившихся вокруг него в ожидании дюжины малышей
Я подъехал к карлику, на простом поясе которого висел кинжал и спросил:
Почему ханьцы оставили живыми тебя и их. Показал я рукой на детишек.
Карлик отвернулся, нарочно, с минуту повозившись с большой деревянной крышкой и подняв ее, накрыл казан, от которого приятно пахло мясным бульоном. Затем повернувшись ко мне, наконец, ответил:
Так, я это, я никогда не видел здесь ханьцев.
А кто тогда разорил ваш аул, воины Шимыра? Удивился я.
Нет, это аул дуглатов. Беком аула был его друг, батыр Кубрат. Аул сожгли воины Буюка. Он знал, что Кубрат никогда не предаст Шимыра. Потому и послал своих воинов убить его и его людей. Остались только мы.
Я, соскочив с коня, подошел к карлику. Ростом он едва дотягивал до моего боевого пояса.
Сколько тебе лет?
Зачем
Отвечай на вопрос. Сказал угрожающе я, перебив его.
Семнадцать. Пробурчал в ответ карлик.
Умеешь стрелять из лука и ездить верхом?
Так, кто же не умеет? Только вот они Показал он рукой на тесно прижавшихся друг к другу в страхе передо мной малышей.
Тогда как удалось выжить тебе? Ты сумел спрятаться?
Карлик покраснел, неожиданно схватился за рукоять кинжала и крикнул:
Хочешь меня убить? На! Вынув кинжал из ножен бросил его к моим ногам и, подбежав к стоящей в метрах пяти от меня арбе, встал у его колеса, выпрямившись снова крикнул, убей, но тогда духи предков отвернутся от тебя, а Тенгри покарает!
Я, подняв кинжал, подошел к карлику. Ось колеса арбы была немного выше его.
Забери. И протянул ему его клинок рукояткой вперед.
Карлик, сердито вырвав кинжал из моих рук, вложил его в ножны.
Как зовут тебя, воин? Спросил я у него.
Алкай.
А я Богра
Да знаю я кто ты, ответил он опережая меня, меня хоть Богиня-Мать Умай и обделила ростом, но с головой все в порядке.
Вот и хорошо. У меня к тебе будет просьба. Это не единственный аул разоренный Буюком, и везде остались дети, ниже оси, показал я глазами на стоящее позади него колесо, собери их всех вместе, тебе как дуглату выжившие старики окажут больше доверия чем моим воинам.
Я, повернувшись, подозвал к себе Угэ:
Дай ему золотую байсу.
Угэ вытащив из сумки прямоугольную узкую пластину, передал Алкаю, который небрежно осмотрев ее, спросил?
Для чего мне золото? Лучше коней дай, еды накормить детей. А то это последнее, что у нас осталось. Показал он рукой на варящееся в казане мясо.
Коней я тебе дам, и еды тоже. Видишь на байсе руны с моим именем, печать волка и сложный узор под ним? Вот, это не просто золотая пластина, а символ, который наделяет тебя особыми полномочиями. Любой кочевник, находящийся под моей властью, будь он простой воин или вождь, не только не тронет тебя и детей, а обязан будет выполнить любое твое требование при предъявлении байсы ему. Теперь понял?
Алкай уже бережно сжал в руке подарок
* * *
Отъезжая от разоренного аула дуглатов, Иргек спросил:
Мы столько времени и сил потратили на то, что бы каждый воин и вождь в подвластных тебе землях узнал о назначении байсы. Даже в Хорезм и к дахам отправили своих послов.
И что?
Для чего ты дал ему золотую? Не слишком ли много власти будет для него? Для получения еды и коней хватило бы и серебряной, даже медной.
Не будет. Буркнул я ему в ответ.
* * *
Я ехал между Иргеком и Асфандиром, Ларкиан чуть позади меня. Впереди было ущелье гор Тянь-Шаня, за которым на восточном берегу Иссык-Куля, или как ее называли ханьцыЖе-Хай, расположена столица усунейгород Красной долиныКызыл-Ангар.
С высоты перевала увидел само озеро, сверкавшее цветом яркого топаза.
Я придержал коня, что бы поравняться с принцессой сарматов.
Ларкиан, я знаю красивейшую историю о появлении этого озера Начал было я, намереваясь рассказать ей известную мне еще с прошлой жизни романтичную легенду о возникновении Иссык-Куля.
Но она, даже не взглянув на меня, резким ударом шпор об бока своего коня направила его к Асфандиру.
Вообще, с самого нашего выхода из моей ставки, после той «вечеринки», Ларкиан упорно избегала бесед со мной, вопреки всем моим попыткам поговорить с ней.