Да, Юлий Третий решил продолжить заседания. Но, полагаю, не в Болонье. Последние новости из Италии гласят, что Парма и Пьяченца, отстоящие на несколько миль от Болоньи, уже взяты французами. Оттавио Фарнезе снова владеет герцогством, которое у него отнял Папа.
Победа вашего друга, кардинала Алессандро.
Пулен де ла Гард пожал плечами.
Да, в некотором смысле. Однако эта итальянская авантюра Он осекся. А вот и тот, кого мы ждали. Вон он, внизу, недалеко от церкви.
Он указал на здоровяка, одетого в желтый с золотом костюм, который пробирался сквозь толпу возле портала. Он тоже их заметил и направился в их сторону. Несколько секунд спустя, когда толпа устремилась с площади вслед отряду дикарей, они встретились.
Черт побери, как холодно! проворчал здоровяк. Я думал, в Провансе зимы помягче.
Этот год особенный, ответил Пулен. Господин Боном, позвольте представить вам Мишеля де Нотрдама, выпускника университета в Монпелье.
Здоровяк поклонился.
Весьма польщен. Масе Боном, типограф из Лиона. Пойдем поговорим в церкви?
Мишель выгнул бровь.
Разве вам неизвестно, что теперь это невозможно? С января парламент запретил обсуждение дел в церквях.
Боном свернул губы трубочкой.
В самом деле? Что за глупости? Они что, хотят, чтобы больше никто не ходил к мессе?
Очередная уступка гугенотам, с горькой улыбкой ответил Пулен, Церковь соревнуется в строгости с гугенотами и лютеранами, чтобы сомкнуть ряды, но это пустая трата времени. Рано или поздно придется свести счеты с этими канальями с помощью шпаги.
Мишелю претило упоминание о религиозных конфликтах, которые начинали раздирать Францию. Слишком часто в его мозгу всплывали кровавые видения. Он быстро сказал:
Мой дом недалеко, в квартале Ферейру. Там и можно все спокойно обсудить.
Все трое отправились туда, но спокойствие оказалось относительным. В городе продолжалось строительство новой городской стены, и грохот стоял оглушительный. Квартал, где жил Мишель, населяли в основном буржуа, и дома были солидные, с украшениями. Нищие и плебс селились в других районах.
Хотя семейная жизнь Мишеля наладилась с тех пор, как он вернулся, его немного смущала мысль, как представить Жюмель иностранцу высокого ранга. Ему не потребовалось извиняться за то, что вместо двух месяцев он исчез на два года. Он не стал пороть жену за грехи прошлые, настоящие или предполагаемые, как сделал бы любой мужчина, чувствующий свою ответственность за благополучие семьи. Она, в свою очередь, не стала спрашивать его о путешествиях и встречах. В первую же ночь по возвращении мужа она без возражений, но и без энтузиазма позволила себя обрюхатить. Она просто дала Мишелю возможность делать что хочет, словно компенсируя зло, которое ему причинила.
У Жюмель всегда были проблемы с дикцией: она говорила очень быстро, слова сплошным потоком лились из ее уст, особенно в моменты интимной близости. Может, в этом выражалась ее бесконечная любовь к жизни. Мишеля же постоянно мучили угрызения совести по отношению к Магдалене и детям. Он ни разу с тех пор не унизил и не ударил женщину. Впрочем, Жюмель, даже с ее манерами прачки, уважали в городе за доставшееся ей богатое наследство, и ни один дом не закрывал перед ней дверей. Их репутация в обществе не пострадала, и это превосходило все надежды Мишеля.
Жюмель сама встретила их на пороге.
Добрый день, капитан Пулен. Полагаю, господин, что с вами и есть книжный агент, о котором говорил Мишель.
На ней было зеленое бархатное платье в талию, подчеркивавшее полную грудь, едва прикрытую тонкой шелковой косынкой.
Я не умею читать, но написанные слова производят на меня огромное впечатление.
Боном улыбнулся, поклонился и ответил:
Я больше чем агент, я типограф. Я придаю форму тем самым написанным словам, что вас так поражают, и заставляю других выкладывать за них деньги.
Важно то, что вы хорошо зарабатываете. Располагайтесь, пожалуйста.
Жюмель проводила мужчин в скромную гостиную. Вокруг заваленного бумагами стола стояли разномастные кресла, по большей части запыленные. Из окна на бумаги падал луч света, и солнечный зайчик танцевал, повинуясь игре облаков. Камин погас, и в комнате было прохладно, но не холодно.
Мишель уселся за письменный стол, остальные разместились напротив, только Жюмель задержалась на пороге.
Я принесу вам вина из Кро. По-моему, вкус у него отвратительный, но Мишелю очень нравится, и зачастую он пьет его слишком много.
Мне налейте чуть-чуть, Анна, сказал барон, сведя большой и указательный пальцы.
Жюмель вышла. Мишель взял со стола пачку листков и протянул типографу:
Вот астрологический альманах, который я подготовил на текущий год. Как видите, он напечатан скверно, со множеством опечаток. Когда я узнал от моего друга де ла Гарда, что вы родом из этих мест, я подумал, а не согласитесь ли вы печатать мои альманахи в Лионе. Я слышал, там типографии лучше и более оснащены.
Так-то оно так, да только без конца приходится сталкиваться с брожением в товариществах и с непомерными претензиями наших рабочих, невесело ответил типограф. Многие опечатки происходят от их небрежности. Они не могут не выйти на работу, потому что закон это запрещает. Вот они и вымещают свое недовольство на тексте. И такпока их требования не будут удовлетворены.
Он принялся листать брошюру и целиком погрузился в одну из страниц.
На несколько минут воцарилось молчание, потом типограф поднял голову и посмотрел на Мишеля.
Вы ведь довольно известный врач. Как вам пришло в голову составлять календари?
Медицина и астрология дополняют друг друга. Вторая, как мне кажется, приносит больше дохода. Я пишу все это ради денег.
Мишель обосновался в Салоне недавно, пояснил де ла Гард. Как врач он пока не имеет клиентуры, способной обеспечить приличный доход, а жить на деньги жены не хочет.
Понятно.
Боном снова углубился в чтение. Несколько минут спустя он закрыл альманах и бросил его на стол.
Все это не то, совсем не то, резко сказал он.
Мишель силился скрыть разочарование. Он надеялся, что более престижная типография сможет способствовать лучшему распространению его календарей.
Вам не нравится? Может, мои предсказания слишком пессимистичны
Дело не в этом. Вместе с астрологическими выкладками вы даете короткий прогноз на каждый день. Это хорошо пойдет на рынках и в тавернах. Но я не занимаюсь листовками, я печатаю серьезные книги. Боном пошарил в кармане, но ничего не нашел. Жаль, что я не взял с собой экземпляр. На тысячу пятьсот пятьдесят второй год я готовлю к печати книгу Гийома де Перрьера «Размышления о четырех мирах». Текст разделен на четыре центурии с десятисложными катренами с перекрестными рифмами. От вас мне хотелось бы чего-то подобного. Облеките ваши пророчества в стихи. Успех будет обеспечен, и мы с вами сможем неплохо заработать.
Мишель вздрогнул. В десятисложник обычно сами собой облекались впечатления от тревожных видений, которые время от времени ему внушал Парпалус. Взгляд его остановился на пачке листков, сложенных на углу стола, и он сделал движение, чтобы их спрятать.
Боном, следивший за ним глазами, быстрым движением выдернул из пачки один листок и тут же воскликнул:
Да у вас уже есть нечто подобное! И не вздумайте возражать!
Это так, глупости, я пишу их, чтобы скоротать время. Ничего интересного.
Для васможет быть, но не для меня. Это как раз то, что мне нужно.
И, не отдавая себе отчета в собственной бесцеремонности, типограф прочел вслух:
Sous l'opposite climat Babylonique
Grande sera de sang effusion
Que terre et mer, air, ciel sera inique:
Sectes, faim, regnes pestes, confusion.
Грядет кровопролитие большое
В болезненных условьях Вавилона.
Тем причинен ущерб земле и небу.
Смешенье царств, сект, голод и болезни.
Потом задумался и прокомментировал:
Очень красиво и пугающе, но, черт возьми, что вы хотели этим сказать?
Мишель не особенно стремился доискиваться до смысла этих машинально записанных слов и на ходу попытался придумать им объяснение.
Словом «climat» я хотел указать, как это принято, высоту местности в Вавилонии, выраженную в градусах. Вавилону противоположна Бразилия. Я написал стихи вчерашней ночью, раздумывая о дикарях, которых должны были провести через город нынче утром. И я предвижу кровопролитие, голод и болезни в бразильских землях.
В комнату вошла Жюмель с бутылкой вина и тремя бокалами на серебряном подносе.
Мишель пишет эти строки по ночам, в маленькой каморке под крышей, которую он зовет «мастерской». Иногда он мне их читает, но я не понимаю ни слова.
Мишель сделал нетерпеливое движение.
Оставь, Анна, это тебя не касается.
Но она его не слушала. Не обращая внимания на бумаги, она поставила поднос на стол и разлила вино по бокалам.
Когда моему мужу приходят в голову эти стихи, он делается как безумный, с невинным видом продолжала она, Он сует ноги в ванну с водой и держит в руке какую-то ветку. Уж не знаю, сколько раз я находила его как эпилептика, со слюной, бегущей изо рта.
Анна, прошу тебя!
Но я правду говорю! Так вот, значит, опускает ноги в воду и катает по столу кольцо с голубым камнем. Тут и начинается бред. А потом часами записывает то, что пришло ему в голову. Он даже все это описал: «Estant assis de nuit secret estude» Дальше не помню, но так оно и бывает, как я говорю.
Мишеля так и подмывало дать жене затрещину, чтобы заставить замолчать. Но она уже стояла на пороге и выскользнула прочь. Он смущенно взглянул на своих гостей.
Надеюсь, вы не поверили бредням этой моей супруги.
Типограф, казалось, был не особенно удивлен.
В наше время публикуют все, что угодно, лишь бы инквизиция разрешила, заметил он. Один мой коллега в Лионе готовит к печати труд Корнелия Агриппы «De occulta philosophia», а потом выйдут Марсилий Фицин, Пселл и другие авторы, возвеличившие понятие естественной магии. Если вы скомпонуете книгу из ваших стихов, думаю, вы разбогатеете, и я вместе с вами.
Барон дела Гард энергично закивал головой.
Я всегда советовал Мишелю развивать свою склонность к оккультным наукам, естественно, в тех границах, которые дозволяет католическая вера. Это я убедил его писать альманахи. Но он может сделать еще больше.
Мишель, которого отвлекла неожиданная мысль, слабо улыбнулся.
Я подумаю.
Хорошо, подумайте, заключил Боном. Он взял бокал, залпом осушил его и поднялся. Я должен вас покинуть. Если решите последовать моим советам и советам вашего друга, вы знаете, где меня найти. Я не занимаюсь календарями, но книги, которые я печатаю, читает вся Франция. При дворе они тоже хорошо известны.
Де ла Гард тоже осушил свой бокал и поднялся. Мишель, охваченный неожиданной тревогой, проводил гостей до двери и сразу же вернулся в гостиную. Дрожащими пальцами он взял оставшийся полный бокал и поднес его к губам. Потом снова его наполнил и влил в себя, запрокинув голову. Закашлявшись, он слегка пошатнулся и сжал переносицу большим и указательным пальцами. Вздохнув, он налил себе третий бокал и выпил его уже медленно, мелкими глотками. Немного успокоившись, он вышел из гостиной и отправился на кухню.
Жюмель наблюдала, как на каменной печке кипело в медном котле ароматное варенье. С тех пор как они поженились, она часто варила варенье, зная, что Мишель его очень любит. Ей помогала худенькая и бледная пятнадцатилетняя служанка. Личико ее, с огромными зелеными глазами, было намазано вонючим кремом от веснушек, который ей прописал хозяин дома.
Мишель резким жестом отослал ее:
Выйди!
Подождав, пока девушка вышла, он подошел к жене.
Жюмель была в веселом расположении духа.
Здорово получается, заявила она. Никогда не думала, что из амарены, как ее называют итальянцы, выйдет такое отличное варенье. Так что твое путешествие в Италию было не без пользы. У нас этот сорт вишен в дело не идет.
Мишель постарался пересилить поднимающийся в нем гнев.
Ты отдаешь себе отчет в своем недавнем поведении? угрожающе спросил он осипшим голосом, Отдаешь?
Я отдаю себе отчет в том, что ты выпил лишнего. От тебя несет на всю кухню. Шел бы ты лучше спать.
Гнев нарастал, но Мишелю все еще удавалось себя контролировать.
Ты далеко не дура. Так ты в самом деле не понимаешь, что говорила?
От такого натиска радостная улыбка Жюмель слегка померкла.
Я не должна говорить о твоих сумасшедших привычках? А я назло сказала: я тебя в постели вижу, только когда просыпаюсь. И ты прекрасно знаешь, что беременность моя не так велика, чтобы нельзя было сам знаешь что.
Мишель пробормотал в замешательстве:
Я не чувствую в этом необходимости.
А я чувствуюи не стыжусь! И мне хочется, чтобы мой муж время от времени устраивал мне праздник. А поскольку у тебя там, под крышей, не бывают другие женщины, я волей-неволей ревную к сладчайшей из любовниц у вас, у мужиков, к правой ручке!
Намек был настолько скандален, что Мишель задохнулся. А потом, когда он вспомнил главную причину своего беспокойства, его захлестнула ледяная волна ненависти.
Ты только что выставила на посмешище написанные мной стихи. «Estant assis» Помнишь?
Помню, но я и не думала над тобой насмехаться.
Дело не в этом. Дело в том, что я никогда не читал тебе этого катрена. Откуда ты его знаешь?
Но это так просто. Я увидела его у тебя на столе и
Жюмель вдруг осеклась, слишком поздно поняв, в какую западню себя загнала.
Мишель недобро рассмеялся.
Вот я тебя и поймал. Ты всегда говорила, что не умеешь читать. Как же ты могла узнать, что написано на листках, лежащих у меня на столе?
На сей раз Жюмель действительно смутилась и слова выговаривала с явным трудом:
Ну я понимаю слово здесь, слово там И потом, ты сам мне говорил Мог и позабыть
И тут гнев Мишеля наконец выплеснулся наружу со всей силой.
Врунья! Потаскушка! С первого дня ты мне врала! Но теперь я тебе покажу
И он бросился к ней, занеся руку.
Реакция Жюмель оказалась прямо противоположной той, что можно было ожидать. Вместо того чтобы отшатнуться, она двинулась вперед, уперев кулаки в бока, и выгнула спину, выставив тяжелые груди как оружие.
Мишель, не забывай, что ты живешь на мои средства и своих у тебя ни гроша, ледяным тоном заявила она. Следи за тем, что ты говоришь и как себя ведешь. Тыврач без клиентуры, астролог, которому не на что жить. Как муж ты живешь на то, что даю тебе я, а как мужчина ты вообще сплошное недоразумение. А ты уверен, что действительно хочешь отказаться от надежной крыши над головой?
Для Мишеля эти слова прозвучали как проклятие, но он все же опустил руку. Он чувствовал себя сконфуженным и очень несчастным.
Жюмель глядела на него с ласковой иронией.
Да ладно, не дуйся. Ну подумаешь, твоя жена умеет читать. Ну и что? Еще несколько месяцеви у нас будет первый ребенок, и эти груди нальются молоком. Она подмигнула. Если ты очухался, я бы не прочь насладиться теми денечками, что еще остались.
Потерянный, несчастный, Мишель позволил поднести свои руки к розовой, пышной плоти, венчавшей глубокий вырез платья Жюмель. Он потерпел поражение, но какое сладостное! И, пока руки высвобождали из платья тугие соски, он сдался окончательно и принялся покрывать страстными поцелуями неприятельский лагерь.
ДРУГАЯ ТРОИЦА
Катерина Чибо-Варано полными слез глазами гляделась в зеркало и не могла отвести взгляд. Она уже не в первый раз замечала на лице признаки старения, но никогда они не проявлялись так ясно.
Может, это свет ясного парижского утра проникал в распахнутое окно и подчеркивал светотени на ее лице. Сетка морщин вокруг глаз походила на висящую паутину и гасила яркую голубизну радужек. Пухлые губы теперь были очерчены глубокими продольными складками, что придавало им жесткое и злобное выражение. Из-под челки все еще золотистых (надолго ли?) волос выглядывал, тоже весь в морщинах, лоб.
Она яростно потерла кожу пальцами, пытаясь отогнать ужасную картину. В результате лицо превратилось и вовсе в уродливую маску. Тогда давно сдерживаемая влага наконец вырвалась на свободу и хлынула из глаз, затекая во все морщины.
И как раз в этот неподходящий момент вошел Пьетро Джелидо. Может, он и заметил, что герцогиня плачет, но виду не подал.
Я вижу, вы одеваетесь, но это не важно, резко бросил он, Мне надо с вами поговорить.
Катерина решила, что он не заметил ее состояния. Быстрым движением она положила на место зеркало и подошла к окну, сделав вид, что разглядывает палатки рынка, раскинувшегося напротив аббатства Сен Жермен де Пре. Она едва заметила толпу вооруженных людей с распятиями и королевской лилией на знаменах, которая собиралась вокруг палаток.
Думаю, что Голос ее дрогнул, и она начала снова, стараясь говорить как можно звонче:Думаю, вы прочли письмо, которое мне прислала Жюмель.
И не только письмо, но и приложенный к нему листок.
Пьетро Джелидо вытащил из кармана сложенный листок, развернул его и прочел:
Estant assis de nuit secret estude,
Seul repousé sur la selle d'aerain,
Flame exigue sortant de solitude
Fait proferer qui n'est à croire vain.
La verge en main mise au milieu de Branches,
De l'onde il moulle et le limbe et le pied.
Vapeur et voix fremissent par les manches:
Splendeur divine. Le divine prés s'assied.
Ночью, в тайном кабинете, я один, и предо мною
Пламя слабое трепещет на треножнике из бронзы.
Исходя из одинокой жизни этой, он приносит
Счастие тому, кто верит в этой жизни не напрасно.
Он из сонмов ответвлений выбирает то, что станет
Моим Жезлом путеводным, омывая звезд границы,
И его безмолвный голос по-над реками трепещет:
Благодать к нему нисходит и божественная благость.
Пока он читал, Катерина украдкой быстро вытерла слезы и снова заговорила, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно:
Я дала вам прочесть это письмо Жюмель только потому, что вы об этом попросили. Как письмо, так и стихи, написанные ее мужем Нотрдамом, касаются той секретной миссии, которую я пытаюсь завершить. Я согласилась служить вам, а через вас Козимо Медичи и Диего де Мендосе, только при условии, что мне предоставят возможность вести свои собственные расследования.
Пьетро Джелидо кивнул.
Вам никто и не запрещает, хотя при знакомстве с Нотрдамом у меня создалось впечатление, что он добрый христианин. Мне захотелось прочесть письмо из чистого любопытства, но эти строки меня поразили.
Почему?
Катерина уже почти овладела собой и наконец повернулась к монаху.
Мне они показались наивными и примитивными. Жюмель уже писала, что помимо постоянных забот о продаже своих альманахов муж увлекается поэзией.
Да, катрены грубоваты, но обладают особой, только им присущей силой. Мне они показались очень тревожными. Знаете, что они описывают?
Жюмель мне объяснила. Мишель почти каждую ночь проделывает то, о чем написано в стихах. Он отправляется в каморку под крышей, садится на бронзовый стул и ставит ноги в тазик с водой, окунув туда же и края платья, берет в руку лавровую ветку и ждет, когда ему явится божественное озарение. Жена считает, что он совершенно спятил.
Пьетро Джелидо покачал головой.
Дело гораздо сложнее. Видимо, Нотрдам хорошо знает книгу Петра Кринита «De honesta disciplina». Оба катрена, которые я только что прочел, представляют собой почти дословный парафраз одного из разделов книги. Он вовсе не сумасшедший.
В самом деле? Тот, кто сидит с ногами в воде среди каких-то веток и ждет, когда появится пламя и испарения, не сумасшедший?
Branchesэто не ответвления. Он не случайно написал это слово с большой буквы. Здесь намек на оракула в Милете, все жрецы которого происходили из рода Бранхидов. Оракул был посвящен Аполлону, иначе говоря, Богу-Солнцу.
И это вас тревожит?
В некотором смысле. В этих катренах есть реминисценции не только из Петра Кринита, но и из Ямвлиха, Корнелия Агриппы и Марсилия Фицина. Все эти авторы подозреваются в язычестве, к которому каждый, кто посвятил себя Христу, должен относиться с пренебрежением.
Пьетро Джелидо подошел к Катерине и положил ей руки на плечи.
Скажите правду. Мне известно, что вы хотите свести какие-то свои счеты с Нотрдамом, за что-то ему отомстить. Ладно, я не буду допытываться до причин. Но у меня есть подозрение, что этот человек вам интересен еще и по другой причине, которая лежит в области магии. Это так?
Катерина обернулась к нему, и лицо ее исказила злобная гримаса.
Это вас не касается. Мы достаточно ясно договорились, и вы не имеете права задавать подобные вопросы.
И все же я их задаю.
Вот как? Чего ради?
Ради нашей любви.
Агрессивность Катерины сразу как рукой сняло. Этот строптивый человек так редко намекал на чувства, которые питал к ней. До сего момента их отношения ограничивались случайными поцелуями в драматических ситуациях и несколькими нежными словами, нашептанными в ситуациях доверительных.
Однако Катерина продолжала надеяться на большее. Она видела, как на короткие мгновения смягчалось худое лицо Пьетро под ее ласками, и это было восхитительно. Больше того, ей страстно хотелось прижать к себе это нервозное существо и ощутить, как погружается в теплое, влажное влагалище его напряженный детородный член. Годы вынужденного целомудрия начинали ее тяготить, тем более что месячные становились все менее регулярны и, похоже, постепенно угасали.
Вы правда меня любите? прошептала она, сознавая всю банальность вопроса.
Он не ответил. Напротив, отвернулся и сменил тему разговора:
Я задал вам вопрос: Нотрдам интересует вас как человек или как маг? Отвечайте.
Как человек он причинил мне много зла, и я хочу за себя отомстить, ответила герцогиня, подбирая наиболее убедительные слова.
Ей потребовалось некоторое усилие, чтобы закончить фразу.
А как мага я хочу его разоблачить. Он колдун, астролог и некромант, теперь я это знаю наверняка. Доказательство томуего стихи. Я хочу добраться до секты, к которой он принадлежит.
Пьетро Джелидо пожат плечами.
Чтобы выдать его инквизиции и таким образом добиться снятия отлучения? Это имело бы смысл несколько лет тому назад, но Папа, который вас отлучил, уже умер. Юлий Третий ничего о вас не знает и не проявляет к вам никакой враждебности. Он бы мог снять с вас обвинение, если бы узнал, что вы работаете на его друга Карла Пятого.
Катерина грустно улыбнулась.
Обещание вновь вернуть меня в лоно церкви и вынудило меня служить вам и вашим предшественникам. Во имя этого я заключила бесчисленное множество соглашений, но теперь поняла, что все вы использовали меня как марионетку. И какой бы Папа ни был на престоле, Камерино мне не видать.
Видимо, Пьетро Джелидо оценил эти слова, потому что возражать не стал, а только кивнул в ответ.
Боюсь, что отчасти это верно. К тому же естественное предназначение женщиныслужить, даже когда она возомнит, что сама себе хозяйка. На этом многократно настаивает Библия.
Катерина почти задохнулась от удивления.
То есть вы признаете, что обманули меня! прошептала она, изо всех сил стараясь не выдать снова навернувшихся слез.
Да ведь и вы мне лгали: до политики вам не было никакого дела, да и снятие отлучения вас уже не волнует. Единственное, чего вы сейчас хотите, это уничтожить Нотрдама.
Молчание Катерины означало согласие.
И по этому поводу вы тоже рассказывали небылицы, продолжал Пьетро Джелидо. Вами движет не месть может, когда-то так оно и было, но со временем сгладилось. Желание отомстить не может длиться вечно.
Ответом ему снова было молчание, прерываемое тихим, еле сдерживаемым рыданием.
Вас интересуют только тайны, которыми владеет Нотрдам. Я верно говорю?
Теперь Катерина плакала уже в голос и смотрела на него почти с испугом.
Вы-то что об этом знаете? прошептала она, ощутив на губах противный и скользкий соленый привкус.
Ничего. Однако бьюсь об заклад, что одна из тайн Нотрдама особенно для вас привлекательна. Разве не так?
Монах подождал ответа, которого не последовало.
Я сам убедился в Любероне, что этот человек порой не признает барьеров времени и заглядывает сквозь них с удивительной свободой. Вас тревожит проблема времени. Я имею в виду, вашего времени. Или я ошибаюсь?
Катерина не знала, что отвечать. Слезы бежали по щекам, горло сжалось. Даже шесть лет назад, когда ее бичевали, ей не было так больно.
Дело в том, что вы начинаете стареть, небрежно продолжил Пьетро Джелидо, словно речь шла о простой констатации факта, Ваше лицо покрылось морщинами, а грудь, которой вы так гордились, обвисла. Я видел на ваших ногах отвратительные голубоватые вены. И вы хватаетесь за любую возможность избежать распада, хотя при этом впадаете в гpex гордыни.
Катерина вскрикнула и согнулась пополам, словно получив резкий удар под ложечку. Ее громкий плач разнесся по всей комнате. В ушах стоял звон, из-за которого она не слышала собственного голоса. Сознание помутилось, и она выдала себя громким криком:
Я не старуха! Я не старуха!
Когда же она поняла, что сказала, ей стало совсем плохо, и к горлу подступила тошнота. И, словно венчая ее порыв, с площади донеслись гневные выкрики огромной толпы, собравшейся возле рынка. Но Катерина была не в том состоянии, чтобы что-нибудь воспринимать.
Голос Пьетро Джелидо вдруг сделался нежнее нежного:
Нет, вы не стары. У вас самые прекрасные глаза, какие мне довелось видеть, и волосы, которые хочется ласкать все время, Он поддержал Катерину и обнял ее, Не плачьте, любовь моя, прошептал он еле слышно, Я был груб и прошу за это прощения. Чтобы заставить лошадь слушаться, иногда нужен кнут. А вы еще совсем молодая, необъезженная кобылка. Доверьтесь мне целиком, слушайтесь моей руки. Вы будете счастливы, и я тоже.
Катерина не понимала смысла его слов, но было достаточно смены тона, чтобы ее боль растаяла, а слезы хлынули рекой. Она изо всей силы прижалась к груди монаха.
Вы мне нужны! Я люблю, люблю, люблю вас! Делайте со мной, что хотите, я не буду сопротивляться!
Краешком сознания Катерина с ужасом вслушивалась в слова, слетавшие с ее уст. А другая часть помутившегося разума властно отбрасывала все остатки щепетильности, насильно устанавливая абсурдную равнозначность страдания, унижения и счастья. Душа ее словно требовала наказания за какую-то скрытую вину.
Тем временем крики, доносившиеся с улицы, становились все громче. Слышался нервный цокот копыт и церковные гимны, которые распевались с откровенно угрожающими интонациями.
Пьетро Джелидо вдруг отпрянул и скрестил руки на груди.
Моя вера не позволяет мне легкомысленных плотских нежностей. Греховные искушения и без того разъедают церковь изнутри. Но нам до этого нет дела. Вы действительно согласны во всем меня слушаться?
О да! воскликнула Катерина с восторгом, о котором мгновение спустя пожалела. Да, только бы вы любили меня!
Я люблю вас, но положение не позволяет мне выказывать свои чувства. Это вы понимаете?
Катерина опустила покрасневшие от слез глаза.
Не понимаю, но обещаю слушаться. Вы именно этого хотите?
Совершенно верно. Слушайте внимательно: вся шпионская сеть, которой располагает империя во Франции, в вашем распоряжении, чтобы уничтожить Мишеля де Нотрдама. Вы сами выберете место и время для удара: исполнитель найдется. Между тем
Между тем?
Катерину покинули последние остатки здравого смысла. В сознании все перепуталось, ей было хорошо и страшно.
Необходимо остановить войну, которую Генрих Второй хочет развязать в Италии. Войска французского короля подтягиваются к границам герцогства Тосканского. Это прямая угроза Козимо Медичи, верного императору. Нам жизненно необходимо компромиссное решение, которое гарантирует Флоренции спокойствие и в то же время не заставит ее поссориться с Карлом Пятым.
Катерина удивленно глядела на него.
И что должна сделать я?
То, чего не сможет сделать ни один из наших агентов-мужчин. Вам надлежит заручиться поддержкой кардинала Франсуа де Турнона, как вы уже проделали с Алессандро Фарнезе. Кстати, они близкие друзья. Король Генрих доверил де Турнону руководить политикой в отношении Тосканы. Вы должны получить у Фарнезе рекомендательное письмо, войти в доверие к Турнону и убедить его заключить с Флоренцией пакт о ненападении.
Полагаю, что взамен
Правильно полагаете: я сделаю так, что Мишель де Нотрдам окажется у вас в руках. И вы сможете вызнать у него любые секреты, хоть под пыткой. Кроме того, вы сполна сможете насладиться моим чувством. Темные глаза Пьетро Джелидо потеплели и сверкнули. Я уже сказал, что люблю вас, и, если вы повинуетесь, обещаю, что любовь моя будет более конкретной.