Пленник молчал.
Нож твой где, спрашиваю? Веревку перерезать или весло подправить понадобитсяты чем это делать будешь? Зубами грызть?
Так потерял я нож, батюшка. В воду выронил. Неуклюжий я, с детства падучей маюсь, забормотал суздалец, руки дрожат.
Не выронил. Выбросил. Только сначала им нашего товарища зарезал, сказал князь, чтобы не мешал причал поджигать
Наговариваете вы на меня, батюшка-князь. Нехорошо.
Дмитрий наклонился. Ткнул в черные пятна на рубахе:
Это что у тебя? Масло земляное? Откуда?
Распрямился. Устало сказал Жуку:
Всё, надоел он мне. Ты на кол сажать не разучился ещё? Не забыл, как делается?
Помню, как же, ухмыльнулся Жук, персы научили, добрая забава. Сделаю мастерски: помрёт не сразу, дня три помучается. А то и четыре, если повезёт.
Вот. Кол возьми потолще и конец закругли, чтобы не сразу до макушки прорвало.
А как же. И маслицем смажу: поедет наш дружок медленно, да с удовольствием!
Суздалец крутил головой, глядя то на дружинника, то на князя: не шутят ли?
Понял: не шутят.
Запричитал:
Всё расскажу, всё. На любые муки согласный: топите меня, голову рубите. Только не на кол.
И ещё перекладинку можно сделать, небольшую, мечтательно сказал князь, на две ладони от кончика. Чтобы в брюхе зацепилась, за кишки.
Хорошо придумано, княже, одобрительно кивнул Жук, жаль, слаб человек, нельзя дважды умучить. А то бы сварить его в котле.
Ну, почему же нельзя? Можно. Недоварить если. Покипит пусть полчасика. Так только, чтобы покраснел, размягчилсяи можно вынимать из котла.
И тут ужена кол! подхватил Жук.
Ироды! завизжал суздалец. Федька меня послал, Федька Кольцо. Слуга Юрия Всеволодовича, великого князя владимирского.
Не понимаю я вас, вступил в разговор Сморода, почему в воде варить? В масле-то оно лучше, горячее! Я бочку масла не пожалею для такого случая. Ещё свинец можно расплавитьи в глотку ему, а после
Пленник завыл. Вскочил на ноги и бросился на Дмитрия, метя головой в живот.
Молодой гридень, стоявший рядом с князем, среагировал мгновенношагнул навстречу и рубанул клинком.
Суздалец рухнул ничком, захлёбываясь кровью.
Дмитрий присел над дёргающимся в агонии телом. Сплюнул:
Готов.
Зло сказал дружиннику:
Куда полез? Кто тебя просил?
Ну как же? растерялся парень. Тебя спасал, на помощь поспешил.
Спешил он. Чип и Дейл, тля, непонятно сказал Дмитрий, и чего мне теперь? Кого Юрию Всеволодовичу предъявлять для доказательства?
Да все мы хороши, сказал Сморода, довели суздальца. У него, видать, воображение богатое. А ты, гридень, всё верно сделал: князя спас, телом закрыл. Награду получишь.
Дмитрий разочарованно махнул рукой. Пошагал к берегу.
Жук схватил бороду в кулак. Пробормотал:
Когда же владимирцы успокоятся да от нас отвяжутся?
Когда-когда. Тогда, когда мы все сгорим синим пламенем, сердито сказал боярин.
И то верно, вздохнул Жук.
* * *
Мягко шлёпают по лесной дороге копыта. Дремлют, покачиваются в сёдлах дружинникитретий день в пути, устали.
Лес переменчив: то светлый березняк, будто выбежали деревенские девки в белых сарафанах, в зелёных платочках, встречать добришевцев, да застеснялись в последний момент. Стоят, стройные, покачиваются, витязям кивают да в ладошки прыскают, смешливые. Перешёптываются: какой добрый молодец кому понравился.
А то черноствольные ели: высокие, до неба, свет закрывают. Тихо здесь, и ветер где-то вверху шумит, вниз спрыгнуть не решается. Мох бугрится, словно одеялом, еловые корни, укрывая; а по мхукровавые капельки брусники, будто пробежал неведомый зверь, стрелой охотничьей раненный. Мрачно вокруг, загадочно.
Рома испуганно спросил:
Тятя, а Баба Яга тут живёт?
Она, сынок, у дороги-то не живёт, беспокойства не любит. Где-то в самой чаще избушка у неё.
Значит, не съест нас?
Конечно, не станет. За что нас есть?
Ну-у, злая же она, пояснил мальчик, нянька рассказывала: мол, нечисть лесная, лешие да кикиморы, только и думают, как бы душу православную извести. А Баба Яга у нихза главную. Вот как маменька моя в Добрише, пока тебя в городе нету.
Дмитрий рассмеялся:
Ты княгине Анастасии это не скажи. Вряд ли она сравнению обрадуется. А с нечистью тоже договариваться можно. Если её не обижать, не беспокоитьто и она вредить не будет.
Помолчал и добавил:
Да. С лешим договориться можно, а вот с человекомне всегда.
Ромка кивнул, соглашаясь. Сидел он впереди отцовского седла; качалась перед глазами золотая грива Кояша, убаюкивая. Рядом с отцом было спокойно, надёжно: Змей Горыныч да Соловей Разбойник напасть побоятся.
А как я на свет появился, тятя? Нянька сказала, что меня в капусте нашли на огороде, только врёт. Откуда зимой огород?
Ты же знаешь, что маменька родила. Сначала в животе маленького носила. Потом тебе надоело в темноте сидеть, ты и появился. Вот как брат твой, Антон. Только раньше на три года.
Это понятно. А в животе я откуда взялся-то?
Дмитрий крякнул. Ответил не сразу:
От нашей с княгиней нежности. Мы с маменькой тебя ждали, о тебе думали. Вот и намечтали, налюбили тебя.
А вы всегда друг друга любили?
Князь растерянно почесал лоб.
Как тут расскажешь? Откуда начинать?
Со случайной встречи в лесу с худеньким отроком, оказавшимся переодетой княжной? С подлого убийства деда Романа, князя Тимофея?
Или раньше всё завязалось, с того, как Дмитрий стал воеводой добришской дружины. Как отчаянно бился на Калке, возглавив атаку обречённых на смерть.
Тогда придётся рассказать, что сам попал сюда случайно. И время это ему чужое. А какоесвоё? Там, в будущем, никого не осталось. Родители погибли, когда Димке Ярилову было немного больше, чем княжичусейчас.
И выживать пришлось, как зверю степному, гонимому. На которого охоту устроили. То бежать, то огрызаться. Особо задуматься некогда было. Мотало, как тот корабль без руля и парусакуда буря зашвырнёт, оттуда и выкарабкиваться.
А княгиня
Сначала ведь не любовь была. Жалость к сироте, стремление защитить гонимую. Потомуважение пришло, даже восхищение. Откуда в хрупкой девочке воля стальная, ум ясный? Поддержала его в самое трудное время. Князем настоящим стал благодаря ей: подсказывала, направляла, от ошибок уберегала, во всех делахпомощница и вдохновительница. И всёделикатно, незаметно, чтобы мужское самолюбие не зацепить. Столько терпения, мудрости, нежности.
Князь улыбнулся. Лапушка моя, косы золотые, глаза небесные. Не храбрый воробышек, подросток неуклюжий: теперькнягиня, хозяйка Добриша. Выступает, как лебедь белая плывёт. Головы у подданных сами склоняются в почтении. Сразу видна кровь Рюриковичей, правителей истинных, гордецов северных.
Кораблю нужна родная гавань, куда возвращаться после бурь, тяжких походов, кровавых абордажей. Борта от наросших ракушек почистить, такелаж обтянуть, сломанные ураганом мачты заменить. Иснова в путь, в стихию переменчивую, то тихую, то штормовую. Пробиваться сквозь тьму, карабкаться на волну, до неба громоздящуюся. И мечтать в том море о возвращении домой.
А домао море.
Усмехнулся Дмитрий. Нет конца этому походу. Пока силы имеются, пока рука крепка и конь послушентянет в дорогу. А смысл у дороги одинвозвращение.
Кончился лес. Лошади повеселели, чувствуя близость родной конюшни, где конец пути, ячмень золотой и вода родниковая. Солнце выглянуло, погладило пальцами-лучами шлемы и кольчуги, натёрло до блеска. Город Добриш на холме, как игрушечный: невелик да уютен. Купол каменной церкви, медью крытый, сияет, словно второе солнышко.
А у дорогикнягиня стоит, держит за руку Антошку.
Выскочил из седла. Обнял, заглянул в глаза.
Откуда узнала о приезде, Настенька? Гонца не слал, что сегодня будем.
Прижалась крепко. Прошептала:
Чувствовала.
А про то, что неделю уже каждый день выходит встречать, потому что соскучилась страшно, говорить не стала.
Зачем?
Глава третьяК берегам Тавриды
Июль 1229 г., пролив Босфор
Золотые купола Святой Софии сияли, бросая вызов солнцу. Светило обиделось и спряталось горевать в редкое летом облако.
Любопытные волны Босфора сворачивали в узкую горловину Золотого Рога, гоня перед собой стаи жирных тунцови замирали, очарованные. Великий город, чудо из чудес, вставал перед ними, поражая и раня одновременно: здания и храмы ослепительной красоты перемежались чёрными проплешинами старых пожарищ
Уже четверть века прошло с роковой весны 1204 года, когда толпы крестоносцев захватили и разграбили великий город, сердце Византии. Неделю пылала столица Ойкумены; горели дворцы и дома, торговые ряды и склады, набитые бесценными товарами. Белоснежный мрамор портиков обратился в известь, перегорев; алый порфир покрылся копотью; античные скульптуры утонули в пепле.
И лишь обгоревшая колонна Константина грозила небу чёрным пальцем, напоминая о недолговечности империй
Винченцо, хозяин торгового корабля из Венеции, волнуясь, развернул свиток. Выдохнул радостно:
Слава святому Антонию! Мы получили разрешение на рейс до Солдайи.
Капитан почтительно поинтересовался:
Когда выходим, синьор Винченцо?
Немедленно! Бог его знает, что придёт в голову этим воякам. Вдруг плата за проход проливов покажется им недостаточно чудовищной, и они вздумают её удвоить. И тогда никакой святой не поможет мне окупить расходы, даже если я докуплю товаров.
Да куда ещё, пробурчал седобородый капитан, и так загружены по самое горлышко. Немедленно отплыть не получится: мне нужно три часа, чтобы дождаться навигатора из города, погрузить провиант на дорогу, предупредить пассажиров.
Хорошо. Но ни минутой больше! сказал возбуждённый венецианец и отправился в свою каморку на корме двухмачтового нефа. Там он спрятал в ларец разрешение на выход в Чёрное море, полученное от коменданта за немалую взятку. Достал письменный набор, счёты и приступил к волнительному процессу оценки ожидаемых барышей.
Щёлкали косточки абака; буквы торопливо ложились на жёлтый лист, подгоняя ряды неровных цифр. Винченцо перепроверил и в счастливом изнеможении выронил перо из натруженных пальцев. Слава святому Антонию! Выручки должно хватить на всё: возврат кредита, закупку новой партии товара, да и на тот симпатичный двухэтажный особняк в квартале Риальто Крестоносцы по своим жадности, глупости и чванству затруднили проход через проливы из Средиземного моря, так что ни венецианцы, ни их вечные соперникигенуэзцы, несколько месяцев не приводили корабли в порты Тавриды. Винченцо станет первым за много дней; значит, можно будет не стесняться, называя цену для покупателей в Солдайе.
А если повторить рейс, да ещё разок Так недолго стать членом Большого Совета, внести навечно свою фамилию в список богатейших семей Венеции! А там Чем чёрт не шутит! Дож Республики святого Марко Винченцо Туффиниразве плохо звучит?
Вот он стоит на раззолоченной галере Бучинтаро. Обручальное кольцо падает в синюю волну Адриатики, навеки соединяя
Хозяин, капитан нижайше просит вас подойти.
Ну, чего там ещё? недовольно пробурчал Винченцо, мысленно снимая малиновую бархатную шапку в форме рога и плащ из золотой парчи. Не дадут спокойно помечта Э-э-э, помыслить.
Это срочно, синьор.
У сходней корабля толпилась живописная группа: ободранные кожаные птериги, драные плащи, но оружиев порядке: сарацинские и французские клинки, тяжёлые булавы на поясах.
Вот, синьор, сказал капитан, лучшая охрана, что я смог разыскать в порту.
Вперёд выступил широкоплечий, длиннобородый вожак. Левая половина лица изуродована, будто смята страшным ударом; зато единственный глаз сверлилсловно тонкий клинок мизерикордии разыскивал сочленение в рыцарских латах.
Нас дюжина, прохрипел кривой, и мы хотим по четыре золотых солида каждому.
Что-о? владелец нефа чуть не захлебнулся. В этом чёртовом городе сгорел заодно и приют для сумасшедших?! Капитан! Откуда этот сброд, припёршийся к моему кораблю и требующий платы неизвестно за что?
Синьор Винченцо, капитан тронул венецианца за локоть, это же наша стража. Путь в Тавриду опасен, черкесские и турецкие корсары лютуют
Да никакие пираты не сумеют так нагло меня обобрать! Ты посмотри на этих инвалидов: разве они способны дать защиту? Они от комара не смогут отбиться. Вот что это за карлик?
Невысокий черноволосый боец насупился:
Синьор, яКостас Первый Выстрел, меня знают по всему побережью от Триполи до Триполи. Подбросьте вверх серебряную сикву, и я попаду в неё из своего арбалета первым же болтом!
Вот ещё, рассмеялся венецианский купец, не в моих привычках швыряться деньгами. Ну и бродячий цирк подобрался! Вам не хватает только безногого и бородатой женщиныи сможете давать концерты. А этот, ваш вожак, ещё и кривой. Собственный меч не найдёт на поясе с первого раза, вояка.
Одноглазый вспыхнул, заругался на малознакомом языке: проклятия сыпались, как плоды с дерева Иггдрасиль.
Меня, потомка викингов, обозвали калекой! одноглазый вспомнил, наконец, греческие слова. Сейчас я вспорю тебе брюхо мечом, который якобы не способен найти.
Коллеги оттащили багрового вожака от греха подальше. Капитан проговорил тихо:
Синьор, вам придётся извиниться и согласиться на их условия. Я не успею найти до отхода корабля других охранников.
И не надо! Моя «Изабелла» уйдёт от любой пиратской погони. А уж если прижмёт, то ты и твой экипаж на что? Отобьёмся, с божьей помощью.
Капитан отвернулся и сплюнул в воду. Несостоявшиеся стражники, размахивая руками и ругаясь, отправились в сторону кабака. Когда отошли на приличное расстояние, низкорослый арбалетчик сказал:
Есть у меня один знакомый сельджук. Он, конечно, нехристь, зато фелука у него отличная. Невелик кораблик, но быстрый и вёрткий, что твой стриж. Догоним эту «Изабеллу» в два счёта. А онахо-хо, как же так? без охраны. И набита товарами, как кошель на поясе патрициязолотыми.
Комендант не даст добро на выход в моревозразил кто-то из соратников.
А рыбакам разрешения и не требуется. Пошли за ставридой, обычное дело, немедленно ответил стрелок.
За пиратствосмертная казнь. Рискуем.
Да мы всё время рискуем. Что драться с корсарами, что быть корсаромплясать в обнимку со смертью. Какая разница?
Все ждали, что скажет потомок викингов. Вожак усмехнулся и заявил:
Годится. При одном условии: голова этого венецианского хама войдёт в мою долю, какая положена пиратскому капитану.
Дюжина свежеиспечённых разбойников, радостно галдя, продолжила путь в кабак; но теперь чтобы не залить горе, а отпраздновать рождение шайки.
Тем временем неф «Изабелла» в спешке заканчивал последние приготовления и готовился отчалить.
Этот корабль идёт в Солдайю?
На причалетри высокие фигуры в монашеских плащах из грубой шерсти. Старший сбросил капюшон: синие холодные глаза, аккуратная чёрная борода.
И что? буркнул капитан. Пассажиров больше не берём, полна коробочка.
Два солида. За каждого.
Да хоть двадцать два. Некуда, говорю же.
А? Винченцо, уже было скрывшийся в кормовой каюте, вернулся, услышав о деньгах. Что же ты грубишь нашим гостям, капитан? Приглашай на борт.
Куда мне их? На палубе и так повернуться невозможно.
Да хоть себе на голову. Зови, говорю.
Капитан пробормотал:
Совсем обезумел от жадности, за медный грош сам утопится и нас утопит.
Махнул рукой монахам: поднимайтесь, мол. Пнул подвернувшегося матроса:
Шевелись, рыбья еда. Убирай сходни, пока сюда не припёрся Ной со всем содержимым своего Ковчега: наш хозяин любого пустит за пригоршню мелочи.
Последние пассажиры долго искали свободный уголок на забитой товарами и людьми палубе. Нашли, когда неф уже покинул бухту Золотой Рог и повернул на восток, к выходу из Босфора.
Позади остались скалистые берега пролива; распахнулась лазурь морского простора, в которой давно не отражался флаг с золотым венецианским львом.
Нахальные константинопольские чайки долго летели за кормой, ныряли в пенный след, вновь взмывали в небо и кричали: то ли желали счастливого пути, то ли пророчили беду