Всю эту суровую правду войны уже усвоил лейтенант. Везучим он оказался, других вон сразу в ротах побило, а он остался. И после переформирования уже вот месяц как живой. Ну, была контузияне контузия, так, ерунда, полдня не слышал, да пару раз осколками зацепило, даже до госпиталя дело не дошло, медсанбатом ограничилось. В атаку как-то шли под огнём, справа и слева бойцы падают, а он как заговорённый. Из первого состава его роты в живых осталось от силы 2-3 человека, каждый день 3-х4-х бойцов теряем, кто ранен, кто убит, и это в обороне. Через месяц глядишьвсе почти лица новые. Хотя они-то, новые, неосторожные, неопытные, быстрее гибнут, а кто уцелел за 2 неделиуже держится болемене, уже старожил.
Привык за эти 5 месяцев лейтенант и к несправедливости, она тут повсюду, на каждом шагу. Окопники голодаюттыловики жируют, интенданты приторговывают ворованным продовольствием, водкой, обмундированием, даже боеприпасами, меняют их на трофейные часики. Окопники мёрзнуттыловики от жары маются в перетопленных избах. У окопников ни орденов, ни медалей, даже гвардейские значки не у всех, их с убитых снимают и на живых надевают, а в тылу поглядишьвсе герои. Даже ППЖ начальничков ходят задрав носы и гремят медалями «За отвагу». У окопников рваные гимнастёрки и шинели с чужого плеча (старшина в медсанбате с умерших добывает), тыловики (особенно штабные офицеры) в новом обмундировании щеголяют, кожей на весь лес скрипят, подстрижены, побриты, одеколоном надушеныкрасота! Передовую бомбят безбожно, а единственная зенитная батарея прикрывает штаб дивизии, который и так в лесу спрятан и замаскирован, сверху не найдёшь. Зачем нужны миномётчики и артиллеристы тоже не понятно, если они никогда своим огнём пехоту не поддерживают, лупят из тыла по площадям, только зря снаряды и мины переводят. И всё бы было ещё не так обидно, если бы к окопникам отношение было уважительное, мол, мы всё понимаем, кому мы жизнью обязаны, за чьей спиной прячемся, но вы уж простите нас, грешных, таков порядок, не мы его завели, не нам и нарушать. Вы свою героическую работу делаете, честь вам и хвала, мы тоже стараемся как можем! Так нет же, отношение к солдатам на передовой самое презрительное.
«Костяк дивизииэто мы, а онирасходный материал, сегодня они есть, завтра их нет, других пришлют!»
Грязные, голодные, завшивленные, в обносках солдаты постепенно привыкают жить в грязи и холоде, стойко переносить тягости, от одной мысли о которых у тыловиков всё внутри переворачивается, привыкают к собственной ничтожности, к усмешкам со стороны тыловиков, к постоянной опасности, артобстрелам, бомбёжкам, нелепым приказам, страданиям и смерти.
А на дворе 1942-й, август месяц. Или июль? Может и июль, сути это не меняет. Немец, конечно, уже не тот, что в 1941-м, не такой наглый, но всё равно очень уверенный в себе и хорошо вооружённый. Он уже не устраивает себе выходные по воскресеньям с музыкой (раньше, говорят, немцы уже с обеда в субботу прекращали воевать, с их стороны можно было слышать патефоны, радостный смех, иногда они даже в футбол играть принимались, ну ничего гады не боялись), но по привычке воюют по расписанию и по установленному порядку. Утром подъём, завтрак, потом поковыряются в зубах и открывай, Маруся, занавес, начинается представление. Сперва прилетит пара десятков пикировщиков, отбомбятся, отстреляются из пулемётов, потом артиллерия с полчасика постреляет, потом с десяток танков, а за ними пехота, засучив рукава Те из наших, кто умудрился выжить после такой увертюры, оглохшие и побитые по щелям и траншеям лежат, головы поднять не могут, винтовки разбросало и землёй засыпало, пулемёты в хлам Кто в плен, кого немцы добьют, чтоб не мучился, или потому что попытался сопротивление оказать. Только сил у них теперь уже меньше, чем год назад, и потому далеко они обычно не идут. Так, продырявят нашу оборону, окружат пару дивизий и начинают их прессовать, а наши в это время резервы подгонят, дыру заткнут, фронт выровняют, и всё повторяется на новых рубежах. А где-то даже удаётся и отогнать супостата ценой больших потерь, после чего генералы и полковники радостно вешают на грудь очередные блестяшки.
Итак, лейтенант по возрасту был молод и не училище закончил, а краткосрочные офицерские курсы, но офицером считался в батальоне опытным и потому ему поручали самую тяжёлую и неблагодарную работу. Ночной бросок? Вывести солдат по карте к такой-то деревне и утром ей овладеть, пока немцы не проснулись? Вторая рота. Пересечь шоссе, занять оборону на перекрестке дорог и устроить там засаду? Опять вторая. Занять самый опасный участок обороны, где ни кустов, ни бугров, всё как на ладони, стреляйне хочу? Снова она. И никогда никакой похвалы, всё как должное, да ещё обматерят с ног до головы:
Долго возитесь! Почему связного не прислал? Почему дальше не пошёл? Что значит приказа не было? А сам ты своей башкой думать не привык? Она тебе зачемпилотку носить? Поднимай бойцов и через час доложишь мне о взятии деревни! Что, подступы не разведаны? А ты разведай! Пошли бойцов, засеки где у немцев пулемёты, обойди их с тыла! Мне тебя что, учить всякой ерунде? Сам соображать должен! Патронов мало? А о чём ты раньше думал? Я что, тебе патроны подносить должен? Знаю, что у тебя пулемётов нет. У меня их тоже нет, и ничего, держусь!
Лейтенант был молод, но уже достаточно опытен для того, чтобы понять, насколько сложным было их положение. Четыре дня назад их перебросили на этот участок фронта, где они сменили другой полк, понёсший большие потери и отправленный на переформирование. Уходя старлейпредшественник показал лейтенанту по карте и на местности где находятся немецкие позиции, опасные участки, сектора обстрела, пожал руку и пожелал успеха. Все знают, для чего перебрасывают войска. Никогда солдат не отправляют в наступление там, где они оборонялись, где им известна немецкая система огня. Разве пойдет солдат в атаку голой грудью на пулемёты? Да он перелезет через край окопа и, согнувшись, засеменит, внимательно следя за немецкими пулемётными гнёздами и краем глаза ища укрытие, куда при первых же выстрелах плюхнется и будет там лежать до темноты. Поди проверь, живой он или мёртвый? А потом потихоньку выберется к своим, как раз когда старшина хлебово в термосе принесёт. А вот в новом местесовсем другое дело. Здесь ещё никто из солдат не умирал на глазах у товарищей и потому им кажется, что и опасности особой нет. Бегут солдаты и не боятся. Авось и до немецкой траншеи добегут, и немца побьют. Чего только на войне не бывает? Ну а прижмёт их немец пулемётным огнём, побьёт минами и снарядамитоже хорошо. На то она и война, чтобы солдаты гибли. Главноепоказать, что полк воюет, потери несёт, в обороне не засиживается. А солдат новых пришлют. Этого добра у нас хватает.
И вот сегодня они провели такую незамысловатую боевую операцию.
Чего тут мудрить! Сперва артподготовка! А потом встали и побежали! Немец трус, увидит как вы на него дружно с криком несётесьв штаны наложит. Бросит позиции и сбежит! А пушек и миномётов не бойтесь. Пока он будет по телефону сообщать, пока артиллеристы стволы по координатам будут наводить вы уже к ним в траншеи залезете!
Артподготовка была не больше минуты. Пара десятков снарядов разорвались в районе немецких позиций. Ни одного попадания. Брёвна по воздуху и клочки немецких шинелей не летали. Однако же это послужило сигналом для немцев и они успели занять свои боевые места, повернуть орудия и подготовить миномёты к бою, и стоило нашим стрелкам покинуть окопы и пробежать тридцать метров, как они одновременно открыли огонь из всех стволов. Рота потеряла больше половины состава. Легкораненые с наступлением темноты выползли сами, тяжёлых вытащили на носилках санитары, убитые остались лежать. Лейтенанту опять повезло. Снаряд разорвался у него за спиной, осколки полетели в сторону нашей траншеи, его взрывной волной отбросило вперёд, он упал в какую-то воронку и там лежал, пока немцы не перестали стрелять. Вечером комбат ему устроил разнос.
Ты где был? В воронке отлёживался? У тебя приказ взять немецкую траншею! Ну и что, что пулемёты бьют! На то они и пулемёты, чтобы бить! Ты должен был бойцов в атаку поднять и выполнить приказ или умереть! А ты даже не ранен! Столько снарядов на вас истратили! И всё зря! Завтра с остатками своей роты возьмешь траншею без артподготовки! Снарядов у меня для тебя больше нет!
Лейтенант сидел в окопе, прислонившись к стенке и курил. У него давно назревал конфликт с комбатом. Типичный штабной офицер, майор, пройдоха и карьерист, месяц назад сменивший погибшего предшественника. С тем тоже не всегда ладно выходило, но он был вменяемый. Операции готовил, людей бессмысленно не губил, к мнению ротных прислушивался. Но этотконченный урод. Три класса церковно-приходской школы и младшие командирские курсы. Его ровесники уже давно дивизиями командуют, а он всё никак в подполковники не выбьется. Вот и старается, из кожи вон лезет. Или, может, разжалованный за что. Никого не слушает, на всех орёт, всё больше матом. Зато перед начальством, говорят, на цыпочках ходит, и с того боку, и с этого зайдёт: «Чего изволите? Высоту взять? Это мы мигом. Немцев выбить? Завтра сделаем!» А тут такая осечка! Снаряды истратили, полроты потерялии никакого результата!
Махорочный дым тонкой струйкой устремлялся вперёд, огибая противоположную стену траншеи, и медленно поднимался вверх, растворяясь среди многочисленных звёзд, мерцающих в высоте как застывшие в полёте трассирующие пули. Что же делать-то? Неужто видит он их в последний раз? Неужели завтра они в это же время снова будут равнодушно светить вниз, а он будет лежать, уткнувшись носом в землю, никому не нужный, холодный и бесчувственный?
Только сейчас ему пришла в голову мысль или он давно её вынашивалэто осталось за кадром. История об этом умалчивает. Бывают в жизни каждого человека такие моменты, когда злость, страх и отчаяние соединяются в нём в один жгучий узел и злость одерживает верх над остальными. В этот момент человек решается на такое, на что он в своём нормальном равновесном состоянии никогда бы не решился. Даже в очень возбуждённом состоянии и то навряд ли. Человека надо долго мучить, унижать, глумиться над ним, его надо довести до крайней степени ожесточения, и тогда, может быть, он на это пойдёт. На такое, что бы ему никогда и в голову-то не пришло раньше. В этот момент, момент решимости и бесстрашия, удали и безразличия к своей дальнейшей судьбе, в тебя как будто входит что-то снаружи, бес как будто вселяется. Мир дрогнет в этот самый момент, как будто тебя слегка встряхнули, или это сам мир встряхнулся от неожиданности?
Посмотрите на него! Чумной! В него бес вселился! Он ненормальный! Он вам всем сейчас такое устроит! Спасайтесь кто может!
Майор сидел в своём блиндаже. На столе карта, едва освещённая болезненным светом гильзы-коптилки, на краютелефон. Настроения никакого. Даже трофейный коньяк не помогает. Приказ батальон не выполнил, оборону немецкую не прорвал, понёс потери и врага насторожил, сейчас немцы поди подвозят дополнительный боекомплект и подтягивают резервы на всякий случай. Завтра с рассветом наверняка пришлют пикировщиков и хорошенько обработают наш передний край, чтобы обескровить пехоту. А вот у него, у майора, резервов нет. В ротах по 40-50 человек. Несколько станковых и ручных пулемётов. Миномётная батарея. А начальство жмёт, начальство давит, им результаты подавай. На них тоже давят. От них тоже ждут. В этом случае самый лучший выходпобыстрее дострелять своих стрелков и уйти в тыл на переформирование, только вот где гарантия, что с передка снимут? Сейчас с пополнением хуже стало, маршевые роты всё реже, иногда штрафников присылают, те старательные, за снятие судимости под пули лезут не задумываясь, но в ближайшее время их не предвидится. Ну хоть приказ по дивизии дадут в оборону перейти. Большие потери личного составасамый для этого веский аргумент. Если окопников на передке не останется, то немцы ведь могут и фронт прорвать. Тут уж не до результатов!
Короче так. Завтра кладём пехоту, останется в ротах по 15-20 человек, пишем рапорт, что так мол и так, немецкая оборона на нашем участке сильно укреплена, батальон понёс тяжёлые потери, бойцов в строю осталось очень мало, прошу дать пополнение и усилить артиллерией и танками, а также привлечь авиацию. Это шутка юмора такая. Тонкий намёк на толстые обстоятельства. Пополнения не ждут, артиллерия у нас вся на пересчёт, танкина вес золота, авиацию нашу даже старожилы никогда не видели, поэтому начальство поскрипит зубами и даст приказ перейти к обороне. А для неё, для обороны, много не надо. По 20-25 солдат в каждую роту добавить и все дела. Где их взять все знают, медсанбат почистить от легкораненых, тыловиков прочесать. Человек 40-50 авось наберём. Плюс разведвзвод в траншею посадим. Это еще 15. Через пару недель маршевая рота подойдёт. Продержимся. Главное крайним не оказаться.
Майор плеснул в кружку из пузатой трофейной бутылки и выпил не торопясь, не как водку или спирт, а маленькими глоточками, смакуя. Коньякредкий трофей, ценился он высоко, поэтому удовольствие надо растягивать. Эх, не завидна участь комбата! Начальство в трубку орёт, всё больше матом, им-то что, наорали, пригрозили, а работать ему! Ему воевать, высоты и деревни брать, города и сёла. Вся ответственность, весь фронт на таких вот как он, майорах, держится! Стрелкам всё по барабану, им бы пузо набить да выспаться, ротныеоткровенные саботажники, всё норовят отлынить, уклониться от боевых действий, всех приходится пинать и воевать заставлять. Лично проверять, по траншеям ползать под пулями и снарядами. За месяц он целых 2 раза ходил с проверкой. «Ну показывайте мне, где тут у вас немец сидит! Откуда он, стервец, пулемётами вас обрабатывает, кланяться заставляет? Что-то молчит он сегодня. Или, может, врёте вы всё мне? Живёте тут как у Христа за пазухой, спите целыми днями напролёт, в окопах отсиживаетесь, а мне донесения пишете, что из-за артобстрела головы не поднять. Да у меня там возле моего КП куда как опаснее! Порать выйти нельзя, дальнобойные лес с глиной перемешивают, а у вас тут тишь, да гладь! Знаю я вас, прохвостов, насквозь вижу!» А эти ротные совсем обнаглели. Никакого уважения к вышестоящему начальству, к старшим и по званию, и по годам. Вякать ещё что-то пытаются, возражать. Ваше дело команды выполнять, думать как боевой приказ выполнить, а не умничать тут. В штрафной роте умничать будешь, молокосос. Чего уставился? Эх, разжаловать бы тебя да во взводные засунуть, да нет у меня пока тебе замены. Как придётспишу к чёртовой матери. Даже не во взводные, а в рядовые. А что? Наберёшься ума, научишься приказы выполнять, там поглядим.
Майор допил коньяк, поставил кружку на стол, вышел на открытый воздух. Проверил часового, закурил. Здесь, вдали от передовой, можно курить ночью не прячась, отсюда передний край не видно. В воздухе пахнет сыростью, к утру туман ляжет, небо ясное, завтра жарко будет. И в прямом, и в переносном смысле. Надо выспаться.
Толчок в бок. Ещё один. Кто-то схватил за лицо, сжал нос. Свет от трофейного фонарика прямо в глаза в упор. После темноты ослепнуть же можно. Что за дела? Кто такое себе может позволить? Неужели особисты? За что? Что он такого сделал? Мысль скачет в наполовину проснувшемся мозгу, в виски стучит, отскакивает в затылок. Ну точно особисты. НКВДшники. Они по ночам свои жертвы собирают. Теперь всё. Прощай карьера. А, может, и свобода. А, может, и Нет, только не это Да за что же? Ну, потеряли вчера половину людей, в первый раз что ли? Я же написал всё в рапорте. Я не виноват. Оборона у немцев здесь сильная, все квадраты пристреляны. Как без потерь обойтись? На то она и война, чтоб потери были. Дайте мне пушки и танки, помогите авиацией и я через неделю в райцентре буду!
В чём дело, товарищи? голос дрожит, холодный пот.
Вставай, падла, на выход! Без вещей!
Хорошо, что без вещей. Значит, вернут обратно. Странно, голос знакомый. Значит, наши особисты. В спину упирается что-то твёрдое, металлическое. Пистолет. Или автомат. Допрыгался. Ничего не вижу. Ослепили демоны своим фонариком. Не споткнуться бы на ступеньках. Вывели наверх, глаза постепенно привыкать начали, но всё равно фиолетовые круги в сиреневом тумане. В спину толкают. Да иду я, иду. По лицу хлещут сосновые ветки, это значит, что ведут на передовую, в сторону тыла их нет. Странно, зачем? Что там нам с особистами ночью делать? Подъём в горку, потом спуск в овраг. Ну, точно, на передок идём. А, может, это фашисты? Наши перебежчикидиверсанты? И фонарик-то ведь немецкий был. Часового сняли, меня в плен взяли, сейчас через линию фронта переведути прощай, Родина! Был комбатстал военнопленный. Впрочем, и у немцев служить можно, говорят. Они вон постоянно листовки с самолётов сбрасывают, к себе зовут, мол, накормимнапоимспать уложим, песенка ваша всё равно спета, так что уж лучше сами добровольно переходите на нашу сторону, эта листовка является пропуском Мы, конечно, разъясняли бойцам, что врёт немец, на доверчивость нашу надеется, но мы тверды в нашей вере в партию и победу и не допустим измены, а кто попытается перейти на сторону врага, тот получит пулю, но кто же знает, как оно там на самом деле Никто же оттуда не возвращался. Может, на самом деле толковых офицеров ценят и на должность ставят. Снабжают их лучше наших точно. И обустраивают по полной. Посмотри на немецкий блиндаж и сравни с нашим. Это же никакого сравнения! У них он в полный рост, 4 наката, по бокам двухярусные нары застелены соломой, сбоку кусок жерди прибит, чтоб во сне с нар не упасть, стенысосновый сруб, под потолком висит чудо-печка стальная, дров почти не тратит, горит медленно, всю ночь тепло, даже окно со стёклами имеется рядом с дверью, а дверь какая! У нас не в каждой избе такую найдёшь! Толстые еловые доски, ровно напиленные и аккуратно сбитые. Из автомата не прострелить. А у нас после немецких не блиндажи а смех один. Землянка, она и есть землянка. Ни разогнуться, ни согнуться, ни ноги протянуть! Всё полусидя, полулёжа, вечно в темноте, вход плащ-палаткой завешен, зимой дуетне согреешь. Печьбочка железная, дров уйма уходит, и всё без толку, сыро, со стен льёт прямо на вырубленные в них лежанки, потолок в 2 наката из тонких брёвен, почти жердей, всё наспех, на скорую руку делается, а вдруг завтра уходить, так зачем тогда стараться? У них блиндажи и позиции готовят инженерные части с помощью спецтехники, а у нас сами пехотинцы, а им лень. Немцы заранее выбирают свои позиции повыгоднее, организованно отступают на них, если надо, землёй не дорожат, берегут людей, воюют за счёт техники и неограниченного запаса боеприпасов, а наши вечно окапываются в болотах и на равнинах перед немецкими рубежами, всё как на ладони, стреляйне хочу, людей кладут без счёту, а технику прячут в тылу на всякий, хотя бывает что и теряют по-глупому без толку. Из боеприпасов только патроны да гранаты. Да и тех мало, экономить приходится. Гранаты часто трофейные, своих не хватает. Потому и не отвечают наши стрелки на немецкую пулемётную пальбу и артобстрелы. А экипировка? Сравни их пехотинцев и наших, всё то же самое, опять никакого сравнения. У них новенькие френчи, личные вещи в ранцах, с собой всегда запас еды, фляжка на боку, на ногах кожаные сапоги по размеру, а в карманах сигареты, зажигалки, на руках у каждого второго часы. У нас офицеры без часов ходят, а у них солдаты с часами! Им-то они на что? Про фонарики с цветными стёклами, портсигары, перочинные ножи я вообще молчу. Все сытые, сволочи. Обжираются французскими консервами и макаронами с мясом, шнапсом запивают. А у наших кроме котелка, кружки и ложки в вещмешках ничего. На сапогах и ботинках подмётки летят, их солдаты телефонными проводами приматывают, чтоб не отвалились. Некоторые из шин подошвы вырезают. Два раза в день жидкую баланду хлебают с чёрствым хлебом.