Будем считать, ухмыльнулся штабс-капитан, что Юра их всё-таки спёр! Ступайте.
До свиданья! сказали «Лампочки».
До свиданья
Проводив братьев глазами, он подозвал извозчика. Тот подъехал, пугливо косясь на авиновскую кожанку и маузервдруг да из «чеки»?..
На Сухаревку, сказал штабс-капитан, усаживаясь. Совзнаков нет. За рубль царский свезёшь?
Так рады ж стараться! расцвёл мужик на козлах и стегнул крепкозадую кобылу:Но-о, мёртвая!
Кобылка независимо тряхнула гривой и бодро зацокала копытами. Авинов вздохнул. Он испытывал острейшее нежелание ехать в Кремль, в большевистское логово, потому и оттягивал всячески неизбежное. Словно в детстве, когда долго вил круги по окрестным улицам, не решаясь на приём у зубного врача. С другой стороны, почему «товарищ Сталин» должен быть для него главнее ну, скажем, главнее связника? Да-с!
На Сретенке у разведки белых имелась явка и надёжный человеккличка Доцент. Это был пожилой, но всё ещё бодрый профессор Серосовин. Происхождение он имел, по нонешним-то временам, самое что ни на есть пролетарское: отец из крепостных, матьтекстильщица. А сыночек выбился в преподаватели Императорского московского технического училища. В 17-м его побили неуспевающие студенты«за реакционность». Униженный и оскорблённый профессор уединился, едва не запил, но справился с собой, решив дома пересидеть революционную бурю. Но и тут его не оставили в покое. Когда большевики захватили власть, Серосовина мигом «уплотнили». Отдельную квартиру имеешь? Значится, буржуй! Подселим к этому классово чуждому элементу три рабочих семьии да здравствует социальная справедливость!
Авинов задумчиво потёр небритую щёку. Ряснянский клялся и божился, что Доценту можно доверять, профессор люто ненавидит большевиков и радуется совершенно по-детски, когда содеет красным очередную пакость. Это всё хорошо, но всё жестоит ли соваться на Сретенку самому? Не лучше ли дождаться Исаева? Кирилл усмехнулся: правильно, ваше высокоблагородие, пущай чалдон по первости сунется, авось не провалена явка. А опосля и мы заявимся Ну уж нет уж! Как любит повторять дорогой Владимир Ильич: «Коли воевать, так по-военному!»
Выйдя на Сухаревке, штабс-капитан потолкался на базаре, где пугливые москвичи меняли фамильные бранзулетки, ещё не отобранные чекистами, на масло и мёд. Соболиное манто отдавали за кольцо домашней колбасы, а великолепный гобелен семнадцатого века шёл за полмешка муки. Новые временановые ценности.
Обойдя Сухареву башню, схожую с ратушей, Авинов выбрался на Сретенку. Основательный четырёхэтажный дом, в котором проживал Серосовин, он отыскал сразу. Из загаженного парадного поднялся на площадку. Этажом выше гоготала тёплая компания: пьяные голоса громко доказывали какому-то Митяю: дескать, Зинкабаба что надо, первый сорт. Ломкий басок описывал прелести: «Мордаво! За три дня не обсерешь. Жопаво!..»
Криво усмехнувшись, Кирилл потянул на себя дверь тринадцатой квартиры. Заперто. Да, несчастливый номер
На его стук вышел пьяный мужик в застиранных кальсонах. Заплывшие глазки трусливо забегали.
Профессор Серосовин дома? холодно поинтересовался Авинов.
Тут они, тут! возликовал мужик. От его комната!
Кирилл молча прошёл к кабинету, увёртываясь от развешанного белья. Постучав условным стуком, он дождался шарканья и покашливания за дверью.
Кто там? послышался сварливый голос. Гришка, ты? Поди, поди Денег всё равно не дам!
А чего сразу я? оскорбился мужик в кальсонах и покачнулся. Чуть что, сразу: Гришка, Гришка Тут к вам из органов, между прочим!
Владимир Сергеевич? начал Авинов кодовую фразу. Я на предмет лекции. Про радио! А то товарищи интересуются
Щёлкнул расхлябанный замок, звякнула набрасываемая цепочка. В щель выглянул мужчина лет шестидесяти в обтёрханном халате, с круглой короткостриженой головой. На носу картошкой чудом держалось пенснестеклышки отсвечивали сиреневым.
А платить чем станете? спросил он опасливо, выглядывая из-за двери.
Карточки дадим по второй категории.
Связник кивнул успокоенносвой! и сбросил цепочку.
Заходите.
Кирилл переступил порог кабинета, зорко оглядываясь. Вдоль стен громоздилась мебель, в углу был скатан матрас, книги высокими, шаткими стопками занимали всё свободное место.
Кровать порубили на дрова, брюзжал профессор, задвигая засов на толстенной дубовой двери, а диван мне не дали, экспроприировали Да и куда б я его поставил? Паркет жалкоспалили за зиму
В кабинете было душно, и «Доцент» отворил окно, задёрнув тюлевую занавеску.
Никого не привели на хвосте? проворчал он.
Всё чисто, обронил Авинов. Связь с Центром есть?
Имеется, заверил его Серосовин. Курьеры все проверенные, а донесения мы на фотоплёнку снимаем, режем её на кусочки и в папиросы заталкиваем. Ни один ещё не попался! Передать чего?
Ответить Кирилл не успелв дверь заколотили кулаками и сапогами. Затрещала филёнка. «Отпирай, контр-ра!»заорал кто-то знакомым, слышанным давеча баском.
Бегите! выдохнул «Доцент». Это за мной! Ах, я знал, я знал!
Профессор выхватил трясущимися руками наган и дважды нажал на курок. Пули пробили дверь на уровне груди, из коридора донёсся крик боли.
Бегите! заскулил Серосовин, принимая свой последний бой.
«Провал! Провал!»молоточками стучала кровь, ударяя в голову.
Авинов махом запрыгнул на подоконник и, отдёрнув тюль, шагнул на карниз. Окно выходило в переулок, его никто не видел, но что с того, когда под тобой два этажа и булыжная мостовая?
По стенке, по стенке, бочком, Кирилл добрался до пожарной лестницы и цепко ухватился за перекладину. Внизу пробежал толстяк-милиционер, переваливаясь по-утиному и сверля воздух из свистка, но головы не поднимая.
Авинов быстро полез вверх и, не переводя дыхания, побежал по гремевшей крыше. В памяти мелькнуло давнишнее сравнение, пришедшее ему на ум в подвале Ильдиз-Киоска.
Напророчил пробормотал Кирилл, отступая для разбега.
До соседней крыши было всего ничегопара саженей от силы. Ручей такой ширины перепрыгнутьплёвое дело, но когда внизу маленькая пропасть
Заставляя себя не думать ни о чём, штабс-капитан разбежался и прыгнул.
Громыхнуло кровельное железо, Авинов бешено заработал ногами, отползая от края. Задыхаясь, ввалился в чердачное окно, побежал, распугивая голубей и срывая бельё, вывешенное на просушку. Спустившись на лестничную площадку, отдышался и отряхнулся. «Слава богу, подумал он, хоть фуражку не потерял»
Напряжённый, натянутый как струна, Кирилл вышел из подъезда, всё ещё чувствуя слабость в ногах.
Возле дверей стояла дебелая старуха-мешочница, явно не местная. Щёлкая семечки, она смотрела на толпу людей, хороводившую у дома профессора Серосовина, да всё приговаривала: «Ты дывысь Ты дывысь»
Что там? невинно поинтересовался штабс-капитан. Пожар?
Та ни! живо откликнулась мешочница. Шпиёна ловять! Чи пиймалы, чи вже кокнулы
Неожиданно со звоном и треском посыпалось стекло.
Ой, божечки мои!
«Доцент» неловко вылез в окно, фигурою своей вписываясь в арочный проём. Он стоял, держась одною рукой за раму, в другой сжимая револьвер. Понурый, задумчивый будто, профессор глядел на красную Москву, горестно улыбаясь. Потом медленно, в последнем усилии жизни, поднёс дуло к виску. Выстрел прозвучал сухим, несерьёзным щелчком. Голова «Доцента» дёрнулась, тело обмякло и повалилось вниз. Секунду спустя в окно выглянули чекисты, матерившие «контру», но Авинов уже свернул в переулок.
Покрутившись дворами и закоулками, он вернулся на Сретенку, и очень удачногремя и звякая, подкатывал трамвай, на диво пустой. 20-й номер. Подходяще
Изнемогая от беготни и переживаний, Кирилл плюхнулся на жёсткую скамью. Глядел в окно, а видел скорбную улыбку Серосовина. Бедолага Памятным эхо привиделись Юра с Алёшей. Господи, а сколько таких по России? Тысячи! Миллионы! Всех не пережалеешь, верно. Да он и не собирается. Возлюбить ближнего у него не получится, а вот помочь, поделитьсяпочему бы и нет? Просто так, по-человечески?
Через Лубянку трамвай выехал на Воскресенскую площадь, втягиваясь в Охотный Рядскопище деревянных, редко кирпичных лабазов и лавок, над которыми, ни к селу ни к городу, возвышалось Дворянское собрание, нынеДом союзов. Гостиницам тоже досталось«Националь» стала числиться 1-м домом Советов, а «Метрополь»2-м. Криво и косо, поперёк врубелевской «Принцессы Грезы», висело кумачёвое полотнище, видимо забытое с 1 мая: «Да здравствует всемирная Советская Республика!»
Жалобно повизгивая, скрипя и вздрагивая, вагон стал заворачивать, словно подхваченный булыжным потоком Тверской улицы, стекавшим мимо Лоскутной гостиницы прямо к Иверской часовне, перегородившей въезд на Красную площадь. У Иверских ворот толпились нищие, спекулянты, жулики. Неумолчный гул голосов, покрытый густой бранью, пробился сквозь дребезжавшее стекло.
Громыхая и лязгая, трамвай пополз вдоль кремлёвской стены. Остановился, тарахтя разболтанными сочленениями, как раз напротив памятника Минину и Пожарскому. «Товарищ Юрковский, на выход!»
Сойдя с подножки, Авинов пошагал к Спасской башне. Часы на ней как раз сыграли «Интернационал». Кирилла передёрнулоэто было как пощёчина. Стройная башня, увенчанная двуглавым орлом, и хамский гимн!
У Авинова по спине мурашки прошли, но уже не из-за перезвона курантовнад башнями и церквями вилась колоссальная, просто чудовищная стая ворон. Прикормленное мясом юнкеров, убитых в октябрьских боях, вороньё уже не покидало Кремля, обсаживая деревья Александровского сада, тучами виясь в небе, переполняя воздух оглушительным карканьем. «И чегой-то я таким нервенным стал?»усмехнулся Кирилл.
Чёрной, встопорщенной гроздью вороны висели на маковке Спасской башни, хлопая крыльями, клюясь за удобный насестдвухглавого орла. Красноармейцы-латыши, ходившие дозором по кремлёвской стене, изредка палили по воронам из винтовок, и тогда орущая куча-мала, облепившая шпиль, распадалась, вспархивая облаком живой, смрадной копоти.
В Спасских воротах лениво ругалась пара часовых, склёпывая свою речь матом. Кто из двоих был чином повыше, разобрать не удалось, поэтому штабс-капитан предъявил пропуск обоим.
Проходите, товарищ, сказал боец слева, поправляя ремень винтовки на плече. Боец справа задумчиво высморкался.
Кирилл молча шагнул под гулкую арку. Молча-то молча, а в душе захолонулоон в Кремле! В самой серёдке паутины, заплетшей Россию, и где-то, совсем рядом с ним, копошатся те, кто её свил, красные пауки
Оставляя Вознесенский монастырь, Служительский корпус и Малый Николаевский дворец по правую руку, а слевагауптвахту, Авинов свернул к Чудову монастырю, нынекремлёвской больнице.
Из барочной Екатерининской церкви доносились азартные возгласытам устроили спортзал. За краем Боровицкого холма виднелась Беклемишевская башняверхний шатрик её был снесён снарядом.
Чёрными тенями прошмыгнули монахи. Громко распевая о том, как они все смело в бой пойдут за власть Советов, строем прошагал взвод красноармейцев под водительством хмурого мужика в «богатырке» и с кольтом на ремне. Кирилл узнал Павлуху Малькова, бывшего коменданта Смольного, ныне заведовавшего Кремлём, и отвернулся. Мальков видел его один лишь раз, безусого, да и то вечером, но верно чекисты говорят: «Лучше перебдеть, чем недобдеть!»
Оставляя за спиной закопченный Арсенал, Авинов шагал по Дворцовой улице, нынче переименованной в Коммунистическую, углубляясь в район казарм, Гренадёрских и Офицерских корпусов.
Во время прошлогодних боёв большевики обстреляли Кремль из орудий, выкуривая местных юнкеров. Били прямой наводкой по храмам и дворцам, снаряды расплескивали кровь, в щепу разносили драгоценную мебель, в клочки рвали фолианты. Повсюду в стенах и куполах зияли пробоины, по древней кладке ползли глубокие трещины, белые колокольни были рябые от выбоин, сквозь глубокие бреши виднелись анфилады комнат, заваленных мусором и ломом.
Красные варвары изрядно потоптались по культурным ценностям, этому праху старого мира, посдирали золотые оклады с икон, а в здании Судебных установлений устроили пиршествотам, в комнатах медэкспертизы, хранились горшки с заспиртованными «вещдоками»мёртвыми выкидышами, отравленными желудками Всё выдули и пожрали!
Неожиданно Кирилл остановился. Тот, к кому он направлялся, неторопливо шагал навстречу, попыхивая трубкой.
Здравствуйте, товарищ Сталин! уважительно сказал Авинов.
Медовые глаза Иосифа Виссарионовича вспыхнули узнаванием. И довольством.
Товарищ Юрковский! Очень хорошо.
Развернувшись, наркомнац двинулся обратно к Большому Кремлёвскому дворцу.
Жить будете рядом со мной, во Фрейлинском коридоре, негромко проговорил он. Врэменно. Не очаровывайтесь словом «дворэц»ванная в ваших апартаментах есть, только вот самой ванны нэту, а туалет в конце коридора
Стерпим, спокойно ответил Кирилл.
Назначим вас пока помощником начальника отдела горцев Кавказа, оформим, как полагается, и бумаги, и паёк
Какое у меня будет задание, товарищ Сталин?
Спасти Ленина!
По лестнице Боярского подъезда они поднялись в «Чугунный» коридор, затем по переходу попали в «белый» Фрейлинский, где были «прописаны» Каменев, Зиновьев, Дзержинский, Свердлов, «придворный поэт» Демьян Бедный с прислугой и прочие «бояре» нового мира.
Открыв дверь, Сталин пропустил помначотдела к себе домой. Квартира наркома не поражала роскошью, всё было очень скромно. Встречать хозяина и гостя вышла миловидная круглолицая женщина в простом тёмном платье и серьёзный мальчик лет десяти.
Это Надежда, представил женщину Сталин, моя жена.
Надежда тепло улыбнулась гостю.
Виктор, представился Кирилл и осторожно пожал протянутую ладошку, мягкую и слабую, целовать руки дамам было не принято, женщина для большевика являлась товарищем.
Очень приятно, Виктор, ласково проговорила Надежда. Вы пообедаете с нами?
Да, Надя, внёс ясность нарком. Через полчаса.
Женщина кивнула и удалилась, уводя с собою мальчика. «Пошли, Яша, дочитаешь мне страничку»
Сталин провёл Авинова в свой кабинет, сразу занимая место за столом. Кирилл удовольствовался кожаным креслом. Тёмно-красные шторы, задёрнутые наполовину, пригашивали дневной свет, создавая в кабинете лёгкий сумрак.
Несколько минут Иосиф Виссарионович задумчиво сидел, словно собираясь с мыслями. Затем решительно выколотил пепел из трубки и повёл свой рассказ:
Владимир Ильич всэгда доверял мне, начал Сталин. В Смольном наши комнаты рядом, и он постоянно забэгалпо делам и просто так, советовался, спорил Я нэ хвалюсь, товарищ Юрковский, так было. Надёжных большевиков-партийцев хватает, но Лэнин полностью доверял лишь двоимКрупской и мне. Мнебольше. Тэперь Что вам известно о покушении на вождя?
Кирилл подумал.
Только то, что попало в газеты, сказал он. После митинга на заводе Михельсона Фанни Каплан, истеричка из эсерок, то ли дважды, то ли трижды выстрелила в Ленина и тяжело ранила его. Истеричку арестовалии расстреляли.
Нэ так всё было, проворчал Сталин, совсэм нэ так От волнения его кавказский акцент усилился. Митинг в тот день был отменён Загорским, другом и подручным Якова Свэрдлова, но самого Ильича о том не предупредили. И вождь приехал на завод бэз охраны, когда уже стемнело, а в цэхуникого! Он поспешил обратнои попал под пули Каплан, кстати подруги Сары, родной сестры Свэрдлова
Иосиф Виссарионович, не в силах усидеть, поднялся и заходил по ковру, сложив руки за спиною.
Я, конэчно, не Шерлок Гольмз,проговорил он, но могу точно указать на преступника, на заговорщика. ЭтоСвэрдлов! Это он хотел убить вождя, чтобы занять его место. Просто чудо, что Ленин спасся от смэрти. Убийца метила ему в голову, а попала в шею, целилась в сэрдцеугодила в лёгкое. Каплан сразу отконвоировали на Лубянкуи Свэрдлов забэгал, засуетился, занэрвничал! Ещё бы! Умри Ленин, всё пошло бы как по маслу, как задумано, но вождь вижил! И стрелявшую нэ растерзала набежавшая толпа. А зачем Якову опасная свидетельница? Поэтому он лично увёз Фаню в Кремль, ведь здешняя комендатура и охрана подчинены лично Кожаному. Эта эсерка сидела в подвале неподалёку, сразу под квартирой Свэрдлова, и якобы давала показания. Часа два «давала»дескать, эсеры задумали покушение на вождя, а ей поручили осуществить «мокрое дело». Как только Каплан «созналась», комендант Мальков тут же вывел её во двор автобоевого отряда, и расстрелял под шумок моторов, а потом на пару с нашим Демьяном сжёг труп в железной бочке