А офицеры у нихну просто загляденье. Обшиты с иголочки, на боку в кобуре «Вальтер» или «Парабеллум», не чета нашему «ТТ», бьют без промаха, отдачи почти нет и не клинит их. Чистые, выбритые, подстриженные. И это командиры рот на передовой! Какие же тогда штабные офицеры? И раз у них служат русские (вон же ведут меня), то, может, и мне удастся договориться?
Тем временем зрение к майору вернулось, он смутно видел тропинку, ведущую сквозь чащу и сопровождавших его троих людей. Одеты вроде по-нашему. Ну оно и понятно. Диверсанты же. Странно, идём прямо в расположение второй роты. Может, на развилке свернём? Нет, не свернули.
Иди, иди, не оглядывайся! опять тот же знакомый голос.
На ротного похож. На лейтенанта. Внезапная догадка вспыхнула и обожгла. Ну, нет! Этого не может быть!
Стой! Кто идёт?
Свои!
Ничего себе. Свои!
Майор пригляделся к человеку, произнёсшему это слово. Ну, точно! Лейтенант! Вот сука! Совсем охренел! Да я тебя в бараний рог скручу! Да я с твоей жпы кожу сдеру и на стенку повешу! Да я
Иди, сказал! И помалкивай!
Опять в спину дуло упёрлось. Ну, погоди у меня, ненадолго твоего спектакля хватит, стоит тебе отвернуться, как я в кусты и обратно, вызову охрану, особистов и всё. Конец тебе.
Лейтенант тем временем спрыгнул в траншею, за ним майор, сзади ещё двое с автоматами. Это был ординарец лейтенанта и ещё один боец из первого состава. Это были преданные, верные, свои люди, они видели, как майор систематически бессмысленно посылал солдат на смерть, в то время как лейтенант всячески старался их уберечь. Они понимали, что утром их ждёт смерть почти наверняка и приняли план лейтенанта с ухарским удовольствием обречённых людей. Ах, ты так, сука? Ну, погоди Никто из роты больше не был в курсе происходящего и появление майора на позициях они восприняли как инспекцию начальства перед атакой. Майор шёл набычившись, поглядывая по сторонам, и никто не знал, что он на самом деле высматривает, как бы сбежать, все думали, что он проверяет готовность роты к бою.
Тем временем светало. Темнота стала постепенно отступать, обнажая очертания горизонта, кустов, деревьев на нейтральной полосе. Траншея начала оживать, появился старшина, разлил по котелкам хлебово, раздал буханки. Солдаты молча и жадно ели. Майору тоже налили похлёбки, он понюхал и отказался.
После завтрака лейтенант собрал командиров взводов.
Сегодня на рассвете нам приказано взять немецкую траншею, начал лейтенант. Артиллерии не будет. Может, оно и к лучшему. Нейтральную полосу пройдём тихо. Вещмешки с котелками оставить в траншее. Осмотрите каждого солдата, ни у кого ничего не должно греметь. Каждому выдать по 2-3 гранаты и 3 горсти патрон. Автоматчики пойдут впереди. В каждом взводе ручной пулемёт. Идти медленным шагом и тихо. Не разговаривать. В 100 метрах от немецкого переднего края залечь. Доложить о готовности связными. Проползти вперёд на максимально возможное расстояние. По сигналу зелёной ракеты подняться и быстрым рывком овладеть передней немецкой траншеей. Приказ ясен?
Ясен!
Выполнять!
Взводные разошлись по своим взводам. Некоторое время было тихо. Солдаты всматривались в туман на нейтральной полосе. Светало всё сильнее. Надо выдвигаться, скоро станет совсем светло, можно опоздать.
Майор крутил головой, исподлобья глядя на окружающих, солдаты сторонились его. Сзади как на привязи ординарец и ещё один.
«Что, сволочи, задумали? Уж не собрались ли они и меня с собой к немецким окопам взять? Ну, точно, в спину автоматом тычет, пошли, мол! Хоть бы оружие какое дали! Ну, ничего, сейчас катавасия начнётся и я сбегу. Им за мной не углядеть».
Солдаты шли гуськом, медленно переступая с ноги на ногу, старательно обходя воронки от взрывов. Каждый взвод своей колонной. Так меньше вероятность быть обнаруженными, подорваться на мине, наступить на сучок и все на виду, никто не потеряется. Каждый шаг казался последним. Сейчас их увидят и начнётся Треск пулемёта разорвёт тишину, в строй солдат ворвётся свинцовый вихрь и косой скосит беззащитных людей. А остальных добьют миномёты и пушки. Сердце бешено стучит в груди, живот крутит, колени дрожат от волнения и страха.
Немцы перед рассветом обычно переставали пускать ракеты и постреливать из пулемётов трассирующими, вот и теперь было тихо. Как будто нет войны. Как будто кругом мир, а войнаэто только кошмарный вчерашний сон. Туман скрывал ужасную картину последствий вчерашнего боя, раскиданные по полю трупы солдат, многочисленные воронки, и запаха немецкой взрывчатки почти не ощущалось, пахло травой и грибами.
Тем временем идущий впереди ротный остановился, обернулся и знаками показал, мол, рассредоточиться. Солдаты, согнувшись и на карачках, отходили в разные стороны, кто влево, кто вправо, затем ложились на землю. Майору ординарец знаком показал, мол, ложись, и он лёг.
«Так, внимательно следить за этими двумя. И постепенно отползать. Как только выстрелит ракета, развернуться и ползком обратно!»
Но отползти не получалось. Ординарец находился всё время сзади, тыкал в бок стволом, заставлял ползти вперёд.
«Вот гнида! Ну, погоди у меня! Зальёшься ты горючими слезами! На коленях о пощаде просить будешь!» майор злобно оглянулся на ординарца лейтенанта и второго солдата. Лица их были спокойны и сосредоточены. «Неужели мне вместе с ними в немецкую траншею бежать придётся? Ну нет, сейчас начнётся бой и всё перепутается, тут-то я и сбегу! Главноепод немецкий пулемёт не попасть. Надо будет в какую-нибудь воронку забраться».
Но воронок как назло не было. Солдаты подползли близко к немецкой траншее, сюда не падали снаряды, немецкие артиллеристы боялись накрыть своих.
10 метров. Ещё 10. И ещё. Остановились. Из второго и третьего взводов приползли связные, получили указания и отползли обратно. Минуты ожидания тянулись мучительно долго и, казалось, никогда не кончатся. Туман постепенно рассеивался, сквозь него проступали смутные очертания немецкой траншеи. Подозрительно тихо.
Лейтенант дал время связным на возвращение и передачу информации взводным, после чего поднял вверх ракетницу и выстрелил. Хлопоки дымная струя с огненным зелёным наконечником пронзила небо как заклятого врага. Солдаты, истомившиеся в ожидании её, тем не менее подпрыгнули на земле, как будто от неожиданности, но больше от волнения, вскочили на ноги и побежали вперёд. Сейчас забегают фрицы по траншее, поднимут гвалт, офицер начнёт что-то кричать, потом заработает немецкий пулемёт. Он вот там, слева. Миномёты здесь уже не страшны. По своим они бить не станут. Секунда бега, вторая, третья Почему они молчат? Что задумали? Может, они ждут нас уже давно, издали заприметили, все цели распределили и поджидают, когда мы подбежим поближе, чтобы уж наверняка? Четвёртая секунда, пятая Невыносимая тишина. Уж лучше бы начали стрелять, упал бы сейчас в воронку, голову пригнул, всё лучше, чем в упор, без промаха. Очередь распорет грудную клетку, кровавые ошмётки полетят в разные стороны вперемежку с клочками одежды Шестая секунда, седьмая Нет, только не в грудь и не в живот Давай уж лучше сразу в голову. Вспыхнет в глазах огненный шар, заиграет вселенная цветными кругами, ни звуков, ни боли Поднимет меня в яркое фиолетово-синее небо и полечу я, лёгкий и свободный, в дальнюю даль, где нет ни войны, ни свирепых вшей, ни голода, где все счастливы и рады друг другу Восьмая, девятая Вот уже бруствер немецкой траншеи в тридцати метрах от силы. Всё. Если сейчас начнёт стрелять, все ляжем. Раненые в плен попадут, отсюда не уползёшь. Тяжёлые будут стонать сутки-двое, медленно и мучительно умирая. Ну давай же уже, не томи душу! А то мы сейчас прыгнем к тебе на голову и прикладами разобьём её вдрызг! Короткими автоматными очередями порвём твой френч, штыками исколем! Десятая, одиннадцатая, двенадцатая Неужели в траншее нет никого? Неужели сбежал немец? Не веря своему счастью солдаты продолжали бежать вперёд, взбираясь на пригорок, вот первые прыгнули вниз, за ними следующие, вот последние, самые неповоротливые, медлительные и запыхавшиеся
Траншея была пуста. Немного отдышавшись и придя в себя, солдаты расползлись в разные стороны, принялись проверять блиндажи, пулемётные и миномётные гнёзда, боковые ответвления, подходы, одиночные окопы. Немцы ушли недавно. Может быть час назад. Может и полчаса. То-то тихо под утро стало. Они снимались с мест, собирали снаряжение, оружие, личные вещи. Интересно, почему отошли? Впрочем, это неважно. Важно, что траншея теперь наша и без потерь. Эх, знать бы вчера, что немцы отойдут, сколько бы жизней сохранили!
Лейтенант и майор сидели напротив друг друга на немецких ящиках из-под мин и курили. Майор прищурившись разглядывал лейтенанта и обдумывал как лучше его казнить. Лейтенант как будто не догадывался о чём думает майор, спокойно курил и посматривал по сторонам.
Ну, лейтенант, теперь тебе крышка. Сейчас я посажу тебя под арест, напишу рапорт, вечером сдам особистам. Готовь завещание.
Пиши, спокойно ответил лейтенант, Всё расскажи, как было. Что часовой твой заснул на посту. Что взяли тебя без шума. Что шёл ты спокойно как баран на скотобойню, даже не пытался сопротивляться, сбежать там или ещё чего. Небось за диверсантов нас принял? Думал, что в плен попал? Шёл и обдумывал что и как немцам про наши огневые позиции рассказывать? Как жизнь себе сохранить? А, может, даже и обрадовался? Давно бы к немцам сбежал, да всё случая не было, а тут свезло так свезло! И вроде как не виноватв плен попал. Расскажи как в атаку под конвоем шёл, как в штаны наложил, пока до немецкой траншеи не добежал, 2 раза сбежать пытался, да ребята пинками и прикладами тебя обратно разворачивали. Как в блиндажах шнапс искал. Да ты же станешь посмешищем не только всего нашего полка, но и всей дивизии! Тебе в спину телефонистки и медсёстры хихикать будут! Посмотрите, это тот самый майор! Да что вы говорите? Неужели тот самый?
Лейтенант сделал затяжку, медленно выдохнул. Майор смотрел на него не отрываясь, на лице его отражался целый спектр чувств и мыслей. От животного страха до животной же ненависти. Если смешать 7 цветов радуги, то получится белый цвет. А что получится, если перемешать всё в голове майора? Что отразится на его лице? Вряд ли оно будет белым. Чёрно-коричневым станет оно.
Я тоже напишу рапорт, продолжал тем временем лейтенант. Как ты утром перед рассветом сам пришёл в расположение второй роты, как лично руководил атакой, как в числе первых ворвался в немецкую траншею Орден обеспечен, очередное звание и новая должность. А что? Командиры полков нам во как нужны!
Майор глубоко затянулся и выдохнул вверх. Потом повернул голову и посмотрел на лейтенанта долгим ненавидящим взглядом.
Всё получилось как сказал лейтенант. Майора представили к награде, в дивизию ушло ходатайство о досрочном присвоении ему звания подполковника.
А вот лейтенант после того случая недолго провоевал. Шальная пуля убила его. Злые языки говорили, что прилетела она с нашей стороны.
Перед атакой
Самое невыносимое, самое тяжёлое время на войнеэто последние минуты перед атакой. Вам приходилось перед экзаменом стоять в коридоре, в который раз перелистывая конспект, когда кажется, что ты уже ничего не помнишь, всё забыл, пытаешься судорожно ухватить с собой в экзаменационную аудиторию хотя бы несколько формул и цифр? Живот крутит, от лица кровь отхлынула, немного знобит. Приходилось? Ну, тогда вы, может быть, сможете представить себе это состояние солдата. Только его эмоции сильнее в разы. Многих в этот момент прошибает понос, а отлучиться нельзя, и вот сидишь в окопе, мучаешься, да когда же уже наконец? У других начинается нервный зуд, они чешутся не переставая, третьи нервно курят, а у четвёртых обостряется восприятие, они обращают внимание на такие вещи, которые раньше не замечали.
Стенка окопа. Красная глина с песком. Вся в трещинах. А они, эти трещины, сливаются в различные картины. Вот лицо, полное скорби и ужаса, вот всадник на горбатой лошади, а вот чья-то согнутая фигура в позе обречённости и отчаяния А выше, в траве на краю, муравьиная тропа. И по ней бегут муравьи двумя потоками. Туда налегке, а обратно с добычей. Кто муху тащит мёртвую, кто хвоинку, кто соломинку. Хорошо муравьям! Они живут своей мирной повседневной жизнью и им плевать на то, что вокруг война, что мины и снаряды рвутся, пули повизгивают, что пикировщики время от времени бросают на землю свой смертоносный груз. Их не заставят сейчас встать в полный рост и пойти с винтовками к немецкой траншее под пулемётным огнём. Да даже если и заставят, чего им будет-то от него? Для них всё, что происходит с нами, все эти взрывы-стрельба не более чем природное явление. Игры богов. Катаклизм. Ну, взорвётся где-то неподалёку снаряд, ну разлетятся они вместе с комками земли в разные стороны, отряхнутся, сориентируются и снова соберутся вместе. Протопчут новую тропу. Всё им нипочём. Вон этот, чёрно-коричневый, пятится задом, вцепился в свою травинку, тащит её упорно в свой дом. Она больше его в разы, а он ничего, прёт и прёт. Он у них вроде как сапёр. Строитель. А вот этот интендант. Или старшина. У него в подчинении несколько солдат, они тащат большую мохнатую гусеницу. Интересно, на сколько муравьёв и на какой срок её хватит? Досыта ли их накормят или как нас? А вот этот туда-сюда прохаживается, усами шевелит, ни хрена не делает. Политрук, не иначе. На макушке молодого зелёного побега у муравьёв целая ферма тлей. Ползают зелёные твари, соки сосут из листьев, а муравьи-пастухи следят за ними, облизывают время от времени. Этим особенно повезло. Делать ничего особо не надо, под боком сладостине жизнь, а малина. У нас так тыловики живут. Поваракладовщики. Всё как у людей. Интересно, а вОйны у них бывают? И где их бойцы? Почему тропу никто не охраняет? Может, они замаскировались? Спрятались? Приползут разведчики из соседнего муравейника, посмотрят, доложат своему начальству, мол так и так, обнаружили дорогу в тылу врага забитую транспортом с продовольствием и стройматериалами, охраны нет, можно диверсию какую-нибудь устроить, пошлют они группу диверсантов, а она с самого начала под прицелом у местных, те их подпустят поближе и рррраз! И всё, кирдык им.
Над головами тружеников-муравьёв летают различные насекомые: пчёлы, шмели, мухи. Они тоже заняты важными делами, им не до нас. В цветках нектар созрел, надо успеть его собрать, пока другие тебя не опередили. А вот интересно, если бы существовали огромные цветы до неба, стали бы пикировщики перелетать с одного из них на другой и собирать нектар? Взяли бы техники на аэродроме да и установили на них вместо шасси какое-нибудь устройство, которое позволяло бы самолёту приземляться на лепестки, а лётчики тут же шасть из кабиныи с огромными баулами бегом нектар собирать! Ветер дует наверху, солнце ярко светит, колышется цветок, тычинки-пестики шуршат, а запах, запах-то какой! И небо! Синее-синее!
Да, небо сегодня и в самом деле необычное. Какая глубина! Какой простор! И почему я раньше этого не замечал? И летят по нему белые-белые облака. Как души солдат, погибших и потому свободных. Им больше не надо мокнуть под дождём в окопе по колено в мутной жиже, не надо мёрзнуть в снегу, их не заставят крошить окаменевшую от морозов землю, идти без сна по нескольку суток по скользкой чавкающей дороге. Их не мучает голод, не грызут вши. Им не надо бояться смертиони по ту сторону её. Свободные и счастливые, они могут лететь куда хотят, навестить родные края, своих родных и близких, заглянуть в знакомые окна, передать привет. На небе сплошная облачность, и вдруг откуда ни возьмись окно в небе и сквозь него яркое солнце, и тут же в комнате стало светло и тепло, как будто праздник среди буден. Все думают, что это случайно ветер облака разогнал, а это на самом деле сын весточку прислал: смотрите, радуйтесь! Я здесь! У меня всё хорошо! Я помню о вас!