Не бедно живетзадумчиво хмыкнул Иван.
Смотря с кем сравнить,продолжил Сильвестр.Если с новгородским архиепископом, то Макарий в прозябании дни влачит, концы с концами едва сводит. А у новгородскогодесять тысяч рублей в год выходит, порой и больше. Скажу еще, и другие епископства хоть до новгородских роскошью не дотягиваются, но тоже не бедствуют. Монастыри загребли себе землине одна тьма десятин. Прибавь туда и мужичья, что им земли обрабатывает, это шестьсот тысяч душ, самое малое. А живут все в нищете, не в пример монашеству
Иван пожал плечами:
Так что предлагаешьизводить чернецов? Митрополичий клир прижать? Рубить, как змее, голову?
Сильвестр улыбнулся. Разноцветные глаза его повеселели.
Не так горячо, государь. Прежде всегограничь, руби права церковников. Урежь их самостоятельность. Собери Собор. Пусть на нем осудят церковное стяжательство. Пусть вернут духовенство к изначальным задачам и заботам.
Иван посмотрел на пляшущий огонек перед образами. На миг ему померещилось, что лампада принялась раскачиваться сама по себе. Пол под ногами шевельнулся, словно живой. Иван, сдерживая тошноту, нахмурилсятак не вовремя случился с ним недуг, посреди столь важной беседы!
Скажи, старикслабо начал Иван, но собрал силы и продолжил тверже:Ведь если тебя послушать мне и поступить по твоему наущению Неужели не ополчатся на меня все скопом? И чернецы, и бельцы, и бояре, да еще смердов в придачу взбаламутятони, как я вижу, в этом мастера большие. В какую опасность себя ввергну и трон свой? Правду скаживедь ополчатся?
Иван требовательно схватил иерея за рукав. Сильвестр, помолчав, кивнул и накрыл пальцы царя своей ладонью:
Да, царь. Ополчатся. Потому что своими действиями, праведными и спасительными, потревожишь их нутряную сутьалчную, себялюбивую. Но тебе ли, венценосному, робеть перед хищными стяжателями? Не в тебе ли сила, власть и благодать свыше?
Иван высвободил руку и перекрестился:
Во мне! Во мне сила!
Рука показалась Ивану необычно тяжелой, будто затекла со сна и едва слушалась.
Сильвестр продолжил:
У монастырей забери непомерные владения. Надели землей этой дворянтвою опору государственную. Привлекай дворян к военной и иной, по способностям, службе. Церковники тебе будут сопротивляться, тут тебе дворяне справиться помогут.
Ну а сам тычто хочешь? Твой интерес во всем этом каков?спросил Иван, снова борясь с приступом то ли дурноты, то ли сонливости.На какое место метишь?
Сильвестр задумался. Пожевал губами, поглядывая на Библию в своих руках.
Отдай мне Медведя,неожиданно сказал он, переведя взгляд на Ивана.Не по годам тебе эта забава.
Что?Ивану показалось, он ослышался.Думаешь, погоню тебя из настоятелей, в скоморохи записаться решил? С Еремой тебе разве совладать
Укоризненно покачав головой, Сильвестр перекрестился:
Места мне никакого не надо. Был настоятелем церкви Благовещенья, им и оставаться намерен. Тварь эту, Ерему, лучше бы тебе умертвить. Негоже вкусившего человеческой крови зверя на дворе держать. Да и не про него речь. Ты знаешь, о каком Медведе говорю. Дай его мне на хранение. Вещь этатвоего отца, Василия Ивановича. Права на нее у меня нет. Но отец твой использовал предмет не для казней. Ради доблестной охоты, когда забавлялся, и для дел государственных, если было нужно.
Откуда тебе известно про Медведя?с подозрением спросил Иван старика.Кто донес?
Глаза Сильвестра насмешливо заблестели.
Мне ли не знать про такое! Это от тебя, государь, вещицы долгое время скрывались. Многим, очень многим не хотелось, чтобы ты прикоснулся к тайне серебра.
Расскажи!потребовал Иван, вскочив на ноги.Все, что известно тебе,без утайки!
Иерей коротко рассмеялся.
Не горячись, государь. Расскажу. И даже большепокажу кое-что. Но не сегодня.
Когда же?вскричал Иван, чувствуя, как вновь закипает сердце.Чего тянешь?!
Сильвестр поднялся с колен и пристально посмотрел на побелевшего от гнева царя.
Завтра, в это же время, жду тебя тут,строго сказал иерей.А сейчас помолись и поспеши успокоить молодую жену. Обрадуй ее, что беда миновала.
Хорошо,неожиданно согласился Иван, ладонями растирая щеки.Может, ты и прав. Умаялся сильно. Тело точно чужое, и голову кружит. Ступай, а я еще помолюсь.
Медведя!напомнил ему Сильвестр.Отдай мне на хранение. Сегодня он тебе уже не понадобится.
Иван пожал плечами. Запустил руку в кишень, достал металлическую фигурку. Протянул иерею. Тот осторожно принял вещицу в свою ладонь и быстро спрятал за пазухой.
Жду тебя завтра!сухо обронил Сильвестр, покидая домовую церковь царя.
Иван снова опустился перед образами. Молился долго, усердно, пока не сошла непонятная слабость и не очистился ум. Воодушевленный действенной молитвой, Иван, сияя лицом, направился к Анастасии, полный решимости рассказать в подробностях о тяжком сегодняшнем дне. Но чем ближе подходил он к покоям молодой царицы, тем дальше казались ему все заботы и тревоги, тем желаннее становилось совсем другое. Там, в покоях, ждала его Настенькатонкая, нежная, хрупкая, словно восковая свеча
Ворвался к царицестремительный, горячий. Подхватил ее на руки, закружил. Анастасия вскрикнула, обхватила его шею, заглядывая в глаза.
Все обошлось, Настенька,неся жену на руках к постели, улыбнулся Иван.Теперь все хорошо будет.
Вижу,счастливо засмеялась она.По глазам твоим вижу.
Да ну?удивился.
Конечно. Снова твои, как прежде.
Иван остановился в шаге от кровати.
А были какие?
Анастасия прижалась головой к его плечу и прошептала:
А были чужие. Разного цвета, холодные такие. За тебя молилась все это время.
Глава седьмаяМедведь
Ночь была светлой и жаркой.
Лишь под утро Иван выпустил жену из объятий. Утомленная Анастасия заснула быстро. Приподнявшись на локте, он в рассветных сумерках разглядывал ее милые черты, осторожно, едва касаясь, проводил пальцем по гладкой коже. Прислушивался к ровному и тихому дыханию. Улыбался. В сердце будто переливались золотые песчинки.
Но недолго длились счастливые минуты царской неги. Угасала радостная пляска души. Сменялась круговертью картинок минувшего днязлобные крики, море черных ртов, грязные руки с дубьем и ножами, медвежьи когти в человечьей требухе и повсюдукровь на пыльной земле. Страх до обрыва сердца и холода в костях.
Иван накрыл плечо жены расшитым атласным одеялом. Сел, свесил ноги с ложа. Сгорбился, словно старик, уронил руки и понурился.
Чем больше светлели окна в царской спальне, тем тусклее становилось на душе.
Семнадцать лет он прожил на земле под Богом.
Четырнадцать из нихбез отца, которого не помнит.
Лишь голос да сильные руки иногда мерцают в памяти и тут же исчезают. Но чьи ониИвану неизвестно. Занятая государственными и дворцовыми делами мать редко и неохотно рассказывала ему об отце. Все чаще появляется рядом с ней конюший двора и храбрый воеводакрасавец-князь Иван Овчина. Его маленький Иван со временем стал чтить, как второго отца. До тех пор, пока жива была мать.
Без нее он живет уже девятый год.
Хмурый и зябкий апрельский день, когда ее не стало, запечатлелся в душе навсегда. Воет и кричит прислуга. С топотом проносятся по переходам стрельцы. Деловито спешат бояре. Иван дергает полы кафтанов, хватает за рукава, пытаясь узнать, что случилось. «Отравили!»раздается крик, подхватывается и заполошно разносится по всему дворцу. Иван прорывается сквозь лес цепких рук, проскакивает под ногами, кидается к лежащей на холодном полу матери. Глаза ее блуждают, кажется, она ничего не видит. Губы прыгают и ломаются. Но она узнаёт сына, цепляется за его плечи, тянет к себе. Непослушными руками обнимает голову и хрипит в ухо: «Спасителя береги тебе от отца» Глаза ее закатываются. Она корчится в приступе рвоты под взглядами набежавших отовсюду дворовых людей. Иван, весь перепачканный, рыдает и не выпускает ее из объятий. С усилием мать произносит последние слова: «За ризой» Дальше ее шепот не разобрать, лишь обрывки слов и вскрики. Снова рвота и судороги. Наконец Ивана оттаскивают. Он кричит и молотит кулаками, но его бесцеремонно сгребают крепкие руки, и слышится голос Овчины: «Тихо, тихо»
Страшные дни во дворце. Суматоха сменяется тягостной тишиной. Но ненадолгоругань и драки вспыхивают в палатах. На Овчине лица нет. Он неутомимо рыщет по княжьим покоям, переворачивает все вверх дном. Каждый раз, завидев Ивана, допытывается у негоне сказала ли что важного мать перед кончиной? Но тот молчит. Овчина ругается на чем свет стоит. «Оставь его, у него ведь мать умерла»вступается нянька Аграфена, сестра князя. «Мы все умрем, если не сыщем!»кричит он в ответ. «Может, монастырским отдала?»прижимая Ивана к мягкому животу, шепчет кормилица и со страхом глядит на брата. «Говорил же ейдай мне на сохранность»уныло отвечает Овчина и садится на лавку.
Не прошло и неделиявились посланные Шуйскими стрельцы. Схватили обоих. Как ни цеплялся Иван за одежду своей мамки, как ни кричал, умоляя не трогать Аграфену,оттолкнули, едва не наподдав сапогом. Так в эти дни лишился он всех.
Овчину пыталине сыскал ли он чего особенного в царских покоях, не присвоил ли не ему принадлежащее Допрашивали и няньку, не знает ли она каких секретов почившей великой княгини. Закованного в тяжелые цепи Овчину заморили голодом, мамку же Аграфену навечно сослали в монастырь.
Остался Иван лишь с братом, тихим и малоумным Юрием. Тот и не замечал ничего, что вокруг творилось. Знай себе играл деревянными лошадками, катал повсюду тряпичный мячик с бубенцами, а когда утомлялсяспал где придется. Никто не следил за ними, и кормить порой забывали. Иван был скорее рад этомукаждый день и час он, вздрагивая от любого звука, в трепете ожидал, что в детскую заявятся бояре со стрельцами по их душу.
Страшно стало жить во дворце. Есть и пить боязнокаждый глоток давался с трудом, душили страх и память о мучениях матери. Повсюду мнился яд.
Но обошлось. Явились, угрюмо поводили глазами. Допытывались у Ивана, что же такое ему мать перед смертью шептала, но махнули рукой. Лишь перерыли детские вещи, разорвали и поломали все, что попало под руку, не пожалев и лошадок братца. Ушли ни с чем.
Сам же Иван, заверив настырных Шуйских, что бредила умиравшая в муках мать, на помощь Бога призывала, а остального он не разобрал,часто задумывался над ее предсмертными словами. Но смысл их оставался ему непонятен до того памятного дня, когда, играя с братом в «перегонку», забежал он следом за ним в отцовскую спальню и замер, пораженный увиденным.
Сидит на лавке возле кровати, на которой отдал Богу душу отец Ивана, грузный боярин Иван Шуйский. Вольготно привалился спиной к стенкетого и гляди, начнет в потолок плевать. Лицо насмешливое, лоснится. На Шуйском добротная шуба, ее он не снимает нарочно, лишь распахнул небрежносвечной огонь золотит вышитые кафтанные узоры. Одна нога боярина, в крепком сапоге, упирается в мозаику пола. Вторую он возложил на кровать. Иван отчетливо видит примятое книзу голенище, высокий каблук, обтертую посередке подошву и шляпку каждого гвоздя на ней.
Едва сдержался, чтобы не кинуться с кулаками на чванливого боярина. Тот же, заметив, лишь усмехнулся: «Что, щенок княжеский, не по нраву тебе? Послужил я воеводой, утрудил ноженьки, за князя сражаясь. Теперь с полным правом и на кровать его прилечь могу, и на образа помолиться».
Тогда и обратил Иван внимание на икону со Спасом Вседержителем. Ни слова не говоря, схватил за руку неразумного брата и выбежал вон.
Через несколько дней он улучил возможность попасть в отцовскую спальню.
Босиком и в одной рубахе осторожно крался по темным переходам. Прижимался к ледяным кирпичам и прислушивался. Наконец прошмыгнул в щель незапертой двери.
Замер, всматриваясь в непроглядную темноту и напрягая слухне лежит ли и впрямь негодяй-боярин на постели его отца?
Глаза постепенно привыкали к мраку палаты. Туманно завиднелись беленые стены с темными пятнами на них. Какое из пятенобраз со Спасом, Иван угадал без трудапамять его была хваткой. Роста хватило, чтобы дотянуться и снять. Сунув увесистую и холодную икону под рубаху, Иван выскользнул из спальни.
Добрался до детской, плотно притворил дверь. Разыскал на столе свечу, влез на лавку под киотом и запалил от лампадки. Брат безмятежно спал, разложив возле кровати поломанных лошадок. Каждая была заботливо завернута в тряпицу, «лечилась».
Иван залез в свою постель и долго сидел, разглядывая облаченную в цельный оклад икону. Лишь руки и лик Вседержителя проглядывали из золотой чеканки. Иван всматривался в молодого Христагладкие волосы до плеч, небольшие усы и бородка. Благословляющая правая рука и Евангелие в левой.
«За ризой»прозвучал в памяти предсмертный материнский шепот.
«За ризой»
Подковырнуть серебряный гвоздик удалось не сразу. Ободрав ногти, Иван огляделся. Стол с заброшенными книгами и чернильницей, связка перьев, раскиданный братцем песок, клочки французской бумаги Когда-то приходил митрополит для занятий с княжескими детьми, да настали другие времена.
На помощь пришел нож для очинки пера. Второй гвоздь поддался легче, а третий и вовсе отскочил сам собой. Один из золотых краев ризы слегка отошел от дерева. Иван ухватился за него саднящими пальцами, потянул.
На постель выпало что-то завернутое в серую тряпицу. Иван размотал ткань, и на его ладони оказался небольшой, но увесистый серебристый предмет.
Неискусно выполненная, но привлекающая взгляд, холодная на ощупь фигурка сидящего медведя. Не сумев опознать, из чего же она, Иван нагнулся к свече и принялся внимательно рассматривать изображенного неизвестным мастером зверя. Распахнутая клыкастая пасть, мощная холка, вокруг которой намотана тонкая тесьма. Он размотал ее и, не удержавшись, понюхал. От мысли, что на тесьме мог сохраниться запах отца или матери, заволновалось сердце, погнало громким стуком кровь в виски и уши. Но ничего, кроме легкого запаха крашеного дерева, Иван уловить не смог.
В затемненном углу детской раздался короткий шорох. Иван вздрогнул и машинально сжал кулак, спрятав находку. Свободной рукой потянулся к свече. Привстал на кровати, вытянул шею, высматриваячто там, в углу. Разглядев, вздохнул с облегчением. Обычная крысакак холопская серая варежка, но с бусинками глаз и хвостом-веревкой. Пасюк возился с отломанной головой лошадкивертел и пробовал на вкус. «Вот кто повадился портить игрушки братцаподумал Иван.Двуногие крысы поломали, а четырехлапая решила прикончить совсем!» Заметив, что попала в пятно света, крыса замерла, подрагивая кончиком носа. «Ну, оставайся, что ли,усмехнулся он про себя.Из всех наших гостей ты, пожалуй, самая достойная! Только вот Георгия не огорчай, верни деревяшку, откуда взяла»
В узких и высоких окошках царской спальни розовело летнее небо, проникал утренний свет вместе с пичужьим чириканьем внутрь дворца. Занимался новый день, еще одиндаст Бог, не последний.
Иван поправил одеяло на сладко спящей жене. Через час она проснется сама. Царь же это время решил уделить молитве. Как был, в ночной рубахе, спрыгнул с постели, прошел к киоту и встал на колени. Возвращенный Адашевым на место Спас Вседержитель знакомо смотрел в глаза.
Поднося пальцы и отбивая поклоны, Иван ловил себя на том, что не может сосредоточиться на словах молитвыпутается, запинается и снова уносится мыслями в детство. В тот деньвернее, ту ночь,когда неожиданно ему открылся секрет Медведя.
Забредшая в детскую крыса действительно вернула кусок игрушки на место!
Маленький Иван тогда не сразу понял, что произошло. Увидел лишь, как крыса беспокойно присела, усиленно подрагивая тонкими усикамичто-то ее взволновало гораздо сильнее слабого свечного огня. И в тот же миг он оказался на полу, далеко от кровати, в «крысином» углу. В глазах будто померкло всесерая муть, разборчиво видно было лишь то, что поблизости,крупную деревяшку, надкусанную острыми резцами. Будто Егорушка притащил откуда-то пень, обточенный бобром. Пораженный догадкойэто же голова лошадки братца!Иван прильнул к самому полу, вбирая носом поток запахов и шалея от них. Даже учуял ржаную корочку под подушкой брата. Поднял голову и сразу же сообразил, куда бежать. Ухватил в пасть деревяшку. Мягко и быстро перебирая лапами, достиг ножки Юриной кровати. Сунул лошадиную голову поближе к пузатому, гладко струганному боку игрушки. Сел, принюхиваясь к лежащей наверху корочке. Но другой запах мешал сосредоточиться. Иван нервно шмыгнул под кровать и оттуда изучил обстановку, ловя в воздухе океан запахов и колебаний. Совсем рядом с громко сопящим во сне человеком, что спрятал подсохший хлебный кусочек, находился еще один. Он самсидящий на кровати с бессмысленно вытаращенными глазами.
Иван ойкнул и всплеснул руками. Серебристая фигурка упала на подол рубахи.
Ошарашенная крыса метнулась к стене и вдоль нее серой молнией пронеслась в темный угол.
Иван испуганно ощупал себя резкими нервными движениями, охлопал для верности и больно ущипнул за ногу. Слава богу, все лишь померещилось! И тут же задумалсяотчего же такое привиделось ему?..
Взгляд его замер на необычной подвеске
Икону Иван решил оставить в детской, поместил в киот. Хоть и был малолетним он, но соображал не по годам резво. За оклад Медведя прятать не сталпонимал, что неуемные расхитители родительской казны зарятся на все, куда их вороний глаз падет.
«Ничего Придет времяответят за всё!»
До утра ощупывая холодные стены, нашел внизу одной узкую щель между двумя кирпичами. Все тем же перочинным ножом расковырял до нужной ширинычтобы едва пролазили пальцы с завернутым в тряпицу Медведем. Красное глиняное крошево на полу тщательно собрал и ссыпал в настольную песочницу, смешал с остатками песка.
Каждую ночь Иван доставал фигурку и дожидался крысы. Та повадилась являться в один и тот же час. За это приходилось делиться с ней скудным ужином, но игра того стоила. Быстро привыкнув к тому, что открывалось крысиными глазамино больше ушами и носом,Иван научился подчинять грызуна своим словам. Их он поначалу произносил громким шепотом, косясь на спящего братца. Затем едва слышно двигал губами, а после и вовсе было достаточно лишь подумать, и крыса повиновалась. Садилась по мысленному приказу, ложилась и вытягивалась «стрункой», каталась «колбаской» и кувыркалась. Можно было наблюдать за ней со стороны, а можно было «впрыгнуть» в сознание зверька и глянуть ее небольшими глазками, дивясь, как все бесцветно-серо вокруг, но как густо полнится воздух запахами и звуками
***
Господь Вседержитель!воскликнул семнадцатилетний царь, прогоняя воспоминания детства.Помоги любовью и мудростью своей! Дай ответ
Опустил голову и задумался.
Правильно ли поступил, вручив Сильвестру отцовскую реликвию? Ведь хранил и оберегал ее от чужих глаз много лет Но важнее знатькак седому иерею удалось его убедить отдать Медведя? Отчего ему повинуются воеводы и даже царь?
Медведь Вещица занятная и бесценная. На первый взгляддиковинная безделица, потешная, и польза от нее разве что скоморохам. Так поначалу Иван и полагал, развлекая себя и брата, которого со временем стал будить на ночные представления. Но быстро понял, что, «запрыгнув» в крысиную душу, можно путешествовать по дворцу, проникая в такие места, о которых не все дворовые знают. Где только не побывал Иван с помощью пасюка и Медведя. Обшарил все палаты и склады, шнырял по тайным подклетам и переходам, навестил самые дальние уголки Кремля. Заблудиться не боялсяповсюду оставлял пахучие метки и прекрасно распознавал стороны света. Помнил все щели, слышал все звуки, бежал стремительно и карабкался ловко. Не раз пришлось сражаться с другими пасюками. По первости Иван терялся и в одной схватке едва не лишился проводника, с которым уже свыкся и понимал его характер, знал привычки и даже ловил движение звериных мыслей под длинной костью черепа. Но быстро освоил основы крысиной драки и внес в нее свои правилаа против человеческого ума звериный темный разум был бессилен. Диковинные для крысы прыжки и броски, коварные подскоки и хитроумные нападения обеспечивали победу за победой в темных и сырых подклетах. Но недолго Иван развлекался боями с голохвостыми разбойниками. Те быстро признали необычного пасюка самым грозным во всем Кремле и с отчаянным писком разбегались еще до появления, едва уловив чуткими носами его приближение. Однажды ночью, с азартом преследуя целую стаю, Иван решил обойти ее другой дорогой. Срезав путь, заскочил в освещенную палату и едва не угодил под огромный каблук. Чудом избежал ударавылетел вон, позабыв о преследовании. Когда же крыса отдышалась, Иван заставил ее вскарабкаться по шершавой кирпичной стене, втиснуться в одному ему известную щель и поползти немного вперед. Будь у него в распоряжении лишь человеческие уши, не разобрал бы ничеготолстая кладка надежно укрывала звуки, но загнутые вперед крысиные уши слышали все прекрасно.
Узнал голоса ненавистных ШуйскихАндрея по прозвищу Частокол и князя Ивана.
Кончать пора с Бельскими!упрямо твердил молодой голос.Пошто Федора из темницы освободили, на свою голову? Сидел бы себе, мокриц кормил Глядишь, сам бы издох! А теперь вон как в силу вошелв думе боярской верховодит!
Не горячись, Андрюха,басил Иван Шуйский.Не время пока. Митрополит на его стороне
Да когда же время будет?зло шипел Частокол.Чего ждем? Когда княжеский щенок в силу войдет?
С щенком разберемся!пообещал собеседник.Но сначала Федора низложить
Вскоре заговорщики, затушив огонь, разошлись.
Но Иван еще не раз пробирался с помощью крысы на их тайные встречи и слушал, слушал
Многое пришлось увидеть и узнать ему во дворце. Сменялись его «провожатые», ведь крысиный век недолог. Заговорщицкий же шепот, яростные грызня и ругань, жестокие казнине утихали, а лишь накалялись.
Иван рос, взрослел, все более омрачаясь душой.
Порой, чтобы не сгинуло сердце в сырой темноте кремлевских подземелий, не разъела его ржа злобы и страха, не обмельчало оно от крысиной возни, выбирался на кремлевскую стенуполюбоваться с нее шумным Пожаром, блеском солнца в Москве-реке и Неглинной, взглянуть на мосты и купола.
Помнил и тот день, когда не удержался, поддался соблазну и прихватил с собой среди белого дня заветную фигурку. Золотистое морозное утро, синеватый лед на реках и белый снежный покров на пустынной еще торговой площади за рвом. Выхватив взглядом одного из голубей на карнизе Фроловской башни, зажал в кулаке Медведя. Ощутил знакомый, особого рода холод и дрожь в руке и в тот же миг оттолкнулся от розового на солнце кирпича, ухнул вниз. Обмирая от восторга и страха, взмахнул крыльями и взмыл над темным льдом восточного рва, перелетел китайгородскую стену и
«Вот ты где!»властный, с наглецой и угрозой, голос Андрея Шуйского раздался над ухом.
Иван вздрогнул и очнулся. Спрятал руку за спину.
Шуйский вцепился в плечо, как клешней ухватил.
«А ну-ка, щенок, покажи, что там!»угрожающе зарычал, потянул за рукав.
Встретился взглядом с Иваном и обомлел.
«Ах ты паскудник этакий!»только и сумел воскликнуть Частокол, отдернув рукуИван укусил его жилистую кисть, выглянувшую между рукавицей и кафтаном. Вырвался, кинулся бежать переходами.
«Ну-ка стой! Стой, говорю!топал сзади сапожищами Шуйский.Башку оторву!»
Да куда там за мальчишкой угнаться! Иван промчался по обледенелым обходным галереям, выскочил на узкую и крутую лестницу, скатился по ней до самого низа, вылетел из низкой арки ворот. По скользкой от наледи площади рванул прочь от дворца.
К счастью, выбежали на шум дворовые псари. Переглянулись тревожно. Иван развернулся, едва не упав, и кинулся прямиком к ним.
«Измена!»выкрикнул, задыхаясь.
С размаха влетел в объятия одного из них, высокого и плечистого Степки. Заорал: «Шуйский Андрейкаизменник! Убийство замыслил мое!»
Не добежал Частокол до спрятавшегося за псарей Ивана. Остановился, тяжело дыша, шагах в десяти от угрюмых дворовых. Насторожено зыркнул и собрался было гаркнуть властно, но Иван опередил.
Выскочив из-за спин, ткнул в строну Шуйского пальцем:
«Взять его! Взять душегуба и вора!»
Ледяной страх и дрожь во всем теле. Сердце рвалось из грудине от бега.
Послушаются его приказа дворовыенастанет конец своеволию Шуйских во дворце. А если убоятся Частокола
Хотелось зажмуриться.
Но, поборов страх, он снова крикнул:
«Взять и на двор его оттащить! Собакам отдать!»
Псари переглянулись. Первым шагнул вперед Степка, повинуясь воле юного великого князя. За ним, скрипя снегом, двинулись и остальные. У пары человек в руках оказались арапники.
Обомлел Шуйский, попятился, кривя рот и оглядываясь. Выругался страшно, угрожая лютой смертью псарям и Ивану. На том и кончилось его наместничество.
Отходили боярина так, что брызги летели во все стороны. Сволокли, едва живого, на псарню. Кинули в загон, раззадорили хорошенько и без того свирепых собак, да и выпустили на него.
Как ни худо было Шуйскому от побоев, а от страха нашлись силывскочил, закружился, растопырил руки. В них и вцепились поджарые суки, повисли, мотая башками. Следом подбежал огромный черный кобель, забросил лапы на плечи боярина, жарко дыхнул в лицо, прежде чем сомкнуть пасть на горле.
И не заметил сжимавший фигурку в руке Иван, как «оказался» в одном из псов, лишь подивился быстроте своего бега и длинному прыжку. Ударил лапами, опрокинул, вонзился зубами, вырвал клок и тут же снова принялся вгрызаться, утробно рыча и пьянея от горячей крови
Глава восьмаяСеребро
Анастасия скинула одеяло, потянулась, не просыпаясь. Повернулась на бок, лицом к Ивану. Улыбнулась во сне.
Царь поднялся с колен. Мельком взглянул на жену в тонкой, искусно вышитой шелком рубашке.
Предстояла серьезная беседа, и негоже бы перед важным делом размягчаться душой и телесно.
Наскоро одевшись, явился в домовую церковь заранее и провел больше часа перед иконами. Лампады горели ровно, стены и пол были незыблемы и тверды. Ум царя ясен, тело свежо и полно сил, несмотря на бессонную ночь и тяжелые воспоминания на рассвете.
За молитвами его и застал иерей Сильвестр.
Улучив момент, когда царь его заметит, настоятель опустился рядом, держа под мышкой небольшую книгу.
Рассказывай!потребовал Иван, прервав молитву.Не потерял того, что взял у меня вчера?
Он силился понять, как Сильвестру удалось убедить его отдать столь ценную вещь, но из всех объяснений похожим на правду находил лишь одностарик ловко воспользовался его вчерашней усталостью. Не чародейством же, в самом деле, одолел он царскую волю.
Иван внимательно посмотрел на лицо иереясухая старческая кожа, борозды морщин, темные пятна на щеках и лбу, седая жесткая борода. И блеклые светло-зеленые глаза, с прожелтью.
Сильвестр откашлялся. Зажав книгу под мышкой, перекрестился.
Сегодня с тобой не Святое Писание, иерей,заметил царь.Что за книга?
Протянул было руку, но Сильвестр дотронулся до его кисти, остановил.
Не спеши, государь!строго сказал он.Сначала пора бы тебе узнать кое-что о рыцарях Храма. Ведь твой Медведьиз их сокровищницы. Той, что досталась землям новгородским и московским. И онвовсе не один такой.
Есть еще Медведи?встрепенулся Иван.Сколько? Где? У кого?!
Старик отрицательно покачал головой:
Медведь только один, государь. Но есть и другие фигурки. Об их могущественной силе я тебе расскажу сегодня. Время пришло.
Иван поднялся, жестом приказал встать иерею. Подойдя к лавке, стоявшей вдоль стены с рядом узких окошек, пригласил сесть. Сильвестр повиновался. Положил между собой и царем принесенную книгу, прикоснулся к ее темной обложке, без каких-либо рисунков и букв, и задумался.
Мне известно совсем немного. Тайна серебристых фигурок крепка. Знаю лишь то, что передается в монастырях,сдержанно начал рассказ седой иерей.Существовали они испокон веков. Когда точно появились, об этом никому неведомо. Возможно, Господь сотворил их одновременно с Адамом и Евой. Вручил для того, чтобы смогли они выжить, изгнанные их рая.
Значит, прав я в догадках своихэто дар Господний!с жаром воскликнул набожный царь.
Скорее, дозволение Божье,поправил иерей.
Иван нахмурился и возразил:
Если дозволил, значит, и даровал!
Сильвестр изумленно глянул из-под бровей на юного собеседника. Открыл было рот, но не нашелся с возражением.
Человек не только дух, но и плоть! Для духа Господом дарована молитва. Для телесной же нужды человека Спаситель сотворилцарь запнулся и озадачился.Скажи, а как называются эти вещицы?
Иерей пожал плечами.
В разные времена и у разных народовпо-разному, государь. Язычники, иудеи, христиане, магометанеу каждого для них свои слова. Но названиене главное. Важнеесуть предметов. Владеть ими доступно не каждому, но кто сумеет познать их могуществостановится среди людей первым.
Ты что-то говорил о фряжских храмовниках и их сокровищнице,нетерпеливо перебил царь.Расскажи! Как Медведь оказался в московской земле у отца?