Le gros mastin toute nuit hurlera,
Quand grand pontife changera de terroir.
Звезда большая на семь дней явится.
Заставит туча запылать два солнца,
Хитрюга будет выть ночь напролет,
А Папа Римский сменит резиденцию.
Священник зло усмехнулся.
Это парафраз на чудеса, которые, согласно Юлию Почтительному, сопровождали смерть Цезаря. Правда, солнц было три, а не два, но в остальном все совпадает: и звезда, что горит семь дней, и собаки, что воют всю ночь. И Лепид, сменивший Цезаря на месте великого правителя, был вынужден «сменить место», то есть перебраться в другое жилище. Ваш Мишельплагиатор.
Катерина заметила, как загорелись глаза Жюмель. Супруга Нотрдама возмущенно выставила грудь вперед и двинулась в атаку.
Вы считаете себя очень умным, набросилась она на Пьетро Джелидо, а надо бы вам знать, что двойные солнца были видны везде на юге в конце прошлого года. Мишель ни с кого не списывал, хотя и пользовался примерами из прошлого, чтобы растолковать трудные вещи.
Ах, вот оно что! И что же это за великий правитель поменял местопребывание совсем недавно?
Простите, господин аббат, но вы мне кажетесь просто недоумком. Разве вы не слышали, что наш король Генрих Второй отбыл сражаться в Германию и правление взяла на себя Екатерина Медичи?
Как он ни старался казаться равнодушным, Пьетро Джелидо был поражен, и ироническое выражение быстро слетело с его лица. Чтобы сохранить достоинство, он продолжил важно листать рукопись, но Жюмель вскочила с места и вырвала листки у него из рук, бросив на него полный ярости взгляд.
У Мишеля много недостатков, но он не мошенник: он записывает свои видения так, как их видит. И понять их может только тот, кто так же честен, как он. А вам уж точно не понять.
Выпалив все это, Жюмель кинулась к двери. После секундного замешательства Катерина тоже встала и догнала ее.
Куда же вы? Молинас будет здесь с минуты на минуту.
Тем хуже для него. Я проделала путь в многие мили, чтобы услышать, как хулят моего мужа! Если Диего вызвал меня сюда только для того, чтобы полюбоваться на мои женские прелести, то вы, сударыня, с тем же успехом сможете его удовлетворить. А от меня передайте, чтобы он мне больше не писал. Теперь у меня есть положение в обществе, и мне начхать на его вымогательства и шантаж.
И Жюмель бросилась прочь из дома, быстро минуя многочисленные комнаты, так что пламя факелов колебалось там, где она прошла. Потом хлопнула входная дверь.
У Катерины перехватило дыхание. Придя в себя, она ядовито фыркнула:
Ну что за мерзкая шлюха! Она воображает, что может все себе позволить, потому что еще молода! Ладно, я ее укорочу. Клянусь, ни она, ни Нотрдам больше не будут счастливы!
Нет уж, хватит! раскатился по комнате металлический голос Пьетро Джелидо. Я содействовал вам, потому что таков был уговор. Теперь ваша очередь выполнять обязательства. Не забывайте, что вы на службе у Козимо Медичи и ваша задачаубедить кардинала де Турнона подписать с Венецией договор о ненападении. Вы же до сих пор не предприняли ничего конкретного!
Неправда! запротестовала Катерина, Если мы сейчас находимся в его доме, так только благодаря тому, что мне удалось расположить его к себе. Рекомендация Алессандро Фарнезе сыграла важную роль. Теперь де Турнон принимает меня часто и весьма сердечно. К сожалению, он редко бывает в Париже, но всякий раз, как он здесь
Вы более или менее долго беседуете с ним. Расположение, которым вы хвастаете, не идет дальше обычной вежливости по отношению к даме, представленной другом. Сколько раз вы говорили с кардиналом о политике? Ну? Говорите правду!
Катерина поняла, что солгать не получится.
Довольно редко. Видите ли, Турнонполитик очень осторожный и никогда не позволяет себе говорить о том, о чем следует молчать.
Я полагал, что вам удастся установить с ним более интимные контакты. Когда-то вам это удавалось
В глубине души Катерина растерялась, поскольку речь зашла о том, что она старалась скрыть даже от себя самой.
Турнон занят только политикой, женщины его не интересуют, пробормотала она смущенно.
Чепуха! Пьетро Джелидо был взвинчен, и в каждом его жесте сквозил гнев, Или его не волнуют женщины определенного возраста. Тогда вы должны послать ему Джулию, как поступили с Фарнезе.
Монах нанес удар настолько неожиданно, что Катерина потеряла контроль над своими чувствами и разрыдалась. Тяжко всхлипывая, она попыталась непослушными губами что-то сказать в свое оправдание:
Джулия меня больше не слушается Она вас ненавидит и не хочет слышать о
Пьетро Джелидо нахмурился.
Говорите яснее, а то вы как заика. Я не понял ни слова.
Я я
Катерина задохнулась слезами и, скорчившись, закрыла лицо руками. В голове сверкнула мысль подбежать к окну и броситься вниз, но не хватило сил подняться. В немыслимой тоске, душившей ее, была одна надежда: что сердце само остановится.
Пьетро Джелидо подошел и приподнял ей лицо. Катерине захотелось, чтобы этот человек, которого она любила, ударил ее и тем самым дал выход ее муке. И еще она надеялась, что он скажет ей какие-нибудь ласковые слова. Но он не сделал ни того ни другого. Несколько мгновений он вглядывался в измученное лицо герцогини, держа ее за подбородок. Потом разжат пальцы, и голова Катерины безвольно упала.
Герцогиня осталась один на один со своим отчаянием. Она снова увидела Молинаса, привязанного к горящей повозке, и услышала его крик, словно передававший ей силу. Этот страшный человек умел находить наслаждение в боли, но ее страдания были моральными, не физическими. Потому она так страстно и жаждала страданий физических, что моральные были непереносимы.
Пьетро Джелидо дал ей поплакать вволю, потом принял свою обычную позу, сложив руки на груди. Его точные, холодные слова достигали ее ушей сквозь темную дымку, что заволокла сознание.
Я, наверное, покажусь вам жестоким, но это не так. Я служу Господу и ненавижу плотскую тщету. Вы жераба момента, как, к сожалению, многие жертвы католической церкви. Вы хотите пленять, быть красивой, словно теловаша истинная сущность. Вас ужасает старение тела. И вы не понимаете, что все это тяжкий грех.
До Катерины дошел только укоризненный тон монаха. Это ее чуть-чуть утешило: она почувствовала себя девочкой. И тоненьким голоском она проговорила:
Но вы ведь любите меня, правда? Вы мне это говорили, даже поцеловали меня.
Любовьзакон, данный Богом, и я не вправе вам в нем отказать. Но не ждите, что я поддамся плотскому искушению. Единственный путь заслужить мою любовьэто послушание. А потому подчинитесь и ревностно мне служите. Только так вы сможете заслужить мою любовь, всегда, когда я захочу ее выказать. Таковы отношения между мною и Господом. Таковы же должны быть и отношения между людьми.
Я буду вас слушаться, я буду служить вам, как раба! вскричала Катерина, которая из всей тирады поняла только слово «любовь» и условия ее добиться. Я добьюсь от Турнона всего, что нужно, я заставлю Джулию пойти к нему в постель, сделаю все, что захотите. Только любите меня, прошу вас! Другого вознаграждения мне не надо!
Вы должны доказать, что этого достойны, нежно шепнул ей Пьетро Джелидо.
В своем бредовом состоянии Катерина по-своему истолковала эти слова. Она рванула на себе лиф платья и блузку, обнажив грудь.
Глядите! Разве это грудь старухи? Взгляните, какая она круглая и полная! Трогайте, сжимайте, кусайте, если хотите! Она ваша!
Обескураженный Пьетро Джелидо попятился.
Значит, вы так ничего и не поняли прошептал он с горечью.
В этот момент послышались удары дверного молотка и тяжелые шаги.
Ого, какая пикантная сцена!
Эта веселая реплика принадлежала сержанту Королевского дозора, одной из двух полиций Парижа. За ним стоял отряд профессиональных гвардейцев, которых называли лучниками, хотя они не носили ни луков, ни стрел. Просунув головы в комнату, они от души хохотали, а те, что стояли за их спинами, поднимались на цыпочки.
После секундного замешательства Катерина вновь обрела ясность рассудка и, дрожа от стыда, быстро привела себя в порядок. Обида от собственной слабости была еще велика. Она наклонила голову и, придерживая руками края блузки, повернулась к вошедшим спиной и отбежала к окну.
Пьетро Джелидо сурово взглянул на сержанта.
Что вам угодно? Разве вы не знаете, что этот дом принадлежит кардиналу?
Иронический взгляд военного оторвался от спины герцогини и остановился на священнике.
Вы брат Пьетро Джелидо из Сан-Миньято, не так ли?
Моя личность вас не касается. Я дипломат, и допрашивать меня может только прево.
Это он, вот он, змей! раздался серебристый голос.
Джулия протолкнулась сквозь ряд лучников и направила палец прямо на монаха.
Ты ответишь за все зло, что ты причинил моей матери, грязный шпион!
Услышав этот голос, Катерина возмущенно обернулась, позабыв о том двусмысленном положении, в котором оказалась.
Джулия, вот дурочка! Ты что, свихнулась?
Дочь, не обращая на нее внимания, повернулась к сержанту:
Говорю вам, это Пьетро Джелидо. Думаю, у вас есть приказ, который надо выполнять.
Военный повиновался.
Пьетро Джелидо, отчеканил он, именем его величества короля Франции вы арестованы.
Но почему? изумился священник, В чем меня обвиняют?
Эта девушка доказала прево, что вы поддерживаете переписку с Женевой и пропагандируете гугенотскую веру, запрещенную в королевстве.
Пьетро Джелидо побледнел.
И вы доверяете свидетельству этой слабоумной? Вот ее мать! Допросите ее! С каких это пор инквизиция
Инквизиция здесь ни при чем, прервал его сержант.
Тем временем дюжина его людей уже расположилась полукругом за спиной монаха.
Эдикт Шатобриана запрещает богохульство. Извольте следовать за мной без препирательств.
Сдавленный крик Катерины был явно обращен к дочери. Пьетро Джелидо, опустив голову, подошел к сержанту. Потом молниеносным жестом выхватил из-под сутаны короткую шпагу и вонзил острие в плечо военного. Тот вскрикнул скорее от удивления, чем от боли. Солдаты в замешательстве упустили момент, и Джелидо метнулся к окну, вскочил на подоконник и спрыгнул вниз со второго этажа.
Солдаты бросились за ним, но натолкнулись на широко разведенные руки Катерины, которая из последних сил стремилась защитить возлюбленного. При этом движении грудь ее обнажилась, в голубых глазах зажглась решимость оскорбленного зверя. Она была на диво хороша, и гвардейцы на миг ослабили натиск. Потом ее грубо толкнули, и она упала. Первый из солдат, высунувшись в окно, закричал товарищам:
Он поднялся, но хромает! Поймать егопара пустяков!
Он бросился к двери, остальные за ним. Двое солдат поддерживали сержанта, перевязывая ему рану платком.
Лежа на полу, Катерина застонала, когда чей-то кованый сапог наступил ей на руку. И сразу же почувствовала на лице ласковые пальцы. Она бросила на дочь полный ярости взгляд.
Уходи! Я ненавижу тебя.
Джулия не отдернула руки и продолжала гладить ее по лицу.
Не говорите так! Я действовала для вашего же блага. Это чудовище вас поработило!
Катерина смогла только прошептать вне себя:
Ненавижу, ненавижу, ненавижу! и, совсем ослабев, потеряла сознание.
ВОЗВРАЩЕНИЕ УЛЬРИХА
Мишель радостно показал Жюмель рукопись, которую закончил часом раньше.
Смотри и запомни этот миг! Вот книга, которая сделает меня знаменитым и, может быть, богатым!
Жюмель, сидя с маленькой Магдаленой на диване в гостиной первого этажа, улыбнулась мужу.
Я рада за тебя. Думаю только, что название надо изменить.
Ну уж нет. Она будет называться «Отменная и весьма полезная брошюра для всех, кто пожелает познакомиться с изысканными рецептами».
Все так же улыбаясь, Жюмель покачала головой.
Слишком длинно и непонятно. Продавцам будет трудно это выговорить.
Мишель нахмурился.
Она не будет продаваться на рынках и в тавернах, как мои альманахи Но наверное, ты права. Можно напечатать объяснение субтитром и назвать брошюру просто «Трактат о косметике и вареньях». Посмотрим, что скажут печатники.
Вот увидишь, они примут мою сторону, Жюмель положила девочку рядом с собой и поманила Мишеля, Иди сюда, ты заслужил поцелуй.
Он не заставил себя просить. Поцелуй был невинным, но крепким. Мишель почувствовал себя счастливым. После возвращения Жюмель из Парижа (хотя Мишель продолжал думать, что она была в Лионе) их отношения стали близкими и нежными. Он не пренебрегал ею больше, напротив, если позволяла дочка, по крайней мере два-три раза в неделю он воздавал почести красоте жены. А она, мало того что с неподдельной страстью отвечала на его объятия, обещала больше никогда его не обманывать и показала ему письма за подписью Молинаса, которые время от времени получала. Оба они порядком сомневались, что их действительно написал тот, кого сожгли живым в Эксе. Однако догадывались, кто был их автором, вернее, авторшей. И впервые вместе смеялись над ней.
Мишель оторвался от губ жены и провел рукой по волосам дочурки. Он осторожно поднял ее и положил на колени к матери. Потом взглянул в окно.
Уже вечереет, пора зажечь свечи, И прибавил:Сегодня мне надо поработать наверху. Как освобожусь, сразу приду к тебе.
Не беспокойся. Гороскопы?
Да. На них такой спрос, что за последний я запросил десять золотых, и покупатель их выложил не моргнув глазом.
Жюмель рассмеялась.
Можно подумать, что все жители Салона разом стали беспокоиться о своем будущем. Хотя жизнь у нас относительно спокойная. Война далеко, чумных эпидемий нет. Она тихонько ухватила за носик Магдалену, и та весело пискнула, Вот и сегодня, пока тебя не было, приходил клиент. Сказал, что еще вернется.
Имени не помнишь?
Нет, но кажется, какое-то латинское. И на голове у него была квадратная шапочка, как у тебя.
Тогда это был врач. Странно, что он хотел заказать мне гороскоп. Случайно, не аптекарь Франсуа Берар?
Нет, этого человека я никогда не видела. Он высокий, тощий и чуть косит, на вид лег пятидесяти. И с ним был старик с запавшими глазами и длинной бородой до самой фуди. Он держался поодаль, опирался на палку и весь дрожал, словно от холода.
У Мишеля возникло подозрение, которое он тут же отогнал прочь: было бы несправедливо омрачать счастливую минуту. Он только теперь понял, какое это счастье: иметь рядом любящую и умную женщину. Жюмель и вправду начала понимать его и оказалась вовсе не глупой, как он считал поначалу. Несмотря на свои непредсказуемые выходки и зачастую непристойные словечки, она была женщиной восприимчивой и проницательной. Он слишком долго оставался в плену у предрассудков своей эпохи, над которыми вволю поиздевался Франсуа Рабле: женщина либо может мыслить только примитивно, либо она носительница непристойной хвори. Но в последнее время до него дошло, что мирное сосуществование половисточник взаимного тепла, и ему не хотелось, чтобы в это тепло врывался ледяной сквозняк.
И тут, словно назло его надеждам, налетел внезапный ветер и захлопали створки входной двери. Магдалена заплакала и прижалась к матери. Встревоженная Жюмель спросила:
В чем дело? Еще минуту назад на улице было ни облачка.
Сам не понимаю.
Мишель, пользуясь еще брезжившим дневным светом, спустился, чтобы закрыть входную дверь. Внезапная вспышка молнии, за которой не последовало грома, настигла его посередине коридора. Сердце забилось тяжким и, неровными ударами. Но он нашел в себе силы добраться до входной двери. В свете второй беззвучной вспышки он разглядел па пороге две неподвижные фигуры. Это были Пентадиус и Ульрих из Майнца. Такого поворота событий следовало ожидать. Дрожа от ужаса, Мишель склонился в поклоне.
Вот сюрприз! пробормотал он. Столько лет прошло!
Ну что же ты! Подойди и обними меня! воскликнул Пентадиус.
Нос на его длинном лице косил чуть налево, но, даже учитывая эту легкую аномалию, лицо никак нельзя было назвать уродливым. Страннымда, но не уродливым. Ярко-зеленые глаза смотрели необыкновенно умно, а рот под длинными усами добродушно улыбался. И все же при взгляде на это лицо всех охватывала беспричинная неловкость.
Мишель сумел ее преодолеть и обнял друга, расцеловав его в щеки, и вздрогнул только, когда острая бородка Пентадиуса уколола его в подбородок. Однако более тяжкое испытание ждало его впереди, и он медлил высвободиться из объятий, чтобы оттянуть момент.
Тихий и кроткий голос призвал его исполнить долг. Бородатый старик грациозно и несколько по-женски склонил голову набок.
Мишель, что же ты со мной не поздороваешься? Голос Ульриха звучал хрипло, но не злобно, а даже деликатно.
Чуть помедлив, Мишель подошел к старику. Тот прижал его к себе и тоже расцеловал. Его губы и хрупкое, высохшее тело дрожали. Высвободившись из объятий, Мишель спрятал глаза с набежавшими слезами. Когда-то он относился к этому человеку, как к родному отцу, пока
Ураган уже близко. Так и будешь держать нас на пороге? спросил Пентадиус с улыбкой. На самом деле небо было чисто, и отдельные сполохи можно было объяснить разве что отражениями далекой бури.
Мишель оторвался от тревожных мыслей.
О, извините меня. Входите, конечно, входите. Здесь немного темно, я как раз собирался зажечь свечи.
Но Жюмель уже позаботилась об этом, потому что все свечи в гостиной горели. Она встретила гостей с Магдаленой на руках, и губы ее сложились в несвойственную ей испуганную улыбку.
Добрый вечер, господа. Я пойду, пожалуй, не буду мешать вашей беседе.
Какая красавица! Ты просто везунчик, Мишель! произнес Пентадиус, и в тоне его почувствовалась жадность лакомки, Счастливец, у тебя есть дом и семья!
Жюмель в замешательстве выскользнула из комнаты, а Мишель указал гостям места на стульях и диване.
Располагайтесь, я сейчас принесу выпить. Предпочитаете вино или ликер?
Спасибо, не надо.
Формально-вежливый отказ Ульриха прозвучал сухо, как приказ.
Мишель с отчаянно бьющимся сердцем опустился на стул, гости уселись на диване. Ульрих устроил папку между колен.
Пентадиус с алчным видом оглядел комнату, и его ярко-зеленые глаза сверкнули.
У тебя меньше книг, чем было раньше, заметил он, окинув взглядом шкафы. Наверное, остальные ты держишь в кабинете
Некоторые держу. Но ты прав: книг у меня стало меньше.
Боишься инквизиции?
Нет, дело в том, что Мишель почувствовал в собственном голосе нотку неуверенности, Я изменил свою жизнь.
Ульрих звонко, по-детски, расхохотался.
Я сам столько раз менял свою жизнь. А через несколько лет сменю навсегда и перейду в иную.
Кажется, вы в добром здравии, Учитель.
На данный моментда, но я умру от болезни седьмого апреля тысяча пятьсот пятьдесят восьмого года. Так что мне остались шесть лет земной жизни, Острый взгляд Ульриха слегка затуманился, Истина, однако, в том, что принадлежащий к «Церкви» не меняет жизнь никогда. Ты вот назвал меня Учителем, значит, не отрекся от моих наставлений, как мне про тебя донесли.
Голос старика оставался доброжелательным, но Мишель уловил в его звуке скрытую угрозу. Наступал самый трудный момент разговора. Он сглотнул и прошептал:
Я ни от чего не отрекся, ибо то, чему вы меня учили, есть истина. Но я остался и хочу дальше оставаться добрым католиком.
Пентадиус сделал нетерпеливое движение, но Ульрих остановил его тонкой крючковатой рукой.
Мишель, сказал он деликатно, ты прекрасно знаешь, что разницы нет, даже в глазах самых фанатичных инквизиторов. То, что исповедуем мы, и есть христианство, истинное и более древнее, чем христианство католиков или гугенотов. Так или не так?
У Мишеля свело губы.
Так.
Тогда назови числа, если помнишь.
Подавив волнение, Мишель прошептал:
Один, два, сто, один, двести, один, шестьдесят. Абразакс.
Ульрих одобрительно кивнул.
Какова их сумма?
Триста шестьдесят пять.
Прекрасно. Назови истинные числа.
У Мишеля закружилась голова, но он сумел преодолеть слабость.
Сорок, пять, десять, девять, сто, один, двести.
Сумма?
Снова триста шестьдесят пять.
Каким буквам соответствуют?
Митра, солнечный бог. Мишель начал успокаиваться, и страхи сменились раздражением, Желаете испытать мою память, Учитель? Я помню все ваши уроки. Мне известно, что каждое число соответствует определенному состоянию сознания, и я на себе испытал все стадии ментального восхождения: как с ястребиной травой и вашим кольцом, так и без них. Почти каждую ночь я перехожу границу Абразакса и вижу, что делается на восьмом небе. Но я устал и хочу нормальной жизни.
Он хочет нормальной жизни, пропел Пентадиус, покачивая головой из стороны в сторону, Он хочет нормальной жизни! Он хочет нормальной жизни! Он
Песню внезапно прервал крик боли: но колену Пентадиуса с силой ударила палка Ульриха.
Повежливее с Мишелем! закричал старик. Не забывайте, что он будет моим преемником во главе нашей «Церкви»!
Пентадиус весь подобрался, как червяк, что свивается в узел, едва к нему прикоснешься. Лицо его еще больше перекосилось.
Мишель еще раз нервно сглотнул.
Учитель, начал он осторожно, вы знаете, с каким почтением я к вам отношусь. Но я не уверен, что гожусь
Ульрих его даже не слушал:
Итак, ты достигаешь восьмого неба без усилий, не прибегая к наркотическим веществам Но это означает, что ты действительно мой лучший ученик. Как зовут твоего демона-проводника?
Парпалус.
Парпалус пухлый новорожденный, огромный, как звезда Как он с тобой общается? Думаю, стихами.
Не совсем. Он внушает мне видения, а я уже перевожу их в стихи.
Ну-ну
Ульрих бросил презрительный взгляд на Пентадиуса, с губ которого слетел хриплый звук, похожий на собачий вой. Потом снова пристально поглядел на Мишеля, и глаза его потеплели.
Послушай, Мишель, ты, наверное, обижаешься на меня за ту ночь
Какую ночь?
Ты прекрасно понял, о какой ночи я говорю: о ночи в Бордо.
Он поставил палку рядом с собой и сложил руки.
Верь мне. Я испытал ту же боль, но это было абсолютно необходимо. Наша инициация требует пройти через самую острую боль и самый сильный страх. Наверное, плечо у тебя все еще болит
Нет, это случается все реже. Конечно, ранка до конца не заживает, и иногда в ней появляется гной.
Это все из-за мышиной крови. Но я поступил для твоего же блага. Я привил чуму тебе и другим, чтобы организм научился ей противостоять. Это все равно что принимать яд малыми дозами, и тогда сделаешься к нему нечувствителен.
Учитель, там действительно была только мышиная кровь?
Ульрих в первый раз рассердился. Он побагровел и закричал:
Кто тебе наболтал? Парпалус? Так я и знал!
Теперь Мишель совсем успокоился, и взгляд его не предвещал ничего хорошего.
Да, Парпалус. Слушайте, Он погладил бороду и проговорил тихо, но уверенно:
Le dix Kalendes d'Apvril le faict Gnostiquc
Resuscite encor par gens malins:
Le feu estainct, assemblee diabolique,
Cherchant les ords Adamant et Pselyn.
В десятый день календ апрельских
Злодеи возродят дело гностиков:
Дьявольское сборище, погасив огонь,
Станет доискиваться Адаманта и Пселина.
Мишель взглянул Ульриху прямо в глаза, на этот раз без всякой робости.
Поначалу, Учитель, я понял только первые строки катрена. В десятый день апрельских календ, то есть двадцать третьего марта, некие злодеи возродят гностицизм. Ясно, что речь идет о нас: двадцать третьего марта тысяча пятьсот двадцать третьего года состоялась церемония в крипте в Бордо. И вера в Абразакс восходит к гностикам, последователям Василида. Так?
Ульрих мрачно на него посмотрел.
Дальше.
Темным остались для меня только последние строки. Что искала, погасив огни, наша дьявольская ассамблея? Кто такие Адамант и Пселин? Я долго над этим размышлял и в конце концов понял.
Объяснись!
Ульрих пытался сохранить бесстрастное выражение лица, но с трудом сдерживаемый гнев сводил судорогой морщинистую кожу. Пентадиус перестал дрожать и жадно следил за разговором.
Мишель вздохнул.
Я заметил, что некоторые из видений, которые внушал мне Парпалус, описаны в книге Петра Кринита «De honesta disciplina». Внимательно изучив рукопись, я нашел объяснение, которое искал. Адамантэто Адамантиус, то есть Алмаз, прозвище Оригена, одного из отцов церкви, которого считали «твердым как алмаз». А Пселинэто византиец Пселл, автор трактата «Le opere dei demoni».
Ну и что?
И Ориген, и Пселл приписывали гностикам чудовищные обычаи: кровосмесительные соития, а потом пожирание младенцев, которые родятся в результате.
И Пентадиус, и Ульрих расхохотались: первыйсмущенно хихикая, а второйкороткими, лающими звуками, похожими на кашель. Наконец лицо старика разгладилось, и он обратился к Мишелю с прежней добротой:
Мишель, сын мой, ты меня знаешь. Неужели ты и вправду думаешь, что я способен на такое изуверство? Ведь для тебя не секрет, что жизнь моя всегда была честна.
Мишель опустил голову.
Мне ни разу не пришло в голову приписывать вам все эти жестокости, Учитель. Но после Бордо в мой ум закралось подозрение: а что, если инфицированная кровь, которой вы орошали крестообразный разрез на плече, была не только мышиной, но и детской? Дети одни из первых умирали в эпидемию, и вы пускали им кровь, я сам видел.
Ульрих выпятил грудь, которую распирало от гнева, лицо его исказилось.
А если даже и так? выкрикнул он, Кто ты такой, чтобы судить меня? Чтобы судить науку? Самонадеянный щенок, да плевал я на твою запоздалую щепетильность!
Краем глаза Мишель заметил, как за дверью в коридоре метнулось белое платье: значит, Жюмель пряталась там и все слышала. Это придало ему мужества.
Послушайте, Учитель, сказал он спокойно, я не питаю к вам никакой вражды, хотя между нами и нет тех теплых отношений, что были прежде. Я благодарен вам за то, что вы научили меня постигать те уровни познания, которые большая часть человечества постичь не в силах. Однако я намерен употребить эти знания во благо, а не во зло. Пускать кровь умирающим детямэто не благо, это преступление, грех.
Пентадиус широко улыбнулся, сощурив зеленые глаза.
Убить его, Учитель?
Ульрих вдруг устало сник и досадливо махнул рукой.
Нет, сиди спокойно. Потом снова обернулся к Мишелю и мягко заговорил:Я назначил тебя своим преемником, ничего не поделаешь. Я оставлю тебя в покое, но прежде возьму с тебя три клятвы.
Какие?
Первая. Ты знаешь, что ставит себе целью «Церковь»: уничтожить дистанцию между небесами и барьеры времени и дать возможность существам с восьмого неба, то есть из царства Абразакса, смешаться с земными жителями, чтобы поднять уровень знаний землян. Ты должен поклясться, что не станешь вмешиваться в этот план.
Клятва ко многому обязывает.
Ничего подобного: до события осталось четыре с половиной века. Парпалус сказал тебе, что это будет в тысяча девятьсот девяносто девятом году. К этому времени я умру и ты тоже. Я имею в виду, умрем для земли. Если будешь как я, мы сможем вернуться вместе.
Дальше, Учитель. Вторая клятва?
Ты должен поклясться, что не станешь распространять откровения Парпалуса, которые ты переводишь в стихи. Я знаю, ты издаешь альманахи, и тебе может прийти в голову опубликовать пророчества. Не делай этого. «Церковь» этого не одобрит. Я понятно говорю?
Да.
Тогда клянись.
Прежде назовите третью клятву. Я поклянусь сразу за все три.
Глаза Ульриха блеснули злобой, но тут же снова успокоились.
Ты владеешь копией «Arbor Mirabilis», одной из первых, зашифрованных шифром, который мы называем «Око», вздохнул старик. Она гуляла по рукам мирян, но мне известно, что теперь она снова у тебя. Поклянись, что сожжешь ее. Более того: сожжешь у меня на глазах.
Мишель пожал плечами.
Почему она вас так тревожит, Учитель? Ни один профан все равно не сможет в ней разобраться.
Да, но появился один молодой священник, который сможет разгадать шифр и прочесть книгу от начала до конца. Это еще пока лежит в области неясных возможностей, но единственная копия, до которой он сможет добраться, твоя. По этой причине сегодня же ночью она должна исчезнуть.
Что еще?
Ты перевел тексты Гораполлона. Не отпирайся, я виделся с Денисом Захарией. Ты должен сжечь также и эту книгу и уничтожить медаль, отчеканенную другим адептом, Жаном Фернелем. На одной из ее сторон изображен Абразакс. Она была у Захарии, но теперь, думаю, у тебя. Голос Ульриха еще больше смягчился. Это все, о чем я прошу тебя, Мишель, сын мой. Согласись, это не так уж много. Взамен я предлагаю тебе полное спокойствие в течение всей отмеренной тебе земной жизни.
Воцарилось долгое молчание, потом Мишель, необычно спокойный, отрицательно покачал головой.
Нет, Учитель. Я не стану клясться, жечь книги и уничтожать медали. Помимо воли я научился не доверять вам.
Пентадиус хрюкнул, а Ульрих отреагировал совершенно неожиданно. Глаза его зажглись счастьем, к которому примешивалась немалая доля гордости.
Браво, Мишель! Ты прошел испытание! Теперь тыглава иллюминатов! Мой единственный наследник!