Промахнулся, парень, весело сказал убийца. Ничего, в следующий раз целься получше. Знаешь, чуть левее и ниже, обычно помогает.
Выстрел. Яростное рычание, словно у попавшего в ловушку зверя.
Ну, это уже совсем далеко. Это все злость, амиго. Застит голову. Советовал бы избавиться он нее. Отрешиться. Представить, скажем, что ты уже мертв, и беспокоиться больше не о чем. Увидишь, сразу станет легче.
Выстрел.
Щелчок. Барабан опустел.
Базовая арифметика, дружище, убийца принялся неспешно обходить камень. Шесть патронов, не больше, не меньше. Но знаешь что? Как насчет такогоя обещаю закончить с тобой ножом. Никаких револьверов с моей стороны. Уравняем наши возможности.
О`Куилинн понял, что это его шанс. Если этот сумасшедший в самом деле будет орудовать ножом, то ирландец успеет выкатиться из-под камня и влепить из своего Айвер-Джонсона в чужую спину. Если повезет, то и Копье останется в живых. Ну, а нетчто ж, такова божья воля. Брайсон не строил иллюзийнабрать новую банду после эдакого разгрома будет трудно. Но остаться в живых было куда важнее.
Он прислушался. Шорох сапог в самом деле удалялся, поэтому он глубоко вдохнул, медленно выдохнул и стремительногремучая змея позавидовала быоттолкнулся ногами от каменной подпорки, вылетая наружу. Больная нога откликнулась вспышкой ослепительной ярости, но это уже было неважно. Побелевшие руки крепко сжимали обрез 20 калибра.
Его обманули, он это понял сразу же, и попытался извернуться, песчаной ящеркой скользнуть в сторону, но тело не слушалось, оно все еще скользило спиной по песку, неспешно гася инерцию, а парень в дурацком рваном пончо и правда уходил, и в руке его был обещанный Копью нож, вот только в другой руке по-прежнему был револьвер, и он смотрел точно в то место, где сейчас был о`Куилинн.
Ствол расцвел длинным огненным цветком, плавающем в густом облаке серого дыма, руку стрелка повело вверх. Ирландец не выдержал и зажмурился, ожидая быстрой смерти.
Дальше был толчок и удар, и резкая, как удар кузнечного молота, как змеиный укус, боль в руке. Он раскрыл глаза, не веря, но вот, время все так же неспешно ползло мимо, и он был жив, но только правой руки у него больше не было, она валялась рядом, отстреленная у локтя и все еще сжимающая бесполезный обрез.
Пута мадре! сказал парень в пончо своим хриплым голосом, растягивая слова. Я определенно становлюсь лучше в этом деле. Растет меткость. Лежи здесь, дружище, и никуда не уходи. Нужно довести до конца дело с твоим необычным товарищем.
А-а-а-а!!! крик Брайсона, кажется, расколол небо. Казалось невероятным, что этот чертов ублюдок за какие-то полчаса уничтожил всех его людей. Прирезал, застрелил, замучилда и его тоже, он не питал надежд, что все обойдется, такими темпами жить ему оставалось минут двадцать.
Как такое могло случиться? Это был первый вопрос, который занимал его.
И второй: сможет ли он дотянуться до обреза левой рукой?
Должен сказать, я большой сторонник справедливости, раздался голос из-за камня. Практически поклонник, понимаешь ли. По этой причине мне кажется бесчестным
Выстрел.
Что ж, в этот раз значительно лучше, чико. Ты умудрился задеть мое пончо. Сказать по чести, пончо тоже не мое, но его бывший хозяин наверняка был бы недоволен. Это отрешение так работает?
Пауза. Даже шороха песчинок не слышно. Туман, кажется, чуть развеялся, или это кажется? Брайсон с усилием перевернулся на бок. Из обрубка руки натекла уже порядочная лужа. Нужно поторапливаться, иначе он не успеет.
Выстрелбыстрый, почти панический.
Сдавленный полу-крик, полу-стон.
Видишь, помог тебе твой револьвер? Так вот, продолжумне кажется нечестной ситуация, когда те, кто более чем достойны жизни, умирают, спасая между делом души тех, кто, подобно вам, твари
Шум падающего тела. Синеющие пальцы сомкнулись на залитом кровью прикладе.
Шаги снова приближались, медлительно, но неотвратимо.
Кто, подобно вам, остается жить, закончил мысль убийца. Я не могу, к сожалению, никого вернуть из иного мира. Но зато имею возможность подступиться к проблеме с другой стороны.
Он вывернул из-за камня и замер. Ствол обреза ходил ходуном в единственной оставшейся руке Брайсона о`Куиллина, но разлет дроби не оставлял парню в пончо ни малейшего шанса.
Ты все-таки смог меня удивить, папаша, почти спокойно сказал убийца. Давай-ка покончим с этим.
Он стоял прямо, не прячась, разведя руки в стороны, словно благословляя. Дело шло на доли секунды.
Как вдруг ирландец кое-что вспомнил.
Эль-Пасо, чуть слышно прошептал он. В глазах побелело. Воспоминания, где-то хранимые до этого, ослепили его. Кем-то хранимые воспоминания. С какой-то целью убранные из его разума. Скрытые. Стертые. Спрятанные. Как он мог не задуматься об этом тогда? Но ведь им так везло после этого, так везло Бар «Сцевола».
Убийца выглядел разочарованным.
Что ты болтаешь, однорукий бандит?
Я умер там, четко выговорил о`Куилинн. Маршалы отрубили мне руку, и я истек кровью прямо на барной стойке. И сам прочитал себе abe in pace. Они подстерегали нас в засаде, чертовы федералы И даже дьявольское чутье не помогло. Чутье которым обладал Копье Лопес. И мои парниКрис, Ади, Джефф, Уолтер Траутвсе, все до единого полегли там, растерзанные и распятые.
А кто же тогда умирает сейчас передо мной? насмешливо поинтересовался мексиканец. Он не боялся, стоял перед ним, лежащим, не чинясь, и словно не замечал трясущегося ствола дробовика в руках у главаря более не существующей банды.
О`Куилинн понял еще что-то.
Правильный вопрос другой, он хотел сплюнуть в песок и пыль, но в горле не было ни капли влаги, он погибал, превращаясь в какой-то высохший пергамент, чужую дурацкую декорацию, ненужный, выброшенный за ненадобностью реквизит. Где находится то место, где я, словно насекомое, валяюсь перед тобой в луже собственной крови и дерьма? Что это за дыра, парень, знаешь?
Здесь убийца нахмурился. Я
Ирландец ухмыльнулся фиолетовыми губами. Это был миг триумфа. На мгновение ему показалось, что в расступающемся тумане мелькнула чья-то неверная тень, но сказать по этому поводу он уже ничего не успел.
* * *
Можешь выходить, я тебя все равно слышу, говорю я, увидев, что рука с дробовиком у лежащего бандоса безвольно упала, а глаза на синем лице остекленели окончательно. Мог бы и перед ним показаться, один хрен не жилец.
Из мутной пустоты возникает тусклый силуэт, грубый и какой-то излишне материальный, будто сплетенный из толстых корабельных канатов. Он одет во что-то вроде монашеского рубища темно-коричневого цвета с капюшоном, из-за которого не видно лица, а из длинных рукавов виднеются кончики пальцев в наверное, перчатках? Не могут же руки быть такого плотного черного цвета, будто их обладатель с ног до головы вывалялся в угольной пыли.
Тянуло ведь тебя сюда? голос у него самый обыкновенный, глубокий и бархатистый, носителю может быть лет двадцать пять-тридцать. Наверняка тянуло, как и говорил тебе тогда Храбрец.
Кто?
Ну, тот, которого ты принял сперва за священника. Мы зовем его Храбрецом, он встречает новоприбывших. Так было всегда.
Его речь непонятна, но странным образом кажется значимой, информативной.
А как же мне называть тебя? Не Копьем же Лопесом?
В черном проеме капюшона мигают и гаснут красные глаза. Я даже не вздрагиваю.
Дамаскинцем, потерянная душа. Отчего бы и нет?
Это правильно. Не знаю, почему, но я чувствую жар, исходящий от закутанной в балахон фигуры. Между нами двоими словно протянулись тонкие линии родства, раскалывая небытие наполненного звоном пространства, обнажая огромные безжизненные голубые просторы, вырванные из абсолютного мрака ночи, будто из небытия оказалось вызвано какое-то царство демонов или край оборотней, от которого с наступлением дня не останется ни следа, ни дымка, ни даже развалин, как и от всякого беспокойного сна.
«Здесь нет невинных»так, кажется, сказал мне ложный священник. «Никто из них не заслуживает твоего милосердия».
Потерянные души, парень. Важный момент.
Что же ты хотел сказать мне, Дамаскинец?
Он трижды кашляеткаждый раз на новый лад. Туман колышется полосами.
Ничего, тот, кто носит револьвер. Ты еще не добрался до края рока. Не прошел путь до конца. Не понял сути этого места. Что же я хочу сказать тебе? Ничего.
Тогда, может, ответишь, на пару вопросов? Этот парень, я киваю на темное тело, застывшее у ног, сумел меня немного озадачить. То есть когда еще был жив, конечно. Где я? Почему я здесь? Я не все еще могу припомнить, но мне кажетсянет, я уверен, что я не принадлежу ему.
Капюшон подрагивает.
Это верно, потерянная душа. Тебе здесь делать нечего. И тем не менее, ты здесь. Думаю, тому была причина, а уж кто стоит за этим перемещениеммистер Свет или тот, другой пареньсказать сложно. Да, вот еще. Смени имятвой нынешний выбор на удивление неудачен.
Так насчет ответов на вопросы
Нет. Ты не услышишь их и не поверишь им. Придется найти свои ответы самому. Не волнуйся, осталось уже недолго.
Что?
Не в том смысле, что ты подумал, шелестит Дамаскинец и снова мерцает глазом. Я знаю, ты, наверное, считаешь, что прошел через ад, прежде, чем попасть сюда. Поверь мне, это заблуждение. До ада еще далеко.
* * *
Прежде чем парень в балахоне растаял в тумане, наказав мне возвращаться, я успел все-таки задать последний вопрос и даже, в виде исключения, получить на него что-то вроде ответа. И теперь, ища путь к нашей повозке, совсем затерявшейся в бесконечном караване ей подобных конструкций, я пытался выяснить сам у себя, понимаю я его или нет.
Вот и дорога. Словно чудовищные скелеты, мимо проплывают пустые телеги и фургоны. Пустые? Нет, лошади не распряжены, они беспокойно переступают ногами, острые уши движутся, словно локаторы, готовые засечь наступающего врага. А я пахну для них слишком опаснодымом, порохом и смертью.
Но где же все люди? не вижу ни единого торговца. На дороге нет следов крови или волочениячем бы ни была неожиданная пропажа полусотни людей, это был не бандитский рейд. Стреляных гильз и пробитых полотняных накидок фургонов тоже не наблюдается, да и товарыя заглянул в одинтоже на месте.
Удивительно.
Вот и наша «шхуна прерий», нетронутая, как и все остальные. Туман, курясь, поднимается вверх по обеим сторонам дороги. Никогда не видел ничего подобного.
На облучке сидитскорее полулежит, вожжи в рукеСкользкий Бат. Нелепая шляпа съехала на ухо, глаза открыты и устремлены куда-то в пустоту. Но он живмедленно-медленно его грудь поднимается и опускается. Жив, но в полной прострации.
Эй, Батхорн.
Ноль реакции. Побелевшие губы шевелятся, но я не слышу ни звука. Полное впечатление, что пройдоху-коммивояжера просто выключили.
Батхорн, черт тебя дери, я забираюсь наверх и энергично трясу своего незадачливого соратника. Ленивая задница.
нет.
Что?
Меня здесь нет, выговаривает он чуть громче, голова мотается, как у куклы. Теперь я помню.
Дьявольщина, нынче это заразное заболевание, как я погляжу. Батхорн, кончай нести чушь и поехали в город, сейчас самое время.
Я не добрался до Америки, произносит он таким тоном, что у меня по спине бегут мурашки. У него совсем детский, беспомощный голос. Умер в пути от голода. Мое тело родители выбросили за бортиначе его бы съели другие. А я ведь так хотел стать актером
Он вздрагивает и приходит в себя. В очистившемся небе нерешительно проглядывает солнце.
Мистер Хуан! Быстро вы обернулись. Дело сделано? Туман поднялся? Я и не заметилдолжно быть, сморило. Все же тяжелые день вчера был, да и утро нынешнее не лучше. Куда делись ребята?
Я не двигаю ни одним мускулом на загорелом лице. Усы тоже, кажется, не трясутся.
Слишком много вопросов, Батхорн. Думаю, тебе вредно спать так много. Не то в следующий раз проснешьсяа голова на обочине. Впрочем, вздор. Нас кто-нибудь впустит в город, или мне нужно будет перестрелять еще два десятка негодяев по выбору шерифа?
Скользкий Бат оглядывается с выражением легкой задумчивости.
По совести говоря
Он замолкает, и я понимаю, почемусо стороны города слышны шаги. Бат оборачивается, присматривается и расплывается в улыбке, непривычной на его унылом лице.
Грег! Дружище! Сюда!
Я напрягаюсь, но больше по привычкехочется верить, лимит на поганые неожиданности выбран этим днем до конца. Да и парень, выныривающий из-за крайнего фургона, ничем не напоминает говорящие загадками темные фигуры.
Это Грегори Хендс по прозвищу «Липкий», поясняет зачем-то Бат, буквально лучась облегчением. Наш, так сказать, контакт в Роуэн-Хилле. Большой кошелек и конечная остановка на маршруте.
Занятные вы парни, замечаю я. Если не Скользкий, то Липкий. Специфика профессии, надо полагать.
Большой кошелек вежливо наклоняет голову, продолжая исподлобья разглядывать меня бесцветными бегающими глазами. Чем-то он напоминает ящеркувертлявый, весь какой-то серый, высохший. Нет ли у него хвостанужно будет уточнить потом, во избежание.
А вы, мистер
Я отчего-то вспоминаю выжженный солнцем форт, трясущиеся руки повара, словно вырезанное из твердого дерева лицо офицера по имени Куртц, до последнего вздоха старавшегося быть верным присяге. У этого человека были принципы.
Я изображаю улыбку. Слишком много усилийу Липкого Грега дергается лицо.
Зови меня Лейтенантом.
Часть 8
Мистер Ленарт, вы ставите нас всех в весьма неловкое положение, доктор Химмель благодушен, но тверд. Отпечатки с шеи уже сошли, и страхаа я ведь чувствовал его, явственно чувствовал тогдатоже заметно поубавилось. Он снова уверен в себе и с удовольствием играет прописанную роль. Старший товарищ, поучающий оступившегося первоклашку. Я запросил рекомендации с места работы, они весьма комплиментарны. Десяток с блеском выполненных заданий, несколько благодарностей Пара выговоров. Несущественно. Мне, право, сложно, применять дисциплинарные меры к такому заслуженному агенту.
Теперь я должен почувствовать стыд. Стандартный прием, я и сам его использовал порой: «Ты же толковый парень, образумься, пока не поздно!» Но я не чувствую ничего, кроме слабого интереса.
Наверное, это как-то отражается на моем лице. Химмель вздыхает и меняет тактику.
Мистер Ленарт Алекс. Вы согласны с тем, что вам нужна помощь?
Разумеется, согласен.
Прекрасно. Он демонстрирует саблезубую улыбку. Признание проблемыпервый шаг к ее решению.
Вы поможете мне отсюда бежать, доктор?
Что? Нет, разумеется, нет, его улыбка блекнет.
Тогда я называю вас лжецом. Вы сперва предложили мне свою помощь, а теперь отказываете в ней. Это бесчестно.
Мистер Ленарт, вы издеваетесь? Я имел в виду причину, по которой вы здесь оказались, ваше чудовищное помрачение рассудка, ваше отвратительное преступление! Мы должны привести вас в себя. В этом наша цель.
Ваша цель, может быть. Ваши оценочные суждения, ваши эмоции, доктор. Я их не разделяюя и так в себе, экая невидаль! Но, разумеется, поддерживаю ваше право их иметь и высказывать. Я вообще удивительно терпим к чужим бредням.
Он мотает головойпонимает, что дальше в этом направлении копать бессмысленно. Сообразительный малый.
Начнем с азов Ваше психическое состояниекак вы сами его оцениваете?
Достаточно высоко. Но вы ведь не об этом хотели спроситьа о том, изменилось ли оно, по сравнению, скажем, с ним же двухмесячной давности. Верно?
Да!
По всем признакам, это я здесь доктор, а не вы Итак, оно изменилось, я это признаю. Но вопрос не в том, изменилось ли оно, а стало ли мне по факту этого изменения лучше? Тут все сложнее. Я, например, считаю, что мне сейчас значительно лучше, большую часть неразрешимых ранее загадок я сейчас вижу куда яснее, чем раньше. С этой позиции ваши попытки вернуть меня обратнобессмысленны. А с точки зрения этикиеще и безнравственны.
Быть может, мы хотя бы попытаемся? Проведем э-э-э анкетирование. Узнаем размеры проблемы.
Мне вдруг наскучивает препирательство.
Не вижу, почему нет. Не знаю, как у вас, а у меня полно свободного времени. Может, еще и смирительную рубашку снимете?