Все это будило в начдиве зверя.
Недавний разговор по прямому проводу со штабом армии еще больше разозлил Василия Ивановича. Во-первых, вместо командарма говорил зам по тылу, во-вторых, на все аргументы и доводы Чeпая тот, как попка, повторял:
Броневзвод прислать не можем, сложная обстановка.
А где она не сложная? Штаб армии будто нарочно оставил 25-ю дивизию без прикрытия на флангах, приказы о наступлении приходили задним числом и без указания даты и времени отправления, и можно было подумать, что Фрунзе специально отдает Чeпаева белым. Дождался, подлец, отплатил Чeпаю за весенний демарш.
Любитесь вы конем, говнюки, рявкнул Чепай и бросил трубку, когда понял, что зам по тылу ничего не скажет. Ну, подождите, попомните вы Чепая!
Конечно, это была бравада. Броневзвод требовался Чeпаю как воздух. Слишком подозрительно активизировались в последнее время колчаковцы. Не координируют ли они действия с Деникиным?
Чепай просыпался рано, так что Петьке сам бог велел вставать еще раньшенасчет чаю распорядиться, сапоги начистить, проверить список дел, обзвонить командиров, чтобы не опаздывали. Петьке все это было не в тягость, он порхал, как жаворонок.
Утром его можно было видеть в нескольких местах одновременно. Дивизионный комиссар Фурман прежде с кислой ухмылкой обзывал Петьку каким-то Фигаром (видимо, тот тоже был шустрым малым), и Петька весело соглашался, хотя Фурмана терпеть не мог.
Правда, после штурма Лбищенска, когда комиссара вызвали в Уральск, чтобы он возглавил политотдел, Петька даже расцеловался с Фурманом и вообще держался весело и независимо.
Увозили комиссара в чeпаевском «форде» и провожали, будто невесту в чужой дом, с почестями и мыслями «ну, наконец-то отвязались». Никто не знал, отчего дивизионного комиссара вдруг перевели в политотдел армии, но в душе каждый этому радовался.
Однако Петька с уходом Фурмана веселее не стал. Если раньше они с Чeпаем всюду были рядом, как сиамские близнецы (это опять Фурман рассказал, что бывают такие люди, которые в утробе срослись боками), то теперь Петька не задерживался, чтобы побалагурить или чаев погонять, получал приказ и тут же исчезал, будто не хотел с Василием Ивановичем в одном помещении находиться.
Поначалу Чeпаев терпел. Думалпритомился вестовой, слишком часто летал туда-сюда под пулями. Может, дела сердечные у него не ладятся, медсестра Машка Попова взаимностью не отвечает. Бывает. Перебесится парень, не маленький.
Но потом высокомерие порученца стало раздражать. Василий Иванович только повода ждал, чтобы Петька чуши напорол, и тогда прижать его, шельмеца.
Случай представился утром.
Петька! заорал Чепай, выскочив в исподнем на крыльцо. Петька, живо ко мне!
Петька, будто ошпаренный, выбежал из хлева с подойником, от которого шел пар.
Ты какого ляда там делаешь?!
За молочком вот
Ты баба, что ли, коров доить?! Иди сюда, контра недобитая!
Петька опасливо приблизился к начдиву. В руке Чeпай держал портянку.
Это что за контрреволюция, любись она конем?! и портянка полетела в лицо ординарцу.
Петька увернулся, посмотрел на упавшую рядом тряпку. От портянки даже на легком сентябрьском ветерке тянуло кошачьим духом, настолько ядреным, что слезы на глаза наворачивались.
Это не я, Чепай! Это кот.
Что за кот?
Хозяйский. Не то Фунтик, не то Шпунтик
Ты мне зубы не заговаривай, не видел я тут никакого кота, любись он конем.
Так он боится, Василий Иванович
Кого боится?! Меня боится?! Меня только контра боится!
Ординарец стоял, не зная, куда себя девать.
Где эта сволочь? спросил Чeпай.
Которая?
Кот твой где?!
Не знаю. А зачем?
Расстреливать его буду! Именем революции!
Чeпай, как был, босиком, спустился с крыльца, поднял портянку, нюхнул и вздрогнул.
Хуже иприту германского! У меня смена стирана?
Сейчас распоряжусь
Отставить распоряжаться! Дай молока.
Петька протянул начдиву подойник. Василий Иванович стал жадно пить, молоко потекло по усам и подбородку, пролилось на исподнее.
Ух, сказал он, напившись, какая все-таки гадость это теплое молоко, любись оно Давай лучше чаю.
Сейчас распоряжусь
Стоять! Я сказалотставить распоряжаться. Сами без рук, что ли? Пойдем
Но Петька не пошел. Стоял на месте, смотрел в землю и глаз на Чeпая поднять не смел.
Петька, я тебя расстрелять велю, наверное, пошутил Василий Иванович. Ты меня никак предать задумал? Да не трону я твоего кота, хотя сученыш он тот еще, всю ночь в ногах у меня спал, а под утро такую диверсию учинил! Отвечай, чего дуешься, как мышь на крупу? Я тебя что, обидел чем-то?
Никак нет, товарищ Чeпаев!
Ты что, с ума сошел, Петруха? Какой еще «товарищ Чeпаев»? Я тебе чужой, что ли?
Чeпай вернулся к Петьке и требовательно поднял его лицо за подбородок:
В глаза смотри, говорю!
Глаза у Петьки были на мокром месте. Ординарец, который с риском для жизни вытаскивал начдива из-под авианалета, который весело зубоскалил, когда они удирали от белочехов и силы были куда как не равны, плакал! Это ж какой силы должна быть обида, чтобы Петруху до слез довести.
Ты чего, Петюнюшка? испуганно спросил Чепай и обнял боевого товарища. Что с тобой, а?
Извести тебя хотят, Василий Иваныч! Нету терпежу эту муку адову терпеть, все как есть расскажу, и расстреливай меня при всем честном народе.
«Точно сбрендил парень. В отпуск его отправить, что ли?»промелькнуло у Чeпая, но сказал он другое:
Да кто меня изведет? Ты, что ли?
Я, кивнул Петька и поднял на обалдевшего начдива глаза.
Чeпай даже рот открыл.
За что, стесняюсь я спросить?
Кабы я знал, за что тяжело вздохнул Петька.
Так, хватит вокруг да около ходить. Пошли ставить самовар, там мне все и расскажешь.
История оказалась настолько подлой и дикой, что пить чай начдиву расхотелось.
Петька
Все произошло через день после того, как в Лбищенск перевели штаб дивизии. Фурман улучил момент, когда Петька седлал лошадь, и спросил:
Как семья, Петр Семенович?
Спасибо, Дмитрий Андреевич, ничего. А у вас как?
И у меня тоже, в известной степени. Хотите, фото покажу?
Петька не хотел.
Фурман оказался еще хуже, чем Ёжиков, которого в марте отправили в Туркестан. Он все время терся возле Чeпая, воспитывал его. И Чeпай какой-то стал не то заигрывал с комиссаром, не то заискивал перед ним. Сколько раз уже было замеченоповторяет Чeпай за Фурманом слово в слово. Услышит вечеромутром повторит, услышит утромвечером перескажет и вроде как за свои мысли выдает.
Однако, чтобы не обострять, Петька согласился посмотреть на фотографию.
У Фурмана их цельная пачка оказалась. Вот это мама. Вот это невеста. Вот это сам Фрунзе. Вот это а, нет, это не то. Вот это мы все дома, за чаем. Вот это мы
Петька стоял, и в глазах его было темно. Потому что «а, нет, это не то» была фотографией его семьиматери, сестер и деда. Такой фотографии у Петьки не было. Все домочадцы на ней сидели рядком и серьезно смотрели на него.
Он схватил комиссара за грудки, подтянул к себе.
Отдай карточку, сказал Петька как можно страшнее. Отдай сейчас же.
Фурман вынул фотографию из пачки и протянул Петьке. Петька посмотрел на своих родичей и перевернул карточку. На ней химическим карандашом было написано: «Самарская ЧК, 17 авг. 1919 г.».
Вы, товарищ Исаев, просипел Фурман, нервный какой-то. Это плохо, если учесть, что миссия, которую на вас собирается возложить командование, требует исключительного самообладания.
Сам собой обладай, паскуда.
Давайте без этой похабени, у меня серьезный разговор.
Разговор был и впрямь серьезный. Настолько, что мурашки поползли по спине.
Да не смотрите на меня, Петр Семенович, как солдат на вошь. Я понимаю, что методы у советской власти чрезвычайные, но ведь и обстоятельства сейчас таковы. Это, в известной степени, законы военного времени. Сейчас ведь везде война
Кому война, а кому мать родна.
Обидеть меня хотите? Напрасно. Я ведь против вас лично ничего не имею, вы мне даже в известной степени симпатичны: смелый, веселый, опять жеавторитет у вас среди бойцов нешуточный. Такие люди позарез нужны советской власти.
А я чтопротив нее воюю? Не я ли шпиона белого в одиночку поймал, пока чекисты в засаде отсиживались?!
Фурман поднял рукисдаюсь, мол.
Вы правывы и так на нашей стороне. Но в штабе армии считают, что вы с Василием Ивановичем слишком оторвались от политических реалий.
«Ах, вот к чему ты, сучий потрох, клонишь», подумал Петька.
Вы, и прочие командиры из группы Василия Ивановича, и сам товарищ Чeпаевкак вы себя называете?
И как же?
Вы говорите«мы здесь советская власть».
А мы не власть?
Нет, выне власть. Выслуги власти.
Чего?! рука Петьки сама потянулась к кадыку Фурмана.
Оставьте свои плебейские замашки! вспылил комиссар.
Слуги?! Петька зашипел, будто вода, пролитая на раскаленную печь. Мы для чего революцию делали?! Чтобы чьими-то слугами быть? Если не мы, то кто тогда власть?
Фурман смотрел на Петьку, как на дите неразумное.
Вы думаете, что властьэто шашками размахивать и на лошадке перед девками гарцевать? спросил комиссар. Так вот, вы сильно ошибаетесь. Властьэто ответственность, властьэто планирование. А вы только стрелять умеете
Я тебя спросил: кто тогда власть?! Ты?
Ну, в известной степени, как представитель
А яне представитель? А Чeпай?
Вот видитевы все время про себя говорите. А властьэто когда все вместе, заодно.
Так, я все понял, успокоился Петька. Значит, вывласть, а мываши слуги. Так?
Ну, в известной степени
Не юли, комиссар! И чем же мы вам не потрафили?
Не делайте из нас чудовищ, Петр Семенович. Вы прекрасно справляетесь со своей работой, но не видите ничего дальше поставленной штабом задачи. А нужно видеть. В известной степени от этого зависит ваша жизнь. И жизнь ваших близких.
Было видно, что Фурман не решается заговорить о конкретном деле.
Ну?!
И он рассказал. Что, мол, уполномочен возложить на Петра Семеновича Исаева, верного порученца начдива Чeпаева, спецзадание от самого командарма Михаила Васильевича Фрунзе. Сказал, что носит начдив с собой талисман в виде льва и не расстается с ним никогда. Многие уже этого Льва видели, чаще всего перед боем, когда Чeпай его на шею надевал и по необразованности думал, что становится непобедимым. Так вот этот талисман нужно изъять и передать командарму.
Изъять? Как этоизъять?
Обыкновенно, в известной степени. Украсть. Отнять. Снять с пьяного. Или с убитого. Все равно, как вы исполните это задание, главное, чтобы эффективно. Вы знаете значение слова «эффективно»?
Тварь ты, тихо сказал Петька.
Что?
Тварь, говорю, ты. Змея подколодная. Жаль, тебя в Сломихинской за трусость не расстреляли.
Не забывайтесь, Петр Семенович. Не в вашем положении дерзить. В случае успеха операции вам будет гарантирована полная безопасность вашей семьи, повышение по службе, возможноперевод в штаб армии.
Жопы полковничьи лизать, что ли? Правильно Чeпай вашего брата не любит, буржуев недобитых. Мы революцию делаем, а вы на наших горбах в светлое будущее едете. Ничего, Чeпай тоже не дурак, он все понимает. Вот сломает хребет казаками за вас примется.
Так и передать товарищу Фрунзе?
Так и передай.
Я очень уважаю вашу преданность Чeпаеву, товарищ Исаев. Ну что ж, очень жаль. Фотокарточку оставьте себе. Каждую неделю вам будут присылать новую, с семьей в полном составе. В известной степени, конечнофотографировать же будут только живых.
Фурман не боялся. Фурман был уверен, что Петьке некуда деваться, и был прав.
Надеюсь, когда наша беседа окончится, ты поведешь себя по-умному и все сделаешь правильно, сказал комиссар, внезапно перейдя на «ты». Дело в том, Петр Семенович, что у тебя сейчас еще есть сила, но жаль это признать, силы не вечны. И твои дни, они уже почти сочтены. В этом и заключается самая главная несправедливость жизни. Но к этому нужно подходить здраво. Ты, товарищ Исаев, думаешь, что будешь стареть, как вино. Если смотреть с позиций того, что вино в итоге превращается в уксус, то это так, но если ты думаешь, что с годами, как вино, будешь становиться лучше, то ты ошибаешься. Сколько раз, как ты думаешь, сумеешь выжить в атаке? Пару раз? Мирная жизнь ветеранов не терпит. Ты подошел совсем близко к славе, но твое время уже вышло, и если ты хотел славы, надо было стараться раньше. Ну что, договорились?
Считай, что да.
Перед делом ты почувствуешь неприятное легкое покалывание. Это твоя гордость. Пошли ее ко всем чертям с матерями, от гордости одна головная боль, а толку никакого. Перебори ее в себе, потому что уже через год, где-нибудь в Крыму, ты скажешь: «Товарищ Фурман был прав».
Никакой головной боли, товарищ Фурман.
Через месяц ты позвонишь в штаб.
Петька кивнул.
Скажи это, велел Фурман.
Через месяц я позвоню в штаб.
Скажешь пароль: «два-двенадцать, жду». За тобой приедут, и ты лично передашь Льва товарищу Фрунзе. Повтори.
Петька повторил.
И повторял каждое утро до самого сегодняшнего дня.
Нельзя сказать, что Чeпая удивила история Петьки. Но разозлился он не на шутку, едва самовар не расплющил от ярости. Какими только словами ни называл он бывшего комиссара, командарма и всю советскую власть. Будь здесь политработник дивизии Батурин, свой, роднойнаверняка расстрелял бы за махровый антибольшевизм и Василия Ивановича, и Петьку, а потом сам бы застрелился за то, что слышал.
Так я и знал! кипел Чeпай. Пригрел змеюку! Что ж ты раньше молчал, тюня-бакенщик? и Петька получил подзатыльник, словно он не порученец, а малолетний оболтус.
Так я ж ведь думал
Думал он! Застращали его! Ты чтоне знаешь меня?! Приходи ко мне в полночь и за полночь. Надотак разбуди. Я навсегда с тобой, я поговорю, скажу, что надо Обедаюсадись со мной обедать, чай пьюи чай пить садись. Вот какой я командир!
Чeпай несколько раз прошел по избе из конца в конец, уселся на лавку, закинул ногу на ногу и пристально посмотрел на ординарца.
Точно не наговариваешь?
Петька тут же скуксился:
Чeпай, ну что ты из меня
Молчи, сам вижу, что не врешь.
Чeпай глубоко задумался, замер, и только пальцы ног шевелились. Петька завороженно смотрел на них.
Это их любимая тактиказаложников брать, сказал Чeпай. Мне они тоже грозили. Только вот что я скажунакося выкусите-ка, любитесь вы конем! Тронешь моеи кровью умоешься. На самом деле, когда они заложников берутони сами боятся. Это террор, Петька. А террористам на уступки идти нельзя, иначе они сядут на шею и ноги свесят. Да, они могут убить твою семью. Но за свои семьи они тоже боятся и знают, что ты можешь прийти за ними. А ты придешь! И я приду!
Чeпай вскочил на ноги, испугав хозяйского кота, который тоже внимательно следил за босыми пальцами начдива.
Брысь, контра! рыкнул на животное Чeпай, а сам навис над ординарцем:Пойми, дурья твоя башка, Фурман боится не меньше твоего. Всякая власть на страхе держится. А вот ты выйди и скажине боюсь! И кулаком по столу ударь. Тогда все подумают: вон Петька не боится, значит, сила за ним. Встанем за Петьку, за нами тоже сила будет. Понял?
Понял!
Не будешь бояться?
Петька опустил голову, но потом резко поднял и сказал:
Есть не бояться!
Вот так, молодца. А теперь сгоняй за чистыми портянками.
Письмо
Через час мотор с начдивом и порученцем колесил по Лбищенску. Красноармейцы чинили разрушенные во время штурма укрепления и строили новые. На складах делали опись захваченного имущества, несколько барышень-машинисток бойко тарахтели на печатных машинках, не хуже, чем из пулеметов. Местное население, в основном бабы, старики и дети, опасливо выглядывали наружу, опасаясьвполне обоснованнограбежей. Правда, основная масса скота и прочего добра отступила вместе с белыми на юг еще месяц назад, так что грабить было нечего, да и Чeпай в последнее время мародерство пресекал.
Показательных расстрелов тоже не проводилось. Чeпай сказал, что патронов и без того мало, нечего их тратить на всякую контру, а штыками колоть или шашками рубитьэто в бою легко, но когда враг безоружный перед тобой стоит мало кто на такое решится. Не то нравы в 25-й дивизии смягчились, не то начальник слабину начал давать, но на отсутствие казней не жаловались.