Не прибедняйтесь, Боб, повторила Илта, Мистер Маккинес, она обернулась к Наташе, одновременно Редьярд Киплинг, Джек Лондон и Эдгар По Канады.
Не ври девочке, Маккинес подмигнул Наташе, а то она и вправду подумает, что сидит рядом с какой знаменитостью. Я всего лишь посредственный рифмоплет, золотые годы которого давно позади.
Я надеюсь, что Индокитаю вы посвятили парочку бездарных стихов? спросила Илта.
Да, нацарапал на досуге, кивнул Роберт, у стариков много свободного времени. Маккинес прокашлялся и негромко начал читать:
Меня учили: «Не убей»,
И были мне близки
Слова о том, чтоб на людей
Не поднимать руки.
И я не ведал о войне,
Но в некий час вожди
Булатный меч вручили мне,
Сказав: «Теперь иди.
Врага своей родной страны
Ступай разить в строю.
Убийства в мирный день грешны,
Но праведны в бою.
Топчи же трупы, как стерню,
Ступай, благословлен
Церковным клиром на резню:
Войны суров закон.»
Убить почетно на войне
Я, не жалея сил,
Врага с иными наравне
Разил, разил, разил
Бесстрашно я шагал в дыму
Среди других рубак,
Но этих правил не пойму
Христе, подай мне знак!
Маккинес замолчал, принимая от полового тарелку с аппетитными бефстроганов с вареной картошкой и солеными огурцами. Рядом половой поставил вторую рюмку, которую куноити тут же наполнила из своего графина.
Как и всегда жизненнопосле недолгого молчания произнесла Илта, Случайно это не навеяно разговором в том ресторанчике в Кантоне? Когда мы спорили о различиях в западном и восточном мышлении на примере японских и канадских солдат?
Ну, я об этом думал еще раньше, усмехнулся Маккинес, я же не первый год на востоке. Но тот разговор и впрямь стал побудительным толчком. Наши солдаты ведь и впрямь воспитывались в христианских семьях, все читали Евангелие, все помнят заповедь, о которой я написал в стихах. И все равно им приходится убиватьубивать много, убивать хорошо, убивать, чтобы не убили их самих. И ведь у всех них, у нас в голове по-прежнему эти заповеди. Убивать плохо, но плохо и быть дезертиром, плохо не выполнять долг перед Империей. Говорят, что Бог не любит убийств, но священники Его именем благословляет войны. Японцам прощеу них Бог и Император един, они могут услышать от него самого, что им следует делать. Поэтому японцы убивают, не рефлексируя, не испытывая угрызений совести, для них убийство и даже самоубийство не смертный грех, а богоугодное дело. И вот я думаюможет красным могут противостоять только ТАКИЕ? Большевики отвергли бога и выиграли свою революцию, а те, кто выступал против в большинстве своем думали также как и герой моего стихотворения. Может и вправдучтобы победить Дьявола нужен иной, более сильный?
Я помню, вы читали, задумчиво произнесла Илта.
В том странном, странном путешествии
Был мной услышан странный звук.
Там Дьявол с банджо в подземелье,
Играл под костный перестук.
И в вальсе кружатся скелеты,
Веселье мертвыхне живых!
И гоблины из темных щелей,
Сердито пялятся на них
Я читал это не только тебе, усмехнулся Маккинес, но и самому Маккензи Кингу. Ты ведь знаешь, что он увлекается спиритизмом?
Илта ограничилась вежливым кивком, хотя знала она о пристрастиях канадского премьера побольше Роберта Маккинеса. Ей приходилось краем уха слышать и о жутковатой истории, в которую вылилось увлечения канадского лидера.
С точки зрения христианства, все этоколдовство, продолжал Маккинес, японцы тоже почитают множество богов и духовкто они не демоны с христианской точки зрения? В Германии, как я слышал, на оккупированных восточных территориях возрождают какую-то дремучую архаику. Против тех, у кого вместо морали одна «классовая борьба» и «революционная необходимость» наверное, и вправду может выстоять что-то такое. Дремучее, архаичное, людоедскоено с танками, линкорами и самолетами.
Война настраивает вас на философский лад, рассмеялась Илта, но хотя у меня и совершенно нехристианское мышление, сильно увлекаться восточной мифологий, я бы не советовала. Она не так хороша, как представляется западному сознанию.
Мне ли о том не знать, мисс Сато, сказал канадец, я ведь десять лет провел в Китае.
Я помню, кивнула Илта, вы же оттуда вынесли свою любовь к восточным учениям.
Да, усмехнулся Маккинес, после десяти лет в Пекине и Нанкине, я увлекся восточной философией и весьма невзлюбил китайцев. Особеннокитайцев-коммунистов.
А где вы так научились говорить по-русски, вдруг спросила Наташа, в Харбине?
Не только, покачал головой Маккинес, я же был еще и в Москве. Еще до войны в начале тридцатых. Побывал и у Кремля и в Мавзолее, даже отстоял в очереди желающих почтить памяти Вождя. Тогда я и понял, что все эти разговоры про «прогрессивность» большевистских воззренийочередная ложь коммунистической пропаганды.
Большевик всегда врет, убежденно сказала Илта, большевик не может не лгать. Ты согласна со мной, Наташа? она обернулась к русской девушке. Та, застигнутая врасплох, нерешительно кивнуланесмотря на все, что она узнала и пережила за последний месяц, несмотря на принятое решение, разрыв с прошлым давался ей нелегко.
Под прикрытием марксизма и прочей социалистической шелухи таится самый грубый фетишизм, продолжал Маккинес, примитивнее гаитянского вуду или местного шаманизма. Там хотя бы есть вера в своих владык Земли, Неба и Ада. У большевиков же нет ничего, кроме мумии их дохлого вождя. И это самое страшноеоснова советской военной силы, самого СССР как государства всего лишь кусок протухшей мертвечины.
Помнится, вы даже стихотворение написали, сказала Илта.
Да, кивнул Маккинес, и мне после этого запретили въезд в СССР.
А прочтите, вдруг попросила Наташа.
Как скажете, кивнул Маккинес, хотя это не самое приятное чтиво.
Он замолчал, собираясь с мыслями и начал негромко читать:
Ленин спит в саркофаге, реют красные флаги, и трудяги, к плечу плечом,
Словно крысы, входяищут нюхом вождя, прощаются с Ильичом.
Смотрят пристально, чтоб бородку и лоб в сердце запечатлеть:
Вобрать до конца в себя мертвеца, который не должен истлеть.
Серые стены Кремля темны, но мавзолейбагров,
И шепчет пришлец из дальней страны: «Он не умер, он жив-здоров».
Для паломников он мерило, закон, и символ, и знак и табу:
Нужно тише идти: здесь спит во плоти их бог в хрустальном гробу.
Доктора в него накачали смолудля покоя людских сердец,
Ибо если бог обратится в золу, то и святости всейконец.
Он говорил и Наташа, словно оцепенев, ловила каждое его слово. Она знала, то, что не знали ее собеседникив Новосибирске, новой столице Советской России, и поныне в подвалах местного облкома, стоит гроб с вывезенным из Москвы телом Вождя. И что сам Сталин и Берия и многие другие высшие партийные и военные чины приносят перед ним клятву о продолжении дела Мировой Революции. Она вспоминала пьяные байки Берсоева и других энкавэдэшников о том, что перед мумией как-то особо изощренно казнят оппортунистов и врагов народа, изменников делу Маркса-Энгельса-Ленина.
С молоком матери она впитывала то, что лежащий в том гробу мертвецглавная святыня всех советских людей, Тот чьей волей создано самое справедливое в мире государство. И эту волю она, равно как и вся советская молодежь, должна воплотить в жизнь. Сейчас то, что казалось ранее прописными истинами, предстало совсем в ином свете. Тот, кто читал сейчас все это, не знал, что его стихи доносятся до ушей недавней комсомолки. Маккинесу не было нужды вести пропагандуведь он думал, что находится среди своих. Он читал то, что думал, то, что видел и Наташа чувствовала жуткую правду, скрытую в этих строках, падающих в ее душу подобно свинцовым плитам на дно колодца:
На Красную площадь меня занеслопоглядеть на честной народ,
На всякое Марксово кубло, что к Мавзолею прёт:
Толпится там москаль, грузин, туркмен, татарин-волгарь,
Башкир и калмык, латыш и финн, каракалпак и лопарь,
Еврей, монгол, киргиз, казах; собравшись из дальних мест,
Толпа стоит со слезами в глазах, этакий ленинский съезд.
Сколько лет прошло, а их божество закопать еще не пора,
Онибудто плакальщики того, кто умер только вчера.
Всегда забавлял этот отрывок, усмехнулась Илта, я ведь, получается, плоть от плоти того «кубла». Мне так в детдоме говорилимол, отец из японской военщины, мать финская шпионка, а советская школа сделает из тебя советского человека.
Ну, простиразвел руками Маккинес, написал то, что написалось. Но, сказать по правде, ты последний человек, которого я бы стал отождествлять с «ленинскими плакальщиками».
И это правильно, сказала Илта, из глаз ее исчезла всякая насмешка, поэтому я и не обижаюсь. Я люблю этот ваш стих Роберт, потому, что он лишний раз подчеркивает мое отличие от советских. Я не сталинский манкурт, как вся эта красная свора и НКВД не удалось заглушить во мне голос крови. Я читаю Калевалу и «Кодзики», я чту память воинов-самураев и героев Зимней войны, я преклоняю колени перед Аматэрасу и если моглапринесла бы жертву Тапио и Хийси. Я помню, советскиенет!
За это и выпьем, Маккинес поднял рюмку с водкой. Наташа тоже подняла свой бокал и залпом опрокинула его, почти не отдавая отчета в своих действиях. Мысли ее стали неповоротливыми от выпитого вина, перед глазами все поплыло и Наташа не сразу поняла, что плачет: обо всем ее прежнем существовании, столь бессмысленно-жестоком, о судьбе множества ее сверстников выживающих под властью прикрывающихся именем народа кучки лицемеров, поклонявшихся гнилому трупу. Внезапно пришло понимание, что то, что тамне имеет будущего, что даже если бы эта война пошла по-другому и СССР остался победителем, никакого коммунизма никто не построил и закончилось бы все это, так же как и началосьв крови, грязи и всеобщем предательстве. Осознание этого буквально раздавило Наташуи она плакала пьяными, злыми слезами над потерянным поколением.
После еще одного бокала, Наташа совсем расклеилась и Илта отвела ее в номер, раздев и уложив спать. Поначалу она попыталась заняться ней любовью, но всегда охотно отзывающаяся на ласки, сейчас блондинка лежала бревном. Выписывая языком круги на пупке советской девушки, Илта чуть со злости не вцепилась зубами в нежную плоть, услышав сверху тихое сопение. Выругавшись, она вскочила с кровати и, быстро одевшись, выскользнула за дверь, не забыв запереть ее. То, что портье внизу дал им два комплекта ключей, Илта запамятоваласейчас ее мысли были заняты другим. Алкоголь усилил ее сексуальное возбуждение, требующее разрядки. Ей вспоминались молодые канадские летчики, особенно их командирвысоченный майор с светлыми волосами и синими глазами. Она приметила его, еще когда канадцы рассаживались за столиком, однако ее отвлек Роберт Маккинес, да и не хотелось ей при Наташе оказывать кому-либо знаки внимания. Однако сейчас Илта считала себя вправе весело закончить сегодняшнюю ночь.
Внизу гуляние шло вовсюна сцене певиц сменили экзотические танцовщицы, извивающиеся под старомодный патефон, богатые постояльцы и их спутницы громкими криками выражали свое одобрение Русские фашисты и украинские националисты, подогретые спиртным, бросали все более неприязненные взгляды друг на друга, слышались порой и оскорбительные репликипока еще «в воздух». Однако до драки дело не доходилорусские явно не желали втягиваться в драку с «зеленоклинниками», за которых бы не замедлили заступится их заокеанские собратья, что вылилось бы и в столкновение уже с канадскими летунами. Тем же явно не улыбалось втягиваться в «славянские разборки»- в преддверии ожидающегося международного события, отношение к затеявшим драку было бы весьма суровымкак со стороны правоохранителей, так и армейского командования. Сами канадцы были явно настроены просто отдохнуть, насладившись славянской и азиатской экзотикой.
Можно присоединиться? Илта подсела к канадцам, выбрав тот стул, на котором сидел куда-то отлучившийся офицер, подружке пора на боковую, а я бы еще погуляла. Никто не возражает? она ослепительно улыбнулась канадцам и молодые летчики невольно заулыбались в ответ.
Что будешь пить? спросил Маккинес.
Наверное, то же, что и все, пожала плечами Илта, что вы заказывали?
Что можно заказывать в русском трактире, как не водку? послышался голос у нее за спиной и Илта, развернувшись на стуле, увидела нависавшего над ней майора. Вблизи он казался еще привлекательнеезакатанные по локоть рукава летной формы обнажали мускулистые руки, поросшие светлыми волосками. Да и все остальное производило впечатлениеразворот плеч, волевой подбородок, четко очерченные губы. Один в один «белокурая бестия» с пропагандистских плакатов Рейха, только что среди реальных немцев Илта не припоминала столь совершенных образчиков нордической расы. В свою очередь и канадец с удовольствием рассматривал сидевшую на его месте девушку, явно оценив своеобразные черты лица и изящную сочную фигурку. Две пары синих глаз встретились и одновременно Илта и летчик улыбнулись друг другу.
Я, похоже, заняла ваше место, мистер
Ван Гельт, представился канадец, Питер ван Гельт. Пустяки, мисс Сато.
О, вы знаете мое имя? удивилась Илта.
Я взял смелость назвать его капитану, подал голос Маккинес, когда он спросил, откуда я знаю самых красивых девушек этого города.
Вы как всегда мне льстите Роберт, рассмеялась Илта, но все же, как мы будем делить место за столиком?
Я думаю очень просто, мисс Сато, с этими словам Ван Гельт подхватил ее на руки и, не успела куноити опомниться, как она уже сидела на коленях довольного канадца. На столик тем временем половой поставил очередной графин с водкой и большое блюдо с жареным мясом.
Полеты порой возбуждают зверский аппетит, усмехнулся Питер, нарезая мясо и накладывая порцию Илте. Маккинес тем временем разливал водку по рюмкам.
Я кстати, так и не поинтересовалась, откуда вы? спросила Илта, накалывая на вилку кусок мяса, мы с Робертом слишком увлеклись общими воспоминаниями.
Четыреста двенадцатая эскадрилья Королевских Канадских ВВС, отрапортовал Ван Гельт, может, слышали, мисс Сато?
Девушка кивнулада об этом подразделении она слышала. Базировавшаяся в Благовещенске и Мохэ эскадрилья вместе с четвертой дивизией Квантунской армии и Амурским казачьим войском считалась передним краем союзной обороны на Дальнем Востоке. По крайней мере, так было до взятия Читы, где именно Четыреста двенадцатая эскадрилья обеспечивала поддержку с воздуха.
Только что вернулись из Благовещенска, подтвердил Маккинес, думаешь, почему я с летчиками хожу? Вчера весь день вместе с ними в кабине «Харрикейна» провел«Таймс» заказал мне статью на разворот.
Так вы в увольнении? спросила Илта у ван Гельта.
Со вчерашнего дня, сказал он, в Благовещенске дежурит другая смена.
Как там вообще сейчас? спросила Илта, как бы ненароком ерзая на коленях летчика и ощущая ягодицами его возросшийв самом буквальном смыслеинтерес.
Скучно, усмехнулся летчик, изо всех сил стараясь оставаться невозмутимым, с тех пор как пала Чита, советские налеты почти прекратилисьу красных теперь ближе Иркутска нет аэродромов. Говорят, что Семенов хочет нашего перевода в Читу, но Гамов тянет резину, как обычно.
Илта хмыкнулаатаман Амурского казачьего войска Иван Гамов, союзник Семенова еще со времен Гражданской войны, не мог открыто выступить против человека, который и поныне считался Походным атаманом всех дальневосточных казаков. Однако и оголять оборону Благовещенска Гамову было бы не с рукик северу от земель Амурского войска начинались земли, слабо контролируемые кем бы то ни было, но служащие источником рейдов «красных партизан». Учитывая относительную немногочисленность сосредоточенных тут сил, на счету была каждая боевая единица.
Не знаю еще, что решит командование Корпуса, пожал плечами Питер, обнимая Илту за талию, перебазировка в Читу дело муторное. Хотя я бы и не отказался, в Благовещенске сейчас стало довольно скучно. Но Маккензи Кинг не особо хочет класть жизни канадских парней за «Новую Монгольскую империю».