Михаил! тем временем продолжал беседу офицер, придержав фуражку, чтобы она не слетела, когда их подбросила на кочке. Орденом Красной Звезды, за какие заслуги вас наградили?
Миша растерялся. Он был подавлен. Он впервые за двадцать один год своей молодой жизни попал в такое неприятное положение. Он впервые солгал, притом чекисту. Он сам до конца не понял, почему. Просто так вышло. Возможно, сыграла потаенная жалость к Вере. Возможно племянница Златовласка, как ее назвала Вера, так засела в сердце своей детской красотой и непосредственностью. Возможно, годами нагнетаемый страх перед органами НКВД заговорил его языком. Возможно все вместе взятое.
Михаил крепко задумался над тем как ему отвечать дальше и не смотрел в глаза офицеру.
Дедушкин! вновь обратился к нему «особист». Вы не заснули часом? Или вас укачала быстрая езда? И он щелкнул пальцем у того перед носом.
Что вы спросили, повторите? сбивчиво проговорил Миша.
Я спросил, орденом Красной Звезды вас наградили, за какие заслуги?
За взятие Рогачева, несколько вяло, чуть помедлив, ответил он.
А точнее.
А точнее? Миша немного воспрянул духом. Эта тема разговора его отвлекала от кричащей правды, которую придется, видимо говорить.
Были сильные бои зимой, с интересом вспоминал он. Город несколько раз переходил из рук в руки. Очередную атаку повел сам командир батальона капитан Грицевец. От разрыва мины его убило. Ротный лежал раненый. Люди залегли. Немцы защищались яростно. Я поднялся и побежал вперед. За мной поднялись и другие бойцы. В общем, мы заняли тогда первую траншею, и засели там. Дальше поднялась за нами другая рота, которая закрепила наш успех. Вскоре немцев мы выбили из города окончательно.
Так вы я гляжу отважный человек сержант Дедушкин. Почти герой Перекопа. А мне лжете, как трусливый солдат. Вы же на учителя в институте в Витебске учились, даже преподавали в восьмых классах математику, а мне лжете, как второгодник-двоечник. Вы же партизанили два года. Ваша мать за это тяжело пострадала от фашистов, а становитесь на позиции пособника немцев. Как это понимать?
Миша молчал и был весь пунцовый. Он понял, что его зажали в угол и поставили ему детский мат. Дальше его обман будет расцениваться как предательство. Нужно было говорить всю правду. Ох, как произнести ее было нелегко. Правда казалась теперь такой давней, почти выдуманной, но так хлестко бьющей по его самолюбию. Она была его позором. Она была позором его семьи.
Вы извините меня товарищ старший лейтенант. Как то само вышло. Я вам все расскажу. Миша нервно теребил свою пилотку, которую держал в руках. Он снял ее сразу, когда поехали быстро, боялся что снесет ветром. Оглянулся по сторонам и, в который раз ему показалось, непомерно большое количество войск вдоль дороги, ведущей к Довску. Притом замаскированных противотанковых орудий и самоходных артиллерийских установок. Но об этом сейчас ему некогда было думать. Нужно было рассказывать горькую и неприятную правду. Я вам все расскажу, тяжело вздохнув, повторил он.
Я понимаю вас сержант, подбодрил его офицер. Вы невольно защищали интересы своей сестры, своей семьи, а Родина требует в этот переломный момент войны защитить ее интересы. Говорите, я вас слушаю.
До самого Довска и до Журавич Миша рассказывал старшему лейтенанту Киселеву, офицеру отдела Смерш сорок восьмой армии о трагедии связанной с началом войны для сельчан, для Веры, для его семьи. Рассказывал с жаром, с внутренними переживаниями.
Офицер с большим интересом слушал очевидца о начальном периоде войны, когда отступала Красная Армия, когда он с сестрой Верой пытался уйти к своим через Пропойск, о сотни погибших и тысячи растерянных людей и военных, метавшихся по полю, когда их бомбили немецкие бомбардировщики.
Особо заинтересовали Киселева подробности подбитого танка Т-26 и пленения советского танкиста, оставшегося в живых.
Недоверчиво отнесся он к рассказу об отношениях Веры и немецкого офицера. Но поведение Веры, ее личные признания, а также приезд старшего лейтенанта Вермахта Франца Ольбрихта в начале августа 41 года за Верой, чтобы ее увезти в Берлин и жениться на ней, драка с ним Михаила были весомыми доказательствами их порочной связи и серьезности намерений немца. Тем более Михаилу оставили жизнь. И еще один момент приблизил убежденность контрразведчика в правильности выводов майора Лобанова, куда будет прорываться «Ариец» на танках, это то, что Веру на протяжении двух лет оккупации немцы не трогали и запретили трогать полиции. Ее не увезли как других селян в Германии осенью 43 года. А после того как Миша, вспоминая, обрисовал внешний облик немецкого офицера и Киселев его сопоставил с тем, что дал в показаниях Новосельцев, он уже почти с полной гарантией мог ответить что это один и тот же человек. Разве, что у нынешнего есть лицевой шрам от правого уха. Но эту отметку войны он видимо получил в боях за эти три года.
Вы нам очень помогли сержант Дедушкин, удовлетворенно отметил в разговоре офицер. Спасибо вам. Однако почему вы держали эту информацию в тайне и не доложили нам сразу?
Вера моя любимая сестра и я боролся за ее моральную чистоту как мог, я об этом говорил вам, с волнением добавил Миша. Она моя боль и трагедия. А кому охота рассказывать об этом. Никто не спрашивал, вот и не говорил. Вере и так достается от односельчан. Она почти не выходит из дома бабки Хадоры, чтобы не слышать в спину очередное оскорбление. А ее дочку фашистской байстручкой называют.
Миша глубоко вздохнул. Все это тяжело слышать и видеть.
Хорошо. Я больше не буду теребить ваши больные душевные струны. Но это полдела. Теперь об основном. Смотрите, уже Журавичи проезжаем.
Мишу настолько отвлек разговор офицера отдела Смерш армии, что он да же не заметил как они въехали в районный поселок. Его родной районный поселок Журавичи, где он до войны подрабатывал в Загсе, где когда-то в больнице лежал его отец. Ему мимолетно вдруг вспомнилось, как он привел сюда в первый раз шестилетнюю Катюшу, и как она в слезах после смерти отца блудила по поселку, а затем самостоятельно пришла домой. Как это было давно
Глядя, как они свернули с центральной улицы на проселочную дорогу, у него до боли защемило в сердце. Он едет домой
Сколько километров отсюда до вашего дома Михаил?-
Километров двенадцать будет, если напрямки. А по проселочной дороге все пятнадцать.
Тогда Николай останови машину у тех кустиков. Разомнемся.
Это правильно. Водитель, немного проехав вперед, сбавляя скорость, плавно нажал на тормоза у обозначенного ориентира. Приехали товарищи. Остановка, и весело улыбаясь, он повернул голову назад. Можно оправиться товарищ старший лейтенант?
Можно женщину, можно потаскушку, можно козу, смеясь, проговорил офицер, а в армии разрешите.
Засмеялся и Миша над шуткой «особиста». Хотя ее слышал раньше несколько раз. От этого смеха ему стало легче. Все же тяжелый и неприятный состоялся разговор.
Отойдемте сержант, офицер закончил смеяться и предложил ему выйти из машины и сам направился к небольшому пригорку с кустами орешника.
За ним последовал и Михаил.
Теперь об основном, повторил второй раз свою фразу старший лейтенант госбезопасности, размяв затекшие ноги. Я видел, что вы обратили внимание на плотность охраны шоссе, выставленной от Довска в разные стороны, особенно к линии фронта.
Да я заметил это. Только не понял, зачем столько противотанковых артиллерийских расчетов и пехоты скрывавшейся вдоль дороги.
Скажу вам прямо, посерьезнел офицер. То, что вы сейчас услышите, является секретной информацией. Она разглашению не подлежит.
Офицер достал портсигар и открыл его. Вытащил из-под резинки папиросу.
Берите, закуривайте.
Спасибо товарищ старший лейтенант, но я не курю.
Серьезно? удивился офицер.
Не привык еще.
Как хотите. Контрразведчик постучал папиросой по запястью руки, выбивая из мундштука возможную табачную пыль, и с наслаждением закурил. Затем сделал глубокую затяжку и, выпустив дым, начал говорить.
Четыре дня назад на одном из участков фронта в зоне ответственности нашей армии врагу удалось скрытно заслать в глубокий тыл диверсионную группу в составе танкового взвода. Диверсанты наделали много шума и большой беды. Я не буду объяснять вам, что этому способствовало, каковы причины и кто виноват. Разбирательство покажет. Это вас не касается. Скажу только то, что вы должны знать. Руководителем группы, как сейчас я уверен после беседы с вами, является немецкий офицер Франц Ольбрихт. Нам удалось выяснить, что диверсанты направляются через Довск, в сторону линии фронта. Немцы в определенное время, будут пытаться создать им коридор для прорыва. Но по дороге как мы предполагаем, и я стал в этом уверен после беседы с вами, враг пройдет через поселки Заболотное и Поляниновичи.
Как вы думаете зачем? офицер сделал новую затяжку папиросы.
Миша слушал внимательно офицера и уловил логику его мышления. Поэтому он без промедления ответил.
Видимо для встречи с Верой.
Молодец сержант. Понимаете с полуслова. Да Франц Ольбрихт направляется к Вере.
Отсюда ваша задача.
Если врагу удастся пробиться через наши заслоны, что я сильно сомневаюсь в этом и мы его не уничтожим, то он окажется уже сегодня в поселке Заболотное. Если это произойдет, вы должны нам дать знать, что враг появился у вашего дома. Не вступая в бой, не раскрывая себя, только дать знать, что это он Франц Ольбрихт. К соседнему дому, что справа от вас, мы провели полевой телефон. Сейчас там никто не живет. Хозяйка умерла еще в 42 году, а сын служил в полиции, партизаны его казнили.
Это хата Абрамихи, я знаю об этой семье.
Ну и прекрасно. Ничего не бойтесь. Только дайте нам знать. Мы сами попытаемся взять командира группы в живых. Это дело за нами.
В Поляниновичах также устроена основательная засада. Будут работать несколько снайперов, на случай если диверсанты попытаются уйти пешим ходом.
Вопросы есть?
Как я появлюсь в поселке.
Очень просто. Мы вас подвезем еще километров десять, а дальше доберетесь пешком. Вот возьмите, офицер достал из внутреннего кармана отпускной билет на трое суток. Вы отпускник и радуйтесь отпуску. Порадуйте свою мать и сестер. Вещмешок с продуктами возьмете в машине. Вере ничего не говорите. Вы меня поняли?
Так точно товарищ старший лейтенант.
А если он не появиться в поселке?
Появиться! резко отреагировал контрразведчик на вопрос Миши и, прищурив глаза, далеко выбросил щелчком докуренную папиросу. Обязательно появиться, если мы ему позволим. И последнее, он сурово посмотрел в глаза Михаила.
Помните, вы выполняете очень ответственное задание. Настолько ответственное, что его провал сулит вам самые жесткие меры в отношении вас и вашей семьи, за связь с немцами в годы оккупации.
Миша вздрогнул от этих слов, напряг скулы, но промолчал
Глава 21
15 мая 1944 г. Поселок Болотня, Рогачевский район. Тыл 3 армии, 2-го Белорусского фронта.
Гауптманн Ольбрихт и лёйтнант Эберт, в сопровождении двух панцершютце, осторожно и бесшумно подкрались к краю смешанного леса. Кто-то из танкистов наступил на сухую ветку и раздался треск. Все замерли. Ольбрихт медленно повернул голову назад и в упор посмотрел на солдата. «Осторожнее Курт» говорили его строгие, уставшие глаза. Но вокруг стояла тишина. Только слева, где должна была быть проселочная дорога, до них донеслась слабая гортанная русская речь.
Т-с-с, приложил он палец к губам. Затем аккуратно отодвинул ветку густого кустарника и, направил свой взгляд вдаль, через мощный тридцати кратный цейсовской бинокль. С каждой секундой его лицо, становилось мрачнее. Он заскрипел зубами. Грубый шрам, шедший от правого уха, натянулся как канат и, готов был от напряжения лопнуть.
Что там господин гауптманн? нетерпеливо и взволнованно дышал ему в спину командир взвода.
Плохо Карл, отнял глаза от окуляров бинокля Ольбрихт. Мы вышли правее Довска, как и задумали, но и здесь нас ждут. Слева поселок Болотня. Прямо вдали шоссе Пропойск-Рогачев. Его мы ни как не минуем и оно патрулируется. Я думал, что русских перехитрил, но они сейчас оказались более предусмотрительны. Одно мы сделали правильно, это то, что не поддались соблазну продвигаться ночью по шоссе ГомельМогилев, а без промедления и отдыха устремились по второстепенной дороге мимо Чечерска на Кормы. Мы выиграли время и только этим можно объяснить, что до сих пор на нас не вышли русские.
Возьмите, посмотрите, сами Карл, Франц передал командиру взвода бинокль.
Спасибо господин гауптманн.
Эберт напряжено и внимательно стал изучать обстановку. Ольбрихт ему не мешал. Через несколько минут он оторвал глаза от бинокля и с тревогой проронил:Боя не избежать. Я уверен, нас ждет здесь не только пехота, но и что-то еще тяжелее. Что будем делать, господин гауптманн?
Сейчас возвращаемся назад. У меня появилась одна идея, но о ней я расскажу позже. Нужно кое-что проверить. Всем кругом. Первым идете вы. Замыкает гефрайтер Зигель.
Небольшая группа немецких разведчиков осторожно и тихо двинулась назад к танкам, которые тщательно замаскированные, находились в двух километрах от них. В пути к лагерю Франц два раза останавливался, прислушивался, выходил к лощине, подбиравшейся к краю леса, и группа вновь продолжала движение. Прибыв на базу, он подозвал к себе Эберта.
Скажите господин лёйтнант, вы ловили, когда нибудь рыбу?
Рыбу? На Ольбрихта смотрели удивленные глаза офицера.
Да, рыбу?
Нет, господин гауптманн. Я вырос в семье пекаря. Много приходилось помогать отцу. Было не до рыбалки. А что, это имеет отношение к делу?
Нет, не имеет. Просто в ловле на удочку большой рыбы есть такой метод, как ловля на живца. Это когда на крючок насаживают маленькую рыбешку и забрасывают в воду в надежде поймать большого хищника.
Я понимаю вас, заулыбался молодо танкист. Вы задумали послать меня как живца вперед. Враг клюнет, и в этот момент вы разделаетесь с ним.
Вы догадливы Эберт. Только для живца вы не годитесь. Хищник вас съест, перекусив леску.
Как тогда быть господин гауптманн?
Франц напрягся и пристально посмотрел в глаза подчиненного.
Живцом пойду я.
Это не возможно! испугался командир взвода. У вас другие задачи и главная из нихэто вывести группу к передовой.
Другого выхода я не вижу. У моей «Пантеры» мощная лобовая броня и надежная пушка KwK 42. Она, как вы сами знаете, имеет непревзойденную баллистику и может поразить любые танки на дальности до 2000 тысяч метров. Во-вторых, мне самому интересно поиграть с русскими в экстрим.
Эберт молчал, он понимал правдивость слов командира. Довоенные танки Т-34, которые были у него во взводе, станут хорошей мишенью для противотанковых орудий, а так же танков «ИС» и «КВ».
План такой, начал пояснять задачу Ольбрихт. Вдоль леса, почти до самого шоссе, тянется неглубокая лощина. Земля там подсохла и она проходима. По ней я попробую незаметно подойти к русским ближе. Когда меня заметят, я немного поиграю с ними и отступлю. Вы будете находиться в засаде. Как только русские покажут свои борта, вы производите массированную фланговую атаку. Не добивая противника, а только его, обездвижив, то есть, не ввязываясь в длительные баталии, вы на полной скорости уходите к шоссе и прорываетесь. Я иду за вами. Встречаемся за Журавичами возле леса. Вот здесь, Франц достал карту и указал место отмеченное пунктом «Хотовня». Вы поняли мой план? Впереди населенные пункты обходите стороной. Задавайте вопросы.
План операции мне понятен, глаза молодого офицера возбужденно горели в предвкушении красивого боя. Но, вдруг кого-то подобьют, что делать? усомнился он.
Боеспособные танки идут на прорыв. Живым панцершютце отбиваясь, собраться в группу и ждать меня. Я их подберу.
А в случае если, если
Меня подобьют. Вы это хотели спросить?
Да, несколько сконфузился офицер.
Это плохой вариант, недовольно проронил Франц. Я его не исключаю. Но об этом мы поговорим перед самой атакой. Лучше доложите о состоянии бронемашин, об укомплектованности их боеприпасами.
Слушаюсь, господин гауптманн, Эберт вновь стал сосредоточенным. Патронов много. Бронебойных снарядов по половине комплекта. Фугасных снарядов в среднем, по пять-семь на танк. Баки заправлены на треть. Километров на семьдесят хватит. Танк обер-фельдвебеля Брумеля хромает.
Что значит хромает?
Передачи переключаются с трудом.
Это общая болезнь русских довоенных танков. Потерпите Эберт, немного осталось, мучатся. Бой, два и мы должны быть у цели. Франц от своих слов посуровел. Лицо его стало жестким и серым Все идите Карл. Готовьтесь. Ставьте людям боевую задачу. Выступаем через два часа. И пусть господь присматривает за нами и в этот раз.
За полчаса до начала атаки командир разведбатальона вновь подозвал к себе Эберта. К этому времени он был уже чисто выбрит и вымыт. Хорошо уложенные светло-русые волосы разделялись красивым левым пробором. Перекинутая через плечо портупея и подтянутый офицерский кожаный ремень со звездой подчеркивали стройную мужественную фигуру Франца. На груди сияли орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Эберт да же залюбовался статью своего командира.
Не удивляйтесь Карл. Мы идем в бой, возможно последний. Солдаты должны видеть в нас силу и целеустремленность. Внешний вид как раз подчеркивает эти качества.
Я восхищен вами господин гауптманн. Как будто бы четырех дней боев в тылу врага не было. Вы свежи и готовитесь на русский парад.
Франц не отозвался на лестные восклицания подчиненного, только предложил ему присесть на поваленное невдалеке дерево. Несмотря на внешний лоск, его глаза выражали тревогу и потаенную грусть. Природа, как бы подчеркивая его настроение, затянула все небо рваными темными тучи. Солнечные лучи, упорно сопротивляясь, пробежались по застывшим лицам офицеров и солдат, стоявших невдалеке возле своих танков, и затерялись в густом ельнике. Тревожное настроение Ольбрихта передалось и командиру взвода.
Что-то случилось господин гауптманн? присев на сваленную березу, с испугом спросил тот.
Нет, не случилось Карл. План боя не отменяется. Просто голос Франц задрожал от волнения. Просто мне нужно вам поведать одну личную тайну. Другой возможности у меня не представится. Бой будет серьезный.
Франц нервничал и не знал с чего начать. Это видел командир взвода, и он пришел ему на помощь.
Говорите господин гауптманн. Я пойму. Вы ведь не намного меня старше.
Вы правы Карл. Я родился в год ноябрьской революции в Германии в 1918 году в Берлине. А вы?
Я на пять лет моложе вас.
Значит вам 21 год. Кстати, Карал, улыбнулся вдруг Ольбрихт, президент Веймарской республики господин Эберт не ваш бывший родственник?
Пекари мы из Ильцена, Нижняя Саксония, господин гауптманн, недовольно отреагировал молодой офицер на неожиданный вопрос командира батальона. Пекари мы. Перед поступлением в училище служба безопасности проверяла меня на чистоту фамилии. Все чисто. Этот Эберт однофамилец господин гауптманн. А вы историю революционного движения Германии хорошо изучили. Зачем это вам?
Франц нахмурился. Отец мне однажды рассказал об этой революции. Она была продолжением большевистской российской, только у нас в Германии. Но она быстро пала. Хорошо. Оставим этот вопрос лёйтнант. Я спросил, вас об этом между прочем. В шутку. Настроение у меня скверное.
Что вас беспокоит господин гауптманн? Экипажи рвутся в бой. Люди довольны вашим планом.
Меня беспокоит русский поселок Болотня. Он нами не разведан. Это плохо. Боюсь, оттуда могут быть нам сюрпризы. Поэтому лёйтнант, Ольбрихт достал из полевой сумки фотокассету и запечатанный конверт. Если вдруг со мной что-то случится, а вам удастся прорваться и выйти через коридор к нашим войскам за линию фронта, то передайте вот эти вещи. В штаб 41 корпуса кассету. В ней переснятые документы, которые нам удалось собрать. Оригиналы будут у меня в портфеле. Генералу Вейдлингулично вот это письмо.
Все будет отлично господин гауптманн, вскочил с бревна офицер. У меня хорошее предчувствие.
Тем не менее, это мой приказ. Берите и спрячьте у себя в надежном месте.
Слушаюсь господин гауптманн.
Эберт спрятал кассету и письмо в нагрудный карман и вытянулся перед командиром батальона.
Что вы вскочили, садитесь. Есть еще одна просьба. Франц замялся.
Говорите командир, я все выполню.
Спасибо Карл. Это необычная просьба. Об этом никто не знает. Я доверяюсь впервые
Когда мы прорвемся, наш путь лежит через поселок Поляниновичи. Рядом с ним через ручей расположен другой поселок Заболотное. Тамтам живетмоя жена Карл, тихо проронили губы Франца.
Кто? Эберт вновь вскочил и остолбенел.
Да, да Карл, Франц поднял на лейтенанта свои проникновенные серые и чуть грустные глаза. Мы не поженились. Это долго рассказывать. Сейчас нет в этом необходимости. У меня увели невесту. Это сделал ее брат. Тем не менее, мы были обручены. Обручены словами любви друг к другу.
А когда это произошло господин гауптманн? удивленно и недоверчиво спросил Эберт.
Это было в самом начале войны с русскими. В июле 41 года.
И вы все это время молчали и никому не говорили?
Да Карл. Это так. Моя мама дала согласие на этот брак. А когда я приехал в поселок, что бы увезти мою Верошку, ее выкрали эти варвары.
О, боже мой! воскликнул молодой офицер. Это невероятно господин гауптманн! Что вы рассказали это невероятно!
Эберт нервно закружился вокруг капитана, подбирая подходящие слова. Простите меня господин гауптманн, наконец выдохнул он. Силовая разведка и наши рейды по тылам русских это все для нее? Это все для того чтобы ее увидеть? Наши ужасные страхи, смерть боевых товарищей здесь, когда за каждым кустом чудится русский солдат, это из-за нее?
Франц молчал.
Вы же офицер Вермахта. Вы гауптманн «Панцерваффе», вы же кавалер Рыцарского креста Железного креста, почти закричал, не помня себя в изумлении Эберт. И все это ради русской женщины? А как же «Фатерлянд», наш великий немецкий народ, идеи фюрера? Это что для вас пустой звон?
Прекратите истерику Карл, не выдержал словесного напора Франц и схватил его за руку. Все в жизни бессмысленно, если не будет великой по силе и простой для понимания цели.
Нам цель указал наш великий фюрер! выпучив глаза, фальцетом завизжал вдруг молодой офицер и выдернул свою руку. На губах Эберта появилась пена. Он хватал воздух от негодования. Фюрер поставил немецкий народ в ряд превосходный над другими нациями. Мы лучше всех! Мы сильнее всех! И смыл жизни немецкого солдата доказать это другим.
Это ошибка Карл! пытался остановить боевого товарища Франц. Доказать через что? Через смерть, насилия и убийства? Вот арсенал наших средств!
«Цель оправдывает средства!»
Это изречение иезуита Эскобару, этот девиз ордена иезуитов запали вам в душу, не так ли?
Кто мыслит и говорит по-другому тех на виселицу? У кого череп и цвет глаз другой в крематорий? Кто не подходит по генотипу «арийский» уничтожить?
Залить полпланеты в крови и все для того чтобы доказать что ты лучше и сильнее? А когда же жить Карл? Жить простой жизнью. Любить и воспитывать детей. Как жить потом в окружении людей, оставшихся в живых, которые тебя люто ненавидят? Это что цель жизни?
Вы предатель нации, господин гауптман? выкрикнул Эберт в лицо командиру, да так громко, что стоявшие солдаты вскочили и заволновались.
Молчать! захрипел Франц и сильно тряханул его за грудь. Молчать, сопляк паршивый! Не тебе давать мне оценку. Я предан Отечеству и его народу. И то, что мы сделали в тылу, это во имя спасения армии. Но это не запрещает мне любить и думать о любимой, даже если она не немка. Тебе понятно это лёйтнант? Понятно? Черт, тебя побрал!
Франц затряс Карла с такой силой, что тот не сопротивлялся, а только судорожно хватал ртом воздух и болтался как груша. Когда Франц выдохся и поставил офицера на ноги, то тот выглядел, словно выжатая половая тряпка. Его шатало и тошнило. Чтобы не упасть, он всем телом прислонился к березе и тяжело дышал. Франц также молчал, восстанавливая дыхание. Наконец Эберт придя в себя, исподлобья посмотрел на командира и тихо вымолвил:Что я должен еще для вас сделать?
Пока ничего, резко ответил Ольбрихт. У него дрожали пальцы рук. Он не мог справиться с охватившей его лихорадочной дрожью. Пока ничего, второй раз уже мягче повторил он. Если вы мне понадобитесь, я вам скажу об этом. Все идите. Успокойтесь сами и успокойте солдат. Впереди у нас трудный бой. Выступаем через двадцать минут
Слушаюсь, вяло ответил офицер и, развернувшись, хотел было идти прочь.
Подождите, Эберт, Франц достал из внутреннего кармана гимнастерки маленькую фляжку из нержавеющей стали, недавний подарок адъютанта Риккерта, нервно открутил крышку и сделал несколько больших глотков коньяка. Выпейте и вы в знак примирения.
Спасибо¸- сухо ответил лейтенант и также приложился к фляжке.
Разрешите идти господин гауптманн?
Идите Карл. С богом!..
Франц сделал еще несколько глотков конька и, прислонившись к березе, устало закрыл глаза. Ему настоятельно надо было поговорить с другом, с Клаусом Виттманом. Он чувствовал перед ним свою вину. Ему надо было получить его моральную поддержку перед боем.
Он сконцентрировал свои мысли и энергичным потоком направил их в правое полушарие мозга, туда, где более двух месяцев назад, после его контузии, неожиданно вселилось сознание другого человека, прибывшего из далекого 21 века, который был непревзойденным военным профессионалом спецназовцем.
Новое сознание стало практически вторым «я» Франца. Оно не мешало ему жить. Но в экстремальных ситуациях самостоятельно подавляло его разум и выступало коалиционной силой, используя весь боевой потенциал организма. Как результатбоевой профи высочайшего класса. В такие минуты Франц уже не мог разобраться кто же он на самом деле Франц Ольбрихт с новым мозгом или Клаус Виттман в новом теле.
Лишь в минуты затишья коалиция распадалась, и он мог поговорить с новым другом, которого он называл иногда с улыбкой «космическим бродягой». Именно сейчас и был такой случай.
Теперь Клаус ты все знаешь обо мне, о моей русской жене Вере, о том далеком 41 годе. Я тебе не говорил об этом. Просто это очень личное, пошли его сигналы в правое полушарие. Ты не в обиде на меня, железный рейнджер? Не молчи, поговори перед боем со мной, может в последний раз, новый посыл энергии. Ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь. Мне станет легче.
И здесь, в полушарии что-то щелкнуло, как всегда во время их мыслительных сеансов, и раздался насмешливый баритон Клауса.
Если бы не предстоящий бой, я бы тебя покрыл трехэтажным матом, за то, что ты меня сейчас отвлекаешь. Что ты растревожился. Жена так жена. Почему бы и не русская. Не пойму, я вас в ту войну. Сплошная идеология. Арийцы. Комиссары. Чуть драки не было с командиром взвода. Надумано все это. Какая разница, какой национальности жена. Лишь бы она была верной и любимой. И вообще, почему ты молчал. Зачем эти все тайны. Ведь мы почти одно целое.
Извини Клаус, не мог сказать. Слишком это личное. Но и ты мне никогда не говорил о своей семье, о своих детях, жене. Какие они у тебя? Расскажи вкратце.
Хватит, замолчи! Оставим это, вдруг грубо, оборвал Франца Клаус, меняясь моментально в настроении. Иди, лучше готовься к бою. Он будет жарким. О личном потом. Я к тебе не лез с расспросами и не встревал в ваш разговор с командиром взвода. Вот и ты не лезь ко мне. Понял мой ответ?
Понял, с обидой буркнул Франц, не получив планируемую индульгенцию, и круто развернувшись, недовольный последовал к танку.
Обиды только оставь капитан. Не к месту этот разговор. Соберись, вдогонку крикнул ему Клаус. Хочешь, встретиться с женой, сначала прорвись через русские кордоны и останься в живых. А о личном, вдруг голос Клауса осекся, но через паузу он с хрипом продолжил, обязательно поговорим. Ты все узнаешь обо мне. Кстати. Если тебя убьют, что будет со мной. Не знаешь?
Франц молчал, одевая, русский технический комбинезон.
И я не знаю. Так что береги себя, не забывай что нас двое. Ты в ответе за меня. Понял? А то, что ты скрыл от меня свою маленькую тайну я не в обиде. Знай. Я чувствовал, что в твоей душе творится, что-то неладное. Но не влезал с расспросами. И еще, как бы извиняясь за свою грубость, добавил Клаус, ты можешь на меня всегда положиться. Чтобы не случилось, я тебя в беде не оставлю.
Спасибо и на том. Приготовиться к бою! одновременно понеслась мысль и команда в эфир, и Франц резко закрыл за собой командирский люк.
Бой для него начался почти сразу, как только их танк появился в лощине. Его заметили русские артиллеристы, и повели пристрелочный огонь.
«Пантера» ловко увертывалась от врага и стремительно подходила ближе. Несколько раз ее тряхануло от попаданий фугасов и касательного удара бронебойного снаряда. Наконец она нырнула в мертвую зону и стала для русских орудий недосягаема. До противника было примерно с километр.