И вообще странно, что неприятности случаются, Сморчков, только с твоими подельниками. Один якобы со шконки свалилсяперелом ключицы, второйчереп проломлен Ладно, раз просьб и пожеланий нет, тогда идём дальше.
Дверь захлопнулась, и народ как-то разом выдохнул. А тут и вечернюю пайку принесли, так что некоторое время людям было чем заняться.
Феликс Осипович, обратился я к комбригу, пытаясь языком выковырять застрявший между зубами кусочек уже опостылевшей селёдки. Я смотрю, тут с зубными щётками вообще беда.
Это точно, я вот тоже привык на воле каждые утро и вечер зубы чистить, а здесь такой возможности не имеется. Ни щётки тебе, ни порошка.
И сделать не из чего, подключился артиллерист. Помню, в деревне, когда маленький был, у нас умелец мастерил зубные щётки из деревянной палочки со свиной щетиной. Здесь же ни деревяшек, ни щетины. Да и ножа нет, не пальцем же вырезать.
Ну, предположим, заточка у товарища комбрига имеется, напомнил я. А вот с остальнымда, проблема. Да хоть бы деревяшка была, могли бы зубочисток настрогать. Не табуретки же портить, в самом деле.
Я знаю, где взять деревяшку. Это дал о себе знать бывший главный бухгалтер завода «Калибр» Павел Иванович Коган.
Знаете? Ну-ка, рассказывайте.
Оказалось, что баней заведовал истопник, с которым Коган в силу своего общительного характера уже не то чтобы подружился, но навёл контакты. В итоге уже в следующее посещение помывочной за кусок сахара истопник настрогал с сотню тонких щепочек, которыми вполне можно было выковыривать застрявшие в зубах остатки пищи. Нам оставалось только скрытно пронести эти щепочки в камеру.
А перед этим меня успели снова вызвать на допрос. И случилось это посреди ночи. Явно уставший Шляхман с чёрными кругами под глазами на этот раз обошёлся без физических инсинуаций. Вероятно, тюремный лепила, к которому я вчера снова наведался, проинформировал его о состоянии моего здоровья. Да и на прошлом допросе Шляхман, видимо, понял, что одними побоями заставить меня подписать признаниедело бесперспективное.
Хотя без наручников не обошлосьпрошлого раза им хватило, чтобы почувствовать крепость кулаков российского спецназовца. Пусть даже и бывшего, однако поддерживавшего форму регулярными тренировками. Во всяком случае, до того момента, как угодил в это время.
Хотя и в камере по мере силособенно до избиениястарался делать кое-какие физические упражнения. Отжимания, пресс, растяжка, бой с тенью Глядя на меня, к занятиям по физподготовке подключились сначала комбриг с инженером, а затем и ещё несколько человек, в основном из военных. Мне даже вспомнился виденный в детстве фильм «Не бойся, я с тобой!», где главный герой в исполнении Льва Дурова обучал азербайджанских зэков премудростям восточных единоборств. Они потом, кажется, даже бунт учинили, хотя сцены боёвглядя с высоты прожитых летбыли поставлены на редкость непрофессионально. Мюзикл, что с авторов взять!.. Впрочем, для неизбалованного советского зрителя, видевшего из подобного разве что «Пираты XX века», и это казалось настоящим прорывом.
Так что на этот раз следователь изводил и себя и меня одними расспросами. Причём я видел, что ему самому хочется поскорее всё это закончить, но не можетто ли указание свыше, то ли на принцип пошёл.
Поймите, Сорокин, вы, конечно, можете не подписывать протокол. Я просто внесу в него запись о вашем отказе и удостоверю её своей подписью. Поверьте, этого достаточно, чтобы дело ушло в суд по статье «Нелегальный переход на территорию СССР с целью шпионажа в пользу иностранного государства». Тем более что у меня имеются показания жителей Ватулино, в частности участкового инспектора милиции Дурнева. Одного этого хватит, чтобы припаять вам как минимум десять лет за шпионаж, а то и высшую меру социальной защиты.
Как хотите, устало вздохнул я. Но своей подписи я под этим не поставлю. Ячеловек из будущего
Да из какого на хрен будущего!
Шляхман перегнулся через стол, его нижняя губа затряслась, налитые кровью глаза вылезли из орбит, казалось, ещё мгновениеи он зарядит мне по физиономии. Однако сдержался, сел на место.
В общем, так, гражданин Сорокин или кто вы там на самом деле Устал я с вами цацкаться. Все подследственные как подследственные, один-два допросаи подписывают. Обычно даже и бить-то не приходится. А вы решили упереться, думаете, это спасёт вас от наказания? Откуда вы на мою голову только свалились?.. И точно, свалился, парашютист недоделанный. И ведь что странно Во время обыскау меня тут пометочказаписано, что на брюках и ботинках американские бирки, а на майкекитайская, парашют и вовсе произведён в Германии. Как планировали связываться со своими хозяевами? Жители Ватулино видели только один парашют, получается, прыгали с рацией? Хотя окрестности мы прочесалирации не нашли. Или у вас в Москве имеется связной? Как его фамилия?
Я молчал. Мне уже поперёк горла стоял этот Шляхман. Пусть бьют, ломают рёбрая ничего больше говорить не буду. Надоело!
Сорокин, я последний раз вас спрашиваю, на чью разведку вы работаете?! Поймите, молчание вас не спасёт, оно только усугубит ситуацию.
На марсианскую, выдавил я из себя плоскую шутку.
На марсианскую? Погодите Так это же планета такаяМарс!
Вот оттуда меня и забросили.
Ёрничаете? Ну-ну Посмотрим, как вы через недельку будете ёрничать.
В итоге я вернулся в камеру лишь под утро, злой и невыспавшийся.
А через пару дней по мою душу заявились вертухаи, заломили руки и, ничего не объясняя, куда-то повели.
«На расстрел», мелькнула в голове шальная мысль, от которой я ощутил серьёзный дискомфорт. Даже не подумал, что для начала меня должны были судить, а только после этого ставить к стенке. Ну да в запарке и не такое забудешь.
К счастью, мои худшие опасения не оправдались, всё ограничилось карцером. Узкое, похожее на пенал, сырое и прохладное помещение, хотя снаружи было градусов двадцать тепла. Покрытые плесенью стены, тусклая лампочка в мутном решётчатом плафоне, откидная шконка, прикрученные к полу столик с табуретом да ведро-параша в углу И маленькое окошечко под потолком, в которое с трудом проникал свет с воли.
Шконку до отбоя не трогать, приказал вертухай. Матрас и подушку получишь перед отбоем, утром сдашь.
За что хоть меня сюда?
Ответом было молчание. Оббитая железом дверь захлопнулась, и я остался наедине с собой. Сел на табурет, опёршись локтями о столик, подпёр ладонью подбородок.
В конце концов, карцерне самое плохое место. Вон, Куприянов вернулсяничего, живой. Возможно, именно в этом карцере он и коротал дни. Знать бы ещё, за что я сюда угодил.
Ой, тоска-то какая! И мысли всякие дурные в голову лезут. Нет, вешаться на шнурках я не собирался, тем более у меня их сразу по прибытии в Бутырку конфисковали. Чудо ещё, что во время первой же драки с местными авторитетами кроссовка не улетела после «вертушки». Хорошо бывшим военным, они-то хоть в сапогах.
А дурные мысли были такого плана: не покаяться ли мне в том, чего я не совершал? Может, всё-таки не расстреляют, а в лагерь отправят? Всяко в лагере лучше, чем в камере, набитой людьми, многие из которых предпочитают ходить с голым торсом из-за жары и повышенной влажности. Пусть даже лес заставят валить или породу на тачках возить, в этом есть хоть какая-то определённость. А дурной мысль была потому, что подпиши я протокол с признанием в шпионажеи девяносто девять процентов, что меня шлёпнут. Тут даже к гадалке не ходи.
Потом накатило какое-то философское настроение. Были бы карандаш с бумагой, я, наверное, с тоски затеял бы писать какой-нибудь труд. Не могу вот так сидеть, ничего не делая, по жизни всегда находил себе какое-нибудь занятие. Поотжиматься, что ли? Вроде как рёбра уже не очень побаливают.
Упёрся кулаками в цементный пол, сделал полсотни отжиманий. Попробовал упражнения на пресснет, сразу дал знать о себе левый бок. Зато упражнения на растяжку прошли нормально. Ладно, отжимания и растяжкавот два моих способа, как убить время. А заодно и согреться, если уж на то пошло.
Однако на следующий день как раз во время занятий откинулась задвижка глазка, и строгий голос немолодого надзирателя предупредил:
Гражданин Сорокин, ну-ка немедленно прекратите! Не положено!
Я, не вставая с поперечного шпагата, поинтересовался:
А если не прекращу?
Шутки шутить вздумали? Тут с такими шутниками разговор короткий!
Ладно, босс, не кипятись.
Я встал и затянул:
Чёрный во-о-рон, что ж ты въё-о-ос-ся
Не положено!
Тьфу ты! Что ж у вас тут можно-то?
Сидеть и стоять. И молчать.
Ну нормально! Мало того что засунули в холодный пенал, ещё и делать ничего нельзя. Я, может, физкультурой согреваюсь. У вас тут температура как в погребе, дали бы, что ли, шинель какую.
Так, гражданин Сорокин, ещё одно словои останетесь без ужина.
Без ужина вы меня не можете оставить, это нарушает международную конвенцию.
Чиво?.. протянул вертухай. Какую ещё конвенцию?
Международную, принятую Генеральной Ассамблеей ООН.
Похоже, у надзирателя процесс переваривания моих фраз закончился полным несварением. Тем более откуда ему, бедолаге, знать, что никакой Организации Объединённых Наций в природе ещё не существовало. С прощальным «Ты у меня договоришься, Сорокин!» он вернул задвижку на место, и с той стороны двери послышались его удаляющиеся шаги. Ужина, впрочем, не лишил. И пайку не урезали. Посуду после еды я должен был возвращать через окошко баландёру, которого сопровождал надзиратель, а на приём пищи мне выделили буквально пять минут.
На второй день я принялся мерить свою узкую камеру шагами от двери к дальней стенке, к маленькому окошку. Семь шагов туда, семь обратно, семь туда, семь обратно И ведь окошко хрен приоткроешь, нет тут такой опции, в смыслефорточки. Потом разглядел, что в камере я не один. Слева от оконца махонький паучок сплёл паутину и притаился на краю своего смертельного для мух кружева.
Тебя-то сюда за что? За вредительство или шпионаж, как меня?
Паучок неподвижно взирал на меня сверху. Может, околел? Я подпрыгнул и кончиком пальцев чуть коснулся паутины. Мой молчаливый сокамерник встрепенулся, оббежал паутину по кругу и снова притаился в том же самом месте.
Чем же ты там питаешься? Тут ведь даже окно не открывается, мухи как сюда залетают? Молчишь? Ну молчи, молчи Следователь тебя заставит говорить. Попадёшь к какому-нибудь Шляхману, он из тебя всю душу вынет. А если ещё и Фриновский подключится О-о, брат, тогда я тебе не завидую. Будешь потом кровью харкать Тебя хоть как звать-то? Имя, погоняло есть? Ладно, сам придумаю Будешь Бармалей. Не спрашивай почему.
Прошёл ещё несколько раз от окна к двери и обратно. Тут и обед подали. Всё быстро схомячил, вернул посуду разносящему и снова принялся мерить карцер шагами. Только не сидеть молча, иначе депрессия захлестнёт с головой. Вон лучше ещё с Бармалеем пообщаться.
Ты-то, дурень, небось и не понимаешь, что сидишь в карцере. Много ли тебе надоугол с паутиной да свежая муха. А нам, людям, нужно общение, иначе мы можем крышей двинуться. А вот чтобы не двинуться, я разговариваю с тобой. Ладно, можешь не отвечать, главноеслушаешь. Знаешь, кто я такой на самом деле? Не поверишьхронопутешественник! Я, может, твоих прапраправнуков видел. Представляешь, какая жизнь будет через восемьдесят лет? Техника, конечно, шагнёт далеко вперёд, а вот люди останутся такими жемелкими и злобными существами в своей массе. Ну, за редким исключением, типа меня, комбрига или артиллерийского инженера. Или тех ребят, с кем я воевал плечом к плечу и на которых мог положиться, как на самого себя. Ещё несколько ходок от двери к окну. Не понять тебе, Бармалей, какой это кайфпрыжки с парашютом. Я вот ещё собирался винтом заняться, уже себе вингсьют присмотрелкостюм-крыло, да не успелв прошлое забросило. А ты вот сидишь там, и нет у тебя иных забот, кроме как из мухи все соки выжать. Скучное ты существо, Бармалей.
В этот момент послышалось жужжание. Ого, каким-то чудом в карцер залетела муха! Я устроил за ней настоящую охоту, но всё-таки поймал живьём и в прыжке приклеил к паутине. Двукрылое насекомое тут же отчаянно затрепыхалось, пытаясь освободиться, а Бармалей шустро посеменил к своей еде. Как кусал, я не разглядел, но вскоре муха затихла, а паучок вернулся на прежнее место. Видно, решил подождать, пока жертва испустит дух, а может, ещё по какой причине. Но через час Бармалей приступил к трапезе, занявшись высасыванием из насекомого соков. А мне запоздало муху стало жаль. Но соседа по карцеру тоже жалко, в общем, уговорил я себя, что поступил правильно.
На следующий день вновь дежурил тот самый немолодой надзиратель лет пятидесяти. Дождавшись, когда он заглянет в глазок, я спросил:
Товарищ лейтенант
Сержант я, ответил тот, но видно было, что слегка польщён.
Товарищ сержант, вот я сижу тут, как орёл молодой в темнице сырой, и мучаюсь догадками.
Молчит, но глазок не закрывает. Видно, заинтересовался, ждёт, что я дальше скажу.
Не могу понять, за что меня сюда определили? Если бы хоть знал, то, может, пребывание в карцере показалось бы не таким тягостным.
А то прямо не знаешь!
Клянусь!
Зрачок на какое-то время пропал из дыры глазка, похоже, надзиратель оглядывался, потом появился снова.
Пузырёва бил?
Которого в госпиталь увезли с пробитой головой?
Ага, его. Этот-то Пузырёв, когда очнулся, на тебя показал.
Как он мог показать?! Я ведь в лёжку был, после допроса пошевелиться не мог!
Ну, это уже не ко мне. За что купилза то и продаю.
Надзиратель ушёл, а я остался вновь наедине со своими мыслями. Вот же сука этот Пузырёв! Гадом буду, вернусь в камеруещё раз по больной башке ему настучу. Хотя ещё неизвестно, когда он сам-то из больнички выйдет, на мой взгляд, ему постельный режим был обеспечен на месяц как минимум. Ну, может, ещё встретимся.
В карцере я пробыл ровно неделю, после чего меня, малость неухоженного, но всё ещё бодрого, вернули в общую камеру. На прощание я мысленно пожелал Бармалею удачи. Он-то остаётся в одиночке, бедолага, до следующего постояльца, который может оказаться не таким добрым, как я. Возьмёт и смахнёт паутину вместе с ним.
Меня сразу обступили старые знакомые, коими я считал комбрига, артиллерийского инженера и ещё нескольких человек.
Ну как вы там? За что вас в карцер?
Пузырёв, как я и предполагал, ещё не появлялся, а его подельники во главе с Костылём затихарились в «блатном углу». Косясь в их сторону, я негромко поведал причину моего заточения.
Вот же сволочь! с чувством выдохнул Куницын. Жаль, что мы его не добили.
Тогда было бы ещё хуже, взвешенно ответил я. Репрессии для отдельно взятой камеры последовали бы такие, что мама не горюй. Всем досталось бы, кроме этих, кивнул я в сторону напряжённо прислушивавшихся к нашему разговору уголовников, которые тут же сделали вид, будто заняты перекидыванием засаленных картишек.
Теперь, если что, могут и срок накинуть, покачал головой Павел Иванович.
Пусть сначала докажут, что это он бил, вставил Кржижановский. Неужто они поверят словам какого-то уголовника, который в темноте даже не видел, кто его лупит?! Если надо будет, я выйду и скажу, что это моих рук дело. Тем более я действительно принимал участие в этой схватке.
И я присоединюсь. Это уже инженер.
А я предлагаю придерживаться версии с падением с нар, как сразу сказал Куприянов. Коган смотрел на нас, как воспитатель в детском саду смотрит на своих маленьких подопечных, ляпнувших какую-то глупость.
Нет, ну а что, не знаю, как вас, а меня на допросе по поводу этого события не спрашивали, они под меня как вора и антисоветского элемента копают, им не до таких мелочей. Вас спрашивали? Тоже нет? Вот, значит, можно сейчас всем скопом сговориться, что этот ротозей во сне свалился с нар головой вниз.
А я надзирателю в карцере сказал, что в своём физическом состоянии не мог принимать участия в ночном побоище.
Ну, про побоище вы зря, конечно Может, этот надзиратель уже и забыл, что вы ему сказали?
Костыль наверняка всё рассказал, его тоже на допрос вызывали. Да и Попов тогда заявил, что не верит в историю с падением со шконки.
Ладно, чёрт с ним, с Пузырёвым Вы-то тут как без меня? поинтересовался я у сокамерников. Смотрю, Феликс Осипович, вы прихрамывать начали