Что правда, дедушка? вместо меня ответила Катя.
Я спрашиваю господина Морозова, спокойным и вместе с тем зловещим тоном спросил граф, правда ли то, что он, как утверждает эта статья, принадлежит к иудейскому племени?
Дедушка! воскликнула Катя. Дедушка, милый, послушай мы с Сашей не хотели тебе говорить, потому что мы боялись
Что-о-о?!! повернулся к любимой внучке Борис Глебович. Ты знала?!!
Ну конечно же, знала, но
Да как ты посмела?!! заорал граф.
От этого крика Катя невольно вскочила со стула, испуганно дернувшись. Однако Борис Глебович не унимался:
Мерзавка! Завести себе жидовского кавалера?! Скрыть от деда?! Немедленно марш наверх! В свою комнату! Под домашний арест!
Каждый новый вопль как бы физически отбрасывал Катю немного назад. В конце концов она оказалась у ведущей наверх лестницы, после чего медленно пошла по ней наверх. Однако прежде чем скрыться из виду, она успела крикнуть:
Саша! Я тебе позвоню!
Я тебе позвоню! еще больше рассвирепел граф. Немедленно убирайся к себе! Под замок посажу! К тетке в деревню отправлю! Пахом! это уже предназначалось швейцару. Иди-ка сюда, да гони этого негодяя в шею!
Я понял, что слово «негодяй» относится ко мнеи что если я буду молчать и дальше, то меня непременно отсюда выставят. Как только я это понял, мое оцепенение как рукой сняло.
Борис Глебович! быстро заговорил я, пытаясь поправить непоправимое. Ваше сиятельство! Я понимаю причины ваших чувств по отношению к моим соплеменникам, но тем не менее мы с Катей любим друг друга. А потому я хотел бы просить у вас руки Екатерины Петровны.
Руки?!! посмотрел на меня граф так, как если бы я действительно попросил его отдать мне Катину руку. Да вы сошли с ума, милостивый государь! Вы действительно полагаете, что я отдам за жида свою внучку? русскую девушку? столбовую дворянку?
Я здесь, ваше сиятельство, раздался голос швейцара Пахома.
Очень хорошо, что здесь, сказал Борис Глебович. Немедленно выставь вон этого субъекта.
Подождите! попросил я то ли Пахома, то ли графа. Ваше сиятельство! Если это так уж важно, то я готов я согласен перейти в православную веру.
Это был мой последний козырь. Как сказал бы Леонид Иванович, мой джокер.
Я вижу, ваша изворотливость не знает границ, презрительно покачал головой Борис Глебович. Все это время вы бессовестно лгали о вашем происхождении, а теперь хотите заодно обмануть самого Сына Божиего, лишь бы добиться своей низменной цели. Нет уж, милостивый государь, такой коварный лжец, как вы, нисколько не нужен Екатерине в качестве жениха, а Святой Церквив качестве прихожанина.
Жид крещеныйчто вор прощеный, тихо пробормотал старинную поговорку Пахом, хватая меня за локоть. Пойдемте, сударь. Вам здесь быть его сиятельство не велят.
Я попытался вырваться, но тут же понял, что сопротивление бесполезно. В конце концов, в такой богатый дом кого попало швейцаром не наймут.
Да и не хотелось мне оставаться в одной комнате с разгневанным графом.
* * *
Придя домой (пришлось ловить такси), я тут же спросил родителей, не звонила ли Катя. Услышав отрицательный ответ, я выпил снотворного и завалился спать, надеясь, что буду разбужен телефонным звонком.
Однако проснулся я сам. На часах уже было полпервого дня.
Разумеется, в этот день я был не в силах делать что бы то ни было. Я ждал звонка. Я думал о Кате. Я вспоминал ее лицо, ее улыбку, ее поцелуи. Я лежал на диване, тупо уставившись в серое пятно на белом потолке.
Когда пробило пять, я понял, что ждать у моря погоды мне больше невмоготу. Нужно звонить самому. В конце концов, попыткане пытка, как говорил товарищ Сталин товарищу Берии. Интересно, припомнил ли товарищ Берия эти слова, смешивая своего бывшего хозяина с дерьмом на Двадцатом съезде
Я снял трубку и набрал дрожащими руками телефон Кати. Вернее, телефон особняка Ягужинскихотдельного телефонного номера у Кати не было.
Алло! раздался в трубке голос горничной Лизы.
Позовите, пожалуйста, Катю Екатерину, произнес я, стараясь придать своему голосу уверенный и официальный тон.
Не велено, равнодушно ответила Лиза.
Что не велено?
Не велено звать Екатерину Петровну к аппарату.
Кем не велено? попытался уточнить я. Самой Екатериной Петровной или Борисом Глебовичем?
Не велено звать Екатерину Петровну к аппарату, повторила горничная и повесила трубку.
Естественно, я тут же сделал вторую попытку, снова набрав все тот же номер.
Алло, опять раздался голос Лизы.
Прошу прощения, но мне все-таки необходимо поговорить с Екатериной Петровной.
Я же вам сказала, сударьне велено, равнодушно произнесла горничная.
Но вы не имеете права, повысил я голос, запретить нам общаться! Если Екатерина Петровна не желает со мной разговаривать, то пусть сама и скажет мне об этом!
Подождите минуточку, сударь, сказала Лиза.
После этого она явно закрыла трубку ладонью, ибо дальнейшие звуки до меня доносились весьма смутно. Похоже, горничная кого-то о чем-то спрашивала, а в ответ в ответ вроде бы доносился голос Бориса Глебовича, но я не мог разобрать ни единого слова.
Сударь, наконец обратилась ко мне снова Лиза, их сиятельство велят вам передать, что если вы не изволите перестать сюда звонить, то они обратятся в милицию с жалобой на ваше хулиганство.
Это не хулиганство! вот и все, что я успел сказать, прежде чем снова услышал в трубке длинные гудки.
Я снова рухнул на кровать. Что же это такое? Неужели мне так никогда и не удастся услышать Катин голос, увидеть Катины глаза, замереть в Катиных объятиях? А что, если ее действительно отправят до конца лета куда-то в глухую приамурскую деревушку, названия которой я даже не знаю? А если у нее не хватит душевных сил сопротивляться?
Я чувствовал, что мне становится очень плохо. Все хуже и хуже. Я не мог точно определить, что именно у меня болит, но в самом факте невыносимой боли сомневаться не приходилось. Я никогда раньше не задумывался серьезно о смысле жизни, но сейчас отчетливо сознавал его отсутствие.
И вдруг раздался телефонный звонок. Не прошло и секунды, как я прижал трубку к левому уху.
Алло! закричал я голосом, полным надежды.
Сашка, привет! развеял мою надежду тренер «Гладиаторов».
Здравствуйте, Леонид Иванович, сказал я упавшим голосом.
Чего так невесел? Или забыл, что завтра уже 29-естало быть, ответная игра?
Да нет, помню, равнодушно ответил я, хотя на самом деле и впрямь успел позабыть как о футболе, так и о календарной дате.
Тут вот какое дело, Сашка. У Лехи-то Кузнецова нога до сих пор болит, так что играть он завтра не сможет. А посему, Сашка, придется тебе его заменить в стартовом составе. Больше некому, да и заслужил ты эту честь, чего уж скрывать. Так что вот теперь морально готовься. А завтра в полтретьего чтоб был на стадионе! Не опоздаешь?
Не опоздаю, ответил я все тем же бесстрастным тоном, даже не поблагодарив тренера за оказанное высокое доверие.
Ну вот и хорошо. И помния на тебя надеюсь. До завтра, Сашка.
Повесив трубку, я немного подумали снова потянулся за снотворным. В сознательном состоянии мне находиться не хотелось.
* * *
На следующее утро я рассказал обо всем маме. А что мне оставалось делать? Еще можно было рассказать папе, но он уже ушел на работу.
Ну, что ж, Сашенька, грустно усмехнулась мама, по крайней мере ты не перешел в христианство.
Мама, мне не до шуток, ответил я укоризненным тоном.
Я понимаю, Сашенька, вздохнула мама, но других способов тебя утешить у меня нет. Конечно, мне бы очень хотелось сказать, что все образуется, и что Катя не сегодня-завтра бросится тебе на шею. Но я не хочу тебя обманывать, Саша. Этого может и не произойти.
Значит, все кончено? сказал я, опустив голову.
Пока еще ничего не кончено, ответила мама. Твоей Кате нужно сделать выбор. Возможно, пока она его еще не сделала. И я ее прекрасно понимаюведь этот выбор весьма непрост. Ей нужно как следует подумать.
Да что ж тут думать? возмущенно фыркнул я. Ведь она говорила, что любит. Ведь она
Я понимаю, что она тебя любит, сказала мама. Но ведь она с детских лет жила в роскоши. Ей ни в чем не отказывал ее любимый дедушка. Она привыкла к такому образу жизни. Если она выберет тебя, то все это наверняка потеряет, не говоря уже о многомиллионном наследстве. А ты хочешь, чтобы она об этом даже не задумывалась.
Но ведь я прав, привел я новый аргумент. А Борис Глебович неправ. Неужели Катя этого не понимает?
Понимаешь, сынок, вздохнула мама, у каждого человека есть своя правда. Ты любишь Катюи с твоей точки зрения в вашем романе нет ничего плохого. А Борис Глебович не любит еврееви с его точки зрения любовь еврейского юноши и его внучки совершенно недопустима. Поэтому каждый из вас считает, что неправ именно другой.
Но неужели Катя разделяет антисемитские предрассудки своего деда? Ведь это не так!
Да ведь и у Кати, сынок, есть своя правда, заметила мама. Ей хочется привычного домашнего уюта, ей хочется и дальше быть любимой внучкой, ей хочется и дальше жить в роскоши. А еще ей хочется быть с тобой. До сих пор ей все это удавалось совмещать. А сейчас придется делать выбор. Но основан этот выбор будет не на том, кто из вас с ее дедом прав, а на том, чего ей больше хочется.
Так что же мне делать? жалобно спросил я маму.
Ждать, Сашенька, ждать. Насколько я могу судить, твоя Катядевушка хорошая, так что держать в неведении она тебя не будет. Как только она примет то или иное решение, так непременно тебе о нем сообщит.
А какое, по-твоему, решение она примет? задал я новый вопрос.
Саша, я не знаю, покачала головой мама. Чужая душапотемки, да и знакома я с Катей не так уж давно. Будем надеяться на лучшее.
* * *
Разумеется, ответный матч «Гладиаторов» с ИКС проходил не на Олимпийском стадионе (такого у нас во Владивостоке пока нет), а всего лишь на двадцатитысячнике «Золотой Рог», расположенном рядом с одноименной бухтой.
Подъезжая к стадиону на трамвае, я, как обычно, залюбовался стоящими в бухте военными кораблями. Да, над большинством этих кораблей развевались американские флаги, что не могло не задевать национальной гордости местных жителейно при всем при том владивостокцы не могли не понимать, что единственной альтернативой этим звездно-полосатым флагам были немецкие знамена с циркулем и рейсшиной. Иными словами, неожиданное появление в этой самой бухте кораблей под такими же знаменами почти сорок семь лет назад все же обернулось для российского Дальнего Востока если не благом, то хотя бы меньшим злом.
Впрочем, в преддверии такой важной игры как Леониду Ивановичу, так и намего подопечнымбыло совсем не до истории с политикой.
Ну что, хлопцы? обратился к «Гладиаторам» тренер. Сегодня играем дома. На трибунахтысяч пятнадцать зрителей, а то и все шестнадцать. И все они ждут от нас победы Ничего, подождут.
То есть как? не выдержал капитан команды Гоша Федорчук.
А вот так, нисколько не смутился Леонид Иванович. Чтобы попасть в Бангкок на финал Кубка, нам нужна победа по сумме двух матчей. И раз в гостях мы вырвали 1:1, то дома и 0:0 сгодится, верно? Стало быть, задача яснаудерживать статус-кво всеми силами.
А если опять не удержим, как в прошлый раз? спросил Вася Трофимов.
Тогда опять сменим тактику, махнул рукой тренер. В прошлый-то раз сменили, так? И добились успеха, right? Но об этом подумаем, если обстановка изменится. А пока чтооборона, защита, траншеи с колючей проволокой. Чтоб как на Западном фронте, то есть без перемен. Ясно?
И снова, как и пять дней назад, зазвучала музыкаи мы побежали на новое рандеву с нашими сеульскими соперниками. На сей раз, впрочем, лично я побежал не на скамейку запасных, а на футбольное поле.
Зрителей действительно было довольно много, но мое внимание сразу же привлекла группа людей с явно азиатской внешностью, расположившихся на одной из трибун слева от наших ворот. Впрочем, привлекла меня отнюдь не их внешностьв конце концов, в Азии мы живем или нет? а те четыре плаката, которыми они размахивали. На одном из них было написано «FREE KOREA!», на другом«СВОБОДУ КОРЕЕ!», на третьем что-то по-японски (возможно, то же самое), а вот на четвертом на четвертом я увидел лишь какие-то совершенно незнакомые мне закорючки.
Впрочем, удивление мое длилось недолго. Хотя историю я знаю и не ахти как, но все же помню, что Корея, откуда приехали наши соперники, далеко не всегда была провинцией Японской империи. Когда-то она была независимой страной, в которой жил отличающийся от японцев корейский народ, говорящий на своем корейском языке. Разумеется, за три четверти века корейцы подверглись тотальной японизации но ведь в других странахв частности, у нас в ДВРтоже есть корейцы, которые до сих пор сохранили национальное самосознаниеа кое-кто из них даже помнит корейский язык. Судя по всему, именно на этом забытом в самой Корее языке и был написан лозунг на четвертом плакате. А сами корейцы на трибунах пришли на матч с сеульской командой специальнодабы в очередной раз публично попротестовать против давно свершившегося факта.
Уж не знаю, как на весь этот протест отреагировали сами корейцы то есть японцы короче, футболисты команды ИКС. Вполне возможно, что они даже не обратили на плакаты внимания, ибо с первых же минут принялись яростно атаковать. Ведь счет 0:0 их ни в коей мере не устраивал.
Мы же, выполняя тренерскую установку, ушли в глухую оборону. Даже полузащитники и нападающие. Лично мне уже в первые пять минут пришлось трижды отбить мяч после дальних японских ударов.
И все же продержались мы недолгоуже на пятнадцатой минуте японцы разыграли отличную комбинацию, после которой удар, нанесенный одним из сеульских нападающих в «девятку», не смог бы отразить даже советский голкипер Ринат Дасаев. А уж тем более наш Митя Рощин.
Счет стал 0:1, и ситуация изменилась. Теперь уже нам необходимо было забивать во что бы то ни стало.
Подгоняемые криками и жестами Леонида Ивановича, мы начали понемногу атаковать. Однако японцы, хоть и перешли к обороне, на удержание счета играть не собиралисьони слишком хорошо помнили, чем обернулась для них такая тактика в прошлом матче. То и дело, перехватив мяч на своей половине поля, они бросались в контратаку.
И счет 0:1 действительно долго не продержался. На тридцать первой минуте Вася Трофимов потерял во время атаки мяч, и подхвативший его японец сумел добежать до нашей штрафной, после чего отдал отличный пас одному из своих партнеров, который немедленно нанес очень сильный удар под перекладину. И Митя вновь оказался бессиленмяч затрепыхался в сетке. 0:2.
Тут уж мы совершенно опустили рукитеперь нам нужно было забивать не раз, и даже не два. Остаток тайма прошел словно во сне«Гладиаторы» двигались по полю как пришибленные, а японцы никаких активных действий не предпринимали, ибо счет 2:0 их вполне устраивал. Что же касается зрителей на трибунах, то они уныло молчали, а несколько сотен человек просто ушли восвояси. Лишь корейские «протестанты» энергично размахивали своими плакатами.
В конце концов первый тайм закончился, и мы собрались в раздевалке, понуро глядя себе под ноги. Невесел был и тренер.
Что и говорить, ситуация хреновая, я бы даже сказал, shitty, покачал Леонид Иванович головой. Нам нужно забить три гола. Это кажется невозможным, это давит на психику, это совершенно расхолаживает. Но давайте попробуем решить проблему по-другому. Не думайте о том, что забивать надо трижды. Думайте об одном голе. О первом голе, который нам нужно забить. Это нам вполне по плечу. А вот когда мы его забьемтогда уж подумаем и о втором. И так далее. Думайте только о самой ближайшей задаче. Тогда у нас еще будет какой-то шанс.
И я понял, что тренер прав. Нет смысла думать обо всех проблемах сразу. А потому лично мне нужно временно забыть не только о счете 0:2, но и обо всех нефутбольных заботах. В частности, о Кате, невеселые мысли о которой мешали мне сконцентрироваться на игре весь первый тайм.
Таким образом, подойдя перед началом второго тайма к центральному кругу, я думал только об одном. Я видел партнеров и соперников, я видел мяч, я видел ворота, в которые этот мяч должен был попасть. Больше ничего для меня не существовало.