Он самый, кивнул я головой.
А меня зовут Лев Каминский, протянул он мне руку. Я работаю в еженедельнике «Спорт-Курьер».
Как же, знаю вашу газету! воскликнул я. Каждый понедельник читаю ее от корки до корки.
Отлично! обрадовался Каминский, усаживаясь за мой столик без приглашения. В таком случае не соблаговолите ли вы, Александр, ответить на несколько вопросов?
Соблаговолю, кивнул я, не желая отказывать представителю любимого печатного издания.
Скажите, Александр, спросил Каминский, достав из кармана небольшой диктофон и нажав на кнопку «REC», довольны ли вы итогом вчерашнего матча?
Конечно, доволен, ответил я. Ведь 1:1 в гостяхэто отличный результат, куда лучше, чем 0:0.
Это действительно было так. Как известно, в случае равенства мячей по итогам двух матчей предпочтение отдается той команде, которая забила больше голов на чужом поле. И теперь для общей победы после 1:1 в Сеуле нам хватило бы и 0:0 во Владивостоке.
А как насчет вашей игры, Александр? задал журналист новый вопрос. Довольны ли вы собственным выступлением?
Вообще-то я почти и не играл, скромно потупился я. Так, за десять минут до конца на замену вышел
Но ведь именно вы забили такой важный гол! воскликнул Каминский. И как забили! Я занимаюсь спортивной журналистикой уже лет пять, но такого удара не видел еще никогда. Где вы так научились, Александр?
В детско-юношеской спортивной школе «Гомсельмаш», усмехнулся я.
Простите, где? не понял журналист.
В городе Гомеле, господин Каминский. В Белорусской ССР.
Ах, вот как протянул Каминский. Так вы, стало быть, эмигрант из Советского Союза?
Именно так, кивнул я.
А какими же, простите, судьбами? Каким, так сказать, ветром вас занесло в нашу дремучую провинцию?
Таким же, как и всех, пожал я плечами. Израильская виза, аэропорт «Лод», посольство ДВР, аэропорт «Семенов».
Смотри ты присвистнул журналист. А я бы ни за что не догадался.
Ну, не все евреи обладают типичной внешностью, усмехнулся я. Сам-то Каминский обладал еврейской внешностью в полной мере.
Стало быть, Александр, задумчиво сказал Каминский, вы у нас как Колобок. От СССР ушли, от Израиля ушли, к нам в ДВР пришли.
Можно сказать и так, согласился я.
Значит, повезло и вам, и нам, заметил журналист. Понимаете, Александр, футбол-то у нас в ДВР очень любят, но на международной арене дальневосточная сборная пока ничего серьезного собой не представляет. Равно как и клубы. И потому любой успех, даже на молодежном уровнеэто бальзам на раны наших болельщиков. Так что, господин Морозов, извольте-ка привыкать к сладкому бремени славы.
Бремя славы так бремя славы. Возражать я не собирался.
* * *
Слава славой, а на вокзале меня встречала только Катя. Впрочем, жаловаться мне было не на чтоона крепко меня обняла и одарила доброй дюжиной жарких и страстных поцелуев.
Хорошо быть футболистом, перефразировал я цитату из «Всемирной истории» Мела Брукса, когда получил наконец возможность говорить.
Саша, ты же знаешь, что я люблю тебя не только за это, улыбнулась Катя, перефразировав известный анекдот про Чайковского.
Обняв друг друга за плечи, мы двинулись к стоянке, где была запаркована Катина «Тойота».
А у меня тоже есть чем похвастаться, загадочным тоном сказала Катя.
Ты тоже вчера забила гол? пошутил я.
Лучше! торжествующе воскликнула Катя. Мой серьезный разговор с дедушкой наконец-то состоялся!
И о чем же вы говорили? спросил я, уже подозревая, какой будет ответ.
О тебе, Сашенька, как я и думала! И знаешь что? Дедушка сказал, что всецело одобряет мой выбор. Он очень доволен, что у меня появился такой достойный кавалер.
«Кавалер»? переспросил я, не будучи вполне уверен в значении этого слова.
Ну, бойфренд. Дедушка-то англицизмов не любит, как и англичан. Предпочитает русские архаизмы.
Что ж, я очень рад, искренне ответил я.
А уж как я рада, воскликнула Катя, ох, Сашенька, ты бы только знал! Конечно, я и так знала, что ты ему нравишься, но услышать от него эти слова, да еще и во время серьезного разговора
То есть моя кандидатура одобрена как бы официально, хмыкнул я. И все потому, что я вчера забил гол?
Да нет, Саша, мы ведь говорили вчера утром, еще до матча. После того разговора уже было совершенно не важно, забьешь ты гол или нет. Ох, Саша, милый, любимый мой, ты бы только знал, какая у меня гора с плеч свалилась! Так хорошо теперь на душе, прямо благодать
Мне тоже хорошо, сказал я, после чего остановился, обнял Катю и нежно поцеловал ее прямо в губы. А теперь еще лучше.
Слушай! вдруг сказала Катя. Саша! Ты позавчера говорил, что твои родители едут в этот уикэнд на дачу, да?
Ну да, кивнул я. Сегодня суббота, нихт вар? Значит, вчера вечером уехали, а вернутся завтра.
Тогда едем сейчас к тебе!
Зачем?
Такой уж я человекто и дело задаю глупые вопросы.
* * *
Я повернулся на правый бок.
Тебе было хорошо? спросил я несколько усталым голосом.
Да. Очень. Очень-очень, изможденно улыбнулась мне Катя.
Даже несмотря на?..
Даже несмотря на боль. Я все равно счастлива, Саша. Потому что тымой первый мужчина. Первый, последний и единственный.
Я чуть не задохнулся от нежности. Ради таких моментов действительно стоит жить.
А я? спросила Катя.
Что «ты»?
А я у тебя какая? Пятая, шестая, десятая?
Зачем же десятая? Первая, слегка несмело сказал я чистую правду.
Да ну? улыбнулась Катя. А ведь ты все делал, как будто уже опыт есть, и немалый.
Просто я читал соответствующую литературу, уклончиво ответил я.
Естественно, я не стал объяснять, что немалую роль в моей теоретической подготовке играла порнуха, которую я не столько читал, сколько впрочем, это не существенно.
Правда? Значит, я действительно у тебя первая? Так ведь это очень здорово! Ну подумай сам, Сашалюбить одну-единственную женщину всю жизнь!
Большинство моих приятелей от подобной перспективы пришли бы в ужас, а то и застрелились. Меня же такой расклад вполне устраивал, тем более что речь шла о Кате.
Конечно, здорово! согласился я.
Я так счастлива, любимый мой, нежно посмотрела на меня Катя. Сегодня лучший день в моей жизни. Хочется рассказать всему миру. Но нельзя. Даже подружкам. Даже по секрету. Ведь разболтают.
Да, вздохнул я, теперь у нас от твоего дедушки есть сразу два секрета.
С другой стороны, улыбнулась Катя, с секретами даже интереснее.
Я снова вздохнул и сел на кровати, поджав под себя ноги.
Катя, ну сколько же можно? Ну сколько это будет продолжаться? Я ничего не имею против твоего деда, если не считать его антисемитизма, да и он вроде как во мне души не чаетно ведь я не могу с ним нормально общаться! Мне постоянно нужно помнить о том, что я не могу сказать ни слова о своей национальности. Не могу даже упомянуть о своем советском прошлом. Не могу рассказать как следует о своей семье, не наврав при этом с три новых короба. Не могу познакомить Бориса Глебовича со своими родителями, не могу пригласить его сюда. И сколько же времени это будет продолжаться? Пока, не дай Бог, с ним чего-нибудь не случится?
Говоря «не дай Бог», я нисколько не кривил душой. Мне действительно хотелось, чтобы Борис Глебович жил хоть сто лет, а то и двести.
Ну зачем же так долго? задумчиво ответила Катя. Можно решить проблему куда быстрее. Ведь дедушка не верит в развод.
То есть? не понял я, сразу же вспомнив ильфо-петровскую ничью бабушку из «Вороньей слободки», которая не верила в страховку, так же как не верила в электричество.
То есть он искренне верит в то, что написано в Евангелии: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Он ведь очень набожен, а Христос разводы осуждал. Так что когда мы поженимся, дедушка никак не сможет потребовать, чтобы мы разошлись. Будь ты хоть трижды еврей. Он будет просто вынужден одобрить наш союз. И не лишит нас наследства.
А ты действительно хочешь выйти за меня замуж? тихо спросил я. До сих пор мы ничего подобного как-то не обсуждали.
Саша, возмущенно сказала Катя, да за кого же ты меня принимаешь? Ты что же, думаешь, что я сплю с кем попало? Разумеется, я хочу выйти за тебя замуж. Если, конечно тут в ее голосе появились тревожные нотки, ты сам хочешь на мне жениться.
Да-да, конечно, хочу! закивал я головой. Просто я думал, что нам не к спеху. Я полагал, нам сначала следует закончить универ, а уж потом
А я тебя и не тороплю, ответила Катя. Мы действительно еще очень молоды, так что можем и подождать. Но ты ведь сам видишь, что чем раньше мы пойдем под венец, тем раньше сможем прекратить эту надоевшую тебе конспирацию.
Под венец? переспросил я. Подожди-ка Ты хочешь сказать, что нам нужно будет венчаться в церкви?
Ну конечно же, в церкви, кивнула Катя. А где же еще?
Нет, подожди, подожди В христианской церкви?
Ну да. В православной церкви.
Нет, так не пойдет, покачал я головой. Я ведь, как ты прекрасно знаешь, отнюдь не православный. И даже не христианин
Саша! вдруг подскочила Катя и переместилась из лежачего состояния в сидячее, благодаря чему одеяло сползло вниз, обнажив небольшую, но очень красивую и соблазнительную грудь. Саша! А ведь это отличный выход!
Что ты имеешь в виду? спросил я Катю, невольно устремив свой взор не на ее лицо, а немного ниже.
А то, что если ты перейдешь в православие, то в глазах дедушки ты перестанешь быть евреем! Ведь во Христе нет ни эллина, ни иудея, верно? Вот ты и будешь не евреем, а таким же православным, как дедушка и я.
Нет, покачал я головой. Ты же прекрасно сама знаешь, что переход в христианство для еврея неприемлем.
Ну почему же неприемлем, Сашенька? Я еще понимаю, если б ты был верующим иудеемно ведь тогда ты бы со мной и знакомиться не стал. Зачем правоверному иудею какая-то русская шикса? Но ведь я прекрасно знаю, что твоя религиозность равна нулю. Когда ты в последний раз был в синагоге?
Ну замялся я, прошлым летом или чуть позже, на Рош-Хашана
Ну вот видишь? рассмеялась Катя. На Новый Год! Раз в году! Да ты же сам говорил, что у вас в Совдепии все поголовно атеисты. Какой же ты иудей, если ты даже не обрезан?
И Катя сделала невольное движение подбородком в сторону моего паха, как бы указывая на свидетельство своей правоты.
Я не отрицаю того факта, сказал я, на этот раз глядя Кате прямо в глаза, что я абсолютно не религиозен. Но все равно для еврея переход в христианствоэто позор. Ну вот подумай самауже сколько лет да что там летвеков, тысячелетийнас, евреев, пытаются поголовно окрестить! Кто только ни пытался завлечь нас в лоно Церквиот палачей Инквизиции до современных американских миссионеров! Donnerwetter! Чего только они ни делалижгли нас на кострах, поражали в правах, загоняли в средневековые гетто и за черту оседлости, давили процентными нормами, а теперь еще и надоедают бесконечными уговорами! А мы тем не менее в христиан не превратились. Несмотря ни на что. И после всего этого я вот так возьму и сам пойду креститься?
Саша, я тебя прекрасно понимаю, спокойно ответила Катя. Но ведь немало евреев приняло христианство совершенно добровольно. И это были далеко не худшие представители еврейского народаГейне, Пастернак, и еще этот диссидент, про которого ты рассказывалГалич
Это верно, согласился я. Но ведь все они стали христианами именно потому, что искренне уверовали в Иисуса Христа и признали Его своим Господом и Спасителем. Я же, в отличие от Гейне и Галича, такой веры в себе не чувствую. Как ни крути, а я не признаю Иисуса Мессией. А потому принятие христианства было бы с моей стороны ложью и лицемерием.
А тебе не кажется, Сашенька, грустно сказала Катя, что ты ведешь себя по отношению ко мне несправедливо? Ты хочешь, чтобы я ради тебя разругалась с любимым дедушкой. В то же время я-то отнюдь не требую, чтобы ради меня ты поссорился со своей семьей. Ведь твои родители наверняка не поступят так, как поступил молочник Тевье.
Ты читала Шолом-Алейхема? удивился я.
Нет, я смотрела фильм «Скрипач на крыше». Помнишь, одна из дочерей Тевье, Хава, вышла замуж за русского парня Федьку и приняла православие? А отец тогда от нее отказалсяи только в конце фильма с ней помирился.
Помню, кивнул я.
Вот видишь? Вот это действительно была трагедия, я даже тогда долго плакала! Но ведь твои родители ничего подобного не сделаютв конце концов, они тоже совершенно не религиозны. Вот я и спрашиваю тебя, Сашачто будет хуже? Если я пойду на конфликт с любимым дедушкой, кроме которого у меня никого не осталось? Или если ты придешь в церковь и обратишься к священнику с небольшой просьбой? После исполнения которой нам с тобой будет нечего бояться и скрывать.
Но ведь тогда мне многое придется в своей жизни менять, возразил я. Ведь для того, чтобы быть добрым христианином, наверняка нужно исполнять всевозможные обряды
Не нужно, махнула рукой Катя. Я ведь сама практически не религиозна. Если и хожу в церковь, то только для того, чтобы петь в хоре. Не бойся, Саша, ничего тебе делать не придется. Раньше ты раз в год ходил в синагогуа теперь будешь раз в год ходить в церковь. А то и реже.
Хорошо, я подумаю, ответил я уклончиво.
Подумай, Саша. Ведь это превосходный выход из положения.
Подумаю, повторил я снова. А теперь давай-ка уберем следы преступления. А то родители приедут уже завтра.
Уборка следов преступления заняла немало времениведь нам пришлось отстирать эти самые следы с простыни. И вынести мусор, чтобы поскорее избавиться от некоего резинового изделия, похищенного из родительской тумбочки и использованного по назначению.
* * *
А вот и наш герой! воскликнул, увидев меня, Борис Глебович. Вот он, наш русский Геракл, совершивший три дня назад футбольный подвиг во славу Отечества!
Ну что вы, Борис Глебович, усмехнулся я, пожимая протянутую руку, до Геракла мне пока далеко.
Не скромничайте, Александр, не скромничайте, усмехнулся и граф. Все же победу во славу русского спорта вы одержали.
Не я одержал, а команда, продолжал скромничать я. И не победу, а всего лишь ничью.
Ничья 1:1 в гостях, возразил Борис Глебович, это та же победа. Я достаточно разбираюсь в футболе, чтобы это понимать. Но хватит славословий! Соблаговолите-ка, молодой человек, рассказать все с начала до конца. А то я, конечно, слыхал, как все это было, да только из третьих уста это все не то. Испорченный телефон. Рассказывайте, не стесняйтесь.
И я начал рассказ о сеульском матчеуже где-то в двадцатый раз за последние дни. Граф слушал с немалым интересом, Катяс чуть меньшим (в конце концов, ей-то я все рассказал еще позавчера). Однако минут через десять меня перебил официант Тихон.
Ваше сиятельство, обратился он к Борису Глебовичу, я принес газетку-с.
Ах, да, да, закивал головой граф, конечно, давай-ка ее сюда, голубчик. Это, Александр, я попросил Тихона принести сегодняшний номер «Спорт-Курьера». Обычно с меня хватает спортивного отдела в «Русском слове», но сегодня
Но сегодня, подхватила Катя, мне утром позвонила Люся Березкина и сказала, что в новом «Спорт-Курьере» про тебя статья. Вот я и сказала дедушке
Борис Глебович взял газету, отослал Тихона прочь мановением руки и зашуршал страницами.
И тут я внезапно понял, что сейчас будет.
На пятой странице, подсказала деду Катя.
Я отчетливо вспомнил интервью, которое взял у меня Лев Каминский. А также некоторые детали моей биографии, поведанные мною журналисту в вагон-ресторане. Я знал, что сейчас произойдетно сделать ничего не мог.
От страха я просто оцепенел. Прошла, казалось, целая вечность (на самом делеполторы минуты). Я видел, что по мере прочтения статьи выражение лица графа постепенно меняется.
Наконец тишина прекратилась.
Это правда? спросил Борис Глебович, устремив на меня взгляд, полный ненависти, ужаса и, похоже, разочарования.
Ответить ему я не могмое оцепенение продолжалось.