Хорошо, сказал доктор, хорошо, что вы попали в мои руки. Дело дрянь, конечно, но, братец мой, знали бы вы, сколько я родов принял! Сколько детишек на ноги поднял! Это при такой-то детской смертности! Это дорогого стоит. Меня еще долго вспоминать будут. Жаль, только вас на ноги не подниму!
Может не стоит так откровенно? подал голос старик градоначальник.
Так вы акушер что ли? спросил я. Или детский доктор?
А, вы, сударь, думаете, что в вашем случае это имеет значение?! Как вы, кстати, себя чувствуете?
Думаю, я брежу, подумав немного ответил я. Горячка.
Доктор удовлетворенно кивнул.
Поправляюсь? предположил я, видя чужое внимание.
Отнюдь! Сейчас сестра вам капельницу поставит, а пока укол. У вас на сердце были жалобы?
Нет.
Какие аллергии помните?
Никакие.
Насколько сильный у вас болевой порог?
Понятия не имею. Картечь, пули тело ловило. Были в нем и штык, и сабля. Радости никогда при этом не испытывал. Я не понимаю, к чему эти вопросы? прошептал я слабеющем голосом.
К тому, батенька, что ножки у вас сильно обморожены и на ручке появилась гангрена. Резать будем. Спасать вас дальше. Готовы ли вы? Осознаете?
Кажется, я надолго замолчал. Старик пошептался с доктором и стал продвигаться к выходу.
Я не понял. И ноги, и руку? спросил я не своим голосом.
Точно так, важно кивнул головой доктор. И даже после такой сложной операции, я вам ничего не обещаю. Уж очень вы слабы.
Петр Кузьмич
Да, голубчик.
А, нет ли у вас другого доктора? Коновала что ли?
Я мог поклясться, что круглые очки доктора в этот миг мигнули холодными вспышками и на меня с ненавистью посмотрели вертикальные зрачки. Дьявол.
Куда уж лучше?! удивился градоначальник. Один он у нас и за ветеринара так же.
Понятно. Мне бы в Кандалакшу По тракту. Куплю оленей и погонщика по тройной цене. Деньги значения не имеют! я прикрыл глаза и сглотнул.
Вот как! сразу оживился старик. Конечно, ему скоро пароход покупать, считает каждую копейку. Что скажете, доктор?
Дорогой мой, Петр Кузьмич, вы, как малое дитя, право слово. Чудес нет и их не бывает! Сколько дней мы его искали? Сколько, я спрашиваю? То-то! Посмотрите на него! Сейчас мы видим агонию! Перед нами тот момент, когда смерть стоит в изголовье больного! Странно, что он вообще говорит разумно.
Да, я понимаю. Но думаю, раз выжил, несмотря на ваши заверения об обратном, может, дать ему шанс? Всё-таки мы тело искали, а нашли живого человека. Как же теперь?
Не довезем, Петр Кузьмич, быстро и авторитетно заявил доктор. Больше скажу, отвечая на ваш прямой вопрос, медлить нельзя! Надо резать. Теперь он не в руках Бога, а в руках опытного специалиста.
Еще как можно медлить, тихо возразил я. Попробуйте только прикоснитесь ко мне пилой своей адской. Непуганые северные люди! Сразу стреляться начнем без барьера!
Нечего тут браниться. Не надо мне грозить! Я доктор, пуганный не раз и не два! Однако живой до сих пор, как видите. Да что ж вы так переживаете, голубчик! Я же вам ноги буду резать, а не голову! За вами что, ухаживать некому? Да с вашими деньгами в любой инвалидный дом возьмут, но рано об этом говорить! Не победили мы еще болезнь. Не одолели заразу!
Рассуждаете, как мещанин, сказал я и поморщился. Куда мне без ног?! Несите мне револьвер, сейчас я вашу болезнь разом одолею.
Бредит что ли? наклонился к плечу доктора старик. Может кровь ему пустить надо?
Может и надо. Неспокойным каким стал, согласился доктор.
И тут я вспомнил.
Сделайте милость, господа, дайте мне наган и позовите Прохора.
Доктор снял очки. Протер их белым платком. Посмотрел на старика градоначальника, тот качал головой чему-то своему, отстранённый от мира. Словно вышел в астрал. Доктор прокашлялся деликатно и спросил:
Сударь, о каком Прохоре вы говорите?
О моем. О дядьке своем. Старике. О том, с кем я прибыл сюда.
Доктор покарябал щеку. Внимательно посмотрел на меня. Поднял перед лицом моим руку, растопырил пальцы.
Сколько видите пальцев?
Два.
А сейчас?
Два.
И сейчас два?
Конечно. К чему вопросы?
Ни к чему, сударь. Первый раз я показывал один палец, во-второй раз четыре, в последний раз ладонь была растопырена, и я показывал все пять пальцев.
Что это значит? Какое это имеет отношение к Прохору? К моим ногам? К револьверу? К вашей чертовой бруснике?! утомил меня доктор и сейчас мне хотелось в него несколько раз выстрелить.
Я бы так не заводился на вашем месте, сударь. Не в том вы состоянии! Перед операцией надо беречься! Дело в том, сударь, что к нам вы прибыли один.
Снова в палате повисла тишина. Это какое-то безумие. Меня залихорадило, и мир завертелся. Я хрипло рассмеялся, сказал:
Быть такого не может. Неужто я сам чемоданы носил!
Однако, я говорю вам правду. Я всегда говорю правду. Я доктор.
Да идите вы прочь, со своей правдой! Убирайтесь отсюда, господа. Не желаю вас видеть! Стреляться надумаете, так я всегда готов и к вашим услугам никуда не уйду знаете, где меня искать.
Пойдемте, Петр Кузьмич. Больному надо остаться одному, сказал доктор. Ему вдруг стало хуже.
Вы видели? оживился старик. Видели? Что это за колдовство? Обезумел? Может связать его? Или батюшку позвать? Лежал пластом, а тут дрыгаться начал! Никак бес вселился!
Господа пошли к выходу, не обращая на меня внимания.
Может и связать. Батюшка вряд ли поможет. Я знаю, что это. Вашему городу очень повезло иметь такого грамотного многопрофильного доктора, как я. Авторитетно могу заявить, что перед нами яркий пример полярного психоза, доктор ткнул пальцем вверх, заостряя внимание градоначальника. Вам, Петр Кузьмич, не имеющему должного образования и не разбирающемуся в медицинских терминах, должно быть понятнее, если я назову это состояние больного мерячкой.
Мерячка?! Бог ты мой! Откуда?! Ему теперь что, всё мерещится?! старик встревожился не на шутку и всплеснул руками. Дешевые театралы! Что за пьеса тут разыгрывается с моим участием? А может Оленька приехала и разыгрывает сценарий, а господа ей подыгрывают? Она у меня очень любит литературу и театры и, точно знаю меценат нескольких. Сговор? Розыгрыш? Но позвольте, ведь со всем неуместная карнавальная шутка! Мне бы сознание своё мутное удержать в себе, не то, чтобы роль играть.
Точно так. Откуда? Извольте! Достаточно любого полярного сияния, когда происходит видимый аспект магнитного возмущения. Вот и тронулся головкой. Теперь можно ожидать чего угодно. Они же буйные. Если в море, то за борт бросаются. Если на суше, доктор покосился в мою сторону и примолк на секунду, затем продолжил, может и на непонятном языке говорить, но это цветочки феномен изучается. Надумаете спросить у местных саамов, так назовут это эмериком или легенду расскажут.
Какую еще легенду?
Сказку свою. Больно до них они охочи. Никогда не заканчивается.
Я тоже сказки люблю! оживился старик. И чтоб подлиннее была!
А я нет, отрезал доктор, вредны они очень, как и гречневая каша на молоке. Извольте послушать. Для вас краткий пересказ. Под звездой Полярной, есть невидимый для живых людей замок, куда улетают души умерших. Там живут они в печали, а когда наскучит им, то открывают окна! Представляете? Я нет. Это же противоречиво! Какие в замке окна? Там бойницы! Вернемся к сказке. Чудесный свет струится из окон на облака, и те вспыхивают огнями разноцветными, и так появляется северное сияние. Души мертвых зовут к себе души живых, тех самых, что одержимы эмериком. Таких, как мой безнадежный больной, доктор кивнул на меня головой.
Страшная сказка! старик вытер пот со лба. Как теперь до кабинета дойти? А спать потом? Мертвые живых зовут! Страсти! Голубчик мой, и что люди?
Люди? Люди идут на зов.
Батюшки, свет. Страх Господний.
В принципе, продолжал вещать доктор, довольный эффектом, не плохая теория, объясняющая полярный психоз. Эти саамы на самом деле бросают свои вежи, оленей и детей и уходят в неизвестном направлении и никогда не возвращаются.
Так на небо же идут! Вестимо куда! вскричал старик. Что за напасть такая?! Уж не заразный ли этот эмерик? А ведь я хотел ему давать револьвер, позволить умереть, как дворянину.
Как сказать, доктор улыбнулся с превосходством, местный фольклор. Эмерик это обычный шаманский насыл. Как и полярный психоз, он плохо лечится, но со временем проходит сам. Больной ничего не помнит потом. Револьвер давать не надо постреляет нас. Сейчас санитаров приглашу. Свяжем. Буйного нам только не хватало. А завтра днем резать буду. Чего тянуть?
Двери закрылись, и я прикрыл рот.
Оленька в этой пьесе так на сцену и не вышла.
Глава 7
Полный безразличия, я рассматривал свою перебинтованную правую руку, когда в палате появился радостный и счастливый поручик Лавлинский. Влетел, исторгая запахи пшенки и валерьянки. Одетый в белый халат, он нес перед собой на вытянутых руках пожелтевшие от времени ремни. Пышные усы лихо топорщились, открывая белоснежные зубы в приветливой улыбке. Курчавый чуб подрагивал при каждом пружинистом шаге.
Совершенно счастливый идиотский вид. Гвардеец, одним словом.
Хорошо, что вы пришли, сударь, кивнул я ему, ничуть не удивляясь. Сделайте милость, поручик, убейте меня.
Гвардеец перестал улыбаться.
Я не могу, барин. Это же каторга сразу.
Полно вам, сударь, а это не каторга? прошептал я, делая круг рукой. Тут ананасов нет. Молока и того нет.
Молоко есть! сказал здоровяк и заулыбался. Оленье. Жирное. Полезное. Хочешь, барин, принесу? У меня все каюки знакомые! И я это. Санитар. Из простых мы, рязанских. Поручиком никогда не стану, белобрысый детина опечалился ровно на секунду. Даже если война.
Печально, вздохнул я.
Нисколько! Связать бы вас надо, ваше благородие. Уж ты не серчай, сердечный, я не со зла. Места на тебе живого нет, но мы уж как-нибудь.
Постой.
Да, барин? Молочка?
А имя-то у тебя есть, санитар?
А то как же. Имя, оно даже у собаки есть. Или быка, например. Гришкой меня мамка звала, пока в армию не забрали. А тут имен, барин, нет, сам знаешь, одни звания. В армии человеком стал санитаром, женился. Опять же у спирта служим. Хорошо! здоровяк подмигнул мне. Утешительно. Подбадривающе. Как человеку без шансов. Я хрипло кашлянул. Запершило в горле. Сглотнул комок.
Мне бы, Григорий, револьвер.
Санитар замер и перестал прикладывать ремень в пазы кровати. Шмыгнул носом. Утерся грязным рукавом.
Убийство задумал, барин?
Можно и так сказать. Поможешь?
Что ты, барин, меня всё к каторге подводишь. В доктора нашего стрелять удумал?
Нет. Пускай детишек лечит. В себя.
Гришка покосился на дверь.
Тут, барин, дело такое двухстороннее, санитар покрутил большой рукой в воздухе, делая замысловатые пируэты, и поиграл бровями, показывая, насколько всё серьезно. Я знал, что рязанские мужики непростые, ждал продолжения и дождался.
У меня трое детей, а коровы нет. Дорогая корова, если хорошую покупать.
Сколько она стоит? спросил я, подготавливаясь к закланию имения под Воронежем и к долгой переписке с поверенным. Жаль, времени нет.
Семь рублей! выдохнул Гришка и облизнулся. Можно, конечно, за пять купить, но много хуже будет. Понимаю. Деньги большие, но и я каторгой рискую. Так что, барин, думай.
Семь рублей найду, заверил я санитара и перешел к самому главному. А что твои каюки, смогут меня отвезти?
Куда? опешил Гришка и присел на кровать. Лицо его заострилось от непростой мысли. Задел я его. Куда тут ехать, барин? Тундра кругом. От себя же не уедешь. От болезни своей. От смерти.
Мне в Кандалакшу надо.
Санитар присвистнул. Выдохнул. Стукнул себя по коленке звонко. Хотел заулыбаться, но передумал.
Далеко. Тяжело. Опасно. Полярная ночь держится. Никто по темноте вечной не поедет.
Даже за сто рублей?
Гришка облизнулся, что-то взвешивая и сокрушенно-отрицательно замотал головой.
Нет, барин. Давай я тебя лучше свяжу.
Погоди.
Санитар замер.
А, сможет ли твой каюк доставить меня обратно на то место, где меня нашли. Я там стреляться буду, чтоб от тебя подозрение отвести.
Так тебя нашли в шаманской веже! Это все знают. Туда никто не поедет. Это так же страшно, как в Кандалакшу! Черное место! Злое. Там черти хороводы водят, а медведи берлоги рядом копают. Вежа не жилая давно, а ее местные не убирают и боятся к ней подойти. Хочешь за забор тебя вынесу, как все спать лягут? Быстро околеешь! К утру песцы съедят тело и кости растащат. Все решат, что ты исчез, барин. Как тебе такое волшебство?
Нет, Григорий. Не хочу. Давай, вяжи меня. Раз тебе сто рублей не нужны и ты не можешь меня от упряжки до вежи дотащить, то вяжи. Я бы тоже чертей испугался.
Санитар задумался. Нахмурился. Закручинился. Завыл тоскливо и отчаянно, раскачиваясь. Поднял курчавый чуб на лоб и резко махнул рукой, соглашаясь:
Ладно! Жалко тебя, барин, чудной ты слишком. Добрый. Таким бы жить и жить. Непонятно, зачем вас Господь всегда так рано забирает.
Любит сильно. Не может без нас, усмехнулся я и погрустнел.
* * *
Григорий рыл яму, отбрасывая в разные стороны большие комки снега, и бубнил под нос, изредка поворачиваясь ко мне, что в задней части вежи есть еще один вход и мы вползем через него.
Медвежьим его называют, барин. Церемониальный у них, значит. Понимаешь? Мертвых выносят, а мы с тобой войдем. Я так иногда к местным заползаю. Лопарки меня любят. Понимаешь, барин, большой я для них. Высокий, а мужички у них совсем плохенькие. Еще хуже, чем ты даже. Я до лопарок уж очень охоч. Я потом вход так же закрою, и закопаю, и ты тут лежать будешь хоть все зимы. Спокойное место, хорошее выбрал. Больше тебя ни один следопыт не найдет. А местные сюда никогда не придут. Не переживай!
Я не переживал и почти не слушал санитара, смотрел в черное небо на звезды, на играющее переливами малинового и зеленого цвета северное сияние. Спокойно-то как. Ветра нет. Григорий сказал, что мороз крепчает, но я не чувствовал холода. Легкий пар выходил из носа. Как же они меня с Прохором так обманули? Где теперь правду найти? Неужто тайком убили старика?
Живой ещё? спросил мужик, заглядывая в глаза. Айда, барин. Готово, Григорий кивнул мне, схватил за ворот и потащил по снегу в вежу. Там, кряхтя, сунул в руку старенький наган. Я по привычке машинально откинул барабан и увидел в гнездах два патрона. Посмотрел с непониманием на сердобольного мужика, который надолго запомнит эту ночь и потешного барина.
Два-то зачем? спросил я, и дыхание перехватил холодный воздух. Надрывно закашлял.
Григорий вскинул брови, дыхнул чесноком.
Я ж не душегуб. Вдруг патрон первый испорчен.
Спасибо, братец. Взведи.
Григорий кивнул и взвел курок, выжидающе посмотрел на меня. Громко шмыгнул красным носом, портя торжественный момент.
Иди, братец. Полежу я ещё.
Полежи, полежи. Не поминай лихом, барин, Григорий перекрестился неистово. Ну? Я пойду?
Кивнул, отпуская. Григорий напоследок перекрестил меня и задом стал выползать. Плотно закрыл за собой шкуры. Копался долго. Потом снег заскрипел под быстро удаляющимися шагами.
Сноски
1
Клипер корабль, имеющий паровой двигатель с развитым парусным вооружением и острыми, «режущими воду» (англ. clip) обводами корпуса.
2
Обер-бергмейстер штаб-офицерский горный чин VII класса.
3
Вежа временное жилище коренного населения севера, шкуры на жердях.
4
Рамзай, Вильгельм (18651928) финский геолог, первый исследователь Хибинских и Ловозерских тундр.
5
Анна с мечами орден четырех степеней, если крест пожалован за военные подвиги, к знаку присоединяются по два меча. Вторая степень носится на ленте, в разрезе ворота. Орден дает статус личного дворянства, а первая степень потомственное.