Реконструктор - Александр Сергеевич Конторович 4 стр.


Металлический лязг!

Мы с Францем одновременно поворачиваем головы на звук. Это наш вагон, тот, что с медикаментами. Именно его охранял полицейский. И именно оттуда прилетел звук  кто-то что-то уронил

Поднимаемся на ноги  это надо проверить! Оружия у нас нет, его не выдают выздоравливающим, но пудовые кулаки Кегеля  весомый аргумент! А я подбираю с земли увесистую палку: ею тоже можно врезать по первое число.

Мой товарищ машет рукой и указывает направо: там утоптанная тропинка. По ней можно подойти близко и при этом без большого шума. Крадучись, обходим вагон.

Так и есть!

Небольшое окошко в стенке сейчас приоткрыто, и оттуда слышна какая-то возня. Хм, но кто туда залез? Окошко-то очень небольшое!

Прячемся за углом вагона и осторожно выглядываем за угол.

Долго ожидать не пришлось: внутри завозились, и из окошка появились ноги в стоптанных сапогах  вор вылезал наружу.

Франц внезапно подпрыгивает и одним рывком выдергивает обладателя сапог на улицу. Как морковку из грядки!

Плюх!

Во все стороны летят щепки и пыль  вор врезается в кучу каких-то старых досок. Ну и ну! Вот это бросок!

Впрочем, ничего удивительного здесь нет, воришка весьма невысок ростом. Да это же мальчишка! То-то он в окно пролез Падение его слегка оглушает, и он беспомощно ворочается на земле, пытаясь прийти в себя. Наклоняюсь и поднимаю с земли упаковку бинтов  он выронил ее, когда летел по воздуху.

 Смотри,  говорю я товарищу,  наши бинты! Вот кто их таскал!

Кегель берет их у меня из руки и присаживается на корточки перед лежащим. Паренек с испугом на него смотрит. Ну еще бы! Франц и в хорошем-то настроении выглядит пугающе, а уж сейчас

 Кто ты?  Кегель с интересом разглядывает мальчишку.  И зачем тебе бинты?

Тот молчит, только его глаза затравленно бегают вокруг. А ведь он влип! За такие вещи в общем, я ему не завидую.

Не меняя положения, Франц выбрасывает вперед руку.

Хлоп!

И от основательной затрещины с головы парня слетает кепка.

 Ну?

 Я мне есть нечего

Вот тебе и раз! Мне понятны его слова! Но Кегель недовольно покачивает головой  он ответа не понял.

 Мне ударить тебя еще раз?  угрожающе произносит он.

 Франц! Он есть хочет!  выпаливаю я.

 С чего ты это взял?

 Ну он сам сказал

 И ты понял?  недоверчиво смотрит он на меня.

 Ну уж слово «есть» я как-нибудь разберу!

 Спроси у него, как часто он сюда залезал?

 Как? В смысле  как я его спрошу?

 Как-нибудь,  пожимает он плечами.  То, что он голоден, понял же?

 Э-э-э  чешу я висок.  Попробую, но сам понимаешь, я же не переводчик!

Присаживаюсь на корточки перед полулежащим парнем.

 Ты Ты  вор?

Не знаю, правильно ли я это говорю, но парень вдруг краснеет. Понял?

 Нам есть нечего! Вы забрали еду, и все подыхают с голоду!

Понял!

 Стоп!  вытягиваю вперед раскрытую ладонь.  Ты  как много раз  сюда?

Киваю в сторону вагона.

 Да что ты заладил, фриц?! Много  не много Нам есть нечего!

 Он путает мое имя,  недовольно произносит Кегель.  Я  Франц!

 Э-э-э я думаю, он вовсе не тебя имеет в виду. Все то же  хочет есть!

 Он часто сюда залезал?

 Непохоже. Думаю, что в первый раз. Что будем с ним делать?

Действительно, что? По логике вещей  сдать в полицию. Но это ему вылезет боком, за такие вещи по голове не погладят! И мы оба это понимаем.

Франц внезапно сдергивает с парня пальтишко и трясет его. На землю падают какие-то немудреные вещи, зажигалка, какие-то железки  обычный хлам, который таскает в карманах любой мальчишка. Кегель рывком поднимает парня на ноги и ощупывает у него карманы.

Пусто.

В том смысле, что ничего интересного там нет. Нет бинтов, медикаментов, и еды тоже никакой.

 Он не врет  глухо говорит мой товарищ.

Обернувшись, он делает два шага к вагону и, размахнувшись, ловко забрасывает в окно упаковку бинтов.

 Вот так! Нет никакой кражи!

М-да? Даже так?

 Что у тебя с собой из еды?

 Галеты Сыр еще есть

 Дай сюда!  Франц забирает у меня продукты и, вытащив из своего кармана банку сардин, сует все это растерянному мальчишке.

 Вон!  делает он недвусмысленный жест рукой.  Бежать!

 И почему ты так поступил?  провожая взглядом улепетывающего парня, спрашиваю я.

 Ты знаешь, что такое голод? Когда нечего есть и родная сестра выходит на панель, чтобы прокормить своих младших братьев?

 Н-нет не довелось такого испытать

 Тогда ты меня не поймешь

А через пару дней меня вызвали в один из кабинетов госпиталя. Зашедший санитар кивнул на дверь в коридор и посоветовал поторапливаться  мол, времени немного, а герр оберарцт человек занятой.

Поднимаюсь на второй этаж и топаю к указанному кабинету. Стучусь.

 Войдите!

 Герр оберарцт!  вытягиваюсь я на пороге.  Прибыл согласно вашему приказу!

 Вот как?  прищуривается сидящий в кабинете пожилой врач.  Прибыл? А кто прибыл? Отчего не представляешься?

 Виноват, герр оберарцт! Но я до сих пор не помню своей фамилии! Да и в имени, откровенно говоря, тоже не до конца уверен

 Понятно  кивает Киршбеер (надо думать, это он  кому же еще я тут нужен, кроме него?).  Ладно, гренадер, садись-ка ты на кушетку.

Он подходит ко мне и теплыми чуткими пальцами ощупывает мою голову, разворачивает меня лицом к свету и всматривается в глаза. Возвращается к столу и, листая лежащие на нем бумаги, начинает подробные расспросы. О чем? Да обо всем. Как я сплю, вкусно ли здесь кормят и что мы делаем в команде выздоравливающих. Давно ли я читал газеты, и какие новости заинтересовали меня больше всего. И многое другое, на мой взгляд, совершенно не относящееся к делу. Странный случай, когда меня вдруг стошнило после выпитого шнапса, его отчего-то совсем не удивил. Впрочем, он врач, и ему виднее. Стараюсь не пропускать никаких мелочей. Вот разве что про происшествие на станции ничего ему не рассказал Но напрямую он и не спрашивал, так что обвинить меня в неискренности  не получится. Примерно через час оберарцт замолкает и некоторое время что-то пишет.

 Угум понятно. События последних дней ты помнишь. Даже и в деталях, это хорошо! А вот все предыдущее Ретроградная амнезия? Очень возможно Ну что ж попробуем так

Он встает и, подойдя к шкафу в углу комнаты, открывает дверцу.

 Держи!

И через всю комнату ко мне летит карабин.

 Заряжай!

Прижав локтем к телу приклад, подбиваю ладонью вверх рукоятку затвора. Рывок на себя! А левая рука привычно скользнула вниз  к подсумкам.

Но их же нет!

 Продолжать!

Ладонь привычно хлопает по бедру, скользит вверх, в попытке зацепить застежку. Ухватив пальцами воображаемую обойму, заученным жестом тычу ее в карабин.

Щелчок большого пальца  сейчас пустая обойма отлетела бы в сторону. Левая рука, оборачиваясь вокруг цевья, охватывает оружие, а правая уже толкает рукоятку затвора вперед.

 К бою! Цель  то дерево!  тычет рукою в направлении окна врач.

И вновь приходят в движение мои руки. Левая рука скользит под цевье оружия, а правая, обтекая шейку приклада,  к спусковому крючку. Задержать дыхание, пол-оборота приклад привычно уткнулся в плечо.

 Огонь! Пять патронов  беглым!

Щелчок.

Правая рука меняет положение  к затвору. Локоть держать! Не оттопыривать рук в стороны! Голову влево!

Лязгает затвор, и рука скользит назад, к спусковому крючку. Голова на место так, цель чуть сместилась ствол довернуть

Щелчок!

 Стоп! Оружие  разрядить! К осмотру!

Рывок затвора, взгляд в патронник  пусто. Левая рука вздергивается к плечу, поднимая ствол карабина к потолку. Разворачиваю оружие открытым затвором к врачу и прижимаю приклад карабина правой рукой к телу.

 Так-так-так  Киршбеер обходит меня вокруг, с интересом приглядываясь к моей стойке.  Вольно гренадер. Затвор  закрыть, оружие поставь к столу. Садись.

Ставлю в указанное место карабин. Только сейчас обращаю внимание, что он учебный. Казенник ствола просверлен, да и затвор оружия ходит подозрительно легко. Надо думать, еще и подаватель из магазина вытащили, да и бойка у него тоже наверняка не имеется  спилили. А что? Солдат, потерявший память мало ли какие рефлексы могут вдруг всплыть из глубины его контуженого мозга! Отыскать в госпитале парочку патронов  вообще не вопрос: мы же разгружаем раненых, а у них в карманах такого добра  завались!

Подхожу к стулу и опускаюсь на него. Руки еще подрагивают. Я не ожидал такого поворота событий.

 Так вот, Макс, ты говоришь, что ничего не помнишь из своего прошлого. Возможно, это и так, но твое тело помнит гораздо больше головы. Во всяком случае, то, что забито у тебя на уровень безусловных рефлексов, выполняется абсолютно автоматически.  Доктор приподнимается со своего места и подходит ко мне.  Ну-ка привстань.

Приподнимаюсь, и он повторяет все те же процедуры: меряет пульс, приподнимает веко и рассматривает глаза, заставляет открыть рот и разглядывает зубы.

 А ты в форме, мой мальчик. Видно, что подобные упражнения для тебя не в новинку и не в тягость.

Он возвращается к столу и опускается на свое место.

 Ну что ж, подытожим увиденное. Сколько тебе лет?

 Не помню, герр оберарцт.

 Прикинем. Больше двадцати  это совершенно однозначно. И даже больше двадцати пяти. Зубы в хорошем состоянии, стало быть, возможность ухода за ними имелась. Твоя строевая подготовка Хм Тут есть над чем призадуматься. То, что ты опытный солдат,  несомненно. Все движения выверены до автоматизма, и голова в них практически не участвует. Тело само помнит все, что должно знать. А это, уж поверь мне, не за один год получается. Локти прижимаешь к телу  вот это что-то новое. Обычную пехоту так не учат. И оружие к осмотру предъявляют совсем другим способом.

Он на некоторое время задумывается и делает какую-то пометку в своих бумагах.

 Опять же стрельба Что-то похожее есть, но это не стандартная подготовка обычного солдата. Нет Школа, несомненно, наша, но только чья?

Он задумчиво постукивает карандашом по столу.

 Встать! Смирно! Имя?!  резко выстреливает Киршбеер.

Как подброшенный пружиной, вскакиваю с места и вытягиваюсь. Ладони прижаты к бедрам, ступни вместе  стандартная строевая стойка.

 Макс Крас

 Имя!

 Красовски, герр оберарцт!

 Звание!

На этот раз я беспомощно молчу.

 Часть!

 Пехотный батальон Не помню, герр оберарцт.

 Так Садись. Красовски, Красовски И говор у тебя баварский. Хм. Ладно, посоветуемся мы и на эту тему. Я пропишу тебе лекарство, будешь принимать его в течение недели. А пока свободен.

Закрыв за собой дверь, выхожу в коридор и только сейчас замечаю, что по моему лбу скатываются крупные капли пота. Ничего ж себе, вот это встряску закатил мне доктор.

 Видите ли, Борхес, то, что я увидел у этого парня с потерянной памятью, однозначно указывает, что это старый и опытный солдат. На его теле есть отметины от ранений, причем достаточно старые, не менее двух-трех лет назад.

 Какие именно, герр оберарцт?

 Ну шрамы, еще всякая мелочь. Но вот одно ранение совершенно точно пулевое. Его ранили в ногу, и это было достаточно давно.

 Как давно?  Собеседник врача носил погоны обер-вахмистра и принадлежал к полевой жандармерии. Уже немолодой, с пробившейся в волосах сединой, он тщательно записывал в блокнот все то, что говорил ему врач.

 Я бы сказал, года три, если не больше.

 То есть тридцать девятый  тридцать восьмой?

 Я бы сказал, что и раньше.

 Где же он умудрился поймать пулю в это время? Разве что в Испании успел побывать? Но в этом случае ему действительно больше двадцати пяти лет. Скажите, герр оберарцт, ранение слепое?

 Да.

 То есть пуля еще в ноге?

 Не уверен. Можно сделать рентген  тогда я отвечу на этот вопрос точно. Но что это вам даст, Борхес? Он мог словить пулю из какого угодно ствола, и совершенно не факт, что это продвинет нас хоть на миллиметр.

 Не скажите, герр оберарцт, он же не медик, ведь так?

 Так. Я бы сказал, он очень даже не медик. Совершенно очевидно, что он учился прямо противоположным вещам.

 Так вот, доктор, сделайте ему рентген. А все остальноеэто уже моя забота. Как, вы говорите, он стоял, когда показывал вам разряженный карабин?

 Вот так.  Врач поднялся с места и продемонстрировал фельджандарму стойку.

 А ведь это не пехотная стойка, герр оберарцт.

 Знаю. Именно это меня удивило.

 Так держат оружие только в том случае, когда у солдата мало места, и он не может держать его как положено. А где у нас такие места, доктор?

Прошло еще несколько дней. Я добросовестно пил выписанную мне гадость, результатом воздействия которой стал весьма хреновый сон. Но увильнуть хоть как-то от очередного приема этой отравы было совершенно нереальной затеей. Приносивший мне лекарство санитар отличался крайней недоверчивостью и подозрительностью. Приходилось терпеть и мужественно глотать это пойло.

Память ко мне так и не вернулась, несмотря на обещания доктора, а вот спать я стал хуже, и характер у меня испортился. Надо полагать, по причине хронического недосыпа. Как ни странно, но именно на этой почве я неожиданно близко сошелся с Кегелем. Не скажу, чтобы мы вели какие-то длинные разговоры, обычно попросту сидели рядышком. Он курил, а я разглядывал окружающую обстановку. Какие-то отрывистые куски воспоминаний толклись у меня в голове, и совершенно неожиданно для себя я вдруг начал осознавать, что рассматриваю эту самую обстановку исключительно на предмет ее возможного использования в бою.

«Вот этот угол, на первый взгляд, выглядит очень соблазнительно: толстые бревна, не всякая пуля пробьет. Но для того, чтобы из-за него выстрелить, надо высунуть голову. А сделать это можно только в том случае, если высунешься из-за угла. Причем не где попало, а над штакетником, который к этому углу примыкает. А стало быть, и противник, если он не полный лопух, будет ожидать эту самую голову в указанном месте. Значит, что? Не высовываем отсюда башку. А лучше переползем к другому углу. Он хоть и не такой заманчивый, но внизу, на высоте полуметра от земли, выбит край одного из бревен, и получается неплохая амбразура, куда вполне можно высунуть ствол карабина. Да и сзади там лежит поленница дров, на фоне которой мои движения будут практически не видны. А вон та крыша крыта дранкой, и если отщипнуть несколько полосок, то вполне можно стрелять из глубины чердака. Никто меня там не увидит, а звуки выстрелов из-под крыши будут доноситься весьма неразборчиво  сразу и не поймешь, откуда стреляют»

«Вон та банька  она из толстых бревен. И входная дверь у нее весьма и весьма внушительно выглядит. Казалось бы, классная позиция для обороны: окошки в стенах баньки узкие, только-только ствол просунуть. Но вся закавыка в том, что дверь бани до земли не доходит на расстояние ладони, и закатить туда гранатудело пустяковое. И все  никакие стены не помогут. Выскочить оттуда под обстрелом  дело безнадежное. Да и обзор из узких окошек неважный».

И вот такие размышления занимали меня практически все то время, пока я не был занят чем-то другим. Что-то пыталось пробиться из потаенных уголков моей памяти, но я так и не понял, что же это было. Ничего, что наталкивало бы меня на какую-то конкретику, вспомнить так и не удалось. Наблюдавший за моими раздумьями Кегель сочувственно похлопал меня по плечу:

 Не переживай, парень. То, что ты не помнишь имени своего ротного,  это еще не самая большая проблема. Кто знает, может быть, Господь Бог, лишив тебя некоторых воспоминаний, поступил во благо. Ты старый солдат, и я это вижу. У каждого из нас есть какие-то моменты, о которых порою хочется забыть и никогда не вспоминать.

Не могу сказать, чтобы его слова вызвали у меня какое-то отторжение. В принципе я был совершенно согласен, но легче от этого вовсе не становилось. Так прошло несколько дней, и меня опять вызвали в тот же самый кабинет. Но на этот раз там был уже совсем другой обитатель. Тоже немолодой дядька, хотя и не такой пожилой, как доктор. Но, ей-богу, я бы предпочел еще неделю пить эту самую гадость, лишь бы не встречаться с сегодняшним обитателем этого кабинета. Ибо сидел там самый натуральный фельджандарм. А вот к этим парням на закуску попадаться категорически не рекомендовалось. С юмором у них было плохо, а въедливости  хоть отбавляй. И сам факт, что моей персоной заинтересовалась полевая жандармерия, никакого энтузиазма вызвать не мог. Ладно уж медики  тут оно все привычно и понятно. А вот какая вожжа попадет под хвост этим ребятишкам, предположить было совершенно невозможно. Однако же делать было нечего, обратного хода не имелось, и, вытянувшись около дверей, я рапортую обитателю кабинета о своем прибытии. Против всех ожиданий, он настроен весьма благодушно: не спешит снимать с меня шкуру и выворачивать наизнанку все тайники души.

Назад Дальше