Понтер сложил руки на груди.
Ну хорошо, сказал он зловеще, будто имея в виду «ты сам напросился». Я упоминал об этом в самом начале: среди глексенов бытует странное убеждение в том, что вселенная существует ограниченное время. Они ошибочно интерпретируют красное смещение как свидетельство расширения вселенной; они не понимают, что масса может зависеть от времени. Больше того, они считают, что фоновое космическое излучение микроволнового диапазона это эхо того, что они называют «большим взрывом», породившим вселенную.
Похоже, им нравятся всякие взрывающиеся штуки, заметил Селган.
Без сомнения. Но, конечно же, однородность фонового излучения объясняется многократным поглощением и переизлучением электронов, захваченных сжимающими плазму магнитными вихревыми волокнами.
Уверен, что так оно и есть, сказал Селган, признавая, что Понтеру лучше знать о таких вещах.
Так оно и есть, повторил Понтер. Но я не спорил с ними на этот счёт. Во время моего первого визита Мэри сказала: «не думаю, что ты многих сможешь убедить в том, что большого взрыва не было». И я ей ответил, что ничего страшного; я сказал: «Ваша потребность в убеждении других в своей правоте, я полагаю, тоже уходит корнями в религию; я же доволен уже тем, что сам знаю, что прав, даже если другие об этом не знают».
О, сказал Селган. И вы в самом деле так чувствуете?
Да. Для глексенов знание это битва! Война за территорию! Знаете, у них, чтобы получить звание, эквивалентное нашему «учёный», нужно защитить диссертацию. Именно так это и называется: защитить! Но быть учёным это не значит оборонять свою точку зрения от всех проходящих, это значит быть гибким и открытым и ценить истину независимо от того, кто её обнаружил.
Согласен, сказал Селган. Он немного помолчал, потом продолжил: Но вы не особенно много времени тратили на то, чтобы выяснить, нет ли в верованиях глексенов в жизнь после смерти какого-нибудь рационального зерна.,
Это не так. Я дал Мэри массу возможностей продемонстрировать мне доказательства их утверждений.
В смысле, до того эпизода с мемориалом?
Да. Но у неё ничего нет!
И вы, как в случае с финитной космологией, просто бросили это дело, удовлетворившись тем, что вам-то известна истина?
Да. То есть
Селган вскинул бровь.
То есть?
То есть, да, конечно, я спорил с ней относительно веры в послежизнь. Но это другое.
Не такое, как вопросы космологии? Почему?
Потому что от этого слишком многое зависит.
Разве от вопросов космологии не зависит судьба всей вселенной?
Я хочу сказать, это не какой-то абстрактный вопрос. Это было это есть корень всего.
Почему?
Потому что потому что хрящ, я не знаю почему. Просто это казалось до ужаса важным. В конце концов, по этой причине они сражаются во всех этих войнах.
Понимаю. Но я также понимаю, что это основа всех их верований; это нечто такое, с чем и вы должны были это прекрасно понимать не так просто расстаться.
Полагаю, что так.
И, несмотря на это, вы продолжали настаивать.
Ну да.
Почему?
Понтер пожал плечами.
Хотите услышать мою догадку? спросил Селган.
Понтер пожал плечами ещё раз.
Вы не оставляли эту тему, потому что сами хотели выяснить, нет ли за этими верованиями чего-то рационального. Возможно, Мэре и другие глексены просто скрывают от вас правду. Возможно, есть какие-то доказательства, которые она вам откроет, если вы продолжите спрашивать.
Не можут быть доказательств для того, что не существует, сказал Понтер.
Разумеется, ответил Селган. Но вы пытались или убедить их в своей правоте, или заставить их убедить в их правоте вас.
Понтер покачал головой.
Это было безнадёжно, сказал он. Эта их идея о душе просто смешна.
Душе? переспросил Селган.
Нематериальной часть чьей-то сущности, которая, как они полагают, бессмертна.
Ах. И вы говорите, что эта идея смешна?
Конечно.
Но они, разумеется, имеет право её придерживаться, не так ли?
Полагаю, что так.
Точно так же, как и своих странных космологических построений?
Наверное.
И всё же мимо концепции загробной жизни вы спокойно пройти не смогли, не так ли? Даже после того, как вы покинули мемориальную стену, вы пытались прояснить этот вопрос. Пытались?
Понтер смотрел в сторону.
* * *
Когда опасность закрытия портала миновала, по крайней мере, на какое-то время не закроют же его неандертальцы, когда дюжина их наиболее ценных граждан находится по эту сторону Джок Кригер решил вернуться к своим прерванным исследованиям.
На своём черном «BMW» он оправился из Сибриз в Речной кампус Рочестерского университета, расположенный на берегу реки Дженези. Когда он занимался обустройством «Синерджи Груп» в городе, ему достаточно было сделать несколько звонков, чтобы обеспечить своей команде приоритетный доступ к фондам университетской библиотеки. Джок припарковал машину на Уилмот-Лот и вошёл в здание из коричневого кирпича, в котором располагалась научно-техническая библиотека им. Карлсона, названная в честь Честера Ф. Карлсона, изобретателя ксерографии. Журнальный зал, как было известно Джоку, располагался на втором этаже. Он предъявил университетскую VIP-карту библиотекарю, маленькой плотной негритянке в красной косынке. Он сказал ей, что ему нужно, и она уковыляла во тьму хранилища. Джок, чтобы не терять время, вытащил наладонник и просмотрел публикации сегодняшних «Нью-Йорк Таймс» и «Вашингтон Пост».
Минут через пять библиотекарша вернулась с заказанными Джоком тремя старыми журналами: одним номером «Earth and Planetary Science Letters» и двумя номерами «Нейчур», в которых, как выяснилось в результате поисков по Сети, публиковались статьи по быстрой смене магнитной полярности за авторством Коу et al.
Джок нашёл незанятую кабинку и устроился в ней. Первым делом он достал из кейса свой «HP CapShare» ручной сканер на батарейках. Он провёл сканером по страницам с интересующими его статьями, получив изображения с разрешением 200 точек на дюйм, достаточным для автоматического распознавания. Джок улыбнулся портрету Честера Карлсона, висящему на стене неподалёку от его кабинки он пришёл бы в восторг от этой компактной машинки.
После этого Кригер приступил к чтению статей. В оригинальной статье, той, что в «Earth and Planetary Science Letters», самым интересным оказалось признание самими авторами того, что полученные результаты противоречат житейской логике, которая подсказывала, что коллапс магнитного поля должен занимать тысячи лет. Однако похоже, что такая уверенность базировалась не столько на установленных научных фактах, сколько на общем ощущении того, что магнитное поле Земли вещь тяжеловесная и инертная и поэтому просто не может взять и перевернуться с ног на голову.
Однако Коу и Прево́ обнаружили свидетельства чрезвычайно быстрого коллапса. Их исследование касалось лавовых потоков на горе Стинс-Маунтин в южном Орегоне, где в эпоху реверсирования магнитного поля произошло пятьдесят шесть извержений, каждое из которых стало как бы стоп-кадром события. Хотя им не удалось измерить интервал между двумя последовательными извержениями, им было известно, сколько времени требовалось лаве после каждого извержения, чтобы остыть до точки Кюри, когда намагничивание образовавшейся горной породы застывает в положении, соответствующем текущей ориентации и напряжённости геомагнитного поля. В статье высказывалось предположение, что поле исчезло всего за несколько недель, а не постепенно в течение тысяч лет.
Джок прочитал статью в «Нейчур» тех же авторов и критическую статью некоего Рональда Т. Меррилла, которая, похоже, сводилась к тому, что сам Меррилл называл «принципом наименьшего удивления», который догматически утверждал, что проще посчитать, что Коул и Прево ошиблись, чем допустить, что они сделали замечательное открытие, даже если найти изъян в их исследовании и не удаётся.
Джок Кригер откинулся на спинку библиотечного кресла. Похоже, что Понтер говорил правду тому канадскому правительственному геологу.
А это означает, осознал Джок, что времени терять нельзя.
Глава 24
Палеоантропологическое общество собирается каждый год, попеременно совмещая свои собрания с собраниями Ассоциации американских археологов или Американской ассоциации физической антропологии. В этом году была очередь археологов, и собрание проходило в отеле «Краун-плаза» на Франклин-сквер.
Формат был очень простой: непрерывная цепочка выступлений, состоящих из пятнадцатиминутных презентаций. Лишь изредка выделялось время для вопросов: Джон Йеллен, президент общества, требовал соблюдения регламента с пунктуальностью Филеаса Фогга.
По окончании первого дня заседаний многие палеоантропологии собрались в баре отеля.
Я уверена, что они будут рады возможности пообщаться с тобой в неформальной обстановке, сказала Мэри Понтеру в коридоре, ведущем к бару. Может, зайдём?
Рядом с ними стоял агент ФБР, один из тех, что тенью сопровождали их в течение всего путешествия.
Понтер раздул ноздри.
В том помещении курят.
Мэри кивнула.
Слава богу, в большинстве юрисдикций курить теперь можно только в барах а в Оттаве и кое-где ещё даже в барах уже нельзя.
Понтер нахмурился.
Жаль, что это собрание происходит не в Оттаве.
Я понимаю. Если ты не можешь этого вытерпеть, мы туда не пойдём.
Понтер подумал.
За то время, что я здесь, мне в голову приходило множество идей изобретений, по большей части совершенствующих существующие глексенские технологии. Но я подозреваю, что самым полезным из них станут специальные носовые фильтры, которые избавят мой народ от необходимости постоянно обонять здешние запахи.
Мэри кивнула.
Я и сама не люблю табачный запах. И всё же
Думаю, я как-нибудь переживу, сказал Понтер.
Мэри обернулась к агенту ФБР.
Карлос, может, выпьете что-нибудь?
Я на службе, мэм, сухо ответил он. Но вы с посланником Боддетом вольны делать, что хотите.
Мэри вошла в бар первой. В помещении с покрытыми деревянными панелями стенами царил полумрак. Примерно с дюжину учёных сидели на табуретах возле барной стойки, и три меньших группы кучковались вокруг столиков. Укреплённый под самым потолком телевизор показывал одну из серий «Сайнфелда». Мэри её сразу узнала: та, где Джерри оказывается ненавистником дантистов. Она уже готова была шагнуть вперёд, как почувствовала руку Понтера у себя на плече.
Разве это не символ твоего народа? спросил он.
Мэри проследила за направлением его другой руки: там на стене висела светящаяся реклама «молсон-канэйдиэн». Понтер не мог прочитать слов, но узнал большой красный кленовый лист.
Ага, сказала Мэри. Здесь Канада более всего знаменита своим пивом. Это такой напиток из продуктов брожения зерна.
Понтер подмигнул.
Ты им, должно быть, очень гордишься.
Мэри подвела его к одной из меньших групп, сидящих вокруг круглого стола.
Карлос, ты не возражаешь? спросила она у эфбээровца.
Я присяду вон там, хорошо? сказал тот. Сегодня я уже наслушался про окаменелости больше, чем достаточно. Он подошёл к бару и сел на табурет, но развернулся лицом к залу, а не к бармену.
Мэри повернулась к столу.
Разрешите присоединиться?
Трое сидящих за столом людей двое мужчин и женщина были поглощены оживлённой беседой, но, взглянув на них, тут же узнали Понтера.
Господи, да конечно! воскликнул один из мужчин. У стола стоял один пустой стул; он быстро притащил ещё один от соседнего.
Чем обязаны таким удовольствием? спросил второй мужчина, когда Мэри и Понтер уселись.
Мэри подумала, не сказать ли часть правды: за этим столиком и поблизости от него никто не курил, а стулья стояли таким образом, что вокруг стола больше не оставалось места она не хотела, чтобы Понтера окружила толпа. Но вторую часть правда она озвучивать не собиралась, а она состояла в том, что Норман Тьерри, напыщенный самопровозглашённый эксперт по неандертальской ДНК из UCLA, сидел на другом конце помещения. Он наверняка помирал от желания познакомиться с Понтером, но теперь ему этого не удастся.
Однако в конце концов Мэри решила просто пропустить вопрос мимо ушей.
Это Генри Бегущий Олень, сказала она, указывая на мужчину-индейца лет сорока. Работает в Университета Брауна.
Работал, поправил её Генри. Перебираюсь в Чикагский.
Вот как? сказала Мэри. А это, она указала на светлокожую женщину лет тридцати пяти, Анджела Бромли из Американского музея естественной истории в Нью-Йорке.
Ангела протянула правую руку.
Очень рада познакомиться, доктор Боддет.
Понтер, сказал Понтер, который уже догадался, что в этом обществе не принято обращаться к человеку по имени, пока он не предложит этого сам.
А это мой муж Дитер, сказала Анджела.
Здравствуйте, сказали Мэри и Понтер одновременно. Потом Мэри продолжила: Вы тоже антрополог?
Нет-нет-нет, сказал Дитер. Алюминиевый сайдинг.
Понтер взглянул на него, наклонив голову.
Вы это хорошо скрываете.
Мэри рассмеялась, глядя на сбитые с толку лица остальных.
Вы привыкнете к его чувству юмора.
Дитер поднялся на ноги.
Давайте я вас чем-нибудь угощу. Мэри что будете пить? Вино?
Белое вино, спасибо.
Понтер?
Понтер задумался, явно не зная, чего попросить. Мэри склонилась к нему.
В барах всегда есть «кока-кола», сказала она.
«Кока-кола»! радостно воскликнул Понтер. Да, конечно.
Дитер ушёл. Мэри взяла несколько печенюшек из деревянной плошки в центре стола.
Итак, сказала Анджела, обращаясь к Понтеру, надеюсь, вы не возражаете против пары вопросов. Вы поставили то, чем мы занимаемся, с ног на голову.
Я не специально, сказал Понтер.
Разумеется, усмехнулась Анджела. Но всё, что мы слышим о вашем мире, противоречит тому, что мы, как нам казалось, знаем.
К примеру? сказал Понтер.
Ну, скажем, говорят, что ваш народ не занимается сельским хозяйством.
Это так, сказала Понтер.
Мы всегда считали, что сельское хозяйство необходимая предпосылка для развитой цивилизации, Анджела отхлебнула из своего стакана.
Почему? спросил Понтер.
Ну-у сказала Анджела, видите ли, мы считали, что только сельское хозяйство может обеспечить надёжный источник пищи, который позволил бы людям заняться другими делами: стать учителями, строителями, чиновниками и так далее.
Понтер медленно покачал головой, словно ошеломлённый услышанным.
В нашем мире есть люди, которые решили жить простой жизнью, как жили наши предки. Как по-вашему, сколько времени у одного такого лица Мэри знала, что в языке Понтера имеется гендерно-нейтральное местоимение третьего лица; вероятно, это его Хак попытался таким образом перевести, уходит на то, чтобы прокормить себя и тех, кто от него зависит?
Ангела слегка пожала плечами.
Думаю, немало.
Напротив, сказал Понтер. Совсем немного, если количество зависимых лиц невелико. Заботы о пропитании занимают примерно девять процентов времени. Он остановился, то ли подсчитывая в уме, то ли дожидаясь, пока Хак произведёт пересчёт. Где-то шестьдесят часов в месяц.
Шестьдесят часов в месяц, повторила Анджела. Это будет Боже, всего пятнадцать часов в неделю!
Неделя это семь дней? спросил Понтер, глядя на Мэри. Та кивнула. Да, всё верно, подтвердил Понтер. Остальное время может быть посвящено другим занятиям. У нас с самого начала было много свободного времени.
Понтер прав, сказал Генри Бегущий Олень. Пятнадцать часов в неделю это средняя занятость представителей племён охотников и собирателей и на нашей Земле в наше время.
Правда? удивилась Анждела, отставляя стакан.
Генри кивнул.
Сельское хозяйство было первым людским занятием, в котором результат был пропорционален затраченным усилиям. Если вы пашете поле восемьдесят часов в неделю, то вспашете вдвое больше, чем если бы пахали сорок. В охоте и собирательстве всё не так: если вы станете охотиться полный день, то перебьёте всю дичь на своей территории. В этом деле трудовой героизм контрпродуктивен.