Барышня-а! проблеяли поодаль, и затем протяжно вздохнули.
От слов и в особенности от вздоха я взбодрилась Подняла было голову, но меня долбанула догадка как камень по затылку: быть не может, ну чересчур же! Этот-то откуда взялся здесь?
Да неужели? я высунула нос из-под одеяла, натянутого до макушки.
Между прочим, солнца полная комната. Тень испуганно жмется к подоконнику это что, скоро полдень?
Проспала, я сокрушенно признала очевидное.
Ежась и ругая себя, причем довольно громко, я в пять минут переоделась, причесалась. С сомнением накинула вязаную кофту: жару обещали, но я-то мерзну. Значит, соврали. В прогнозах часто бывают ошибки. Хотя не у людей Дюбо.
Едва я приоткрыла дверь, жара поперла навстречу, аж маслянистая, шкварчащая птичьим пением и гулом пчел. Мне хватило ума скинуть кофту и лишь затем шагнуть через порог.
Первое, что я рассмотрела, располагалось совсем близко: туча синяка на щеке и лбу, багровое солнышко ссадины возле губы, распухшей на пол-лица. Щель глаза, подмигнувшего с вечера и не способного поутру ослабить ухмылку.
От кого ты не смог сбежать, боевой пианист? поразилась я.
Пришлось потрогать, чтобы поверить: синяк по брови украшен кровоподтёками и несколькими скобками швов. Скула разбита еще основательнее. Опухшая слева губа вдвое крупнее неопухшей справа С лица прет радужное сияние от лиловости до зелени, желтизны и багрянца.
Неужто воровал у Мергеля? недоуменно ляпнула я. Хотя он бы пристрелил.
Яков скорбно шмыгнул носом, воображая себя деревенщиной-Яном. Бросил взгляд украдкой, оценил произведенное впечатление, замер и отказался от образа. Выпрямился, упрятал за спину шапку-грибок.
Мергель-то что, даже зубов не выбил, доверительно сообщил горе-налетчик. А вот жена его! Повела в огород через дом. Ну и
И-ии? с разгону переспросила я, стала просыпаться и резко покраснела. На сальце потянуло? В тестомесы наладился? Каждый налетчик должен знать с первого взгляда, на что можно налетать, а на что нельзя!
Так я и сказал: постный день. А она вот, Яков указал на швы по брови. Чудо, что добрый Мергель рано явился домой и выбил меня из беды, Яков показал на скулу. Спасибочки, черенком граблей спас, а не кочергой.
Дальше.
Вот. Завтрак. То есть гостинец с намеком.
Яков нагнулся к стульчику, который я лишь теперь заметила. Бережно поднял жестянку не иначе, по пути спер крышку садового бидона и скоропостижно назначил подносом. В крышке стояла глиняная чашка, с одного боку к ней льнула булка, с другого теснились разноразмерные осколки сахара. От запаха кофе я сразу облизнулась. Яков заметил, подмигнул здоровым глазом.
Мергель сказал: эй, нечистый, я тебя у ушлю в чистилище. Кочергой или даже пистолетом, ясно, ась? Но ежели Юлька тебя, тля, не изгонит в ж Ну, сжалится живи су су-уетись. Пиёну укореняй. Вот.
Пока он излагал наказ Мергеля, подражая его манере держать голову и заменяя исковерканным выговором и уместными паузами выражения, не предназначенные для слуха барышень, я давилась булкой и шпарилась горьким кофе. Согревалась, ощущая прилив зверского аппетита. Хотелось отругать Якова. Что он, в самом деле, не мог разжиться творогом или кашей, раз пришел с намеком?
Хто тепя фпуштил? сквозь кусок булки слова пропихивались кое-как.
Мергель дал всамделишную рекомендацию: годен копать до седьмого пота. Даже от медика печать ляпнута, я не вшивый и не тифозный.
Булка застряла в горле, едва удалось пропихнуть её с последними каплями кофе. Ну и ловкач! Ценою одного синяка или не одного? Не важно, так и так первый случай на моей памяти: от Мергеля в неполный день ушел и вырвал рекомендацию. Все это без денег и связей.
Намёк проглотила. Скажи ему, что я сжалилась, и катись на поиски денег, я широко махнула рукой. Тут оплата смешная, ясно? И дело нудное. И холодно.
Я честный, с непомерным рвением поклонился Яков, почти став Яном, но удержавшись. Вздохнул, трогая синяк. Кто меня наймет? Опять же, я очень честный. И мороза не боюсь. И
Ты не колобок. Ты патока липкая, заподозрила я.
Тоже вздохнула: как там выползок? Знать бы, удалось ли ему разжиться одежкой, позавтракать? Пожалуй, он справился: есть смутное ощущение, что в ночь я мерзла за двоих
Рядом душераздирающе вздохнули. Я очнулась, кивнула неуемному налетчику, жаждущему стать рабом на цветочных грядках.
Ладно, ты почти принят. Хотя намёк так себе, не увесистый. Творог и чай с малиновым листом сделали бы меня гораздо добрее.
Яков услышал главное для себя и как обычно пропустил прочее. Оживился, принялся весело врать, что творог красть трудно: не выведал, где брать наилучший, а еще ведь надо отбиваться от крестьянок. Я немножко злилась на пошлый треп, но молчала, потому что хромал парень по-настоящему. Рекомендация обошлась ему недешево. И еще: я сообразила, что выходить за ворота Якову нельзя. Мергель поутру лютует, но в имение Дюбо даже он и даже невменяемым из-за мелочи вроде ссоры с «хорьком» не сунется. Значит, Якову жизненно выгодно задаром копать торф или мерзнуть в подвале с пролесками. Не такой он и дурак, что тащится рядом, продолжая односторонний разговор. Хромает через двор в сад, далее в галерею розария и, наконец, во второй двор, именуемый сенным.
У семьи Дюбо все педантично. В каждом их имении, так я слышала, на задах группы зданий выделено по три-четыре двора: для подвоза дров и угля «черный», для продуктов и напитков «винный», для ухода за садом и вывоза скошенной травы «сенной», для хозяйства, от стирки до чистки выгребных ям «мойный». Одни дворы примыкают к зданиям, другие сторонятся их и устроены с учетом розы ветров, особенно мойные. Всё это следовало рассказать Якову, но я молчала. Отчего-то мне казалось, он и так знает. Глупо злиться на человека из-за его умения выживать. Но ведь злюсь?
У выхода из розария притаился человек с серой униформе. Никаких знаков отличия, но я уже видела такой цвет одежды в сочетании с военной выправкой.
Кто он? прошелестел серый, перегородив дорогу и глядя мне в подбородок.
От Мергеля, вроде должника. Велено использовать на подсобных работах. Еще велено, чтобы заказ для сада Мергеля помог исполнить. Я предупреждала о том заказе.
Документы, серый повернулся, норовя взглядом проделать дыру в голове Якова, точнее, в его шее.
Яков вот спасибо ему шляпку деревенщины не напялил и сопением момент не усложнил. Молча передал документы, сразу в развернутом виде. Серый глянул, кивнул и пропал. Я передернула плечами. Знаю странности усадьбы, но порой они делаются слишком явными.
Если тебя стукнут по башке, а после ты очнешься невесть где, обратно не приходи, добьют, сказала я, не зная, шучу ли. У Дюбо с наймом замысловато. И Яна убери. Не годен вообще.
Понял, нормальным голосом откликнулся Яков.
Лопата. Грабли. Совки. Лейки. Ведра для песка и торфа. Сосновые и еловые иглы, крашеная щепа. Тачки садовые. Там в подвале лед, топорик и прочее полезное. Это все, что можно и нужно брать или возвращать на место. Конечно, кроме пролесков. Но запомни: к рассаде без меня не подходить. Дверей в подвал пальцем не трогать! Был тут работник невеликого ума. Устроил сквозняк, завяло пять коробок редкостного «синего инея». В коробке тридцать корней. Каждый был оценен в десять рублей. По слухам, семья продает дом, чтобы рассчитаться. Это не шутка.
У тебя есть лишний дом, чтобы продать? насторожился Яков, и мне показалось, что переживает он искренне.
Нет.
Беги без оглядки, громко шепнул неуемный.
У меня особые условия найма. Меня выставят отсюда без копейки, если что. Отсюда это из Луговой вообще и навсегда. Так что не порть мне жизнь, налетчик.
Постараюсь, серьёзно пообещал Яков.
Правда не боишься холода?
Правда. А что?
Надо прополоть рассаду в ледниках. Та, что подешевле, идет по рублю за корень, если кто-то решит придраться. В общем, не путай её с сорняками ради шутки.
Яков тягостно вздохнул. Я выдержала паузу, но баек-присказок не дождалась. Или он выдохся, или решил не тратить силы, забалтывая меня.
Работал Яков гораздо лучше, чем я опасалась, принимая его без проверки. Почти сразу начал отличать сорняки от ростков. Ловко ворошил хвою, вывернув из мешков для просушки. Не спорил и не путал указания: велено красить опилки в розовый цвет значит, в розовый. Сказано усердно просеивать по размеру, а после выбрасывать все и без пояснения причин значит, так тому и быть. И он правда не мерз, подолгу оставаясь в леднике. Я уверилась в этом на третий день общей работы: Яков не кашлял, руки постоянно были теплые. Не то что у меня
К концу недели на делянках, в подвалах и ледниках работало семь помощников, их удалось отобрать, проверив в деле четыре десятка желающих наняться. Не знаю почему, но я всех новеньких мысленно делила на «яковов» и «янов»: на городских пройдох и простоватых селян. Соответственно распределяла работу и одних ругала, а других хвалила.
Затененных дней больше не приключалось. Солнце жарило во всю, но не могло нам помешать: подготовка к торжественному чаепитию в «Первоцвете» двигалась без сбоев. Все бы хорошо, всё и у всех Но, увы, не у меня: ночь за ночью я мерзла в утомительных, темных снах. И ведь никому не пожалуешься! Особенно помня совет выползка. Он прав! В лучшем случае выслушают и молча плечами пожмут: странная эта Юна. А в худшем вот чую, не надо доводить до худшего!
Утром седьмого от грозы дня Яков снова явился будить и кормить меня. Это было странно: зачем тратить на пустяки единственный выходной? В Луговой мало кто помнит о днях отдыха. Хозяевам имений и их гостям такое ничуть не важно, а работники трудятся посменно и неустанно весь сезон. Для моих садовых наемников всех, кроме дежурного выходной выделяется, я обговорила это, нанимаясь к Дюбо.
С вечера я решила, что Яков в первый же день отдыха умчится «шабашить». Едва словцо пришло на ум, к нему добавилось тупое раздражение на ловкость Якова и на мою дурную безропотность: никого заранее не назначила, придется самой лезть в ледник
И вот оно утро. Я кругом неправа, зато выспалась и бездельничаю. Яков, судя по тому, как он многозначительно звенит совком о грабельки, без указаний с моей стороны слазал в ледники и всё там прополол. Таков нынешний гостинец с намеком. Ох, чего-то весомого ему надо взамен, раз ноет «барышня-а» противнее охрипшего кота
Фыркая от любопытства, я вмиг оделась, умылась и толкнула створки единственного в комнатке оконца. Выглянула и сразу рассмотрела: Яков приволок марлю творога, пять крохотных ватрушек, кольцо колбасы и пузатый чайник. Все богатство сгрудил на столе-времянке из досок, уложенных на пеньки. И стол, и сам Яков рядом, рукой подать в шаге от оконца.
Руку мне Яков подал сам и охотно, разместив на ладони вкусняшку.
Ну, подкупай доходчивее, пока не понимаю, предложила я, дожевав ватрушку и жестом требуя вторую.
Юна, ты болеешь? За семь дней с лица спала и иногда качаешься, без усмешки спросил Яков. Поставил на подоконник чашку с чаем, блюдце с пластами творога. Сел на завалинку, откинулся на стену. Прикрыл глаза, делая вид, что загорает под ранними косыми лучами. Как вообще можно мерзнуть в такую жару?
Я думала, никто не замечает, огорчилась я, плотнее кутаясь в кофту.
Никто. Я пустил слух, что ты простыла в грозу.
Спасибо. Тогда нет смысла отрицать мерзну. Мне снится зима, призналась я и сразу пожалела об этом. Не хочу объяснять прочее. Его многовато прочего!
Ага, попалась-проболталась! Дальше давай. У меня три ватрушки в запасе.
Есть люди, которые живут сегодняшним днем. Им не страшно из-за последствий, любых. Они напиваются без мысли о похмелье, заводят знакомства без оглядки на приличия, жрут в три горла и не думают о жирном брюхе.
Это ж я, Яков расплылся в улыбке.
А есть те, которые живут завтрашним или вчерашним. Они так заняты последствиями, что ничего не могут начать. Это я. Я не боюсь, тут другое: думаю больше, чем следует. Может, меня стукнуть по голове? Я ужасно от себя устала, Яков.
При чем тут зима? он вернул разговор к изначальной теме, словно я не пыталась отгородиться от неё частоколом слов. Поднял руки, намекая на перемирие. Язык откушу, а не выдам тайну посторонним. Юна, я серьезно почти.
Будем считать, что совсем серьезно. Не болтай об этом. Мне снова и снова снится чужая зима, и кто-то умирает в той зиме. Боюсь даже шепотом сказать, почему и как. Я постепенно замерзаю и узнаю ответ. Не хочу, а он вроде бы рисуется инеем по стеклу сна. Ночь за ночью.
До чего же ты манерная барышня, Яков повернул голову, подмигнул мне и снова прижмурился. Тебе бы воз денег, страдала б возвышенно. Нет, стало б еще хуже. А так мозолей набьешь, через них маета и схлынет. Айда пиёну укоренять, ась? предложил Яков и быстро добавил: Драчливое тесто в отъезде. Я подрядился настроить пианино. Бесплатно. Вдруг от звука отогреешься, ась?
Яков, и чего ты тратишь на меня силы?
Да так, он дернул плечом. Изучаю. Обычно я сразу схватываю в людях главную нитку. Про себя зову таких, в одну нитку, «люди на бантике». Дерни и они распускаются то есть делают то, чего я жду. А ты сплошной клубок мороки. Все с подвывертом. Аж злость берет! Я бы тихо злился, но не получается. Есть один очень дорогой мне человек. Я поймал сходство его слов с твоими сразу, мы еще ехали от станции. И вошло в ум: раскушу тебя смогу стать менее примитивным. Он умница, умнее меня в тысячу раз. Ему всегда было сложно со мной, я причинял боль и разрушал порядок. Иногда случайно, иногда и намеренно. Мы не общаемся. И мне больно, чем больше времени проходит, тем хуже Но я не знаю, как изменить это. Все это.
Ты сегодня честный? Уши от твоих слов в трубочку не сворачиваются, как обычно. Я взяла третью ватрушку, своевременно подсунутую Яковом. Прожевала и хмыкнула. То есть ты используешь меня, предупредив.
Ага, легко согласился Яков. На твоем примере изучаю природу особенных людей. Опробую, что с вами работает, за какие нитки вас дергать.
Сегодняшняя нитка честность?
Он не ответил. Душе стало немножко больно. Ощущение натянулось и пропало, стоило вздохнуть поглубже. Я подышала, глядя вдаль и делая вид, что принюхиваюсь к чаю. Попросила заново наполнить чашку.
Что сказать для пользы дела? я смирилась с тем, что меня используют.
Все годится. Дело такое, в нем нет пользы, одна маята.
Ладно. Я задумалась. Частые и мелкие облака скользили, как облетающий яблоневый цвет. Люди вроде цветов: все цветы называются цветами, а разве они схожи?
Есть роза, а есть сурепка. Это даже мне видно, хмыкнул Яков. Вдруг встрепенулся, умчался и явился вновь. Подал мне розу на длиннющем стебле, грубо выломанную в ближней оранжерее. Протянул нож. Вздохнул и торжественно велел: Отдели живое от мертвого!
Это как?
А так он хмыкнул, вроде бы чуть виновато. Жив так проверяют, когда они еще маленькие и дар в них не заметен. Это первый навык. Срезать стебель по живому. Цветы, срезанные живами, остаются свежими втрое дольше, чем срезанные обычными людьми.
Не знала
Глупая была подначка, Яков шагну в сторону, сунул розу в бочку с водой слева от двери, под водоскатом. Срезанные живами цветы не дают корней, это второй признак их дара. А ты срезаешь, и всегда прут корни. Я присматривался.
Мята, три дня назад, кивнула я, и на душе стало тяжелее. Не просто так принес.
Я же налетчик. Не сердись, а? Я признался.
Сержусь. Но ты признался ладно. Что я говорила о цветах до этой твоей гадости? Ага: все разные! Есть вершки и корни. Клубни, луковицы и ползучие плети, готовые стать вершками, если садовник не уследит. Тебе в людях интересны вершки, причем сегодняшние. Кто чем живет в этот день, много ль ему досталось солнца, сколько он стоит в срезке или в горшке. Мне занятны корни. Почему первоцветы выстреливают среди снега и прячутся, когда прочие цветы только проснулись? Что за сила у них не бояться зимы? Отчего их судьба вспыхнуть синевой среди льда и сгинуть Столь краткая жизнь трагедия или дар? Пролески не знают старости, они возвещают весну.