Агент - Валерий Большаков 13 стр.

 Разбудил?  вымолвил Тухачевский.

 Пора бы уж,  зевнул Авинов,  а то разоспался что-то

 Да,  усмехнулся командарм,  нам скоро выходить.

 Ударим прямо по мосту?

 Сначала отойдём к Свияжску и займём город.  Кирилл сел поудобней и ладонями отёр лицо.

 А правда, что Троцкий поставил в Свияжске памятник Иуде?

 Правда!  рассмеялся Тухачевский. Привычное выражение отчуждённости сошло с его лица, уступив место улыбчивому дружелюбию.  Наши воинствующие богоборцы долго думали, кого ж противопоставить кроткому Христу, всё подыскивали кандидатуру. Люцифер как-то не очень сочетался с идеями коммунизма, а Каин уж больно известенэтого трудягу, из ревности к Богу прибившего брата своего, лодырюгу-пастушка, все считают уголовником. Остановились на Иуде Искариоте. Статую слепили во весь ростИуда с постамента кулаком грозит небесам Ох и плевались старушки, ох и крестились! А мужики, не смея и близко подойти к Предреввоенсовета, побили местных жидов!

 Вы, я смотрю,  улыбнулся штабс-капитан,  тоже не слишком евреев жалуете-с?

 Да я их терпеть не могу! Мало им было Яхве, так они ещё и Христа навязали миру!

 А вам не кажется, что коммунизмэто своеобразная ветвь всемирного христианства?

 Не кажетсяуверен в этом. Наши плакаты с ликами вождейчем не новые иконы? Наши апостолы разъезжают на бронепоездах, сея смерть и обещая рай на земле, наши пророки толкуют Священное писание«Капитал»,  проповедуя тотальное обобществление. Об инквизиции умолчу Да и кто в авторах у социалистической доктрины? Жиды! Кто правит Советской Россией? Жиды! История повторяется

 А Лейба Бронштейн благословляет верующих в революцию на священную войну, в крестовый пардон, в серпасто-молотковый поход.

 Истинно так! Кремль устанавливает диктатуру пролетариатаи это правильно, это трижды верно! России нужен восточный деспотизм, а чтобы он воцарился, потребен террор и безоглядная наполеоновская сила. И вот она!  Тухачевский сделал широкий жест.  Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!

В этот момент вагон чувствительно качнуло взрывной волной, донёсся тяжкий грохот.

 Подъезжаем!  хохотнул командарм.

Под защитой орудий бронепоездов, то и дело рявкавших в сторону недалёкой Волги, бойцы 1-й Революционной высаживались из вагонов. Гай махал маузером, призывая «храбцов» в атаку, Авинов задирал руку с наградным браунингом, воодушевляя их же на подвиг, и бойцы орали «ура!», матерились и кричали не пойми что. Кирилл, впрочем, «уряканья» не слыхалземля то и дело дыбилась взрывами фугасов, неумолчный, убийственный гром канонады дрожал и перекатывался над лесом и перелесками, давил страшным прессом не столько на слух, сколько на дух, отнимая его силу, вселяя страх и разжижая волю. Красная батарея, ещё толком не занявшая позиции, ответила грохотом навстречу, посылая пятидюймовые снаряды в сторону еле видных белогвардейских цепей.

Поймав ошалелого коня, потерявшего седока и трясшего головой, Авинов вскочил в седло. Гаевцы и бойцы Инзенской дивизии сомкнули неровные цепи с «пятоармейцами», широким разливом пошли в атаку на врага.

Стало потишеартиллерия белых перестала мешать землю с небом. Смолкли и пушки красных. Но это было истинное затишье перед бурейкаппелевцы наступали силою огня и железа.

Зелёные туши танков ползли в разрывах цепей, поводя дулами орудий и пулемётов. «Белый солдат», «Тигр», «За Русь Святую», «Доблестный уралец»каждый «ромбус» был наречён по-своему, будто сухопутный корабль. Изредка постреливая из пушек, пуская пулемётные очереди, танки пёрли неудержимо, и чудилось, их железный поток не остановить ничем.

А от Романовского железнодорожного моста, перекинутого через Волгу, накатывал тяжёлый бронепоезд «Святой Георгий Победоносец», ворочая орудиями.

Цепи 1-й и 5-й красных армий смешались, сбились в толпу. И грянул гром

Из-за Волги прилетели двухмоторные бомбардировщики «гота», несясь чёрными яйцами авиабомб. А ещё выше летело звено воздушных кораблей «Илья Муромец»три «богатыря» сразились с красными бронепоездами, сбрасывая на них двадцатипятипудовые бомбы. Мощные паровозы типа «Эр» попытались было сманеврировать, но тучи огня рвали составы на части, подбрасывая вагоны и ломая их в воздухе, сбрасывая под откос, выжигая до гнутых остовов. С отвратительным скрежетом, перебивая даже адский грохот разрывов, лопалась броня, выметывая бешеное пламя. «Красный ураган» скрутило, грузно опрокидывая, выламывая сцепки. Подбитый бронепаровоз скрылся в облаке грязно-белого пара

Авинов смотрел на всё это инфернальное действо, оцепенев, как и его конь,  бедный гнедок мелко дрожал, изредка всхрапывая.

Мимо, оступаясь и падая на склоне, ничего не видя, пробежал Межировбез винтовки, без фуражки, волосы всклокочены. Проскакал комэска Тоникс, правя конём одною рукой, другая висела плетью. Начался великий драп.

 Танька!  возопил кто-то.  Братва, танька идёть!

Из рощицы неподалёку, подминая гусеницами подлесок, вылез танк. Толпа бегущих распалась надвоеи припустила ещё шибче, бросая всёоружие, скатки шинелей, манерки, котелки

Поворотил коня и Авиновему не улыбалось пасть от рук своих же. Гнедок заржал и понёсся, как ветер, как вихрь революции

На маленьком полустанке, где, кроме водокачки да железнодорожной будки, ничего больше не было, красноармейцы утишили свой бегпросто не было сил. Шатаясь, все прятались, боясь открытых мест,  мобилизованные крестьянские парни были потрясены настолько, что едва не теряли рассудок. Им, в двадцать лет впервые увидевшим паровоз, тяжёлый бомбардировщик казался взаправдашним Змеем Горынычем, а танк представлялся закованным в сталь огнедышащим чудищем, колесницей диавола.

Наступила ночь и равно укрыла всех: и белых, и красных. Поужинав консервами, Авинов залёг спать в пустой теплушкебойцы не решались приблизиться к вагону, вообще выходить на открытое место, к путям.

Навалив соломы под бок, Кирилл развалился, как в мягком пульмане. Гнедок пристроился неподалёку от нового хозяина, у дверей, деликатно хрупая сеном. Помахивая фонарём, приблизился будочник, покашлял как-то уж очень знакомо: «Кхым-кхум»

 Кузьмич?  тихо окликнул Кирилл.

 Я, ваш-сок-родь.

 Да тише ты!

 Нешто мы без понятия? Проверился я, никого Да-а, кордебаталия вышла славная! Громыхало так, что я уж, грешным делом, подумал, конец приходит его высокоблагородию. Ан нет, выдюжил!

Авинов поймал себя на том, что улыбается.

 Как там наши?

 3-й Офицерский в Самаре стоит, а Врангель с золотом каппелевским в Царицын подался. Теперича со всеми расплатимся. А! Чемоданчик-то Петерса, который с табаками, пострадал! Да-а! Осколком все папиросы изнахратило. Дюже Ларин убивался Чой-то я разговорился не по делу. Ну, вы спите, спите, а я пойду, моё дело стариковское Кхым-кхум

Раннее утро было хмурое, туманное, сырое, тёмные ели за станцией будто не отпускали ночь. Чуфыканье паровоза Кирилл разобрал сразу, поднял голову и прислушалсяэшелон приближался с запада. На высоких тонах прорезал тишину свисток, но встречать поезд вышел один Тухачевский. Командарм был в рваной гимнастёрке, с рукой на перевязи. Потоптавшись, он скрылся в лесуоттуда тянуло дымом костра и готовки.

Подав на станцию длинный состав из вагонов третьего класса, паровоз зашипел, замер, пыхтя и отдуваясь. В облаках пара показался человек во френче, ладный и подтянутый, словно сошедший с картинки в «Ниве». Шаркая и охая, его провожал Исаев. С поклоном указал на Авинова, отряхивавшего солому с волос.

 Вы Юрковский?

Кирилл похолодел.

 Я Юрковский.

Человек во френче вежливо попросил мандат. Внимательно изучив подпись Троцкого, он кивнул и передал штабс-капитану пакет.

 Вас срочно требуют в Москву,  сообщил он.

 Кто?  нахмурился Авинов, хотя и догадывался. Сердце зачастило.

 Товарищ Сталин!

Глава 12МОСКВА. КРЕМЛЬ

Так называемое Временное правительство Северной области, состоявшее из эсеров и кадетов и возглавляемое народным социалистом Чайковским, брошено в концлагеря на Мудьюге и в Иоканьге. Порядок в Архангельске наведён, законность восстановлена.

Полдня и полночи поезд стоял, пропуская воинские эшелоны,  большевики срочно укрепляли Восточный фронт. Даже с Западного и Южного участков отрядов завесы войска снималии слали в Поволжье. Видать, Каппеля больше боялись, чем кайзера.

До Москвы добрались к утру, вышли на перроне Казанского вокзала, так и оставшегося недостроенным. Зато аж два транспаранта трепыхалось под ветром. Один провозглашал: «Да здравствуют здоровые паровозы, вылеченные коммунистическим трудом!»а другой бросал лозунг в массы: «Бей голод и холод трудом и дисциплиной!»

Провожатый Авинова передал ему разовый пропуск, выписанный на имя комиссара Юрковского, и пожал руку.

 Езжайте трамваем,  посоветовал он.  Дождитесь «четвёрки» и выйдете на Охотном Ряду.

 Попробую,  сказал Кирилл с сомнением, глазами провожая трамвай, с тяжким дребезгом одолевавший Каланчёвскую площадь. Мало того что вагоны были облуплены, грязны и еле тащились, они к тому же шли переполненныминарод толкался, орал: «Двигайтесь, чего встали? Впереди свободно!»свешивался с площадок и буферов. Те же, кому достались сидячие места, чинно глядели в сторону от потной, спрессованной толпы, будучи выше мелочей жизни вроде оторванных пуговиц или отдавленных ног.

Поправив кожаную фуражку со звёздочкой, штабс-капитан огляделся. Последний раз в Москву он наезжал ещё до большой войны. Заделавшись столицей Совдепии, златоглавая сильно изменилась, подурнелапод шелухой от семечек и махорочными окурками тротуаров не разглядишь, а разбитая мостовая вся в конских «яблоках». Однако дворников с начищенными бляхами что-то не видать

Вообще-то, Первопрестольная-Белокаменная и ранее казалась Авинову провинциальнойузкие и кривые московские улицы, мощённые щербатым булыжником, не сравнить было с державными проспектами Питера, одетыми в брусчатку и торец.

Туда и сюда по площади грохотали ломовые телеги, «эластично шелестели» пролётки на шинах-«дутиках», сигналили редкие автомобиливысокие, мощные «паккарды» с жёлтыми колёсами возили членов ВЦИК; массивные «роллс-ройсы» или «делоне бельвилли» с цилиндрическими радиаторами служили Совнаркому, а всякие «нэпиры» да «лянчи» переводили бензин в наркоматах и коллегиях.

Здания вокруг выглядели запущеннымиоблезлыми, обшарпанными, пятиэтажки перемежались убогими деревянными домишками. Витрины магазинов позаколочены досками, на дверях ржавели замки, а от вывесок остались одни «тени» на выгоревшей штукатурке. Редко-редко можно было увидеть открытую лавку, она узнавалась по очередиотпускали пшено по карточкам да по куску мыла в одни руки на месяц.

Но более всего Авинова удручали не пейзажи, а людимосковская публика стала совсем иной. По улицам более не прогуливались дамы в длинных платьях, шелестя шелками и простирая нежный запах духов, не было видно лощёных офицеров или важных чиновников в котелках, не пробегали стайками хихикавшие гимназисточки.

Прохожие имели строго пролетарский вид, одеваясь по рабоче-крестьянской моде. Вот молодой ответработник в чёрном пиджаке и сатиновой косоворотке, в суконных мешковатых штанах, заправленных в сапоги с галошами, и в белой матерчатой кепке. Под мышкой он тащил пузатый портфель, другою рукой отбиваясь от беспризорной малышничудовищно грязных, вшивых оборванцев, материвших деятеля прокуренными голосами. А вот молодая особа в неряшливо сшитой юбке ниже колен, в кожаной куртке, в шнурованных ботинках, в красном платке-повязке. Она шествовала широким мужицким шагом, прижимая к себе пухлую картонную папку с канцелярским «делом». Причём «дореволюционная» буква «ять» была замарана, а поверху вписана идеологически выверенная «е».

А лица какие Те, что были отмечены умом и чувством, терялись в массе небритых, мятых, испитых, наглых, тупых, озлобленных Московская толпа складывалась в миллионнорылую харю «простого советского человека», харкавшего под ноги, сморкавшегося в два пальца, гоготавшего надо всем, что было выше убогого пролеткульта.

Неожиданно Авинов почувствовал чужую руку в своём кармане. Изловчившись, он вцепился в худое запястье и вывел незадачливого карманника «на свет». Это была белобрысая личность лет тринадцати, в бушлате до колен, зато с оторванными рукавами. Штаны на отроке тоже были «с чужого плеча» и затягивались ремнём под мышками, зато на голове сидела фуражка гимназиста с кокардочкой из скрещенных листков дуба. Опасливо поискав вошек на бушлате, штабс-капитан даже удивилсяне было на лице отрока того серого налёта, когда грязь въедается в кожу. Замарашкада, но не пачкуля.

 Ты кто такой, щипач?  поинтересовался Кирилл.

Мальчишка посмотрел на него исподлобья.

 Бить будете?  осведомился он, шмыгнув носом.

 А что, надо?  с интересом спросил Авинов.

 Вообще-то, красть нельзя,  глубокомысленно заявил отрок,  за это надо наказывать. Но мне очень есть хочется Отпустите, а?

Штабс-капитан удивилсяи отпустил. Если бы замарашка поносил его матом, лягался, кусался, орал, как недорезанный, он бы отвесил ему ха-арошего пинка, но этот мальчишка вёл себя иначе, чем обычный беспризорник. Он походил на принца, волею судеб оказавшегося «на дне», но не растерявшего манер.

 Не убегай,  проворчал Авинов, запуская руку в карман.

В это время появился парень постарше, лет осьмнадцатив очках, в солдатской шинели на голое тело. Штаны, снятые с толстяка, стягивались на его тощих чреслах, как горло завязанного мешка.

 Юра!  с тревогой окликнул он мальчишку-щипача.

 Всё хорошо, Алёша,  серьёзно ответил тот.  Я, правда, попался

 Это твой брат?  поинтересовался Кирилл у старшего, сразу вспоминая двух «баклажек», расстрелянных в Симбирске.

 Да,  признался Алексей, неотрывно глядя на руку штабс-капитана, сжимавшую несколько царских ассигнаций,  в РСФСР, на «чёрном рынке», они котировались куда выше совзнаков и бон.  Мы раньше жили на Мясницкой,  разговорился вдруг «старшенький», словно оправдывая свой нынешний статус,  у нашего отца была большая квартира. Он уехал по делам, но так и не вернулся.

 А соседи взяли да и вселились в наш дом,  с горечью дополнил Юра рассказ брата.  Они брали наши вещи, спали на наших кроватях, ели за нашим столом. А когда мы пришли, нас выгнали Мы теперь в «Подполье» живём.

 Где-где?!  поразился Авинов.

 Не в подполье,  попытался объяснить Юра,  а в «Подполье»! Мы там полы моем. И посуду.

 Это кабаре в Охотном Ряду,  сказал Алексей,  оно такое полузаконное.

Как раз об этом штабс-капитан был прекрасно осведомлёнименно в кабаре «Подполье» он должен был встретиться с «Буки 02», возглавлявшим осведомительный пункт 1-го разряда в Москве. Кирилл отсчитал половину того, что у него было, и протянул Алексею:

 Держите.

 Спасибо  Старший брат даже растерялся.  Это всё нам?

 Это всё вам,  заверил его Авинов и усмехнулся:Доброй охоты!

 Постойте!  воскликнул Алексей, краснея.  А вы, случайно, не Юрковский?

Кирилл вздрогнул.

 Случайно, да,  сказал он, замечая растерянность на лице Юры.

 А имя-отчество не напомните?

 Виктор Павлович.

Старший с укором посмотрел на младшего, никнувшего буйной головой.

 Балда ты малая Нам же поручили встретить вас, Виктор Павлович! Мыкурьеры! «Лампочки»! Фамилия у нас такаяЛампе, а эта балда

Юра громко зашмыгал носом.

 И кто же вам дал такое поручение?

Алексей незаметно оглянулся и тихо сказал:

 «Буки ноль два».

 Пароль!  потребовал Авинов.

 Как проехать к Василию Блаженному, не подскажете?  старательно выговорил старший, зачем-то вытягивая руки по швам.

 Вообще-то мы не местные,  выдал Кирилл отзыв, улыбаясь,  но попробуйте сесть на «Аннушку».

 Здорово как, правда, Алёша?  спросил младший брат, подлащиваясь к старшему.

 Тогда это  засмущался Алексей, вытягивая скомканные ассигнации.