Вона церквушку некую зрю. Заедем, святой водой окропим, и вся недолга. А опосля, знамо дело, обмоем новообращенного в иной водице, чтоб для памяти. И отец Кирилл предвкушающе потер ладони.
Отец Антоний неодобрительно покосился на монаха, но промолчал, очевидно не желая портить отношений, а тот не унимался:
С крестным отцом вовсе никаких хлопотдля оного и я гожуся али вот отец Антоний, а мамку тож недолго подобратиэвон сколь их на бережку порты полощат. Выберем помясистее, и вся недолга. Люблю помясистее.
Так мамка вроде как для меня. Ты тут при чем? полюбопытствовал я.
Эва! возмутился монах. Зато в отцах я у тебя буду, а что ж за крестный, коль свою крестную
Негоже ты сказываешь, отец Кирилл, не выдержав, вмешался Апостол, так и не дав договорить монаху, что именно он собирается учинить с моей мясистой крестной мамой.
Впрочем, оно и без того было ясно, а подробности ни к чему. Вон Игнашка и без них принялся надсадно кашлять, сдерживая рвущийся смех. А голос отца Антония даже задрожал от праведного возмущения:
О святых вещах гово́рю ведешь, а такими словесами, будто на торжище капусту покупаешь али вовсе на гульбище яко мирянин вышел!
Тут не словеса важны, а то, что в душе у человека, назидательно заметил отец Кирилл, и на его лице отразилось сожалениене вышло устроить славную попойку и согрешить с мясистой, но все-таки прислушался к замечанию и умолк.
К сожалению, дотошность отец Антоний проявлял не только в богословских вопросах, но и во всем остальном, включая сбор сведений о подвижниках и просто благочестивых людях, то есть потенциальных святых.
Именно из-за этого мы раз за разом теряли кучу времени даже в селениях, не говоря уж о городах.
Да и в Угличе все оказалось не слава богу.
Словом, командировка, в которой поначалу предполагалось просто подтвердить выводы следственной комиссии тринадцатилетней давности, день ото дня становилась сложнее и сложнее.
А ведь поначалу ничто не предвещало неожиданностей и шло обычным, хотя и неспешным чередом
Глава 4Следователь по особо важным делам
Из бывших жильцов царевича, то есть сверстников по детским играм, удалось отыскать только троихвсе-таки прошло тринадцать лет. Ничего нового они мне не рассказали, хотя при виде денегдесять рублей серебром это о-го-гостарались не на шутку, от напряжения обливаясь потом и мучительно выдавливая из своей памяти все мельчайшие подробности.
К тому же, памятуя о том, что тут творилось тринадцать лет назад, держались они скованно, настороженно и смотрели на меня с явной опаской, не ведая, чего именно ждать.
А ведь выйдя из дворцая со своими спутниками разместился весьма вольготно в бывшей семейной резиденции бояр Нагих, они непременно расскажут всем остальным, о чем я спрашивал, да и вообще предостерегут прочих, чтоб держали рот на замке.
Пришлось попыхтеть, чтоб такого не случилось. В смысле чтоб прочим рассказывали, но не пугали, а, напротивотвечали, что ничего страшного, а царевы слуги ныне и впрямь настроены исключительно на добро.
Серебро само собой, но и помимо него я приложил немало трудов. Умело выбранный в разговоре тон, легкая фамильярность, простота в общении и несколько комплиментов наконец-то развязали им языки.
К тому же я беседовал с ними не один на один, а со всеми вместе, а это тоже немного расслабляет. Ну и, разумеется, сказался выпитый мед. Он тоже внес свою лепту, помогая бывшим жильцам почувствовать себя вольготнее.
Вдобавок изрядно помог в этом расслаблении и Игнашка.
Согласно нашему с ним предварительному уговору он вначале прохаживался по светлице, изображая услужливость, время от времени меняя посуду и принося новые блюда, а затем, когда я на некоторое время отлучался, Игнашка, воровато оглянувшись на дверь, за которой исчез его «хозяин», и заговорщически подмигнув гостям, подсаживался к столу.
С ним народецчто бывшие мальчики-жильцы, что прочиевели себя совершенно иначе и куда вольготнее. Да и на вопросы Игнашки они отвечали куда спокойнее, вдумчивее и основательнее.
Так что большую часть сведений, о которых пойдет речь ниже, выяснил вовсе не я, а мой «холоп».
Работал он, конечно, виртуозно, с выдумкой, не просто оправдав свое жалованье, но и заслужив премиальные, каковые я ему честно выдал в конце путешествия.
Возвращаясь к беседе с жильцами, отмечу, что ближе к третьему часу общения, из коих полтора пришлось на Игнашку, на свет божий всплыли самые мельчайшие подробности того дня.
Например, Ивашка Красенскийс виду чуть ли не лет тридцати, настолько был могуч и бородат, даже припомнил цвет одежды царевича, а второй, Гришка Козловский, напирал на то, что Дмитрий перед своей кончиной и даже за несколько дней до нее был необычайно весел и все время беспричинно хохотал.
К четвертому часу общения все они как по команде ударились в сентиментальность и принялись винить себя в смерти царевичане уберегли, не удержали, попустили и прочее. Нет им прощения, хоть царь по доброте души ныне и снял с них их тяжкую вину за случившееся.
Плакали навзрыд.
Игнашка аккуратно вторил им.
Правда, мешочки с серебром из своих рук, невзирая на признание собственной вины и искреннее раскаяние, так ни один не выпустил.
«Перебор получился с медком, понял я, заглянув в светлицу и разглядывая плачущего Красенского. В следующий раз на стол надо ставить вдвое меньшую по объему братину, иначе толку не добиться».
Вечером, подводя итог многочисленным рассказам, я пришел к выводу, что в последний месяц жизни царевича никто не приметил как в его поведении, так и во внешности ничего необычного или странного. Получалось, что возможная подмена отпадала?
Однако позже, анализируя все разговоры и то, что изложил мне из услышанного Игнашка, я натолкнулся на одну любопытную деталь, которую потом на всякий случай перепроверил, побеседовав повторно с бывшими мальчишками-жильцами, от которых услышал то, что меня насторожило.
Оказывается, ни один из них действительно не видел царевича мертвымвсе они заверяли меня, что уносили Дмитрия во дворец живого
Мало того, они в один голос утверждали, что вообще не видели царевича усопшим. Одного не пустила в церковь мамка, а второй, тот самый здоровенный Красенский, и хотел туда попасть, да не смогНагие выставили возле церкви Спаса стражу и никого туда не пускали под предлогом, чтоб тело царевича не украли.
Очень любопытно. С такой дикостью я вообще не сталкивался. Кстати, мои спутники тоже. Во всяком случае, ни отец Антоний, ни монах Кирилл не смогли припомнить случая, чтобы из православной церкви кто-то унес тело, положенное там для отпевания.
Красенский ошибся? Да нет, чуть позже его слова подтвердили подьячие Васюк Михайлов и Терешка Ларивонов, а также писчик Кирилл Моховиков и медовар Андрей Ежелов, которых тоже, как и прочих угличан, в церковь не пустили.
Так-так. Это уже интересно. Если у тебя или знакомого выкрали кошелек из кармана, ты обязательно примешь меры предосторожности от воров. Но если ты вообще не слыхал, что кошельки воруют, то тебе и в голову не придет опасаться кражи.
Тут же Нагие боялись того, чего отродясь не бывало.
Абсурд?
Разумеется.
Зато если допустить версию, что царевич и впрямь «набрушился» на нож, но оказался лишь ранен и дядья воспользовались удобным случаем, чтобы подменить племяша и спрятать в надежном месте, получалось самое то.
Тогда угличан и впрямь нельзя было пускать в церковьвмиг увидят, что покойничек не тот, и поднимут шум.
Вписывалось в эту версию и дальнейшее жгучее желание дядьев перебить всю годуновскую администрацию, которая при виде неизвестного покойника молчать не станет, а тут же завопит о подмене.
Только такая серьезная причина могла подтолкнуть их на убийство государевых людей, хотя Нагие и понимали, что за их смерть впоследствии придется расплачиваться по полной программе. Понимали, но все равно пошли на такой рискуж слишком высоки оказались ставки, чтоб удержаться от соблазна.
Зато следственной комиссии из Москвы можно как раз не боятьсяесли кто-то из ее членов и видел царевича в малолетстве, то не старше полутора лет, так что узнать его спустя семь с лишним лет не смог бы никто.
И еще об одном обстоятельстве упомянул все тот же памятливый подьячий Васюк Михайлов. Оказывается, самозванец, рассылавший ныне по Руси свои «прелестные» письма, не совралдействительно имелся при угличском дворе некий доктор-немчин по имени Симон, который таинственным образом исчез сразу после трагических событий.
Разумеется, я все время помнил о принципе «бритвы Оккама»был такой философ, призывавший не умножать сущностей сверх необходимого, то есть вначале выдвигать в качестве наиболее вероятного самое простейшее, а уж потом ударяться в сложности.
Согласно этой «бритве» получалось, что иноземец, испугавшись кары за неудачное лечениеоткачать царевича не получилось, попросту испугался и сбежал.
Действительно, поди докажи дядьям, что невозможно вытащить человека с того света, если свайка, к примеру, по закону подлости и впрямь угодила в яремную вену или сонную артерию.
Вначале забьют, как царского дьяка Битяговского, а потом, подумав, решат, что, возможно, лекарь был в чем-то прав и они того-с, погорячились. Словом, скорее всего, объяснение этому исчезновению банальнее некуда.
Но
Вместе с тем оно идеально вписывалось и в мою полуфантастическую версию о подмене.
К ней же очень хорошо подходило и поведение самой матери царевича Марии Нагой, о котором я читал, а впоследствии мне еще раз рассказали бывшие жильцы. Почему-то тогда никому из них, да и потом уже членам комиссии не показалось странным, как она себя вела сразу после случившегося несчастья.
А ведь Мария, увидев, как хлещет кровь из шеи родного дитяти, не позвала лекаря, не упала в обморок, не забилась в истерике над телом сына, да и вообще даже не поинтересовалась, насколько серьезна полученная рана.
Вместо всего этого она схватила полено и кинулась лупить мамку царевича Василису Волохову, которую невесть почему сочла главной виновницей случившегося.
Я, конечно, учился на философа, а не на медика, и в психологии разбираюсь постольку-посколькукурс в МГУ, и все, но эта несуразица в поведении родной матери была настолько вопиющая, что объяснить ее можно было только одним-единственным обстоятельством.
К тому времени, когда Мария выбежала во двор, кормилица Арина Тучкова, на руках унесшая Дмитрия в его комнаты во дворце, успела известить царицу, что ранка неглубока, неопасна, свайка хоть и проткнула кожу, но не задела жизненно важные артерии или что там еще, поэтому легкое кровотечение уже остановили.
Вот тогда-то с точки зрения человеческой психологии нет никаких накладок с устроенным Марией «разбором полетов». Иным образом объяснить странное поведение мадам Нагой не получается.
И тут я вспомнил про выписку, которую сделал в Москве из следственного дела. В основном я заносил в нее фамилии, но имелся в ней и краткий расклад событий, а также то, что зафиксировала прибывшая комиссия. Залез в нее и ахнул.
Почему на это еще более странное обстоятельство никто ранее не обратил вниманияне знаю.
Перепроверить?
Попробовал.
Вновь встреча с жильцамиможет, ребятишки ошиблись?
Свайка былато я точно помню, пробасил Красенский. А ножа никак быть не могло. Нас наособицу всякий раз упреждали, чтоб, егда к нему играть придем, с собой ничего таковского не брали. Уж больно оно опасно.
А вот сам царевич просил нас о том. Любил он, вишь, таковское, тут же добавил Гришка Козловский. Ажно руки у его тряслись. Но ежели не велено, так чего уж тутне носили. Оно и свайка-то худо заточена была, потому и споры промеж нас быливоткнулась она али не воткнулась. Иной раз и воткнется, да тут же и завалится. У меня-то рука твердая была, потому завсегда точно в кольцо втыкал, а вот царевич не свычен был
Завсегда-а, насмешливо протянул Красенский. Вспомни-ка, чей верх чаще всего был?
Да уж не твой поди!..
Я не слушал их перебранку, задумчиво разглядывая витиеватый орнамент, отчеканенный на ободке серебряного кубка.
Значит, точно играли свайкой. Ладно, пускай. Итак, царевич во время припадка «набрушился» на четырехгранный штырь, который имел плохо заточенное острие, но тем не менее как-то воткнулся ему в шею
А теперь кто мне объяснит, каким боком тут может поместиться располосованное горло, на которое указала в своем описании мертвого тела Дмитрия следственная комиссия?!
Сюда же, в разряд загадочного, я вписал необъяснимое исчезновение церковного сторожа Максима Огурцова, которыйвот совпадение! оказался на колокольне во время последнего припадка царевича и сразу, увидев происходящее на дворе царевича, ударил в набат, а после бесследно исчез, причем в ту же ночь.
Испугался? Не клеится. Город оставался во власти Нагих, и за эдакую инициативу он мог рассчитывать не только на устную благодарность, но и на денежное вознаграждение.
Словом, загадок хватало, а вот ответов на них
Получалось, удалось выяснить многое, но прояснитьничего.
Жаль, но выходило, что я не справился. Однако опрашивать больше было некого, и я собрался уезжать.
Отъезд я решил назначить на завтрашнее утро, но тут вспомнил про опрометчиво данное обещаниезайти проститься с Густавом. А раз зайду, то быстро уйти не получится, поэтому придется перенести свой выезд на послезавтрану куда с бодуна вставать в шесть утра?
Можно было бы, конечно, проигнорировать обещание, хотя и нехорошо, но это был не просто Густав, а шведский принц, королевская кровь, так что нехорошо получалось вдвойне.
«Все-таки везет этому городу на царских сыновей. Вначале Дмитрий, теперь этот швед», думал я, неторопливо шествуя к парадному красному крыльцу и продолжая пребывать в размышлениях, как бы половчее увильнуть от навязчивых предложений принца.
Со старшим сыном шведского короля Эрика XIV я познакомился в первый день приезда. А как же иначе, коль место жительства нам было определено в бывших хоромах несчастного угличского царевича, где и проживал Густав.
Тот поначалу принял меня настороженно, решив, что царь прислал еще одного тюремщика-пристава по его душу.
Но после того как он прочел грамоту Годунова, в которой прямо говорилось: «досмотря подлинно, отписать, в коем месте и который чудотворец какими чудесы от бога просвещен», а про него ни единого словечка, и понял, что я приехал совсем по иному делу, не имеющему к нему никакого касательства, радушно распростер свои объятия и потащил меня на ужин.
Оказался он гостеприимен и хлебосолен, словно не швед, а исконно русский человек, и не отцепился от меня, пока я не согласился выпить с ним за встречу.
По одному кубку, не больше, сразу предупредил я, а то дел о-го-го! И красноречиво чиркнул себя по шее ребром ладони.
Я бы вообще не согласился, но взыграло любопытство. До сего времени мне как-то не доводилось пить с особами королевской крови, да и царской тожеБорис Федорович выдерживал «сухой закон» не только в Думной келье, но и на торжественных пирах-застольях.
Про его сынишку, во всем берущего пример с отца, вообще молчу.
Вот и получалось, что такая пьянка у меня впервые.
Токмо одна чашка, охотно согласился Густав и назидательно заметил:Сытый пьяного не разумеет. Из чего стало ясно, что с русскими пословицами у шведа туговато.
В смысле знал он их во множестве, в чем я убедился в самое ближайшее время, но все время слепливал начало одной с концом другой, да и вообще что касается русского языка, то у него были явные проблемы. Как он изучилсудя по его рассказамнемецкий, французский и итальянский, ума не приложу.
Честно говоря, меня сразу смутило его чересчур охотное согласие на «одна чашка», но я не придал этому значения. Кто же знал, что сей королевичтихий пьяница, неуклонно приближающийся к алкоголизму.
Думаю, он бы вообще спился, если бы не его увлечение алхимией, за которую пришлось поднять «вторая чашка». А иначе Густав бы не отстал, в совершенстве овладев русскими уговорами: «Обидеть хочешь? Ты меня уважаешь?»и все в этом духе.
Тут у него выходило без коверканья слов и вообще очень здорово, почти без акцентавидать, часто использовал.
После осмотра его рабочего кабинета, где он проводил «величайший опыт», мы вновь вернулись в трапезную, но никаких отговорок, что я с дороги и устал, королевич не желал слушать, принявшись рассказывать о своей нелегкой судьбе.