В госпитальных коридорах просторно и чуть заметно пахнет хвоей. Почти во всех палатах маленькие ёлочки, а для ходячих в игровом залебольшая. Народу немного: на Рождество остались только те, кому никак не встать, и у них почти у всех посетители. Но это местные, а ему на этаж к раненым. Халата он не надел: он ведь сегодня тоже посетитель.
Здравствуйте, с Рождеством вас.
Седой мужчина отложил книгу и приподнялся на локте.
Здравствуй, Андрей, и тебя с Рождеством. Ты что без халата сегодня?
А я к вам так, Андрей широко улыбнулся, не зная, как точно назвать себя.
В гости, значит, пришли ему на помощь. Ну, спасибо садись. Раз так, то гостем и будешь.
Андрей сел на стул у кровати и протянул свой кулёк.
Вот. От меня вам с Рождеством.
Спасибо, седой взял кулёк. А у меня и отдарка нет, хотя
Нет-нет, замотал Андрей головой.
Нет уж, улыбался седой. Давай уж, как положено.
Он взял с тумбочки казённый кулёк, открыл и протянул Андрею.
Бери что хочешь.
Андрей взял маленькую карамельку в золотой обёртке, и седой, удовлетворённо кивнув, убрал кулёк на прежнее место. Встретившись глазами с Андреем, улыбнулся:
Бриться ещё не могу, а с остальным справляюсь.
В его голосе прозвучала хвастливая нотка. Вместо правой руки у седого культя, кончавшаяся двумя выростами-пальцами, сделанными ему врачами, а левой руки нет по самое плечо. И обе ноги выше колен ампутированы, и И Андрей знает, что там ещё много чего было. И седым мужчина стал уже здесь, а так-то он ещё молодой.
Как снаружи, Андрей?
То льёт, то моросит.
Не зима, а паскудство. Чёрт-те что, чтоб на Рождество и снега не было.
Андрей согласился. Снег и ему нравился. Они поговорили о погоде, ещё о пустяках, и Андрей попрощался.
В коридоре он довольно улыбнулся. Ну вот, а то яду просил, жить не хотел А если ещё и родные найдутся, так будет совсем хорошо. А теперь надо к Колюне зайти. Того только-только из реанимации перевели. Но не в общую, а в интенсивную терапию.
Сокращая дорогу, Андрей пошёл через этаж, где лежали «местные». И он уже подходил к лестнице, когда его окликнули по-английски.
Эй, парень, и совсем неожиданное:Красавчик!
Андрей остановился и медленно, полуобернувшись, посмотрел через плечо.
Не узнаёшь?
Белый, высокий, на костылях, в госпитальной пижаме Но Но он знает этого беляка Да, знает. Страшным усилием Андрей подавил поднимающуюся к горлу холодную волну страха и кивнул.
Да. Узнал.
Я тоже тебя узнал, ещё вчера, улыбался белый. Зайди.
И, не ожидая его согласия, повернул к маленькой одноместной палате-боксу. Помедлив, Андрей пошёл за ним.
В палате белый сел на кровать, а Андрей остался стоять у двери.
Я рад, что ты выжил, белый улыбается искренне, в его голосе нет ни насмешки, ни злобы, и смотрит он, явно и тоже искренне любуясь Андреем. Я как увидел тебя, сначала даже не поверил. Думаю, быть не может, а потом пригляделс и узнал. Ты давно здесь?
С февраля, разжал губы Андрей и почувствовал облегчение: он уже дважды смог обойтись без положенного обращения «сэр».
О! удивился и даже будто восхитился белый. Да чего ты у двери, подойди.
И похлопал ладонью по кровати рядом с собой. Как когда-то. Андрей судорожно сглотнул и заставил себя не подчиниться. Вслепую за спиной нашарил ручку двери и вышел из бокса.
И перевёл дыхание только возле палаты, где лежал Колюня. Николай Авдеев, подорвавшийся на мине сапёр, чудом доживший до госпиталя и буквально собранный по кусочкам Аристовым и остальными хирургами. Андрей несколько раз вдохнул и выдохнул, вытер рукавом лицо и заставил себя забыть того беляка, своего последнего хозяина, что купил его на торгах и держал у себя до зимы, и отдал той банде, откупился им, спасая свою жизнь. Андрей ещё раз вытер лицо, уже ладонью и открыл дверь палаты.
Здравствуй, Колюня, с Рождеством тебя.
Андрей? по подушке катнулась наглухо забинтованная с щелью для рта круглая голова. Здравствуй, и тебя с Рождеством.
Андрей подошёл и сел рядом, подставив своё колено под щупающую воздух ладонь. Тоже забинтованную в культю, с узкой полоской голой кожи у запястья. А дальше опять бинты, до плеча, а там, у основания шеи, ещё полоска тела. Колюня запястьем провёл по колену Андрея.
Ты не в халате, что ли?
Нет, в джинсах, улыбнулся Андрей. Я не работаю сегодня. Праздник же.
Ага, понял.
Вот, это тебе подарок от меня.
Андрей вложил кулёк в ладонь Колюни и осторожно, мягкими прикосновениями, помог открыть и ощупать конфеты и мандаринку. Мандаринку Колюня поднёс к лицу, вдохнул её запах и негромко засмеялся.
Пахнет как хорошо. Спасибо, Андрей.
Очистить тебе?
Давай. И напополам.
Андрей взял у Колюни мандаринку, очистил её, раскладывая корки на его груди, чтобы Колюня чувствовал запах.
Жухать не вздумай, грозно сказал Колюня. Одну мне, одну себе. Понял?
Понял, кивнул Андрей. А если
А они всегда чётные, хитро улыбнулся Колюня.
Они съели мандаринку. Андрей честно и очень старательно чмокал, изображая еду. Но когда мандаринка закончилась, Колюня усмехнулся:
А и здоровенная же, больше апельсина. На двадцать долек, что ли?
Я не считал, рассмеялся Андрей.
Жухала ты, покорно вздохнул Колюня. Жучила. Ты корки мне на тумбочку положи, ладно? И и можно попросить тебя?
Можно, конечно. Чего сделать?
Т ы в город пойдёшь когда медленно начал Колюня.
Андрей ждал просьбы чего-нибудь принести и уже решил, что займёт и купит, но просьба оказалась настолько неожиданной, что он растерялся. И даже подумал, что не так понял.
Ты же на танцы пойдёшь, святки же сейчас, медленно говорил Колюня. Так ты один танец за меня спляши, ладно? Ну, будто это я. Мне-то мне, видно, не плясать больше. Так ты за меня. Выгляди девчонку получше и пригласи. Ладно? Сделаешь?
Д-да, не очень уверенно пообещал Андрей.
Бледные губы Колюни дрогнули в улыбке.
Сколько тебе лет, Андрей?
Восемнадцать полных.
Молодой ты ещё, тебе непонятно, конечно, ладно, забудь.
Нет, твёрдо ответил Андрей. Сделаю.
Спасибо, серьёзно поблагодарил Колюня. Как там, льёт?
Иногда моросит, улыбнулся Андрей.
И пошёл опять разговор о снеге, что на святках и без снега паскудство одно.
Я завтра зайду, встал Андрей.
Заходи, поболтаем, улыбнулся ему Колюня. Счастливо отпраздновать.
Спасибо. И тебе счастливо.
В коридоре Андрей перестал улыбаться и устало побрёл по коридору. Обещать-то он обещал, а вот как выполнять будет? Он же он же ещё ни разу не ходил на танцы, даже близко не совался. Куда ему, спальнику, да ещё и джи. А опознают его, так ведь затопчут, по полу размажут. И остальные парнион знаеттак же. Что же делать? Колюню обмануть подлость это, после такого сам ведь жить не захочешь, не сможешь, а идти страшно.
Он прошёл на служебную лестницу, спустил вниз и надел куртку уже не внакидку, а в рукава. Ладно. Танцы всё равно вечером, а сейчас он просто пойдёт погуляет. Алик должен его у ворот ждать. В одиночку они в город всё-таки не ходят. Мало ли что
Алик ждал его у проходной, оживлённо болтая с дежурившим там солдатом, помогая себе при нехватке слов мимикой и жестикуляцией. И оба с удовольствием хохотали. Когда Андрей подошёл к ним, дежурный вытер выступившие от смеха слёзы и махнул им рукой.
Идите, ребята, веселитесь. Рождество как никак.
Ага, спасибо, улыбнулся Андрей.
Когда они отошли от госпитальных ворот, Алик негромко спросил по-английски:
Случилось чего?
А что? так же по-английски ответил Андрей. Заметно?
Не очень, но есть.
Андрей ответил не сразу.
Везёт мне то на одного бывшего наткнусь, то на другого.
Алик понимающе кивнул.
Хреново. Мне пока везёт.
То-то и оно. На Хэллоуин я чуть не сорвался. Его раненого привезли, Андрей говорил короткими, рваными фразами, будто плевал. И сейчас опять. Нельзя мне срываться. А сердце горит, последнюю фразу он сказал по-русски.
Алик молча кивал. А что тут скажешь? Все они жили с этим страхом: встретить своего хозяина. Даже если не дал клятвы, то всё равно и главноедотянуть до отъезда, в России это невозможно, там они никого встретить не могут. Главноедотянуть, дождаться.
Андрей искоса посмотрел на Алика. Улыбнулся.
Ничего, сказал он по-русски.
И Алик тут же кивнул:
Ничего.
Сырой ветер толкал их в спины, будто подгонял. Улицы были пустынны и сумрачны. Только в окнах горели огни рождественских ёлок.
В город ушли многие, но не все. Крис остался. Помогая наряжать ёлку, развешивать и раскладывать подарки, он так и не решился повесить свой заботливо склеенный и раскрашенный пакетик. Для Люси. Если если бы ему удалось остаться одному у ёлки, он бы ещё рискнул, а при всех И сегодня, когда вечером все соберутся в столовой, будут праздновать Рождество, Люся не найдёт его подарка. Вот тогда, представив себе, как она перебирает впустую колючие ветви, он и решил. Сегодня вечером он и сделает это. Сдохнет, а сделает. Крис лежал на кровати, одетый, поверх одеяла, только ботинки скинул. Вчера, в Сочельник, он сел так, что мог видеть Люсю. Что-то ел вместе со всеми, пил, даже говорил, но ничего не помнит, а она она ни разу не посмотрела на него. Крис вздохнул. По оконному стеклу текут струйки. Не зима, а слякотьтак, кажется, по-русски? Да, правильно, слякоть. Все русские говорят, что зима здесь ненастоящая, гнилая, скорей бы уехать. И он согласен. Скорей бы. Здесь его ничего не держит. Чтобы не вздрагивать от прозвучавшего за спиной окрика, чтобы не бояться собственного лица и тела, чтобы по городу ходить, как по госпиталюподняв голову и глядя в глаза встречным. А сейчас Раненых стало меньше, больше местных, и сразу стало тяжелее. Раненые, никто, ни один, ни разу не назвал его цветным, словом на его прошлое не намекнул, не заметил, что он а эти сволочи, беляки, сразуНет, думать о нихтолько душу травить. Скорей бы уехать. Там он пойдёт в школу для взрослых, будет работать и учиться, и после, получив, как его, а, да, аттестат, пойдёт учиться дальше, на врача. Чтобы работать рядом с Юрием Анатольевичем, доктором Юрой.
На столе нарядный пакетик. Брошка-цветочек. Ларри тогда ему подарил. Золотые руки у мужика. Как он там, в имении? Знал бы адрес, написал бы, поздравил с Рождеством. Ларри беспокоился о сыне, да, Марке. Редкое имя, никогда раньше не слышал такого. И всё Ларри повторял, что всего два дня они были вместе, что вдруг Марк забудет его. Глупо аж до смешного. Как же можно такое забыть? Если бы ему кто сказал, что вот его отец, или мать, он бы разве забыл? Да ни в жизнь! Но онспальник. А у спальника даже этого нет. Джо с Джимом молодцы, братьями себя назвали, и те, Слайдеры. И ещё. Те двое, что едва из «чёрного тумана» встали, ушли из госпиталяя, даже имён своих не сказали. Только что онибратья. И ушли. Один хромал ещё, только-только ему гипс сняли, да, точно, щиколотка у него была разбита, разрыв связок, и второй его поддерживал. В обнимку ушли. А сам он не ушёл. Когда он решил остаться? Нет, что с ним такое, он понял гораздо позже. А тогда да, он просто боялся остаться один. Как в том, накрытом бомбёжкой Паласе, где его засыпало в подвале, раненого, как он ещё кровью не истёк, не задохнулся и там, в темноте, боясь шевельнуться, потому что сразу натыкался на острия и осколки, и вокруг шуршало и осыпалось Сколько он там пролежал? Смену? Две? Больше! Наверняка больше, гореть же он там начал, его и нашли по крику.
Крис облизал губы. Он и сейчас помнит, ощущает металл горлышка фляги на губах, вкус той воды. И помнит, как лежал и ждал выстрела. И, не дождавшись, закричал:
Убейте, не мучайте! За что?!
Его корчило и выгибало в болевых судорогах, и любое прикосновение было болью, а его держали, зажимали руки, трогали раны, он боли туманилось в глазах, и он не различал лиц. Кто-то над ним сказал по-английски:
Это спальник.
И он закричал:
Да, да, спальник, убейте, сволочи, будьте вы прокляты!
Пытался сопротивляться, лишь бы добили. А его завернули во что-то жёсткоеплащ-палатку наверноеположили в кузов и привезли сюда. И всё потом было. И прошло, и жизнь наладилась. Если, конечно, не думать о о Люсе. Конечно, он всё понимает. Люсе он не нужен. Что бы ни говорил доктор Ваня, но онабелая, а онцветной, метис, раб, спальник. Перегоревший спальник никому не нужен. Онвещь, его сделали, как любую вещь, для определённой цели. А вещь сломалась. Её можно приспособить для чего-то другого, а можно и выкинуть. Но сама по себе она уже не нужна. И место ей на свалке. В Овраге.
Крис почувствовал, как по щекам поползли слёзы, и рывком сел. Вытер ладонями лицо. Ладно. Надо дотянуть до вечера, и вечером, на праздничном ужине, когда все будут веселиться, он сделает задуманное. А дальше будь что будет. Жить без Люси он не может. И так, как сейчастоже. А пока пока надо чем-то заняться, а то совсем свихнёшься.
Он ещё раз потёр лицо ладонями, обулся и подошёл к столу. Учебники, тетради, взятая в библиотеке книга, купленный в городе журнал. Да, этим он и голову забьёт, и польза будет. Крис решительно сел за стол и открыл учебник английского. Здесь у него даже хуже, чем с русским. Ну вот, страница тридцать семь, упражнение номер шесть. Крис придвинул черновую тетрадь, тщательно написал заголовок и стал сосредоточенно читать.
И напряжённое отчаяние постепенно отпускало его. Шум в коридоре так же далёк и неважен, как шум ветра за окном.
Упражнение пришлось переписывать дважды: в первый раз насажал ошибок, а во второй получилось грязно. И за русский он взялся уже совсем спокойно. И снова упражнение. Вставить пропущенные буквы и запятые
Мэрри Кристмас, Кир, всунулся в дверь Дональд.
И тебе того же, вежливо ответил по-английски Крис, не поднимая головы.
Дональд подошёл к столу и насмешливо хмыкнул.
Нашёл, чем в Рождество заниматься. Давай лучше в город смотаемся.
Читать по-русски, слушая английскую речь, Крис ещё не мог. Он отложил учебник, небрежно накрыв им подарочный пакетик, и снизу вверх посмотрел на Дональда.
Думаешь, в городе веселее?
Дональд пожал плечами.
Ну ну всё-таки Рождество же, а ты сидишь как в камере.
Крис усмехнулся.
Дурак или притворяешься? Если тебе заняться нечем
Дональд ногой подвинул к себе стул и сел.
Говорят, уже летом госпиталь свернут.
Ну
Ну, так место себе искать надо.
Я нашёл, улыбнулся Крис.
А я нет, вздохнул Дональд. И уезжать страшно, и оставаться не с чем. Не нужны мы никому, Кир. Ни здесь, ни там.
Я сам себе нужен, нехотя ответил Крис.
Ответил просто так, лишь бы последнее слово не оказалось за Дональдом. Дональд уважительно посмотрел на него.
Разве что так. Это ты здоров, конечно. Так так в город не пойдёшь?
Крис мотнул головой.
Позанимаюсь лучше.
Дональд задумчиво кивнул.
Что ж и усмехнулся. Каждый с ума по-своему сходит.
Вали отсюда, предложил Крис достаточно беззлобно, но твёрдо.
И Дональд ушёл.
Когда за ним закрылась дверь, Крис снова взял учебник. Но глаза бездумно скользили по строчкам Никому не нужны никому не нужны никому да плевать ему на всех, он Люсе не нужен. И вот с этим ему ничего не поделать
В комнате стемнело, и Крис встал включить свет и задёрнуть занавески. Неужели уже вечер? Скоро начнут готовиться. Да, вон уже по-другому зашумели.
Кир, без стука заглянул Эд. В душ пойдёшь? Помнёмся заодно.
Бодрящим?
Ну да.
Иду, Крис подошёл к столу и стал собирать учебники.
Вот и всё. Совсем незаметно день прошёл. И наступает вечер. Праздничный рождественский вечер, когда все будут в столовой, кроме дежурных в палатах, и он сделает то, что решил сделать. А тамбудь что будет.
Из города возвращались уходившие погулять, выбирались из постелей отсыпавшиеся по старой привычке и дежурившие прошлой ночью, коридор заполнялся гулом голосов и смехом.
Крис быстро собрал банный мешок, вышел и запер дверь. Да, сейчас в душе будет не протолкнуться. Все повалили. Ну ничего. Как их Тётя Паша учила? В тесноте, да не в обиде
До Рождества снег, конечно, не долежал. А Санта-Клаус ездит в санях на оленях. Даже картинку такую в городе купили и на кухне повесили.
Пап, Марк горестно смотрел в залитое дождевой водой окно, как же Санта-Клаус до нас доберётся? Развезло же всё.
Санта-Клаус везде проедет, улыбнулся Ларри. У него не простые сани.
Марк с надеждой смотрел на отца.