Старик: Подождите, давайте не будем уходить в сторону от времени, в котором Вы жили. Ведь в воспоминаниях многих членов двора фигурирует факт охлаждения или почти что отхода Николая II от государственных дел, особенно после прочтения пресловутого письма Алекс к Вам, уважаемый Григорий Ефимович, в котором она чуть ли не объясняется Вам в любви.
Распутин: Наплести можно всего, чего угодно. Не было у нас с ней никакой любвив физическом смысле, я имею в виду. Вот дело Рубинштейна, действительно, подкосило её.
Старик: А что это было за дело такое?
Вырубова: Я смогу лучше объяснить его суть. Так вот. Алекс во время войны посылала в Германию своим родственникам через Швецию, поскольку был фронт, какие-то денежные средства. Понятно, что это сопряжено было с опасностью быть заподозренной в шпионаже. Операцию эту по своим каналам великолепно осуществлял банкир Дмитрий Рубинштейн. Но однажды он попался на пересылке в ту же Швецию каких-то документов, связанных с его предпринимательскими делами. Его арестовали, и Алекс решила, что этот арест был связан именно с пересылкой денег её немецким родственникам. Можете себе представить, как она перенервничала!
(Вдруг «засопел» и «зафыркал» самовар, хотя никто его не включал. Это был для старика прекрасный повод угостить чаем своих высокопоставленных гостей, но, к сожалению, только виртуально. Поэтому он подходит к столу и наливает чай только себе).
Старик: Вы уж извините меня, но пить чай с картинным изображением человека я ещё не научилсяэто всё равно, что пить водку, чокаясь с зеркальным своим отражением, видя в нём собутыльника.
Распутин: Да уж пей, конечно, один, тем более что, как я посмотрю, пить тебе, если исключить нас с Аннушкой, таки, не с кем. Живёшь, видать, как бобыль, в глухом одиночестве? Вот и мадеру мою любимую, что на полке у тебя стоит, тоже гложешь, наверно, один, али с зеркалом? (глухо смеётся)
Старик: Угадали, живу, действительно, в одиночестве. Но, с другой стороны, так легче писатьникто не мешает. Поэтому чай буду пить один, а вы ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: если то, что здесь происходит, полтергейст, то не он ли вызвал ваше здесь появление? Или, наоборот, не ваше ли здесь присутствие, правда, в запечатлённом на холсте виде, явилось причиной необычных этих аномальных явлений?
Распутин: Может быть, как знать? Я ведь всегда обладал этими, как ты называешь таким чудным словом, аномалиями. Вот у вас сейчас по телевидению идёт каждый день передача «Битва экстрасенсов», так вот это про меня. Правда, не совсем, ибо я и видел, что случится с Россией, и постоянно говорил об этом. Вот и сейчас вижу жуткую картину, где-то под Смоленском она случится, но только не с нашими людьми. И произойдёт это весной 2010 года. Да, точно, а вот кто повинен в этой трагедии, останется загадкой. Так и не решённой никем Однако, я отвлёкся. Мне многие не верили, считали шарлатаном, а я умел лечить людей божественной молитвой. Ну а лечить телеграммой из ваших теперешних, наверно, никто не может, а я вот вылечил. В 1914-м, когда в Спале, что в Юго-Восточной Польше, у цесаревича началось внутреннее кровоизлияние и лучшие тогдашние профессора Фёдоров, Деревянко и Раухвус ничем не смогли ему помочь, я выслал из Покровского всего лишь несколько слов императрице, и кровь остановилась. Помню даже текст посланной телеграммы: «Господь увидел твои слёзы и услышал твои молитвы. Не сокрушайся больше. Твой сын останется жив». Да и тебя, Аннушка, в 1915-м после железнодорожной катастрофы, когда все наши светила тебя уже похоронили, я, можно сказать, вытащил с того света. Помнишь?
Вырубова: Как не помнить? Помнила, конечно, всю жизнь, да и любила я тебя очень и за то, что с того света вытащил, и вообще, хотя близости, о которой понаписали многочисленные «свидетели», у нас ведь с тобой не было?
Распутин: Не было, каюсь.
Вырубова: Да и быть не могло, поскольку оба мы являлись, в высшей степени, духовными людьми, людьми, любящими только Богаи никого больше.
Старик: Рискую быть клеймёным, возможно, за клевету, но, извините меня за откровенность, (делает паузу, опуская при этом глаза) в Вашей девственности, которая установлена путём многочисленных экспертиз, усматривают не высокое духовное начало, не импотенцию лейтенанта Александра Вырубова, то есть мужа Вашего, и, уж тем более, Григория Распутина, а Вашу психосексуальную патологию.
Распутин (грозно): А вот тут я бы не стал вводить в краску женщину и проводить психологическое расследование, тем более что для этого надо быть специалистом, коим ты не являешься!
Старик: Прошу прощения, но про всё про это уже написаны горы исследований. Причём, как подлинных, так и сделанных по определённому заказу. У комиссии Керенского одно, у большевиков другое, у финнов третье. У Вашей дочери Матрёнычетвёртое. Но вот в этом пункте все они почему-то сходятся в одном и том же.
Вырубова: Да, сходятся, и я не стыжусь этого. Не стыжусь перед Богом, так как только ему посвятила свою жизнь, и Он об этом знает.
Старик: Слов нет, вы действительно святые люди. И Вы, Анна Александровна, и уж, тем более, Вы, Григорий Ефимович. В вашу честь должны звонить колокола всех соборов, писаться картины, зажигаться свечи. (берёт связку свечей и, продолжая говорить и слушать, идёт по периметру комнаты и в определённых местах зажигает свечи. И по мере их разгорания на висящих картинах, к удивлению старика, начинают высвечиваться портреты Николая II, царицы Александры Фёдоровны, их дочерей и цесаревича). Вы и у Александры Фёдоровны с Вашей святостью и предсказаниями в качестве лекаря и предсказателя тоже, наверно, были первым?
Распутин: Первым, конечно, я не был. Первым был Дмитрий Ознобишин из Козельска, затем быланедолго, правда, Матрёна-босоножка. Потом обосновался при дворе некий Филипп из Парижа, проходимец, каких свет не видел, но он ошибся с наследником: вместо мальчика, которого тот предсказал, Алекс родила Анастасию. Все они пытались примирить свой колдовской мир со Святым Писанием, но ничего у них из этого не вышло. Ну, а затем пригласили меня, правда, в связи с моими предсказаниями и, конечно, с болезнью цесаревича.
Вырубова: Да, да, я помню, как я первый раз представила Вас Императору и Алекс. Они были сначала не в восторге от Вас, но когда узнали о Ваших целительных способностях, Алекс тут же приказала оказывать Вам всяческое содействие и взяла Вас под собственную опеку.
Распутин: И в результате мы не так уж мало сделали для пользы и добра России. Не так ли?
Старик: К сожалению, исторический анализ показал, что больше вреда, чем пользы. Хотя, понаписано про Вас столько, что ни один в мире человек не в состоянии создать объективный портрет Ваш.
Распутин: Уж не ты ли проводил этот анализ? И, вообще, кто ты такой, чтобы судить о нашей деятельности при Дворе самого Императора Российского?
Вырубова: Господа, господа! Понаписано, действительно, столько всего, что отделить зёрна от плевел сегодня уже не представляется возможным.
Старик: Всё это верно, но если Григорий Ефимович хочет узнать, кто я такой и поближе со мной познакомиться, я не могу отказать ему в этом. Пожалуйста. Фамилия моя Шаховской, зовут Евгением Михайловичем. Родился я в 1940 году.
(После этих слов раздаётся грохот, и со стены сваливается очередная картина. Вслед за этим слышится тяжкий вздох и мужской шёпот, воспроизводящий слова молитвы. Старик подходит к упавшей картине, поднимает её, прислоняет к стене, оглядывается с удивлением, затем продолжает).
Про родителей не знаю ничего, так как воспитывался в детском доме. Когда подрос, мне сказали, что родители мои погибли в самом начале войны, а в 1962 году я, работая тогда в архиве одного военного ведомства, был вызван в кабинет начальника и извещён о том, что мои родители были расстреляны, как польские шпионы. После чего тот же начальник сказал, что бабушка моя была одной из первых российских авиатрисс, и, как установили чекисты по документам охранки, тоже польской шпионкой. А закончил он словами «яблоко от яблони недалеко падает».
(Снова слышен тяжкий вздох, похожий на стон, затем знакомый уже голос)
Распутин: В котором году родился твой отец?
Старик: Во время Первой мировой войны, в 1915-м.
(Образовалась большая пауза).
Распутин: (медленно, растягивая слова) На лбу, с левой стороны, у тебя нет случайно небольшого утолщения?
Старик: А как же? Оно у меня с самого рождения.
Распутин: (после длинной паузы) И у меня тоже.
Действие II
Зал в Музее восковых фигур. По середине стол. За столом сидят следующие персоны: Ольга Лохтина, Александра Пистолькорс (она в положении), Муня Головина, баронесса Кусова, Анна Решетникова, Софья Волынская и Евгения Шаховская. На них меха, шёлк, чистейшей воды бриллианты, тонкие эгретки в волосах. Все они наиболее рьяные последователи Распутина. У левого торца стола сидит сам Григорий Ефимович. На столе выставлены: тульский самовар «Паричко», связка грубых больших баранок, варенье в замазанных банках, солёные огурцы, миска с варёными яйцами, бутылка кагора. В центре большой торт. В зал входят Старик и Внучка. У Старика в руках фотоаппарат, на плече Внучки папка с бумагой для рисования.
Старик: (шёпотом) А сейчас я тебя познакомлю с твоими прапрабабушкой и прапрадедушкой.
Внучка: Ты что, в самом деле? Классно. А как они здесь очутились?
Старик: Ну, то, что очутились здесьв этом, пожалуй, ничего классного нет: вылепили их из воска, каждый волосок «вживили» отдельно, заказные глазные и зубные протезы вставили, куда полагается, и в конце надели на них исторически достоверные костюмы. Вот, пожалуй, и всё. А вот то, что они являются нашими с тобой предками, будучи при этом известными историческими персонажами, это и есть тот самый класс, о котором ты говоришь.
Внучка: Раньше ты мне про это ничего не рассказывал.
Старик: А раньше я и сам не знал до конца, кто мой дедушка. Вот вчера только узнал. Можно сказать, на склоне своих собственных лет. Почему и потащил тебя сюда.
Внучка: Ну-ка, ну-ка, можно поподробнее?
Старик: Только не падай в обморок. В музее, где мы с тобой находимся, это не так уж редко случается. Так вот. Вчера я узнал о том, что вот этот бородатый мужик в сапогах и косоворотке является моим дедушкой и, стало быть, твоим прапрадедушкой (останавливается у фигуры Распутина, указывая на неё жестом). Узнаёшь? (та восторженно кивает головой) А вот эта дама в огромной шляпе с перьями и с боа на плечетвоя прапрабабушка и звали её княгиня Евгения Шаховская, одна из первых лётчиц России. И мой отец, таким образом, был их незаконнорожденным сыном, как, скажем, поэт Жуковский или гениальный Леонардо да Винчи.
Внучка: То есть ты хочешь сказать, что ты, как минимум, на третьем после них месте.
Старик: Ну, что ты. Я не тщеславен и ты имела возможность неоднократно в этом убедиться.
Внучка: (глядя на Шаховскую) Красивая женщина, ничего не скажешь. Ну, а Распутина, кто ж его не знает? Так, говоришь, он был нашим предком? Прикольно! Сам Распутин-прелюбодеймой далёкий родственник!
Старик: Шаховская, говорят, была от него без ума. Вообще, она была авантюрной женщиной. Представляешь, сесть за штурвал биплана Райта, лучшего по тем временам самолёта, и по неопытности угробить выдающегося лётчика России Севу Абрамовичане путай с известным артистом Всеволодом Якутомтот был по жизни тоже Севой Абрамовичем. И потом, оставшись без единой царапины, сначала удариться в опиум, а потом уйти в гарем к Распутину искупить оба этих греха. А дальше, ещё интереснее. За шпионаж в пользу немцев её сажают в тюрьму, приговорив к расстрелу, но император всемилостивейше заменяет его пожизненным заключением. Временное правительство освобождает Шаховскую и передаёт в распоряжение графа Валентина Зубова, известного историка, доктора философии, создателя Российского института истории искусств. Но после Октябрьского переворота тот бежит на Запад и наша с тобой родственница попадает под опеку наркомпроса товарища Луначарского, который определяет её на должность хранителя ценностей царского дворца. Но ручонки у неё оказываются шаловливыми, и она начинает потихоньку продавать за рубеж вверенное ей имущество. От неминуемого расстрела спасает её всё тот же Луначарский, который переправляет её на работу в Киевское ЧК следователем. После чего наступает трагическая развязка. Евгения Михайловна, накурившись однажды опиума, открывает стрельбу по своим же товарищам и, будучи застреленной, заканчивает свой земной путь. А было ей в ту пору всего лишь тридцать лет.
Внучка: Не слабо. А вот так посмотришь на неё и даже не подумаешь, какие авантюры были на её счету.
Старик: Не подумаешь, это точно. На авантюристкуты праваона, ну, никак не похожа. Добропорядочная светская дама, да и только.
Внучка: Хэмингуэй, а давай перейдём в следующий зал, чтобы впечатление не испортилось, а то найдём в ней ещё какие-нибудь отрицательные черты.
(Уходят. С их уходом, как по мановению волшебной палочки, а, точнее, по взрыву невидимой петарды, стол вдруг оживает. Так, после многолетней дрёмы у фигур начинают медленно поворачиваться головы, распрямляться затёкшие члены, на застывших масках лиц появляться проблески жизни. Первым «оживает» Распутин, он достаёт из миски варёные яйца и начинает одаривать ими сидящих за столом женщин).
Распутин: Ну, душки мои, пчёлки вы мои медовы. Грех понимать надо. А без греха жизни нет, потому покаяния нет, а покаяния нетрадости нет. Ты яйцо-то возьми, поговей вот на первой неделе, что придёт, и приходи ко мне после причастия, когда рай-то у тебя на душе будет.
Пистолькорс: Уж непременно придём. Как не придти к тебе, Светоч ты наш, превращающий в святыню всё, к чему ни прикоснётся Твоя рука.
Кусова: (иронически) Христос воскресе! Утихни, Сана. Может, ещё и белья его с мужицким запахом на память попросишь? Сто лет прошло, женская эмансипация наступила, а ты всё ту же песню поёшь. Подумала бы лучше о своём наследнике, осталось-то уж, поди, совсем немного (обращаясь к Распутину) Придём к тебе, Григорий, непременно придём, только идти-то как бы некуда, потому как навечно приклеены мы воском к этим стульям. Да и время сейчас совсем другое, и ума мы вроде как бы за эти сто лет набрались. Поэтому оставь, Гриша, свои прибаутки и трансы свои прекрати. Помнишь, как тебя в детстве кликали? «Сопляк». Но, несмотря на эту свою кличку, натворил ты, братец, в России много чего, и вовсе даже не «сопливых» дел. Может, если б не твоё виденье баранов, истолкованное как название города Барановичи, царь и не приказал бы наступать на Западном фронте и, глядишь, и война обернулась бы не тем боком, что нам был невыгоден.
Распутин: Может ты и права, мать, спорить не буду. Но вот только насчёт видения ты ошибаешься. Толковал я «папе» про наступление под Ригой, а не под Барановичами. А вот скажи мне, когда мужик твой по пьяному делу въехал к тебе в спальню на коне, ты ведь не стала убеждать царя бросить кавалерию в атаку? Так ведь? То-то, «видеть» не каждому дано, да и от ошибок никто не застрахован. А для «папы» с «мамой» я и после провала фронта под Барановичами оставался светом в окошке и целителем птенца их ненаглядного. Вот так Однако, чаю-то всё-таки давайте попьём. Не может русский человек обойтись без чая.
(разливает всем чай, поочерёдно каждой протягивает налитые чашки).
Решетникова: (сделав несколько торопливых глотков) Без чая не обойтись, это точно, а вот что касается тебя, Григорий, то забудь ты и про свет в окошке, которым ты был для царской семьи и про их птенца ненаглядного. Никто ведь так и не смог убедиться в твоём предсказании, что в 18 лет он перерастёт свою гемофилию, так как через два года после твоего убийства укокошили и наследника вместе со всей его семьёй. Да, всё осталось в далёком прошлом. Бадмаев«Гнилушка», помнишь, что сказал тебе перед смертью твоей? «Умрёшь, как пёс». Так оно и случилось, и не помогли тебе ни заклинания твои, ни твоя мистика. Только вот до сих пор не умещается в голове, как это не скосила тебя сразу ни лошадиная доза яда, ни четыре пули, всаженные в тебя.
Головина: А ещё кто-то из них ёрничал, помните: «Синильную кислоту в мадеру? Портить такое вино? Хватит того, что насыпано в пирожные». (Затем, обращаясь к Шаховской). А ты, княгиня, говорят, тоже порошками баловалась? Правда, не теми, что убивают плоть, а теми, что её взбадривают. Не так ли?