Да тут полк, не меньше!
Петух подсказывал Богдану, что тут по меньшей мере два казачьих полка, больше тысячи человек. Когда он увидел в лунном сиянии всю эту человеческую и конскую массу, стало даже как-то не по себе.
Тикаем, шепнул он Левке.
Чего?
Тикаем, говорю!
Так ведь Алпамыска
В самой голове колонны уже слышались перестрелка и взрывы.
Дураки набитые, говорил же импо моему сигналу начинать! выругался Богдан. Тикаем все равно. Не буду я из-за них под пули лезть.
Ты что, они ж ведь
А ты что, орден хочешь?! Так иди к Чепаеву служить! При тебе я им говорил, что без моего сигнала не начинать?!
Выстрелы и крики приближались. Богдан развернул коня и ускакал. Вскоре он услышал за спиной пулеметную очередь «льюиса», затем короткуюиз «максима», что-то взорвалось, а потомодиночные выстрелы и крики погони.
Мудреное делоуходить от преследования при полной луне, когда ты на вороной своей кобыле, словно навозная муха посреди серебряного блюда, и прихлопнуть тебялишь вопрос сноровки. Но у Левки хорошо получалось. «Льюиса» он бросил и теперь мчал по степи, уворачиваясь от пуль. Богдан наблюдал за ним, лежа в ковыле и удерживая своего Серка, чтобы конь не вскочил и не ломанулся куда-нибудь, не разбирая дороги.
Левка уходил грамотно, отводя погоню в сторону старицы, где можно спрятаться. Четверо казаков мчались за ним, и по всему выходило, что они Жиденка догонят.
Богдану было жаль Левку, из всей их компании он был самым умным и образованным, но, черт возьми, Богдан всех предупреждал. Чего они хотели доказать своим геройством? Что они умнее его талисмана? Вот и доигрались.
Левка и его преследователи скрылись. Богдан подождал немного, потом встал и разрешил подняться Серку. Ладно, шансы сбежать у подельников были. Петух подсказывал, что кто-то сегодня к утру на базу выйдет. Вот тогда Богдан покажет ослушникам, где раки зимуют.
Лёнька
Очнулся Лёнька от бешеной тряски. Его мотало по дну тачанки, как пустую бутылку. Небо было темное. Кроме скрипа рессор и топота копыт не слышалось никаких звуков.
Милентий?
Молчание.
Никола?
Тоже ничего.
Кое-как собравшись с силами, Лёнька начал подниматься.
Тачанка ехала, сильно накренившись влево. Ни пулеметчика, ни ездового в повозке не оказалось, лошади тащились, едва шевеля копытами, за одной тянулся какой-то комок, и Лёнька, приглядевшись, понял, что это кишки.
Поводья волочились по земле, и Лёнька, не зная, как остановиться, заорал:
Стой! Эй, как вас там! Стоять! Тпру!
Лошади не обратили на крик никакого внимания. Скорость, однако, была смешная, поэтому Лёнька спрыгнул на ходу, едва не угодив под колесо.
Луна все еще торчала в небе, значит, с момента нападения прошло совсем немного времени. Возможно, казачьи разъезды где-то совсем рядом, а может, наоборотпоблизости бандиты. Но почему на крики никто не прискакал? Выстрелов и взрывов не слышно, бой закончился. Интересно, что с Милентием и Николой? Живы ли или их накрыло той гранатой, что взорвалась рядом с тачанкой? СмешноЛёнька так хотел убежать, что мечта сбылась. Теперь все в его руках, да только что делать дальшенеизвестно, и от этого в груди и животе становилось уныло и холодно.
Он встал и огляделся. Степь была абсолютно пустой, куда ни гляньковыли, ни деревца, ни кустика, ни человечка. Только лошади уныло плетутся и тащат за собой тачанку со сломанной осью.
Еды никакой, питьятоже. Из оружиятолько пулемет, а его с собой не потащишь. Чего еще можно взять с тачанки?
Послышалось жалобное ржание.
У раненой лошади был разорван левый бок, кишки фиолетовыми лентами свисали из дыры в брюхе. На прикосновения скотина никак не реагировала, только пряла ушами, будто слушая пение приближающихся лошадиных ангелов. Лёнька не знал, как ей помочь, он даже имени ее не зналвсе его познания сводились к тому, как животину почистить и чем накормить.
Ее товарка с виду была вполне здорова. Решив, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, Лёнька распряг лошадь и попытался заскочить на нее, как это делали казаки.
Не тут-то было. Животное спокойно стояло, пока Лёнька подпрыгивал и задирал ноги, но отчего-то он все время соскальзывал, будто шкура твари намазана маслом. Отчаявшись, Лёнька подвел лошадь к тачанке и влез на нее.
Сидеть было неудобно, но это еще полбеды. Лошадь просто стояла, а у Лёньки не было ни поводьев, ни шпор.
Ну, ты, скотина, ехай уже! сказал он и легонько ударил пятками лошадиные бока.
Ноль внимания, фунт презрения. Лошадь переступала с ноги на ногу, будто пританцовывала на месте, но двигаться вперед отказывалась. Лёнька и лаской, и руганью пытался заставить ее если не скакать, то хотя бы идти, но та лишь фыркала в ответ.
В отчаянии Лёнька плюнул и звонко шлепнул лошадь по крупу. Сделал он это зря, потому что тварь заржала, взвилась на дыбы, и Лёнька свалился на землю. Пока он поднимался, глупая скотина умчалась в ночь, и вскоре не было слышно даже ее топота.
От отчаяния Лёнька даже ругаться не мог. Глаза намокли, стало до того себя жаль, что хоть ложись грудью на пулемет и стреляйся. На минуту он поддался этому порыву, даже залез на тачанку и попытался приладиться к «максиму» так, чтобы удобнее было стрелять. Однако все оказалось не просто: не от близости смерти, не то от холодного кожуха Лёнька замерз еще сильнее.
Он закутался в шинель и долго глядел в небо. Понемногу отступали и вялость, и нерешительность, и дурацкие мысли о самоубийстве. Даже потеря лошади перестала казаться ужасной. Лёнька посмотрел на мир новыми глазами, глазами свободного от условностей человека.
Ведь на самом деле все шло как по писаному! Захотел сбежать? Сделано! Причем получилось так удачно, что, если казаки найдут, даже врать не придетсяконтузило взрывом, лошади унесли в степь, заблудился. Правда, если бандиты обнаружат, будет сложнее. Однако и тут есть выходкокарду с фуражки сорвать, помять ее хорошенько, потоптать, погоны с гимнастерки долой и вообщеизмазюкаться в грязи как следует. Вполне можно сойти за бродягу. Авось не убьют. Простора для маневроввся степь. Куда захотелтуда и пошел. Если до сих пор везло, то и дальше везти будет.
С этими мыслями Лёнька бодро зашагал туда, где, по его мнению, находился север.
На самом деле там был восток. Лёнька в этом убедился, когда багрово-красное солнце начало светить ему прямо в лицо.
«Сколько ж я прошагал? подумал он. Сколько времени потерял?»
Он скинул шинель, чтобы идти было не так жарко, и вдруг одуряюще вкусный запах ударил ему в ноздри. Лёнька остановился и повел носом. Запах пропал, но воспоминание о немжареное сало, лук и чеснокосталось. Лёнька решил, что это у него от голода, поэтому ожесточенно занюхал морок шинелью. Наваждение пропало.
Какое-то времяне больше пяти минут, потому что солнце еще не успело выползти из-за горизонтаон шел спокойно, потом ароматы появились вновь. Лёнька закрыл глаза и пошел на запах, который то усиливался, то исчезал.
«Станица, думал Лёнька. Хоть бы это были красные. Хоть бы это был Чeпаев».
Но это была не станица, не красные и не Чeпаев. Это был маленький хуторок в степи.
Хуторок
Петух пел громко и красиво, не так, как тихвинские петухи горланилисипло и будто исподтишка. Нет, здесь петух был как на картинкеогромный, цветной, с рубиновыми гребешком и бородкой. Лёнька так загляделся на петуха, что даже не заметил двух мальчишек-погодков, которые стояли у изгороди и глазели на него.
Ты казак?
Я? Э нет, я не казак. Я я заблудился
Тятенька, тятенька, тут казачок заблудился!
Вместо тятеньки из хлева вышла беременная баба.
Чего разорались? шикнула она на малых, потом заметила Лёньку и испугалась:Ты кто такой? Чего надо?
Тетенька, не гоните! Заблудился я!
Баба покачала головой:
Нашел, где плутать.
Из дома выскочил седой мужик:
Чего надо? Пшел отседа.
Дяденька, чего ругаетесь? Я же ничего плохого не делаю вам.
Мне и без тебя тут есть, кому плохое делать. Пшел, говорю.
Лёнька смирился, что жареного сала и лука ему не видать и, чтобы не зря торчать, спросил:
Если уж вы злой такой, покажите, куда до добрых людей идти.
Старик махнул рукой и ушел обратно в дом. Беременная баба осталась во дворе.
Куда тебе надо? спросила она.
Где люди живут?
Где ты людей-то нынче видал? Все зверье какое-то, а не люди.
Тетенька, да что ж мнес голоду помирать? Скажите, где красные, я к ним пойду.
При слове «красные» баба скукожилась, заозиралась и тишком подошла к забору.
На что тебе красные?
Отбился я от них.
Баба с недоверием посмотрела на Лёньку, но возражать не стала. Заговорила негромко, но быстро, глотая окончания слов:
За домом с той стороны ложок неглубокий, ты там схоронись пока. У нас бандиты живут. Скоро вернуться должны. Увидят тебяубьют, и нам плохо будет. Погоди немного, я тебе потом поесть вынесу и дорогу до красных покажу. Беги скорее.
Ложок оказался большой выгребной ямой, в которую хозяева сбрасывали все, что нажито и прожито: навоз, объедки и прочий мусор. На самом краю лога гордо возвышалось отхожее место.
Не успел Лёнька выбрать место почище, как послышался конский топот, ржание, и сразу все затихло, но ненадолго. Вскоре прискакали еще двое, и шум возобновился, но теперь к нему добавились женские крики, детский плач и грязная ругань. Потасовка длилась недолго, бандиты, если это были они, быстро разобрались меж собой и не то помирились, не то зарезали друг друга.
Солнце нещадно палило, вонь усилилась, и Лёнька, чтобы не сойти с ума, пытался дышать через шинель, но от вони это не спасало. Когда невозможно стало терпеть, Лёнька попытался вылезти, но в доме опять начался дебош, даже кто-то стал палить из пистолета, а потом снова все замолкло.
Прошел почти весь день. К вечеру, когда одуревший от смрада Лёнька уже и не понимал, на каком свете находится, беременная баба вышла к логу и крикнула:
Эй, ты здесь еще?
Отвечать Лёнька не мог. Он выполз на карачках и продолжал ползти, пытаясь содрать с себя чудовищную вонь, но это не помогало.
Баба послушно шла следом.
Богдан
На базу нельзя возвращаться сразу. Мало ли, вдруг тебя в бинокль наблюдают? Требовалось покружить по округе, чтобы стряхнуть возможный хвост. Только с рассветом, окончательно убедившись, что его никто не преследует, Богдан поскакал домой.
На душе было противно. Конечно, он не предавал своих товарищей, но и спасти тоже не пытался. Петух не позволил. Формально все правила были соблюдены, но чувство вины перед Алпамыской, Серегой, а особенноперед Левкой накрыло лихого бандита с головой. Слава богу, на такой случай у него всегда была припасена фляжка с самогоном.
Алкоголь надежно глушил все то, что просыпалось в душе, едва Богдан вспоминал о совершенных накануне подвигах. Сколько бы крови ни лилось, самогон все заливал. Главноене трезветь. Это было непросто, потому что с Петухом на груди всякое пойло выветривалось из головы с пугающей скоростью.
Когда Серко донес Богдана до хутора, бандит был вдрызг пьян. Серко остановился у коновязи, и Богдан выпал из седла.
Дрмдонт! позвал он, лежа лицом на земле.
Дормидонт, на свое счастье, еще издали увидел, как пылит степь, и уже ждал гостя. Он поднял Богдана и потащил в дом. Богдан волочился ногами по земле, отдавая приказы один бессмысленней другого: налей, говорит, щелоку в выгребную яму нет, кипятку туда, крутого кипятку! Вилами туда потычь, слышишь? И самогону мне налей. Дормидонт уже привык к странностям Богдана и только бога молил, чтобы кто-нибудь пристрелил ирода.
Не успел Дормидонт подумать об этом снова, как прискакали еще двоеАлпамыс и Серега.
Богдан! заорал Серега. Богдан!
Дормидонт остановился и попытался придать главарю бандитов вертикальное положение.
А махнул рукой Богдан. Не поубивали вас, значит
Ты что творишь, Богдан?! Серега вынул из-за голенища нож и пошел вперед.
Марфа тотчас запричитала. Один из мальцов, стоявший на пути Сереги и колупавший в носу, получил от бандита крепкий удар по уху. Малец отлетел к матери и громко заревел.
Ты что творишь, а? Серега подскочил к Богдану, отшвырнул Дормидонта и приставил нож к горлу главаря. Ты нас что, сдать хотел?
Богдан, сильно шатаясь, посмотрел мутным взглядом на товарища, а потом его вырвало. Серега, пытаясь увернуться от зловонной струи, неловко дернулся, и тотчас Богдан ухватил его за запястье и резко, до хруста в суставе, вывернул руку. Нож вылетел и вонзился в косяк, перед носом у другого мальца, который наблюдал за сценой из дому. Дормидонт тут же утащил сына внутрь.
Ты на кого руку поднял, дерьмо? нетрезвым голосом спросил главарь у Сереги.
Руку его Богдан не отпускал и даже еще круче вывернул. Серега упал на колени и громко выматерился.
Эй, Богдан, отпусти Серегу! окликнул главаря Алпамыс. Нас там чуть на бешбармак не порубили. Ты почему нам не помогал? Смерти нам хотел?
Заткнись, ответил Богдан. Сами виноваты.
Мы виноваты?! злобно прошептал Серега. Это мы вас бросили, что ли?! Я давно заметил, что ты чужими руками жар загрести хочешь.
Богдан устал. Эти дураки напрочь забыли, что он им говорил.
Вы сигнал мой слышали? спросил он.
Какой сигнал? в один голос спросили Алпамыс с Серегой.
Я сказал, что сигнальную ракету выпущу, если соберемся нападать. Вы видели ракету?
Алпамыс недоуменно вращал глазами, Серега воскликнул: «Вот черт!»
Вы там в героев играли, а Левка вас спасать решил. И доспасался.
Богдан отпустил Серегу и пошел пить.
Через пять минут к нему присоединились товарищи.
Богдан, ты нас прости, а? попросил Алпамыс.
Вместо ответа Богдан налил в два стакана мутного первача. Выпили в память о Левке. Над столом кружились мухи. Богдан сначала молча отмахивался от них, потом выхватил маузер и начал лепить в стены и потолок пулю за пулей, пытаясь попасть в мелких бестий, но не попал ни разу.
Шли бы вы спать, сказал Дормидонт, прибежавший на шум. Он-то надеялся, что Богдан порешил своих подельников.
Пшел вон, огрызнулся Серега.
Щас пойдем, примирительно сказал Богдан. Щас пойдем
И уснул прямо за столом.
Лёнька
Поубивали друг друга? спросил Лёнька, когда снова смог дышать.
Как же фыркнула баба. По мухам стреляли.
Графье прямо, похвалил Лёнька и тяжело закашлялся.
Вонь никак не хотела выветриваться из легких.
Слушай, парень, беги отседа побыстрее, сказала баба. Я тебе лошадь ихнюю отдам, любую, они все одно их некрепко привязали. Скачи в Лбищенск, там красные стоят, много, если уж они тебе так нужны. Только про нас не говори.
Почему?
У свекра хозяйство больно справное, кулаком объявят, все отберут, есть нечего будет.
Так у вас же бандиты. Их под суд надо.
Сдурел? У этих бандитов лапа мохнатая в штабе чепаевском, большой начальник. Он сам грозил: если узнает, что его людей сдали, не жить никому.
А почему мне помогаешь?
Баба подняла на Лёньку полные слез глаза.
Придумай что-нибудь! Нет мочи терпеть этих иродов! Найди там упыря, который этих злыдней покрывает, что хочешь сделай, но избавь нас от них. Век за тебя молиться буду.
На коня Лёнька забрался с третьей попытки, когда баба взяла животное за узду.
А ты и вправду не казак, сказала она немного разочарованно.
Извини, что подвел. Куда ехать-то?
Сейчас вдоль колеи поскачешь, потом, как на большак выйдешь, поворачивай налево. Верст через пятьдесят Лбищенск будет. Ну, с богом.
Лёнька попрощаться не успелбаба хлопнула жеребца по крупу, и пришлось крепче держаться за поводья, чтобы не свалиться. Когда Лёнька обернулся через плечо, ни бабы, ни хутора уже не было, все заволокло дорожной пылью.
Чепай
Несмотря на все победы и удачи 25-й дивизии, командиром которой стал Василий Иванович после переформирования Александро-Гайской бригады, напряжение в дивизионном штабе чувствовалось нешуточное. Целыми днями Чeпаев мотался на своем «форде» по расположениям, и чем больше получал сведений, тем мрачнее становился.
Последние недели были выматывающими. Белые дрались за каждый хутор, как за последний; казачьи разъезды в тылу стали обычным делом; то и дело нарушались поставки боеприпасов и продовольствия; недавно даже аэроплан пролетал и сбросил несколько бомб. Его попытались догнать, но какое тампока «Ньюпор» поднялся в воздух, врага и след простыл. Вдобавок ко всему в некоторых соединениях обнаружился тиф, и болезнь распространялась с ужасающей скоростью. А ведь надо готовиться к наступлению на белоказаков, чтобы запереть их у Каспия.