Ты что там? снова поворотив коня к мосту, Божин проследил взгляд слуги, брошенный на реку. Знакомого кого увидал?
Увидал, господине Задумчиво покивав, подросток вдруг ухватился за хозяйское стремя и, чуть прищурив глаза, попросил:А можно я этих парней ну, там, в лодке, знакомых попрошу, чтоб, ежели что
Что«ежели что»?! вконец рассердился боярин. Не надоело тебе, Авраамий, труса праздновать? Вот перетяну тебя плетьювдругорядь будешь знать!
Можешь, батюшко, и перетянуть, юноша упрямо набычился. Одначе, пока рыжего Илмара нет и вообще никого нет так, выходит, я за жизнь твою отвечаю!
Ох ты! Гляди, какой защитник нашелся!
Так, ежели с тобой, господине, что так меня же первого Хоть в бега потом подавайся аль в петлю лезь.
Голос юного слуги задрожал, на серые глаза навернулись слезы
Черт с тобой, подумав, махнул рукою боярин. Лодка так лодка, делай как знаешь, только быстрей.
Так я побегу! Авраам встрепенулся, воспрянул, тряхнул светлой челкою. Это Федьки рыбника лодка, дружка моего. Я только скажу, чтоб он у моста подождал на всякий случай Я быстро, господине ага
Придержав коня, Божин вскинул голову, щурясь от вдруг выплеснувшегося из-за тучи солнышкаясного, жаркого, летнего, такого, от одного света которого, казалось, тают, словно залежалый апрельский снег, все надуманные проблемы и беды.
Словно откликаясь на светлые солнечные лучи, на зов голубого чистого неба, на мосту вдруг невесть откуда взялся народхотя только что ни единой души не было! А тут вдруг и мастеровые какие-то набежали, и артельщики-плотникидоски тесаные на плечах, за поясами топоры, и рыбачки, и всякая торговая мелочьсбитенщики, пирожники, квасники:
Купи кваску, боярин! Не пожалеешьвкусен квасок-от!
Сбитню, сбитню бери, господине!
Да ну вас!
Божин отмахнулся, подогнал коня и уже у самого Торга нос к носу столкнулся со своим оппонентом Степанкою! Тот ехал верхом, в окруженье толпы простонародьясмердов, мастеровых и прочих «шильников», как в Новгороде называли всех склонных к смуте простолюдинов, вне зависимости от их занятий.
А! Какой-то бледный ликом мужик, сутулый, с темным, пылающим недюжинной ненавистью взором, неожиданно ухватил боярина за полы однорядки. Вот он, Данилко Божин, кат! Хватай его, люди, хватай!
Тут и Степанко спешился, подскочил с кулаками, ему в помощь налетели и остальныеБожин и глазом не успел моргнуть, как его уже стащили с коня, поволокли куда-то. Кинжал вытащить не дали, бросили наземь да принялись пинать ногами, разбив в кровь лицо.
Боярин пытался сопротивлятьсяда уж куда там, против стольких-то здоровенных рыл!
Эй, эй! На помощь!
Авраамка бросился было обратно к Детинцу да не смог добежать: тот самый, сутулый, с бледным лицом, проворно нагнав слугу, ухмыльнулся, выхватив нож
Ой, Господи-и-и! Испуганно возопив, юный слуга наскоро перекрестился и с разбегу сиганул с моста в Волхов.
Не утонулвынырнул да к Федоровскому вымолу поплыл ходко.
Ну и пес с тобой! Досадливо сплюнув, бледнолицый убийца сунул нож за голенище и, обернувшись, махнул рукой Степанке:Да хватит уж бить! В реку боярина, в реку!
Так и сделали: раскачали бедолагу Божина на руках да с молодецким посвистом швырнули в Волхов.
Водяному поклон передавай, хороняка!
И русалкам не забудь тоже!
Посмеялись, глядя, как сомкнулись над боярином зеленовато-синие воды, золоченные выкатившимся на небо солнцем; Степанко испуганно оглянулся:
А может, зря мы так?
Ничего и не зря! хмыкнул сутулый. Пущай знаютвольностей новгородских порушить не дадим! Верно, людство?!
Так, Ондрейко! Так! Верно молвил!
Судьбой брошенного с моста боярина особо никто не интересовался: выплывет так выплывет, а утопнеттуда и дорога, не жалко. Испив сбитню да квасу, Степанко и его разгоряченные сторонники с веселыми криками вернулись обратно на Торговую площадь, там еще покричали малость да разошлиськто домой, большинство жена Витков переулок, в корчму Одноглазого Карпа, стригольника и вообще людины подозрительной напрочь. Убивец Ондрейкоили как его там по-настоящему, один черт знаетс тем Карпом приятельствовал, встретились, как родные, обнялися, едва ль не облобызалися.
А на Торговую площадьзапоздало! примчались, прогрохотав по мосту, вызванные кем-то стражи верхом на сытых конях, в немецких, сверкающих на солнышке бронях, в шеломах, в кольчужицах.
Ну?! явно любуясь собой, подбоченился, сидя в седле, десятникпарняга молодой с усами да бороденкой кудрявой.
Подбоченился, подкрутил усы, на людишеккупчишек мелких да прочую теребень, что боязливо у церкви Бориса и Глеба толпились, глянул грозно:
Я вас спрашиваю! Где тут шильники?
Были шильники, наперебой загомонили людишки. Были! В реку кого-то скинули, а потом разошлися неведомо куда. Припозднилися вы, робяты!
Какие мы те робяты, смерд?!
Гневно погрозив кулаком, десятник заворотил коня обратно и махнул рукой воинам:
Уезжаем. Неча тут и делать! Эй, малец Палец в латной перчатке уперся в грудь торговца пирогами. С чем пироги-то?
С капустой, с вязигой, с ревенем, охотно перечислил отрок.
Давай-ко с вязигой!
Пожалте, мои господа, кушайте на здоровьице!
А вкусны! откусив, ухмыльнулся десятник. Ну все, парни! Едем уже.
Загрохотали по мосту через Волхов копыта сытых коней, поехали обратно в Детинец довольные стражи Позади за ними с воплями бежал юный пирожник:
А медяхи-то? Медяхи? За пироги-то у-ум Хоть пуло б заплатили!
Я вот те заплачу! обернувшись, десятник хлестнул в воздухе плетью. Иди отселя, малец, цел покуда!
Чтоб вас
Ловко уклонившись от плети, пирожник побежал прочь да, остановившись на середине моста, с горечью плюнул в Волхов
едва не угодив в голову сидевшему в небольшой лодке гребцудюжему вихрастому парню. Тот, правда, на плевок внимания не обратил, приналег на весла:
Куда везти-то, боярин?
На Софийскую. К Козьмодемьянскому вымолу, едва отдышавшись, вымолвил мокрый, как курица, Данила Божин.
Мокрый с подбитым глазом да хоть живой.
Навалился парнягя на весла, поплыли мимо белокаменные стены Детинца, засиял отраженным солнышком седой Волхов.
Скоро будем, боярин! Вон он, вымол-то.
Ну, Степанко, ну, ползучий гад, вовсе не чувствуя холода, ярился Божин. Ну, подожди-и-и достану я тебя, смерда, достану! Христом-Богом клянусь!
Господи Иисусе Христе, и ты, святой Георгий, молю вас слезно, уповаю, упасите мужа мово, великого князя, что на московскую сторону отъехал, от мора страшного, от смертушки черной, людей упасти
Молодая, очень красивая женщина лет двадцати пятитридцати, крестясь, клала поклоны на сверкающие златыми окладами иконы в красном углу горницы, обставленной изящной резной мебельюкомод, письменный стол с чернильным прибором из яшмы, две лавки вдоль стен, изящное полукреслице. На стене у окна висела гравюра с видом какого-то европейского города, само же окно со вставленными в слюдяной переплет плоскими стеклами было распахнуто настежь, на широком подоконнике в серебряном шандале, исходя ароматным дымком, горела-теплилась свечечкаот мошек да комаров.
На плечи красавицы поверх длинного темно-голубого с мелкими жемчужными пуговицами платья был накинут невесомого желтого шелка летник, расшитый золоченым узорочьем в виде волшебных цветов и деревьев, запястья украшали витые золотые браслеты с каменьями, густые золотистые волосы, словно напоенные медом и солнцем, не забраны в косы, не спрятаны под убруслишь стянуты тоненьким серебряным обручем, придающим лицу некую значимость и даже аскезу.
Ах, святой Георгий, прошу, помоги В больших васильково-синих глазах женщины вдруг появились слезы. И, если сможешь, сделай так, чтоб муж мой, Егор-князь, поскорей домой возвернулся.
Кто-то осторожно постучал в дверькрасавица даже бровью не повела, так и продолжала молиться, хотя прекрасно все слышала Но, лишь покончив с важным духовным делом, обернулась, властно сверкнув очами:
Кто?
Язм, государыня. Раб твой вернейшийФеофан-стольник.
Так входи, Феофан, что там за дверьми трешься?
Усевшись в кресло, женщина махнула рукой, красивое лицо ее вдруг как-то сразу стало властным и немного надменным, губы изогнулись в легкой улыбке:
Ну, Феофан, что скажешь?
Письмо, государыня!
Стольниктощий, лет сорока пяти мужичок в длинном, с богатыми шелковыми вставками кафтане нежно-зеленого цвета, пригладив бороду, поклонился, протягивая красавице свиток с желтого воска печатью с двуглавым имперским орлом.
Тебе, княгинюшка. Верно, от князя.
От кого же еще? нетерпеливо сорвав печать, княгиня жестом прогнала стольника и принялась жадно читать вслух:Милая моя женушка и княгиня Еленка
Первая же фраза задела красулю за сердце, государыня даже всплакнула, затем еще раз прочла с видимым удовольствием:
Милая моя женушка Как ты и как детушки наши, Аннушка и Михаил, не спрашиваю, потому как сам надеюсь вскорости быть Господи!!! Княгиня быстро перекрестилась. Наконец-то! Вскорости Ох, поскорей бы! Чего там дале? Ага Наши-то дела идут, слава богу, неплохонесколько деревень уже оградили, уже совсем немного осталось, дабы остановить страшный мор. А местные людишкипозабавлю тебя, душа моя, суеверы страшные, думают, что мор можно передать и самому таким разом от болезни страшной избавитьсяот того волнения и мерзости разные происходят, ну так с ними борюсь, и, смею сказать, успешно Успешно!
Елена вдруг стукнула по столу кулаком с неожиданной злостью:
И что тебя самого-то понесло?! Нешто людей верных не стало? Ах, князь, князь Государыня тут же и успокоилась. Понимаю Сердцем не приму, а умомпонимаю. Раз ты великий государьтак за все и всех в ответе. И кому ж с мором бороться, как не тебе? Не поехал бы, что б сказали? Мол, князь великий токмо Новгород да Заозерье свое бережет, да всякие немецкие земли, а до иных, русских земель ему и дела нет! Тако и скажут сказали бы, коли б не выехал. А от тех слов прелестных и до бунта недалеко. Не простой человек Егорийкнязь! Государь! Что ж одна надеждаскоро приедет. А уж тогдапир горой закатить! Господи! А у меня и платье-то новое не справлено! В чем мужа встречать буду? В рубище, аки с паперти нищенка? Феофан!!! Эй, Феофан!
Звала, государыня? Стольник с поспешностью заглянул в дверь.
Звала, звала, улыбнулась Елена. В городе все ли спокойно, все ль по добру?
Да, княгинюшка, спокойней не бывает!
То добре Акулину-портниху покличь.
Сделаю, государыня. Караулы на ночь усилить?
Ты ж говоришьспокойно все, княгиня сверкнула глазами. Аль врешь?
Да спокойно, спокойно истово перекрестился Феофан. А про караулыэто я так, на всякий случай.
Какой еще случай буркнув, Елена махнула рукой. Ладно, ступай. На завтра Симеона-владыку в гости позовипущай к вечеру, на обед, приезжает, обговорим кое-что.
Сделаю, матушка
Какая я тебе матушка?!
Ой. Государыня-краса, прости мя, глупого дурака
Княгиня вдруг скосила глаза и прислушалась:
Прощаю! Это кто там за дверью еще?
Детушки твои, государыня, изогнулся в поклоне Феофан. Покойной ночки пожелать пришли.
Так что молчишь-то? Зови!
Встав с кресла, Елена самолично подошла к дверям, встречая дородную няньку Матрену. Сына Мишеньку, Михаила Егоровичабольшеглазого светлокудрого отрока семи лет, Матрена вела за руку, дочку же, полуторагодовалую Аннушку, держала левой рукой у груди.
Приласкав и поцеловав на ночь детей, княгиня отпустила всех в опочивальню, сама же задумчиво опустилась на лавку у распахнутого окна, любуясь садящимся за частоколом солнцем и с наслаждением вдыхая сладкий запах цветущей во дворе сирени. Эту усадьбу на Прусской улице, невдалеке от Детинца, княгиня прикупила сама, в дополнение к той, что уже имеласьподворье купцов Амосовых, что давно уже перебрались в Холмогоры. Тоже неплохая усадебка, однако подворье, оно подворье и естьхоть и просторно, да три тысячи воинов едва-едва поместятся, ну, и неуютно как-тосовсем уж по-деревенски. Иное дело здесь, на Прусской, уж тут-то княгинюшка не поскупилась, устроила все на городскойна ордынскийманер, как и на родине, в Заозерье. С водопроводом, с фонтанами-беседками, с садомпо саду тому павлины гуляли, пальмы в кадках росли, статуи греческие стояли На статуи те отец Симеон, новгородский владыко архиепископ, не раз с укоризною во взоре косился, главою качалмол, срамные; правда, зная упрямый да своенравный характер княгини, убрать просить не решался. И правильно делал! Как этоубрать? Этакую-то красоту? ВотАфина, вотАполлон, ах, какой миленький а вот Диана-охотницамладая дева, формами изящными напоминавшая Елене саму себя. Вот онэталон красоты, на княгиню схожий! Ни арбузных грудей, ни дородства, ни жиравсего того, что на Руси да в Орде до последнего времени за истинную красоту почиталося. Ныне-то уж не так, и сама Еленастройная, с небольшой упругой грудью, к тому немало сил приложила, и ордынская ханша великая Айгильтоже стройняшка младая, юная даже, волею князя Егора на престол Сарая посаженная. Ордаверный вассал ныне. Пока у власти Айгиль. Княжьей поддержкою правитмногие татары не потерпели б на троне бабу!
Золотисто-оранжевое, клонившееся к закату солнце освещало верхушки росших у частокола кленов и лип, отражалось в стеклянных окнах палат и вознесенной над хоромами часовенки, сверкало в крытом золотыми пластинками куполе, тянуло через весь двор длинные тени деревьев, амбаров, изб.
Княжеские хоромы на Прусской были выстроены на совесть, сочетая в себе, казалось бы, совершенно различные, никак не связанные между собою чертырусские, рубленные в обло и лапу терема, ордынский, по-восточному изысканный сад, европейскиеиз красного кирпичапалаты, точно такие же, как в Милане или Аугсбурге. Тут же, на княжьем дворе, располагалась и типография, и бумажная мельница, колеса которой вертела отведенная из Волхова вода, уходившая бурным ручьем в загородное болото. Рядом с мельницей виднелись арки византийской бани с бассейном и прочими излишествами, тут же стояла банька обычная, русская, топившаяся по-черному, но вполне просторная, с крытой от дождя галереей.
Сразу за частоколом виднелась каменная церковь Святого Михаила, а за воротноюс пушками и неусыпной стражеюбашней высились купола Вознесенского храма, недавно перестроенного местными, «прусскими» боярами, по своему влиянию и богатству, пожалуй, первыми в Новгороде людьми, обширные и ухоженные усадьбы которых тянулись вдоль всей Прусской улицы, от окружавшего Детинец рва до Проезжих ворот в неприступной крепостной стене, сложенной из белого камня.
Ах, как на улице-то хорошо, матушка! войдя, поклонилась Акулина-портнихапухленькая хохотушка примерно одного возраста с великой княгиней. Так уж воздух хорош, после грозы, после дождичка-то! Пыль всю прибило, свежестькрасота. А сирень, сирень-то как цветет, госпожа моя! Ой! Что покажу-то!
Усевшись на лавку, Акулина проворно развернула принесенный с собою бумажный свиток с цветными картинками в золоченых рамках и убористым печатным текстом, похвасталась:
Дом Гаэтано Сфорцеско из Милана, третьего дня купцы фряжские привезли!
Третьего дня! ахнула Елена. Чего ж ты молчала-то, а?
Да пока, княгинюшка, то да севот из головы и вылетело. Портниха вскочила с лавки и снова принялась кланяться, словно заглаживая вину. Ужо, погляди-ко, какое платье шить будем?
Ой, погляжу! радостно засмеялась княгиня. Тот-то сидела тут, думалав чем мужа любимого, великого князя, встречать?
Так что тут думать-то, госпожа? Акулина, не глядя, ткнула рукой в свиток. Хошь, этот наряд сошью а хошьтак вон этот, красненький.
Как-то уж тут слишком уж грудь открыта, засомневалась Елена. Да и не идет мне красное; красноеоно чернавкам всяким идет. Вот лучше это, голубенькое, с горностаем.
Голубое-то полнит, госпожа моя! Хоть ты, конечно, и стройная
Ничего и не полнит! Государыня нахмурила брови. И цвет голубой да зеленый к моим волосамочень даже. А туфливот эти, с золотыми пряжками.
Синей замши, матушка?
Синей. Да не зови ты меня матушкой, я ведь тебя помоложе! Да! Забыла у Феофана спроситьчто там за колокола нынче гремели далеко, на Славнее, что ли?