Я сунула пустую кружку в ладонь Якова. Он замер, жмурясь и хмурясь. Переваривал слова или принимал, как микстуру? Пока он искал пользу в моих рассуждениях, я дотянулась до шляпки, висящей на крюке у кровати. Быстро прошла через комнату, распахнула дверь и выбралась во двор. У меня одна шляпка, это трагично для барышни. Но я привыкла. Засова или замка на двери моей комнаты нет. Это для барышни совсем нехорошо, хотя в имении Дюбо ночных татей не водится.
Пошли укоренять. Только ты говорил, что утром Мергель не в себе.
Я пригляделся, нехотя пояснил Яков. Когда дрожжевой бабищи нет дома, он трезвее святоши. Он, знаешь ли, хваткий. Куда умнее, чем я решил сгоряча. Нет, не так. Он выскочил из орешника и обманул меня, а я обманулся. Не могу понять: таков его способ проверять людей или ошибка целиком моя, я поспешил?
На его месте ох как надо прикидываться дураком, чтобы и власть иметь, и голову сберечь. Я поправила шляпку, глядя в стекло полуприкрытого оконца. Два года назад я назвала Мергеля древовидным пионом и пояснила: это особенный цветок, он не таков, каким кажется, и растить его сплошная морока. Прожить способен сто лет, двести, даже триста. Многие породы деревьев позавидуют его живучести. Я хихикнула. А еще цветет махровым цветом. Это добавил сам Мергель, и сиял так ярко, словно прикупил имение Дюбо с титулом в придачу. Когда весной в оранжерее с разбитыми стеклами нашелся полудохлый пион, это было нечто!
И мне можешь подобрать цветок? ревниво уточнил Яков и сразу указал направление: думай, а пока в путь.
Оказывается, Снежок уже запряжен, пионы в кадках из пяти кряжевских я спасла три выстроены в ряд в шарабане, мох и можжевельник тоже здесь. Лопаты, торф, прочее полезное уложено и увязано. На всякий случай я проверила запасы, не нашла ничего лишнего, похвалила Якова и заняла место на скамейке. Конечно, правил он. Я доедала последнюю ватрушку и глазела по сторонам, иногда кивая знакомым. Я не особенно много людей могу распознать в лицо. Не уродилась остроглазой, да и знакомства завожу манерно. Вот и теперь. Поправляю без пользы шляпку, тяну рукава, а сама думаю. Какой из Якова цветок? Проще всего сказать: репей! Но это будет насмешка, и не более Крапива? Мимо. Ежевичная поросль? Нет, хотя он цепкий и лезет всюду, искоренить его совсем и бесследно не получается.
Луговой звонец? негромко предположила я.
Желтушник что ли? Яков переиначил название на северный манер. Резко отмахнулся. Ничуть не похож.
Двуликий, я загнула указательный палец и продолжила перечислять, на любом лугу свойски лезет в тесноту разнотравья. Иной раз питается, присосавшись к соседям: можно сказать живет их соками, а можно сплетнями всего луга. При этом выглядит безобидным. Все верят, что годен для сказок. Такой цветок особенная беспородь: никто про него лишнего не подумает и в то же время отметит с приязнью.
Все пальцы загнуты. Я перевела дух и вопросительно глянула на Якова. Он покивал и не ответил. Тишина меня обрадовала. Без болтовни удобнее смотреть по сторонам. Весна замечательное время. В каждый новый день мир вступает обновленным. Перемены светлы. Сегодня я приметила: а ведь раскрылся полный лист! Лес еще пестрый, сочно-весенний, но это обман, на самом деле лес готов к лету. Листва теряет особенный оттенок младенчества, детства. Первый цвет листвы тот, в котором она проклюнулась из почки, самый вычурный. А еще пророческий! Клены в почках красны и коричневы, такими они станут снова, увядая. Березы золотисты в крохотных листьях и сережках Летом лес не помнит пророчеств весны. Это и для людей верно, взрослея, мы перестаем верить в простые чудеса, окружающие нас. Не смотрим по сторонам, уж тем более не вглядываемся.
Ничего плохого не сказала, но я обижен, прошипел Яков, да с такой злостью! Не желаю быть желтушником. Ни-за-что! Мергель вон пиён иноземный. А я двуличный сорняк. Вот же вредная барышня! Кормил её салом, сказками и творогом, и все равно оказался сорняком.
Снежок фыркнул, Яков нахохлился пуще прежнего, записав коня в насмешники. До самого дома Мергеля мы доехали молча. И помощника Яков нанял, не спросив меня, нужен ли и годен ли: кинул монету деревенщине, шагавшему по обочине, указал место в шарабане, словно имеет право распоряжаться всем. У дома Мергеля разгружал привезенное опять молча. Я не мешала чудить. Мне нравилось: первый раз не я злюсь на налетчика, а совсем наоборот!
Мергель ждал нас у ворот. Сиял праздничным самоваром и даже на таракана не походил. Подал мне руку, повел в беседку. Мазнул взглядом по наемному мужику, и даже не поморщился, допуская чужого в сад.
Стоило ли наделяться, что оранжерея, которую Мергель обещал выстроить для пионов, готова? Я и не наделась, раз взяла с собой мерную ленту, листки и карандаш. Сверилась по солнцу, посмотрела почвы, спросила про грунтовые воды, придирчиво изучила деревья, которые могут позже вырасти и затенить Принялась рисовать. Мергель трижды отказывался от готовой схемы оранжереи, рвал бумагу и яростно требовал «все по первому классу делать, как ентим Дюбам вековым и не снилося, ась?». Наконец, рисунок его устроил, и Яков с помощником занялись земляными работами.
Я взяла новый лист и письменно перечислила указания по уходу, прихлебывая чай: Мергель обещал его давным-давно и наконец изволил вспомнить об этом. Не иначе, у самого в горле сухо. За чаем Мергель блаженствовал, читая указания и требуя толковать их. Оказывается, у него уже имелся садовник! Он-то и принес чай, и теперь почтительно внимал моим словам Заодно Мергель вымогал лиану, а я вяло упиралась.
В общем, время шло, дело двигалось. А Яков я искоса поглядывала и переживала все сильнее продолжал злиться! Рыл так, кроты б обзавидовались! Селянин на подхвате потел и едва успевал оттаскивать ненужный грунт и подтаскивать нужный. Мергель от скорости работ добрел. Обещал накормить обедом, а пока созерцал пионы в кадках и причмокивал: вот-вот появится оранжерея. И не абы какая, со смыслом. Выращивать себе памятник дело тонкое и чувствительное.
Юлька, подь сюды, Мергель вдруг нагнулся вперед. Ты ж такая чудь юродивая, аж меня прошибает на слезу. Обстоятельности в тебе нету, старших подле тебя нету, денег за душою у тебя А, пропащая. Хоть у меня малость ума получи за труды, ась? Во, глянь на хорька: глянь и запомни.
Глянула, недоуменно кивнула я, рассматривая спину Якова. Потел он мало, хотя вырыл яму по пояс и продолжал яростно рубить пласты глины. И что?
Мужик за работой должен волновать бабью душу и телу. Во такой мужик, Мергель тоже изучил спину Якова. Не запойный, не трутень. Судимость на ём, но мелкая рукам удержу не знает. Еще зуб-другой сплюнет и поутихнет. Не дурак же, ась? Гонору в ём гора, жену высмотрит себе грамотную, чтоб выгуливать её, остепенясь. Тож тебе в пользу. Ага: нищий покудова. Вовсе удача. Смекаешь?
Господин Мерголь, я ощутила, что согреваюсь, начиная от ушей. Вы что
Пример даю, он глянул на меня особенно остро. Пример! Гля: такого приметь. Не годен чернявый, ищи белявого. А токмо выкобениваться брось. Юлька, бабе надо уметь прилепиться. Я по душевной доброте показываю, к кому лепиться с ничтожным достатком и дурьей башкою. Гля: образец. С ентого и начни умнеть. Покличет гулять по опушке, беги-и! Оно не вредно. Я к чему? Мергель значительно свел брови. Я тебе друг. Значится, и лихой поганец не забалует на моей земле. Пользуйся, Юлька.
Добрый вы человек, кое-как выдавила я. Заботливый. Благодарю за науку.
Мергеля надо благодарить, иначе он мигом взъестся. И начнется такое уже дважды начиналось, хватит с меня.
В ушах звенело. Сами уши, вот чую, сделались малиновые. Хорошо хоть, шляпка сидит низко, тень на лицо бросает. Ну и жара! Вообще не помню, что мне снилось про зиму. Мысли расплавились. Чай принесли повторно. Хлебаю кипяток, моргаю и старательно улыбаюсь дрожащими губами. Как только яма получит нужную глубину, сбегу из беседки давать указания по укладке дренажа. Всякое дело, спасающее от нежной заботы Мергеля драгоценно.
Когда день накренился к вечеру, пьяно багровея, три пиона гордо и просторно укоренились посреди непостроенной оранжереи, размеченной колышками и бечевкой. Рожа Мергеля лоснилась от радости, да такой жирной я аж издали изжогу чую. Икаю. Тихо радуюсь, что зрелище делается мельче, дальше: Снежок бодро шагает и чуть пофыркивает. Все бы хорошо Но Яков молчит, сутулится: продолжает злиться. Гордость мешает ему отдать вожжи, хотя усталость требует замертво сползти на дно шарабана.
Эй, почему я получаюсь совсем виноватая? Мергель тебе не заплатил, а не я, трудно сказать прямо то, что еще не сложилось во внятную мысль.
Потому что я двуличный сорняк, мрачно выдавил Яков.
Отдай вожжи. Хватит злиться, я извиняюсь изо всех сил. Правда.
Не очень-то получается, хмыкнул Яков. Вожжи ей. Вот еще.
Дал бы вожжи, я бы направила Снежка во-он туда, я указала на дорожку, готовую вильнуть вправо. До пруда рукой подать. На берегу трактир «Пестрый ёрш». Говорят, у них лучшее пиво в Луговой. Я сама не проверяла, мне не полагается гулять по трактирам: я вроде и барышня, и шабашник. Ни к хозяевам за стол, ни к работникам.
Ай-ай, спину свело, простонал Яков. Быстро глянул на меня и взвыл еще натуральнее. О-уу Рука отнимается. Две руки, обе-две! И денег у меня, отнявшаяся рука ловко щелкнула пальцами, ни копеечки.
Ба-бах! Я дышать перестала: жертва бесплатного труда рухнула спиной со скамейки, это ж шею можно сломать! И когда успел вожжи бросить? И ведь не разбился: стонать продолжает, а сам мягко перекатился на бок, щеку ладошкой подпер и заныл на мотив народной песни. Звучало до слез жалобно, вот только слова он перечислял меню! Мол, уху желаю-ах, без пива исчахну ох-ох, бок колет-ой, не излечить его без припарки о трех расстегаях-ах, да с огурчиками-ей, которые хрустят как больная шейка-хрясь
Юна, ты правда ни разу не бывала в «Ерше»? Яков прервал стоны и вмиг оказался на скамейке. Отобрал вожжи. А ну зашумят там к сумеркам? Ты ж шума не любишь.
Тебя надо накормить. Неудобно получилось. Мергель за нанятого нами работника не выплатил, корки хлеба тебе не дал, да и меня пустым чаем весь день поил, словно я водохлеб.
Он решил, что я ловчей его ловкач, вот и остерегся заводить речь о деньгах. Продержал нас в саду, согласно хмыкнул Яков. Пустой день. Пианино не удалось настроить. Но ты вроде согрелась? Да и я поостыл от утренней злости. Вообще-то не к тебе обида. Желтушником меня уже дразнили. Кое-кто так усердствовал, что начал шепелявить а мне пришлось отправиться на север. Юна, ты правда не знала?
Чего не знала?
Дурак я. Ты бы не сподобилась шутить зло Да уж, весь день прокипел зазря, Яков смутился, почесал в затылке. Опять ошибся. Тут не север, не тайга. А, ладно, сам начал историю, самому придется продолжать. Таких, как я, к востоку от столицы зовут дикой порослью, а дальше, в северной тайге, нас кличут лесными неублюдками, кукушатами и еще много как. Иной раз и желтушниками.
Каких таких? у меня голос сорвался.
Смугловатых, с прищуренными глазами, невысоких, чернявых, криво усмехнулся Яков. Таежные люди живут своей верой, тайным укладом. О них там, в диком краю, дурного не говорят. Не пересекаемся мы с ними почти ни в чем. А вот полукровки все такие прижиты горожанами от любовниц. А те любовницы шаманки таежные. Их зовут кукушками. Выйдут в наш мир, родят дитя и бросают чуть погодя, если негодное. А какое им «годное», вне леса никто не понимает.
Я погладила его по руке. Отметила с недоумением: у Якова не дрожат пальцы. Весь день он копал, как бешеный, но свежих мозолей нет. И потом от него не пахнет
Давай подберу другой цветок.
Я б не злился, если б ты ошиблась, озлился Яков. Но я сперва подумал глупость, а после на себя рычал. Ведь сам спросил! А зачем? Затем, что я как бишь к западу от столицы называют цветок?
Звонец. А то не знаешь.
Звонец, он фыркнул. Да уж, что есть, то есть. Точно про меня. Барышня-а, а ты пиво пьешь? А гостинец братцу Яну купишь? Ряжской воблы три пудика, сладенькой.
Вразуми братца, Яков: не влезут в шарабан три пуда этой заразы, способной обломать и железные зубы.
Тогда кулёчек на пудочек, он умудрился сделать кроткое, скорбно-просительное лицо. Свел ладони в горсточку и поморгал, умильно сопя.
Кулёчек? я отвязала от запястья кошель на ленте и уложила целиком в горсть просителя. Больше денег нет. Торгуйся. Тут и уха, и вобла с пивом.
Яков встряхнул кошель и вслушался в звон.
Тебе пить вредно, тон злодея стал деловым. А мне зубы ломать полезно.
Я пожала плечами, удивляясь постоянству трат на Яковов в этом сезоне: в кошеле, если верно помню, пять рублей с какой-то мелочью. Выползку досталось столько же. Интересно, для здешнего трактира пять рублей много или мало? Может, пора краснеть и сбегать? Вдруг обед можно заказать лишь целиком, это вроде бы называется «накрыть стол». А после хоть один сиди, хоть с гостями
В ухо хихикнул Яков. Еще бы! Я не молча выдумывала страхи, я проговаривала самые навязчивые. Начала выдумывать беды еще в шарабане, злясь на подначки «налетчика», а продолжила это бесконечное занятие, вцепившись в перила крыльца и на всякий случай изучая ивняк, художественно высаженный по берегу. Редкий, для спасения бегством негодный.
Яков не страдал и побега не затевал. Он мигом пристроил Снежка и шарабан, поговорил с кем-то у конюшни, посмеялся с кем-то во дворе и подкрался обратно ко мне, чтобы громко кашлянуть в ухо.
Ай! я не стала расстраивать налетчика.
Актерствовать и не пробуй, честная барышня, Яков поддел под локоть и потащил в трактир. Сама бы я не сдвинулась с места. Меня моими же страхами приклеило к крыльцу. Но Яков вел настойчиво, а говорил покровительственно. Приятственное заведение. И Яну уютно, и Якову занятно. В сезон тут на пять рублей не загуляешь, но пока что весна. Подбородок выше, мы годные гости.
Да ну тебя, с нескрываемым облегчением выдохнула я.
Мне разболтали по секрету, вон тот стол лучший. С видом на озеро, в стороне от гульбищ. Сегодня тут тихо, но я предусмотрителен Ей светлого, мне темного густого, велел злодей. Он уже отвернулся и говорил с парнем в красной рубахе, подпоясанной намеренно растрепанной верёвкой. Прочее сам сообрази, ага?
Яков выдвинул стул, дождался, пока я сяду, и снова подвинул. Вышло ловко и привычно я опять задумалась: кто он такой? Трактирные пианисты не обучаются подобным манерам, уж тем более не практикуются в них. Пока я думала, Яков вытряхнул содержимое кошеля, не глядя, в горсть «красной рубахи», назвав парня Окуньком. Оба засмеялись стало понятно, они успели позубоскалить и теперь почти друзья.
Проводив взглядом денежку, которой мне хватило бы на две недели тихой жизни, я не испытала огорчения. Разве смутную досаду: явись я сюда без Якова, и заказ бы не сделала. А налетчик вон уже сошел за завсегдатая.
Мне под руку подсунули глиняную кружку, холодную и чуть влажную на ощупь. Пена горкой. Якову досталась кружка вдвое больше. Он блаженно вздохнул и принялся лизать пену, пока по столу звонко стучали донышки тарелок с закусками и зеленью.
Давай я извинюсь, предложил Яков, сделав первый глоток. Я плохо подумал о тебе еще на станции. Сразу решил, что барышня высокомерная до тошноты. Такой был день, Яков растер старый, почти сошедший синяк. Три раза кряду я ошибся: о тебе подумал плохо, о Мергеле самонадеянно, а уж с его женой Н-да.
В тот день ты спросил про живок из-за своей семьи, сообразила я. Лесные шаманки, они тоже из породы жив?
Они другие и никто не знает. Однажды я сбежал в лес. Дурак был малолетний, хотел найти родную мамку, Яков сделал несколько крупных глотков. Увяз в болотине, подвернул ногу и налетел на старого секача. Три раза почти умер, в общем. Днями и ночами брел и брел орал, что хочу увидеть её. Вода кончилась, еда, силы. И все, стало темно После я узнал, что лесные люди вынесли на опушку. Ни один со мной не заговорил. Так я понял, что для них я чужак. А дома отец избил меня в первый и последний раз за всё время Так я решил, что ему я дорог. Больше не искал ту родню, Яков допил пиво и отодвинул кружку. Но я ищу ответы к старым вопросам. Для того и начал разговор о живках. Хотя чего уж, ты поняла, как я отношусь к этим ловким бабам.
Разве у меня могут быть ответы? Да, мне не нравятся живы. От храмовых мурашки, от наемниц брр, отвращение.
Я отхлебнула пиво и стала искать годную закуску. Яков подвинул тарелку с хрустящим хлебом и свиными шкварками.