Мой родной город тоже, конечно, вымирал, в некотором смысле. Но у нас работал закон естественного отбора. Сильные и умные уезжали из Канева, а то и из страны. А те, кто оставались, деградировали и вымирали. В Техно же все было по-другому. Уверен, сюда с удовольствием бы переехали все мои знакомые и друзья. Но что бы тут с ними стало? Их дети еще наслаждались бы жизнью и стремились к чему-то. Но у рожденных здесь точно также пропала бы всякая мотивация к развитию.
Как сказала Клава, мы не знаем, делаем ли добро, давая хлеб голодному. И она права. Помогая нищему, мы поощряем его нищету, словно спонсируем его бедственное положение. Кому мы этим делаем добро? Разве что себе, спасая себя от злобы и жестокосердия.
«Все это нужно будет уничтожить Или что-то можно будет оставить?» Я с жалостью оглядел машину, на которой ехал. Как можно было даже думать о том, чтобы уничтожить это произведение искусства? И что будет дальше? Человечество опять пройдет путь длиной в две тысячи лет, усердно рубя себя в мелкую капусту, и придет в эту же точку?
Дать ему второй шанс? Чтобы потом кто-то из моих потомков снова пришел сюда и разрушил все? Эдакий Леха-разрушитель Незавидная доля. Да и не понятно, как рушить. Пока у меня не было ни одной идеи на этот счет. Разве что найти измерение с кучей ядерного оружия, перетащить его сюда и устроить ядерную зиму. Но поможет ли это?
В Техно итак осталось совсем мало людей. Радиация не добавит им шансов на выживание. К счастью, у меня было достаточно времении стан бедуинов посетить, и храм в Мезру посмотреть, и на лыжах покататься А потом уже можно и на остров к Элизе, может, с ней получится что-то придумать.
Пейзаж за окном снова изменился и стал полностью пустынным. Пустыня, такая красивая на картинках и на пачках сигарет «Кемел», в действительности оказалась совершенно унылым местом. В моих фантазиях здесь должны были быть высокие барханы, живописная песчаная рябь. А встретила меня монотонная равнина, заполнившая все пространство, которое мог охватить взгляд. Мелкие кучки песка вдоль дороги мало походили барханы в моем представлении. Как и жалкие желтые растения, которые никак не вязались с гордым названием Саксаул. Скорее всего, это был просто не он.
Вскоре мне приспичило справить нуждуутренний кофе и сок давали о себе знать. Я остановился на обочине и беззаботно открыл дверь. Жар, обрушившийся на меня, заставил мое тело инстинктивно забиться в машину. Мелькнула мысль о том, что я вполне способен потерпеть еще немного. Но до гостиницы было слишком далеко. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я предпринял еще одну попытку.
На улице было невероятно жарко, как в финской сауне, раскочегаренной до предела. Несмотря на это, одежда, которую отрекомендовал Том, не прилипла к телу. Видимо, ткань была создана специально для таких условий. Но она совсем не охлаждала. Делая свое маленькое дело на крошечный кустик на обочине, я почувствовал было себя благодетелем, дающим живительную влагу растению. Но раскаленный песок моментально испарил мое добро, оставив беднягу ни с чем.
Прохлада машины показалась мне настоящим сокровищем. Жаль, что жажду она не утоляла. А пить хотелось нестерпимо. Похоже, один вид пустыни включал пугающую ассоциацию, в которой каждый, кто здесь оказался, умирает от обезвоживания. Мне казалось, что губы уже начали трескаться, а язык опухает. Воды мне с собой почему-то не посоветовали взять.
В приглашении было написано, что бедуины напоят меня специальным чаем. Но я не мог себе представить, как можно утолить жажду чаем в жару. Мне хотелось воды. Ледяной, чтобы зубы ломило от холода. Я надеялся, что меня напоят тем, что я хочу. Ведь в Техно желание человеказакон. А уже после этого можно было бы и бедуинского чая отведать.
Вскоре навигатор сообщил мне, что через четыре километра будет съезд с основной трассы в пустыню. При скорости сто километров в час это было достаточно много. Но я инстинктивно начал всматривается в темноту в поисках хоть какого-то намека на поселение. И уже через километр заметил справа ограду из деревянных щитов, между которыми были цветочные грядки. А потом еще и еще. Мне стало интересночто же можно выращивать в пустыне.
Сканер быстро нашел ответ на мой запросэто были плантации того самого бедуинского чая, который можно попробовать только здесь. За чаем ухаживали маленькие модули, немного похожие на тракторы, по одному на каждое из трех полей. В детстве я видел похожие устройства в Родномподобие трактора на очень высоких «ногах» с небольшими колесами. Они обрабатывали виноградники, пропуская лозу между «ног». Устройства, которые работали тут, отличались только отсутствием кабины для человека.
От разглядывания полей меня отвлек звонкий сигнал навигатора. Он напоминал о том, что через пятьсот метров поворот и дальнейшее снижение скорости до тридцати километров в час.
Мне очень хотелось погонять по пустыне на внедорожнике, но пришлось замедлить ход и продолжить путешествие в таком темпе. Нужно отдать должное подвеске Техамашина ехала очень легко, тряски почти не было.
Вскоре показалась стоянка бедуинов. Это был небольшой лагерь из шатров, которые располагались по кругу, и загона с верблюдами и ламами. Или, если быть точным, с животными, очень похожими на них. Я выбрался из машины, а мне на встречу вышли два человекообразных модуля, закутанные в светлые одежды.
Приветствуем тебя, Алексей, произнес женский голос. Лицо модуля было закутано серой тканью, из-под которой я видел только глаза. Проходите в любой шатер, мы заварим вам чай и принесем все, что пожелаете.
Все это походило на плохой спектакль. Передо мной совершенно точно были модули, которые выполняли свою часть протокола в экскурсионном маршруте. Я подумал, что если бы годами жил в большом и пыльном городе, ходил ежедневно на работу, такой маршрут мог бы принести удовольствие. Этакая возможность почувствовать себя падишахом. Еще бы они добавляли после каждой фразы «Да, белый господин» для полноты картины Сейчас же я чувствовал глубокое разочарование. Если бы не жажда, мучавшая меня последний час, я бы уже забрался в машину и умчался отсюда.
Но жажда и жара сделали свое дело, я вошел в шатер. Передо мной тут же появился разнос с чашками и чайник с очень длинным носиком. Девушка, та же, что приветствовала меня по прибытию, села на колени и жестом пригласила сесть напротив. Мужчина, скинув с плеча чайник, начал наливать дымящийся чай.
А можно воды, ледяной воды? взмолился я.
На жаре не рекомендуется пить холодную воду, это вредно для здоровья. Горячий чай гораздо эффективнее утоляет жажду.
Эти нравоучения только разозлили меня. Объяснить своему мозгу, что горячее в жару должно утолить меня, было очень непросто. Но я отхлебнул глоток чая, потом еще один Душистый напиток скорее был похож на кисловатый травяной отвар, чем на привычный чай или на тот, что я пил в Техно. И он, действительно, на удивление хорошо утолял жажду.
Но водички вы мне все равно принесите. Можно не ледяной.
Хорошо, сказал мужчина и ушел вглубь шатра, откуда вскоре появился с пластиковой бутылкой минеральной воды.
Отлично! А можно штук пять таких положить мне в машину?
Да, конечно.
Девушка напротив меня открыла лицо и представилась:
Алексей, меня зовут Миэль! Я модуль-экскурсовод. Могу станцевать для вас, организовать поездку на верблюдах
Нет, спасибо большое, не надо. Я выпью чаю, поем и поеду, пожалуй.
Как вам угодно. Попробуйте ассорти сыров из верблюжьего молока. В нем представлены мягкий, твердый и жаренный сыры. А в качестве напитка рекомендую наисвежайшее пастеризованное молоко верблюда.
Давайте, я хотел уехать отсюда как можно быстрее. Но важно было съесть хоть что-нибудь. Дорога до Мезру на автомобиле займет еще часа четыре и будет проходить по безжизненной пустыне. От идеи путешествовать по пустыне на верблюде я отказался. Двое суток монотонного похода с остановками в подобных лагерях на мой взгляд, невозможно придумать что-то более скучное. Да и вид местного верблюда совсем меня не впечатлял.
Поэтому я настроился на чаепитие с сырами и молоком и продолжение путешествия на авто. Хотя, Миель была довольно красивым модулем, ради нее я, пожалуй, готов был задержаться на часок. Но память об ощущении пустоты и разочарования после общения с Тиль, да и удушающая жара не способствовали плотским утехам.
Миэль принесла кувшин молока и огромное серебряное блюдо, в центре которого был выложен жареный сыр, а по краям сыры белого и желтого цвета. Следующим появился огромный разнос с хлебными лепешками.
Я не большой любитель сыра. Многие мои знакомые просто жить без него не могут, я же скорее не смогу обходиться без колбасы. Много раз сыр просто портился у меня в холодильнике, превращаясь в жесткий кирпич желтого цвета, который я иногда натирал на терке и посыпал пельмени. Когда последние уже не лезли в глотку ни с одним кетчупом.
Но продегустировать сыры Техно я был совсем не против. Впрочем, ничего особенного я не почувствовал. Мягкий сыр напоминал скорее спрессованный творог, только сладкий. Твердый сыр имел какой-то необычный привкус и своеобразный запах. Жаренный был просто горячим сыром, вполне приятным на вкус.
О молоке хочется упомянуть отдельно. Его я тоже не особо люблю, предпочитаю кефир. Свежее, из-под коровы, еще куда ни шло. В детстве я мог выпить его довольно много. Правда, мой организм потом сбоил несколько дней, что вызывало определенный дискомфорт. Но моя бабушка, например, считала, что это просто чистка, очень полезная.
В Техно железки не могли допустить такого сбоя моего организма. Поэтому молоко было пастеризованным, о чем мне сразу сообщила Миэль. И оно оказалось удивительно вкусным. Правда, непривычно сладким. Вообще сочетание свежего хлеба, сыра и молока, было восхитительным. Очень быстро я проглотил четыре мега-чизбургера, разместив сыры между двумя кусками хлеба.
После такой еды силы покинули меня. Мне стало лень даже дойти до машины. Но и спать в такую жару, даже в шатре, не представлялось возможным. Поэтому я совершил неимоверное усилие и дотащил себя до авто, где тяжело плюхнулся на сиденье и, переведя дух, дал команду Теху ехать в Мезру.
Тех ехал медленней, чем мог бы. Видимо, считал состояние моего организма и старался не растрясти содержимое моего желудка. За что я был безмерно благодарен ему. Четвертый бутерброд был явно лишним. А съел я его, видимо, только потому что возлежал на полу, а не сидел на стуле.
Климат-контроль установил комфортную температуру, и реагировал на малейшие изменения в моем самочувствии. Человек вообще очень капризное существо. То ему жарко, то холодно, в засуху мечтает о дожде, а в дождь о солнце. И в Техно были все условия для удовлетворения любых климатических капризов живых существ. Когда я сел в машину, меня обдало холодным воздухом, мгновенно остудив, а потом установилась комфортная температуру. Это было очень разумно. В моей первой машине с кондиционером я в жару накручивал температуру до семнадцати градусов и оставлял так. Итогом этого всегда были сопли ручьем. В холод же я поступал строго наоборот, выкручивая кондей до максимальной температуры из-за сиюминутного желания согреться или охладиться.
Радовало и то, что перчаточный ящик, «бардачок» по-простому, был оборудован настоящим холодильником. Он поддерживал постоянную температуруровно такую, чтобы напитки стали прохладительными, но при этом не были опасны для здоровья. Причем изменения в протокол в этом вопросе были практически невозможны. И мои мечты о холодной до ломоты в зубах воде не принималось во внимание, так как это противоречило головной процедуре «If это вредно человеку, Then все идет на фиг».
Внесение изменений в протокол на этом уровне было невозможно. Закрытых уровней было всего четыре. Два из них отвечали за целостность системы и резервное копирование. Алгоритмы этих блоков были полностью понятны, хоть и написаны, на мой взгляд, слишком архаично для такого продвинутого измерения, как Техно. Когда я просматривал код, появилось стойкое желание переписать все заново. Но по большому счету меня это не касалось, и я не стал вмешиваться. Вспомнились слова моего старого приятеля Равиля: «Кого бы мы ни пригласили, какие бы деньги ни заплатили, итог одинпереписывать надо заново»
Даже в Техно это было неизбежно. Хотя, порой мне казалось, что архаичность здесь возведена в правило. И по этой причине новые программисты даже не пробовали ничего исправить в старом коде. Они просто вставляли переходы на новые куски протокола, которые создавали с нуля. А старые куски так и висели вечными анахронизмами. Благо, что аппаратная часть позволяла не заниматься оптимизацией.
С одной стороны, такой подход делал программу уязвимой, но чем больше я понимал суть архитектуры, тем больше понимал ее устойчивость. Протоколэто мастодонт с кучей заплаток, с кучей систем автозащиты и перепроверок. Этот мастодонт был огромен, толстокож и потому непробиваем. Любой новый кусок кода при компиляции выполнялся единожды. Если появлялось хоть одно замечание, он автоматически комментировался, и система возвращалась к предыдущей версии протокола. Новая часть никуда не девалась, она просто висела среди инвалидных процедур и ждала исправления.
Так, например, исправления пятидесятилетней давности, внесенные после «Великого урагана», шлифовались в течении года, пока не получился стабильный релиз. Хотя речь шла всего лишь о небольшом изменении в карту территории из-за разрушения части побережья.
Да, сломать такую грандиозную штуку просто не представлялось возможным. Сюда бы, конечно, хакеров. Они бы смогли Я же был простым программистом В крайнем случае придется признать свое бессилие и предложить создать в Техно курорт для сирых да убогих. Я бы сам только ради этого вступил в их ряды
Мезру покорил меня с первых секунд. Он словно сошел с древних фресок и был не похож ни на один город Техно, которые я посетил. Если Табул я запомнил как город стекла и бетона, современный мегаполисом, Касылданкак тихий провинциальный одноэтажный городок, Сотакгород хрущевок, то Мезру был городом-храмом у подножья горы.
Город-мавзолей, город-памятник Какие еще определения можно было подобрать к этому великолепию? Я сразу понял, почему все великие сражения Техно неизбежно приводили в Мезру. Этот город был настоящей сокровищницей. Повсюду виднелись золоченые шпили множества церквей, отделанные драгоценными камнями, размер которых поражал воображение. По сравнению с ними рубиновые звезды на башнях Московского Кремля казались елочными украшениями.
Толерантность к различным религиозным течениям достигла своего пика в Техно после создания Мирового Правительства. Новые течения возникали и пропадали с удивительной легкостью. Никто не препятствовал процессу. При этом каждая более-менее устойчивая «секта», как ее назвали бы в Родном, считала своим долгом построить свою главную церковь в городе Мезру. Высота шпиля считалась чем-то вроде мерила близости к Богу последователей этой «секты».
На верхушке шпилей обычно красовались символы верыодно или все три орудия убийства Икаххи в феерично богатом исполнении. Мне запомнилась церковь с буквой Г на шпилесимволом последнего орудия убийства. Было похоже, что она выполнена из чистого золота и инкрустирована изумрудами. Рядом с ней стояла церковь, шпиль которой украшали сразу три символа. Металл, из которого они были изготовлены, был похож на золото разных проб. Гарпун отливал красным, металл стрелы был похож на классическое желтое золото, а виселица была бело-золотистой. Камни же очень напоминали бриллианты.
Смущал только их размерв Родном за камень существенно меньших размеров случались столетние войны. Здесь же камни были размером с мою голову и блестели так, что приходилось щуриться, глядя на них. Но коммуникатор убеждал меня в том, что это действительно бриллианты, изготовленные по заказу «Церки Последнего Дня». Их стоимость выражалась в каких-то космически длинных числах, а выращивались они больше десяти лет. Искусственный бриллиант я видел впервые. Подумалось, что интересно было бы притащить такой камешек в Родное и показать ювелиру. Но следом возникли опасения, что это послужит поводом для очередной войны. А вот научиться выращивать такие камушки дома было бы здорово. Такой бизнес, пожалуй, мог бы быть круче таскания плодов из Радужного.
Машина сбавила ход и поехала по узким улочкам Мезру. Еще одним примечательным фактом, отражающим древность города, была брусчатка, который были покрыты все улицы. Правда, подозрительно ровнаяпохоже, она неоднократно менялась. Но эффект древности сохранялся.