Тут Жук не выдержал:
Я тебе так скажу, чернец: с больным брюхом много не навоюешь. Прав этот ваш Фридрих: какие уж тут воинские подвиги, когда только и ищешь, под каким кустом присесть, чтобы посра Тьфу ты. То есть опростаться. От поноса сил-то не прибавится!
Монах недовольно покачал головой:
Все болезникара божья. Значит, император и его войско богохульничали, либо грешили иным способом, не соблюдали пост или недостаточно горячо молились, не проявляли должного уважения римской церкви и слугам её
Ну-у, запели иерихонские дудки, разочарованно протянул Жук, я ему про жизнь, а он мне про молитвы. Ладно, мели, Емеля, твоя неделя.
Папежник продолжил нудную лекцию: мол, из-за этой свары по всей Европе разброд и шатания: люди делятся на партии сторонников папы и императора и режут друг друга почём зря
Это всё очень познавательно, не выдержал князь, но абсолютно непонятно: нам-то эта история зачем? Где мыи где эта ваша Палестина с обделавшимися крестоносцами. От меня-то ты чего хочешь, слуга божий?
Монах поджал бледные губы:
Русский дюк должен понимать: поношение Святого Престола оскорбляет всех христиан, будь они в лоне римской церкви, или греческой, как вы, жители глухой окраины Европы. Вы обязаны помочь одёрнуть императора и привести его к покорности.
Да ни фига мы не обязаны, не выдержал князь, в смысле: ничего мы не должны. Сами со своими проблемами разбирайтесь, у нас и своих хватает. Да если нас это вдруг коснулось быи что? Отправим нашу дружину, она порядок в Европе наведёт? Ну, конечно, Жук у насбоец знатный, дюжину Фридриховых рыцарей прибьёттак ведь, Жук?
Легко, оскалился дружинник, даже две.
Ну ладно, две дюжиныа с остальными что делать?
Мне известно, сказал монах, что дюк Дмитрий имеет в верных друзьях царя Болгарии, далёкой страны за дремучими лесами. Говорят, войско болгар насчитывает сто тысяч сильных воинов, закованных в стальные латы. Пусть же дюк убедит друга исполнить долг христианина и привести своё войско в Европу, дабы поставить на место зарвавшегося императора Фридриха.
В шатре повисла тишина: слышно стало, как звенят цветы-колокольчики под лёгким ветром за полотняной стенкой шатра.
Сморода проснулся и выпучил глаза.
Жук спросил:
Может, за лекарем сбегать? Голову-то напекло гостю. Зря он макушку себе выбрил.
Так, стоп, сказал Дмитрий, ну, предположим, эмир Булгарский мне друг, и войска у него сто тысячхотя, конечно, меньше втрое. Скажи-ка, гость: какую, по-твоему, веру исповедуют наши заволжские соседи, что они должны всё бросить и побежать, задрав портки, папу вашего выручать?
Ну как же?
Латинян оглядел собрание, почесал переносицу.
Общеизвестно же: болгары приняли свет христианства триста пятьдесят лет назад, при царе Борисе. Это прочёл я в исторических хрониках
Сморода икнул и захохотал. Жук гыкал, пытаясь кулаком заткнуть себе рот.
Даже Филарет сморщил постное лицо и хихикал мелко, будто горох сыпал на деревянный пол.
Что вас так обрадовало? мрачно спросил фряжский чернец.
Нас неимоверно обрадовало твоё знание о недалёких соседях, путаник, ответил Дмитрий, это разные народы, хотя и произошли от одного корня. Ты про задунайских болгар, которые от Византии веру переняли. А наши булгары, что живут на Каме и Волге, действительно, приняли свет веры триста лет назад. Тольковот незадача! исламской веры. Они, конечно, охотно могут прийти в Европу. Но вряд ли для того, чтобы спасти Святой Престолбоюсь, как бы не наоборот. Заставят вам весь Рим минаретами, строители они умелые.
Монах ещё сильнее побледнел, скрючился, спрятал дрожащие руки в рукавах рясы и вышел из шатра.
* * *
Ну что, покончили с делами на сегодня? Жук потянулся, хрустнул косточками. Трапезничать пора. Бряхимовцы барана подарили, я велел зажарить. Разговеемся, княже?
Вывалились из шатра. Веселились, вспоминая про монаха-путаника. Гридень поклонился Дмитрию:
Княже, там к тебе караванщик какой-то. С утра ждёт. Говорит, с важным посланием.
Князь увидел высоченного здоровяка с огромным мечом на поясе, в кожаном потёртом доспехе. Лицо чужака было чёрным от загара, обветренным.
Здравствуй, гость, кивнул Дмитрий, с чем пожаловал?
Здоровяк почтительно поклонился. Спросил:
Не признал меня, бек? Я алан, караваны охраняю. Дрались мы как-то с тобой в Шарукани. Ты ещё тогда рабом был, и звали тебя Ярило.
Вспомнил! Дмитрий улыбнулся. Славные времена были. Шесть лет минуло. И откуда теперь, из кыпчакской степи? Или из Корсуни?
Дальше бери, бек. Я нынче хорезмийскому купцу служу. Вот, привёл караван из Самарканда. Передохнём чуток да дальше двинемсядо Новгорода.
Как там, в Хорезме?
Плохо, бек, алан поморщился, цветущий край пустыней стал. Города в развалинах, поля не пшеницейкостями засеяны. Монголы народишко вырезали, некому мёртвых было хоронить. Долго ещё улус сына Чингисова, Джучи, в себя приходить будет.
Дмитрий помрачнел. Вновь вспомнил про угрозу с Востока. Да и не забывал никогда.
Я к тебе, считай, как посланник монгольский явился, усмехнулся алан, видал?
Оттянул край кожаной свитки, достал деревянную табличку, подвешенную на шнурке. А на нейрисунок: сокол распростёр крылья, и неведомые знаки, сплетённые в столбикбудто змея пружиной свилась, готовясь к нападению.
Князь потёр левую сторону грудизащемило вдруг. И давняя татуировка с атакующей коброй словно раскалилась, обожгла кожу.
Алан пояснил:
Это пайцза, и надпись по-уйгурски: мол, всем монгольским караулам пропускать меня беспрепятственно и оказывать помощь, коли понадобится.
И за что тебе такая честь?
Из-за тебя, бек. Вызвал меня начальник монгольский, когда прознал, что иду с караваном на север. Вручил пайцзу, велел разыскать Солнечного Багатура, бека русского города Добриша, и передать тебе подарок.
Алан протянул князю футляр необычной формы, обтянутый дорогим китайским шёлком.
От кого подарок?
Не знаю, пожал плечами караванщик, сказали: мол, Солнечный Багатур сам догадается, если память ему не отшибло.
Дмитрий сломал печать, изукрашенную невиданными буквицами, похожими на раскинувших лапки букашек. Взялся за крышку.
Погоди, княже, Сморода вдруг побледнел, схватил Дмитрия за рукав, погоди, не открывай. Вдруг там гадость какая?
В смысле?
Ну, колдовство монгольское. Отрава. Либо сколопендра ядовитая притаилась.
Выдумщик ты, боярин. Не замечал в тебе такого.
Князь решительно сорвал крышку. Заглянул в тёмное нутро.
Ну, чего там? спросил Жук.
Ничего. Пусто.
Дмитрий перевернул футляр. На землю выпала какая-то ерунда, похожая на обрывок верёвки.
Поднял с земли, пригляделся. Верёвка и есть, кожаная. Один конец обмотан завитком бараньей шерсти, и посрединеузел завязан.
Брось, князь! крикнул Сморода испуганно. Порча шаманская!
Схватил высоченного алана за грудки, затряс:
Ты чего приволок, ирод? Извести батюшку-князя хочешь? Отвечай! Или пятки калёным железом прижечь, чтобы язык развязался?
Что дали, то и приволок, хмуро ответил караванщик, с меня какой спрос?
Дай-ка мне, княже, вдруг сказал Жук, видал я такую приблуду.
Взял обрывок, разглядел внимательно. Потрогал бараний завиток, понюхал зачем-то. Объяснил:
У неграмотных степняков такая встречается. Берешь, например, у соседа в долг скотинуи отдаёшь взамен верёвку, как расписку. Сколько головстолько узелков. Если коней брал, то волосом из лошадиной гривы обматываешь.
И что это значит? спросил Сморода.
Это значит, что наш князь какому-то степняку барана должен. Одного. Вот и напоминание о том, что долг пора отдавать.
И кто же такое прислать мог? удивился боярин.
Не знаю, пожал плечами Жук.
Зато я знаю, сказал Дмитрий, есть один такой. Я его из плена отпустил, обменяв на барана.
Сморода охнул. Жук схватил бороду в кулак, протянул:
Ну, дела. Не успокоился, значит, темник. Вернуться надумал.
Алан крутил головой, глядя то на вздыхающего боярина, то на терзающего подбородок воеводу, то на мрачного князя. Не понимал.
* * *
Старая сосна вздрогнула. Закачала ветвями, будто прощаясь с миром, осыпалась бурыми иголками, как слезамии со стоном начала валиться на головы завизжавших от ужаса монголов. А следом за древесным патриархом падали и другиеподрубленные заранее ели и берёзы.
Истреблённый наполовину полк пеших черемисов воспрял, когда из-за поваленных деревьев появились сараши в доспехах из спин осетров и засыпали монгольских всадников дождём камышовых стрел; болотников вёл в бой широкоплечий бродник в потрёпанной зелёной шапке с длинным назатыльником.
Хорь, брат! выдохнул Дмитрий.
Попавший в ловушку тумен Субэдэя погибал: растерянные монголы вертелись волчками, отбиваясь от свирепых черемисов, окружавших со всех сторон, размахивающих окровавленными топорамии падали наземь, изрубленные. Сараши выдёргивали степняков из сёдел палками с крючьями на концесловно рыбачили.
Сам темник еле выбрался из кровавой замятни, окружённый верными нукерами. Хлеща плетью и крича проклятия, привёл в порядок остатки расстроенного тумена и повёл в новую атаку. Усилив последним резервомтяжёлой конницей и кыпчакамибросился на правый фланг союзного войска, где монголов ждал булгарский ак-булюк, ударный корпус.
Скрежетала сталь, ржали кони, кричали раненые, смертоносным роем жалили стрелы; шаг за шагом, отбиваясь, умирая, но уступая силе, поддавались конные ряды булгар.
Тамплиер Анри де ля Тур, измученный ожиданием, спросил:
Не пора ли, дюк?
Дмитрий надел золочёный шлем. Похлопал Кояша по холкезолотой конь нетерпеливо переступил стройными ногами, всхрапнул. Добришский князь кивнул:
Пора.
Взлетели сигнальные стрелы, трепеща шёлковыми лентами.
Дмитрий тронул пятками конятот сразу рванул, набирая скорость. Сзади загрохотали копыта пятитысячного отряда булгарских латников; зазвенела сталь, склонились тонкие пики, нащупывающие жалами жертвы.
Монголы завыли, ошарашенные атакой во фланг; торопливо разворачивали коней, чтобы встретить угрозуи не успевали
Вспыхивали молнии воздетых к небу клинков, грозно хрипел Кояш, грудью сбивающий степняков на низких лошадях; тамплиер ловко отбил летящее в грудь Дмитрия копьё и оскалился в страшной улыбкебелоснежной на чёрном от кровавых брызг лице.
Время свернулось петлёй, и не было конца битвесмерть хохотала, кричала, выла, скрежетала булатом и хлопала тетивой; булькала кровью, рвущейся из ран, и стонала последние слова деревенеющими губами умирающих.
Уже прорвался с горсткой бойцов хитрый Джебе-нойон и понёсся на восток, а следом за ним рванулись улюлюкающие башкирские сотни, поражающие беглецов в спину меткими стрелами; уже доблестная пехота Хоря замкнула кольцо окружения, и сдавленные в жуткой тесноте монголы гнулись, слабели.
Дмитрий ждал: не хватало чего-то важного, чем и должна была, наконец, закончиться эта страшная и славная битва. Битва, в которой они, четыре побратима, сражались рядом
Да! Верный друг, кыпчак Азамат, приведёт сейчас Субэдэягрозного пса Чингисхана, великого полководца, покорителя степи. Побратим Азамат приведёт его связанного, униженного, пленённого.
Дмитрий приготовил меч. Нет, в этот раз он не проявит глупого благородства, не обменяет пленных на баранов, а велит всех перерезатьчтобы не осталось в живых среди монголов тех, кто знает дорогу в русские земли
А Субэдэя зарубит. Сам. Вот этой рукой.
И будут полыхать поминальные костры по всей заволжской степи, закоптив небо до черноты, и станут искры звёздами.
Пожар! заорал кто-то дурным голосом.
Огонь гудел, подбирался всё ближе; и между его жаркими языками Дмитрий видел страшное: уходила в ночь женщина, неся на руках двухлетнего белоголового мальчика.
Ярилов звал, умоляя: обернись, взгляни на меня. Но вой бушующего пламени заглушал отчаянный крик.
Пожар! вновь испуганный вопль.
Она уходила, исчезала, растворялась во мраке.
А где Ромка?
Страх за сына сковал, заморозил. Начал шарить в темноте: пальцы натыкались на какую-то ерундускользкие от крови рукояти мечей, кожаные тугие кошели А искалимягкие волосы на детской голове, рыжие и пахнущие солнцем. Сын, где ты?
Тятя!
Сел. У постели стоял Ромка в белой рубашонкеперепуганный, бледный.
Тятя, мне страшно. Там огонь.
Сквозь полотняные стенки шатра вспыхивали, росли оранжевые пятна.
Дмитрий обнял Ромку:
Не бойся, сынок, это просто страшный сон. Сейчас мы с тобой проснёмся, и всё будет хорошо.
Ромка отстранился, упёрся руками в отцовскую грудь:
Тятя, ну какой же сон? Кричали же.
И вновьтот же испуганный рёв, теперь уже совсем близко:
Пожар! Горим, православные!
Полог откинулся, возник чёрный силуэт караульного гридня:
Княже, там причал горит. Тебя зовут.
* * *
Закопчённые дружинники баграми отрывали пылающие брёвна, швыряли в воду: река недовольно шипела, плевалась паром.
Отталкивали струги от причала; но пламя успело перекинуться на некоторыетеперь они плыли вниз по течению, полыхая, словно поминальные драккары викингов.
Перемазанный сажей Сморода, держа на весу обожжённую руку, сбивчиво объяснял:
Это. Вроде вечером выгрузили с персидского корабля бочки, а в нихземляное масло. Оно и загорелось, говорят.
Само, что ли, загорелось, зло спросил Дмитрий, с какого вдруг перепугу?
Не знаю, княже.
Ярилов втянул запах горящей нефти. Сказал:
Где караульный? Я велел ставить ночную стражу на причал.
Не знаю. Спрошу сейчас.
Боярин потрусил к дружинникам, неловко переваливаясь на толстых ногах.
Князь не вытерпел, пошёл следом.
Сморода замер над распростёртым телом в кольчуге: голова запрокинута, горло рассечено чёрным разрезом.
Вот. Этот в карауле стоял, на берегу нашли. Значит, не само загорелось. Красного петуха нам подпустили.
Дмитрий беспомощно посмотрел на догорающий причал. Две недели трудовпсу под хвост. И купцы теперь поостерегутся корабли приводить. Слух о том, что добришевцы не могут обеспечить безопасность, разлетится быстро.
Так. Тело спрятать. Дружине не трепаться. Скажешь, что персы сами виноватыопасный груз без присмотра оставили, никого не предупредив. Караульный, мол, шёл, решил посмотреть, что в бочках, факел уронил Не знаю. Придумай что-нибудь.
Так не поверят, княже, виновато сказал Сморода.
А ты скажи так, чтобы поверили! Персам из казны оплати сгоревшие товары. Вдвойне! Тогда промолчат. И всем купцам, кто сегодня корабли потерял.
Это же какие расходы! возмутился Сморода.
Дмитрий наклонился, зашипел в закопчённое лицо:
Ты, толстый дурак, совсем от жадности сбрендил? Дальше брюха своего не видишь? Не пойдут караваны новым путёмв десять раз потеряем. В сто!
Сморода не обиделся: задумался на секунду, вздохнул:
Оно верно, Дмитрий Тимофеевич. Твоя правда. Сделаю, как велено.
Князь смотрел на догорающий причал. Кто же такую подлость устроил?
Обернулся на шум: Жук в одном исподнем, зато обутый и с мечом в руке, тащил за шиворот человека со связанными руками. Подвёл, швырнул на землю, прижал сапогом.
Вот, княже. Мои ребята его взяли. Он уже челнок на воду спустил, собака. Ещё бы минутаушёл бы.
Пойманный поднял разбитое лицо. Сплюнул чёрным сгустком, скривился:
Князь-батюшка, уйми ты своих псов. Яприказчик суздальского купца, приплывал на новый городок посмотреть. Славно придумано, хорошо сделано. Передам хозяинуможно торговать, кораблики присылать
Врёт, гад, уверенно сказал Жук, приказчик он, как же. Отмахивался веслом ловко, что копьём. Нашему врезал так, что тот лежит в холодке, очухивается.
Так я подумал: мол, тати напали. Ограбить меня, сироту бессильного, хотят, запричитал суздалец.
Оружие было при нём? спросил Дмитрий.
Да откуда, батюшка? заскулил пленник. Говорю жебезобидный я, торговец простой.
Не было оружия, неохотно подтвердил Жук, на берегу пошарили, в челнокепусто.
Ошибка вышла у вас, преславные добришевцы! Нехорошо так-то, не по-христиански, слабого человека забижать
Заткнись, сказал Дмитрий тихо, но так, что холодом обдало, лучше поясни мне, слабый человек, ты чего же из самого Суздаля, в дальний опасный путь, и без оружия отправился, а? Ни дубины, ни кистеня? Где нож твой?