Я пожал плечами:
А у меня есть выбор? Дед мой, Баджанак, требует организовать поход на усуней. Вон, четыре тумена канглы собрал для этого. Вожди кыпсаков, саков, аланов, гуннов и даже усуней попросившихся под мое покровительство хотят войны со своими соплеменниками. Послушают они меня, если я скажу им, что не хочу воевать с родственными нам усунями?
Ужас, усмехнувшись, ответил:
Ты сильно изменился! Нет, для тебя и раньше все племена и роды в Степи были одинаковы. Ты одинаково жестоко относился ко всем из них. Тенгри отобрал у тебя воспоминания, и ты не помнишь, как сжег аул гуннов только за то, что они отказались покидать свои кочевья и остались под властью Кокана. Не помнишь, как ты лично перерезал глотки тем семерым усуням, которые храбро сражались с твоими гуннами и сложили оружие только после того как я обещал принять их в свою сотню. Я ведь просил тебя тогда оставить им их жизни. А как ты поступил с Гюнешь? Я предупреждал тебя, что наживешь смертельных врагов. Надо было тогда отпустить ее с Саулом! Только покровительство Тенгри спасло тебя от того, что он не сумел уговорить хана сарматов Гатала от войны с тобой. И от мести ее брата Сакмана тоже. Видимо, чтобы изменить тебя, Тенгри решил отобрать у тебя память.
В ответ, я, по известным причинам решил отмолчаться.
Ужас, немного помедлив, продолжил:
Конечно, нет. Если все вожди пришли к одному мнению, а такое бывает очень редко, то ни один каган не сможет пойти вопреки их воле. Такое было даже не под силу Великому кагану Модэ. Но, все изменилось. Сейчас прибыл посланник от Сакмана. Он сообщил, что вождь гузов Токар отказался признавать тебя каганом и присоединился к Кокану. Токара поддержали два сильных рода канглыкаспан и шамшады. Всего двадцать тысяч юрт. И потому окончательное решение на совете вождей будешь принимать ты!
* * *
Совет вождей заполнил огромный шатер, поставленный по этому случаю и проходил на удивление тихо и спокойно, без обычных споров, взаимных угроз и оскорблений. Видимо тому способствовала серьезность положения. В шатре находились хан Баджанак, вождь аланов Батразд, близнецы, Ужас, Гай, несколько высших центурионов, тысячница Айбеке, вожди канглы, кыпсаков, подвластных мне гуннов, саков и усуней. Почти все вожди поочередно высказали свое мнение. Властители степи с удивительным единодушием пришли к одному выводу, что если Кокан успеет усилить гуннами из своих западных кочевий и подвластными ему динлинами из Алтайских гор восставших гузов и двух родов канглы, то с севера нам будет угрожать, по меньшей мере, пятьдесят тысяч всадников. Ведь только гузы могут выставить десять тысяч воинов, а роды каспан и шамшады еще минимум по пять.
Угроза же с юго-востока, со стороны усуней, по их мнению, не столь высока. Шимыр с трудом удерживает власть и то, только с помощью солдат Хань. Даже если ему удастся вернуть контроль над усунями, объединенная армия гуннов, канглы, саков и аланов успеет привести в покорность гузов и тем самым избежать «клещей».
Так что решение о том, на кого нам идти в поход казалось определенным.
В шатре наступила тишина. Все смотрели на меня и хана Баджанака, который должен был высказать свое мнение предпоследним, то есть передо мной. Но мне в случае утверждения Баджанаком решения вождей предстояло только согласиться с ними, хотя теперь считал, что поход на гузов будет большой, если не фатальной ошибкой в будущем.
Все ждали, что скажет Баджанак, но хан делал вид, что ничего не понимает и глупо улыбаясь беззубой улыбкой, смотрел на меня.
«Видимо хану, как и мне тоже не нравится мнение вождей о немедленной войне с гузами». Подумал я, «ах ты старый интриган, решил подставить меня!».
Я снова посмотрел на него. Баджанак продолжал «мило» мне улыбаться, при этом еще и одобряюще слегка начал кивать мне.
Я не думаю, что поход на гузов будет мудрым решением. Наконец решился сказать я.
Ужас сразу же нахмурился, вожди гневно зашептались, а Баджанак заулыбался во всю свою беззубую улыбку. Почти беззубую. Широченная улыбка оголила единственный сохранившийся у него полусгнивший зуб.
Завершенному делу всегда найдется критик! Услышал я слева под одобрительные возгласы многих вождей.
Посмотрев в сторону говорящего, я увидел незнакомого мне толстенного мужика, который прямо и с вызовом смотрел на меня сквозь щелки, прочерченные на его круглом лице. Одет он был в красный шелковый халат, из-под которого, при каждом его движении волнами расплывался жир. Огромное брюхо говорившего, обхватывал широченный кожаный пояс, украшенный золотыми барсами, что указывало на его высокое положение в военной иерархии. То, что толстяк был когда-то воином, красноречиво демонстрировали еще многочисленные глубокие шрамы, которые я сначала принял за странные жировые складки на его лице и оголенных по локоть руках.
Не нужно сомневаться в мудрости решения вождей, ведь ты в силу своей молодости мог и не знать, что один внутренний враг опаснее тысячи внешних! Продолжил он под шумное одобрение вождей и глядя прямо на меня сквозь свои щели, а друг ставший врагом опаснее вдвойне. Ведь это твое «мудрое» решение о запрете вождям иметь жен из империи Хань толкнуло его на восстание. Некоторые из нас, сохраняя верность своему кагану, отослали своих любимых жен лишая наших детей матерей. Но ты вместо благодарности за преданность обвиняешь нас в глупости!
Закончив говорить, он поставил обе руки перед собой и, опираясь на них, угрожающе нагнулся в мою сторону, будто желая кинуться на меня с низкого старта. В таком положении я больше не видел в нем толстяка. Он был похож на готового к атаке бойца сумо.
Остынь, Мойша. Услышал я наконец Баджанака.
«Мойша!?»Пронеслось у меня в голове, но тут мое внимание переключилось на громкую речь Баджанака.
Как ты правильно отметил, мой правнук и каган Великой степи Богра молод, и потому он резок. Но он не хотел оскорбить тебя, Мойша и никого из вас, вожди! Да и, несмотря на то, что я желаю скорее отомстить Шимыру за смерть своей дочери, согласен с вами, что от гузов исходит большая угроза нашим кочевьям. И все же! Выслушаем кагана, ведь не надо забывать, что именно решения моего наследника ведут нас от победы к победе!
«Наследника!?»Снова пронеслось у меня в голове.
Да, вожди! Продолжил Баджанак в наступившей тишине, вы все знаете, что мои сыновья и внуки погибли в сражениях или умерли от болезней. Каган Богра мой единственный оставшийся в живых потомок. Я же стар, и сомневаюсь, что смогу пережить столь тяжелый поход на усуней. И потому я поручаю тебе, Богра, заботу о племени канглы, и месть за мою дочь, а весь род уын окажет тебе в этом помощь и поддержку.
И я увидел, как Баджанак посмотрел на Мойшу. За слоем жира, не смог определить выражения на его лице. Но он, положив свои руки на колени, склонил голову сначала перед ханом канглы, а затем передо мной.
Теперь же дослушаем нашего молодого кагана. Предложил Баджанак.
«Не много ли стало, кому я должен отомстить? Не много ли стало на мне ответственности? И не много ли стало у меня врагов! Скорее всего, этот толстяк с еврейским именем Мойша, бек правящего у канглы роды уын и имел все основания претендовать на ханский титул в этом племени после смерти Баджанака».
Я посмотрел на Мойшу. Теперь он прятал свои глаза-щели. Но если я в начале под его прямым взглядом, чувствовал легкую враждебность из-за моего неосторожного высказывания, то сейчас стал ощущать исходящую от него ненависть ко мне.
Так, что решишь Каган? Услышал я бодрый голос «своего» прадеда.
Да, вожди! Сказал я, сглотнув слюну в неожиданно пересохшее горло, я не хотел никого оскорбить, но мы не пойдем на гузов, не обращая внимания на возмущенные возгласы вождей продолжил, Кокан побоится направлять помощь гузам, так как сам будет рисковать тем, что посланные им воины перейдут под мою власть. Ведь даже сейчас ко мне откочевало больше десяти тысяч юрт гуннов недовольных Коканом. А вот если мы сами атакуем гузов, каспанов и шамшады то они откочуют и укроются в горах Алтая принадлежащих динлинам. Следуя священным законам гостеприимства дарованных нам Тенгри и завещанных предками, динлины и гунны Кокана защитят своих гостей. Тогда мы ввяжемся в затяжную, жестокую, братоубийственную войну и дадим возможность Шимыру укрепить свою власть среди усуней. И вот тогда, с востока нам будут угрожать усуни, усиленные сотнями тысяч солдат империи Хань, а с севера все тот же Кокан. Пусть даже без предателей гузов. Если мы все-таки, сумеем привести их к тому времени к покорности!
Как только мы окажемся на землях усуней, гузы и присоединившиеся к восстанию роды канглы разорят наши кочевья! сказал один из вождей под громкое одобрение остальных.
Я ведь не сказал, что оставлю без защиты наши кочевья! Для того, что бы расправится с Шимыром, мне достаточно будет и моих воинов, которых сейчас у меня больше трех туменов. Но вы все знаете, что я дал клятву Тураки-хатун перед Отцом нашим Тенгри и святыми духами предков, что отомщу за смерть своего отца. И потому, после смерти Шимыра и, после утверждения кунбеком усуней Буюка, я сразу же отправлюсь в поход на Восток. Вот тогда помощь храбрых канглы мне понадобится для борьбы с Коканом и империей Хань, которые, я уверен, вышлют ему в помощь, как и в прошлый раз, всю свою северную армию.
Все посмотрели на Ужаса, который сидел, повернув голову в сторону от меня. По всему было видно, что он не доволен моим решением в отношении него, и я понимал почему
Но больше новости о возможном возведении на трон усуней Ужаса, их заинтересовала перспектива войны с империей Хань, которая сулила им огромную добычу, еще большую, чем они получали по результатам набегов на Хорезм, Парфян и Согдиану, жители которых привыкли к постоянным нападениям кочевников и научились отбиваться от них. А победа только над солдатами Чен Тана обогатила всех участников войны с ним, а оставшиеся в стороне жгуче завидовали им.
Я смотрел на вождей и понимал, что каждый сейчас сидит и представляет себя в окружении десятков изнеженных ханьских наложниц, как тысячи верблюдов груженных награбленным в империи шелком, серебром и золотом следуют в их кочевья. Ухмыльнувшись про себя, посмотрел на Баджанака. На его лице уже не было той улыбки, но он продолжал смотреть на меня с одобрением.
Так вот, вожди. Я предлагаю оставить для борьбы с гузами кыпсаков, так как земли обоих этих племен находятся в непосредственной близости. В помощь им послать Сакмана и его тумен, а также аланов. Этого будет достаточно, для защиты наших кочевий.
Я оглядел всех, смотря поочередно в глаза каждому, и видел в них жажду крови и наживы.
Если нет возражений, то всем быть готовым выступить через три дня.
Глава третья
Через три дня выступить на усуней не удалось. Вернее не выступил я. Ужас во главе десяти тысяч бежавших от междоусобицы усуней направился в установленные мной сроки. Следом за ним покинули мою ставку все сорок тысяч канглы во главе с Мойшей. Мой прадед вернулся в столицу канглы город Кангар.
Аланы и кыпсаки выдвинулись навстречу Сакману, который со своей конницей собирался присоединиться ко мне. Теперь же по моему приказу он направлялся в земли гузов, находящиеся на территории современного мне Центрального Казахстана.
Сакмана я отпускал с большой неохотой. Такой воин и толковый военачальник очень пригодился бы в походе на усуней и в борьбе с империей Хань. Но пошли я вместо него, например Мойшу, этот бы сжег все аулы восставших вместе с женщинами, стариками и детьми. Сакман же был близким родственником вождя Токара и я надеялся, что это будет причиной если не окончания войны с гузами, то хотя бы станет менее жестокой и кровопролитной. Так что, я планировал окончание разборок с гузами и присоединения Сакмана ко мне еще до начала похода на гуннов Кокана.
Меня же задержало известие о приближении к моей ставке посольства сарматов, возглавляемого их наследным принцем.
Я, в сопровождении Иргека и Ирека, начальника моих личных телохранителей Угэ и своей гвардии «бешенных» направился навстречу сарматам. Число «бешенных» я увеличил от трех до десяти тысяч и назначил каждому за службу фиксированную плату золотыми монетами, которые благодаря добываемому золоту из богатых рудников в непосредственной близости от Тараза и в двухстах километрах от него в песках Муюнкум чеканились в достаточном количестве. Теперь в числе моей гвардии были не только гунны, но и лучшие воины из числа всех подвластных мне племен и родов. Зачисляя в ряды «бешенных» кыпсаков, канглы, саков и усуней (вопреки скрытому противодействию гуннов, считавших себя воинской элитой), я давал понять всем, что для меня все эти племена один народ.
Мы остановились в дне конного перехода на северо-запад от Тараза и стали дожидаться посольства сарматов. Ждали их недолго. На рассвете следующего дня в мой шатер вошел, поклонившись Угэ:
Великий хан, тысяча сарматов в половине фарсанга и приближается сюда.
Я вышел из шатра одетый в свои доспехи, на левом боку висела сабля в золотых ножнах, за спину накинут колчан со стрелами и луком. Сев на подведенного мне коня, я проехал между уже выстроившимися «бешенными» и сидящими на огромных боевых конях сотни «рыцарей» в новеньких латных доспехах, поверх которых были накинуты белые плащи с вышитыми на них изображениями головы синего волка.
Я встал впереди всех. Слева и справа, расположились Иргек и Ирек, чуть позади Угэ. За нами стояли «рыцари», а затем все десять тысяч «бешенных».
К нам на большой скорости приближались всадники, от доспехов которых ярко отражались лучи восходящего солнца. Зрелище скачущих тесно друг к другу идеально ровными шеренгами, закованных в броню всадников, державших направленные в небо копья, и высоко развивающимися над строем десятками знамен было великолепным.
«Да уж, понты», подумал я, «хотя десять тысяч воинов за моей спиной скромностью тоже не назовешь».
Сарматы, как это умеют делать только кочевники со скачущими галопом конями, в метрах двадцати от нас враз остановились.
Из строя катафрактариев выехал воин, на голову которого одет остроконечный шлем с закрытым забралом. Грудь и плечи защищал пластинчатый доспех. На руки одеты доходящие до локтей перчатки с нашитыми на них широкими поперечными металлическими полосами. Ноги катафрактария закрывали поножи. Конь всадника был полностью покрыт толстой кошмой, на которой также были нашиты железные пластины. В правой руке он держал копье в четыре, а может и больше метров.
Я обернулся на своих «рыцарей» сравнивая их с сарматскими катафрактариями. Они выгодно отличались от сарматов в «технологическом» плане. Копья у моих, конечно были короче, но их быстро и без особенно крупных затрат можно поменять. А вот кони вместо кошмы были полностью покрыты кольчугой, а их груди и головы дополнительно защищали стальные панцири.
Воин остановился в метре от меня и, подняв забрало шлема, («рыцари», к моей досаде были защищены горшковой версией рыцарского шлема), вытащив из прикрепленной слева сумки какую-то пластину объявил:
Царь сарматов Гатал, возмущенный вероломным нападением усуней и убийством почитаемой во всей Великой степи Тураки-Хатун, которую он знал лично, шлет три тысячи лучших своих воинов и посылает вместо себя, находящегося в тяжелом недуге, своего наследника, надежду сарматов Асфандира и любимую дочь, воительницу Ларкиан, которые будут в колчане кагана гуннов Богра, еще одной стрелой возмездия!
Сказав это, сармат протянул мне пластину. Пластина оказалась серебряной, с вырезанными на них рунами и печатью царя сарматов в виде грифона.
Я рад приветствовать своих друзей и союзников. Крикнул я в сторону сарматов.
Из рядов катафрактариев выехало два всадника. Воин и девушка. Подъехав, они сошли с коней. Асфандир, сняв шлем, вытаращился на моих «рыцарей». Я же наоборот не сводил глаз с его спутницы. А уставиться было на что. Ларкиан была обворожительна. Ее голову защищал, изящный золоченый шлем, из-под которого на плечи падали собранные во множество мелких косичек черные волосы. Кожа лица, невзирая на степные ветра и обжигающее солнце было нежно-белым. К моему удивлению и, конечно же, восхищению, она вместо обычно носимых кочевницами повседневно кожаных штанов заправленных в сапоги и рубахах балахонистого типа, была одета в черные обтягивающие брюки и куртку подчеркивающие каждый изгиб ее совершенной фигуры. Все ее тело, осанка говорили о том, что она воин. Взгляд ее больших и черных глаз был взглядом женщины привыкшей с младенчества повелевать. Хотя мне никогда не нравились властные женщины, я же на фоне ее роскошной красоты, совершенно забыл об этом. Мое молодое тело охватила страсть, с которой я мог и не справится, не кашляни предупреждающе громко один из близнецов.